Невская академия 8. Первые успехи, первые утехи

                Цикл рассказов «Невская академия»
Вячеслав Скиба
Первые успехи, нежданные утехи.
      Первые всесоюзные соревнования, на которые попала и выиграла наша четверка без рулевого, были зональные отборочные соревнования в конце сезона 1970 года.  Второй раз, когда они заняли второе место на республиканских соревнованиях, произошло в конце сезона 1971 года. Тогда я ещё катался с «Шурой» в двойке без рулевого, которая была запасом для четвёрки. Мы ещё только с ним прикатывались и учились грести в спортивных, гоночных лодках, так как позже других, почти на сезон, сели в лодку, т.е.  практически позже на одно лето. Мы были в дубле, и выступали только на городских и зональных соревнованиях. Выступали средненько, первое время выше четвертых-пятых мест не поднимались. Так как опыта было ноль, были совсем не прикатаны, и с техникой, и с физикой надо было работать и работать. Да и «Каток» занимался и ездил с нами на тренировки гораздо меньше, чем с четверкой, она была всё-таки главной для него. Они уже второй сезон гребли и выступали гораздо лучше своего первого сезона.
Стартовали мы с Шурой одни из первых, а основательно подустав, на второй половине дистанции, ближе к середине, когда просто кончалась дыхалка, и начинался, раз драй, не хватало ни опыта, ни техники, да и физическая подготовка ни к чёрту, короче кончалась всё и сразу, и совсем некстати.  Устав,  мы о техники  сразу и быстро забывали, и  скатывались через пару минут после старта с первых-вторых  мест  на четвёртые - пятые. Что поделать первые соревнования, только самое начало спортивной карьеры, первое накопления опыта.  И физически и технически мы ну совсем не были подготовлены.
       Мы стали грести в двойке почти одновременно с ребятами из четвёрки, только на сезон, точнее на три четверти сезона позже. Больше даже не по готовности, а из-за подбора подходящей лодки для нас. Первая освободившаяся лодка не подошла по грузоподъемности, мы  были для этой двойки без рулевого несколько великоваты по росту и главное по весу.  На пару мы весили больше двухсот килограмм, а лодка была мелковата и рассчитана максимум только на 160 кг.  Поэтому лодку нам, из освобождающихся, подобрали только в конце августа, к концу сезона 1971 года. Поэтому почти до конца сезона так и гребли в учебной лодке. Новые лодки получали только опытные, имеющие результаты команды, и только лучшие команды могли рассчитывать на новую лодку, да и то не каждый год их покупали, всё-таки слишком дорого они стоили, практически как новый средний «мерседес» (по ценам того времени). Поэтому лодки в академии жили очень долго, по несколько десятков лет. За ними всегда особо следили и если надо тщательно ремонтировали. После каждого выхода лодки на воду её тщательно с дегтярным мылом мыли специальными щетками, как очень дорогую ювелирную вещь, и насухо вытирали мягкими тряпками, прежде чем занести её в ангар.  Не ветошью, какой попало, а  бархатистыми тряпками с мягким начёсом, которые специально подбирали и приносили из дома.
        Теперь мы много времени проводили  вместе. И на воде во время тренировок и в остальное свободное время, так как часто говорили и обсуждали и анализировали все наши тренировки и заезды на тренировках и соревнованиях. А так как  особым профессионализмом ещё не отличались, то время на обсуждения и на обоюдные обвинения у нас уходило очень много. Да и просто отдыхали и совместно валяли дурака.    С «Катком»  мы виделись не очень часто, он больше тренировал четвёрку и разъезжал с ними на разные соревнования и тренировочные сборы, которые нам были ещё не доступны. Это только на следующий сезон  стали везде, и на сборы и на соревнования, ездить все вместе, и тренировались вместе и жили, и соревновались.
       Это были хорошие, но не очень понятные годы.  Хрущёва ещё казалось, только недавно убрали, а Брежнев своей силы и авторитета не набрал ещё. Карточки на продукты вроде не очень давно исчезли, зато дефицит расплодился очень быстро, но в то же время открылось много новых современных кафе и магазинов.  Слава богу, и фестиваль молодежи в Москве провели, и вроде как какая-то свобода высказываний появилась, и плюрализм мнений открылся, всё вроде как то образовывалось. По крайней мере, так казалось, милиция занималась хулиганами и прочей публикой, не соблюдающей социалистическую законность, на производствах и заводах стало полегче. Политическое и идеологическое давление вроде спало.  Мы стали  более раскрепощёнными. Застой и административная бюрократия ещё не расцвели полным цветом, это всё ещё было впереди.
       Шестидесятые только закончились, начались семидесятые. Золотые годы, начало расцвета советской партийной администрации и бюрократии. Можно было почти всё, но очень осторожно, но зато можно! Партия пока ещё однозначно не определилась, что можно, а что нет, и какие мысли можно, но только тихо в полголоса, и только на кухне  высказывать и обсуждать.
      Мы поначалу вроде тоже между тренировками увлекались, и обсуждениями, и высказывали свои суждения, и старались, что то анализировать, и конечно предлагали свои соображения по самым разным аспектам жизни страны и конечно все зарубежные новости в обсуждениях были на первом месте. Но всё это быстро надоело, все внутренние проблемы оказались постоянно одними и теми же, и решения одни и те же партией вырисовывались, а  все зарубежные проблемы были от нас очень далеко,  мы на это влияние не оказывали.  И чистой внутренней политикой мы всё больше не интересовались, её как бы не было, проблемы были, а внутренней политики на местах не было, только под старые и вечные, изрядно затёртые лозунги партии, требовался коллективный одобрямс. Это было не для нас.  Слишком скучно!  На кухнях не сидели, на партийные собрания не ходили, комсомол после школы о нас забыл, а мы о нём, всё-таки мы были ещё совсем молодые. Да и в целом выхлопа от всего этого было ноль, и если особо переусердствовать с высказыванием собственного мнения, можно было легко себе нажить большой геморрой с властями. Поэтому мы активно и занимались только спортом, и старались учиться там, куда хотели и смогли поступить сразу после школы.               
     Но в целом была у нас свобода, в общем относительная, но свобода,  свобода молодости, свобода выбора!                И жизнь, казалась вечной, и всё виделось вокруг радужным, и все чудеса ещё были впереди. Мелкие неприятности, и вообще любые неприятности воспринимались  небольшими временными помехами на пути к чему-то большому и обязательно прекрасному.                Дышалось  легко и полной грудью, в предчувствии и ожидании,  каких то обязательно хороших событий и приключений.
      С Шурой мы гребли вместе не очень долго всего один сезон, точнее конец сезона 1970 года и  три четверти  следующего 1971 года. Я как то  его по технике очень быстро обогнал и перерос и догнал ребят из четверки, а в чём-то даже перегнал и их. И с конца 1971 года окончательно вошёл в основной состав четвёрки. Почему окончательно, потому что «Каток» периодически весь 1971 год, временно на день сажал меня в четвёрку, так сказать пробовал с прицелом на будущее.  Свои сборы с Шурой мы проводили в клубе и жили в гостинице. Не смотря на то, что сборы были клубные и финансировались самим клубом, денег было маловато, но было весело. В основном в гостинице жили на сборах молодые начинающие спортсмены. Все взрослые команды разъезжались на разные региональные, профсоюзные и всесоюзные сборы  по разным городам союза. Поэтому хоть жилось и весело, но с кормежкой было бедновато, особенно это проявлялось после ужина, к десяти вечера было уже практически невозможно терпеть голодные позывы живота, так хотелось есть. Кушать хотелось после ужина всё время особенно к ночи. Но эту проблему нам помог решить сторож клуба. Он-то здесь всё знал, работал тут давно. Требовалось иметь на человека полтинник и пять минут иметь жалостливый вид, и будешь сыт до утра. Всего на всего за пятьдесят копеек  покупалась литровая бутылка молока, а у сторожа выездных ворот хлебного завода, который был рядом, через мост, на одной из улиц на другой стороне «Невки», слезливо выпрашивалась буханка горячего, только испечённого хлеба. Съев буханку горячего свежего хлеба и запив его молоком,  в желудке он разбухал и увеличивался в объёме раза в два, и ты соответственно так же с удовлетворением сыто разбухал. И всё - чувство сытости с гарантией держалось до утра.
Что бы молоко оставалось холодным до вечера, почти до закрытия магазина, а он был дежурный в нашем районе и работал до 22.00 часов. Мы ещё днем покупали в нём по бутылке молока, к вечеру оно просто кончалось, и просили продавщиц, а они уже знали нас не только в лицо, но и по именам, оставить молоко в их холодильнике, которое мы потом забирали за пять минут до закрытия магазина. В гостинице холодильника не было, не то время было. Вечерняя развозка хлеба так же начиналась в 22.00 часа.  И вечером можно было идти с молоком в руках, выпрашивать горячую буханку белого или черного хлеба. Кроме нас таких попрошаек практически не было. У них на отгрузке постоянно был так называемый бой, это выпавшие и чуть повредившиеся, из машин при погрузке буханки горячего хлеба. Их обратно в машины не грузили, а собирали на поддон и отправляли обратно на переработку. Их просто ни кто не считал. Поэтому сторож на воротах спокойно давал нам с этого поддона по буханке свежайшего горячего боя. Правда, редко, но попадались сторожа, которые даже близко не давали нам подходить к выездным воротам, не то, что буханку выпавшую дать. Но такие попадались крайне редко. Видимо иногда на ворота ставили сторожей с других мест, за какие то нарушения, на воротах обычно стояли почти всегда одни и те же сторожа, и большинство из них  узнавали нас. И вот когда, выпросив ещё совсем горячую буханку, и открыв бутылку холодного молока,  стоя на набережной напротив клуба,  не спеша разламывали её,  обжигая губы её горячим нутром, с упоением запивали первые, обжигающие рот ломти холодным молоком. Облокотившись о парапет на набережной или сев на траву за парапетом, на откосе набережной прямо у воды напротив клуба, расслабившись, неспешно, потихоньку начинали обсуждать прошедший день, периодически отламывая и запивая молоком удивительно вкусный и ароматный ржаной хлеб.  Такого вкусного и ароматного молока и хлеба я не ел и не пил больше нигде и ни когда.                Особенно приятно было так стоять или сидеть на траве у самой воды в августе. Когда белые ночи уже почти кончались и темный вечер быстро опускался на город, а по всему небу ярко разливался искрящимися звездами, млечный путь, а все набережные зажигались огнями уличного освещения.  От воды приятно тянуло ласковой прохладой, и усталость от тренировочного дня, за медленным разговором и простым, но вкуснейшим вторым ужином, постепенно растворялась, и уносилась прочь в  прохладу приятного вечера. Все мышцы расслаблялись, а мысли успокаивались. Можно было идти в гостиницу. Всё! Мы были готовы к новым тренировкам завтрашнего дня, отдохнувшие и свежие, оставалось только до утра как следует выспаться.                Главное засыпали на полный, а значит и сытый желудок.
    Тренировки почти с каждым месяцем становились все жестче и продолжительней. По утрам уже бегали в стандарте не менее десяти километров, это если не выходили на воду. Общефизической подготовкой (ОФП) занимались постоянно и с всё большими нагрузками.  Всё-таки физическую форму надо было постоянно даже не подтягивать, а активно набирать. И «Каток» старался, придумывая для нас всё новые и новые разнообразные упражнения. И надо сказать несколько новых упражнений на некоторое время приживались и в беге и в штанге, и вообще.  На их основе я потом довёл до ума целый комплекс специальных упражнений для развития скоростной и силовой выносливости для гребцов академии. Но это всё было потом много позже.
     Сейчас в конце сезона 1971 года, с Шурой в одной лодке мы впервые пытались самостоятельно проплыть за тренировку вокруг Каменного и Крестовского островов. Это если по берегу мы бегали было 15 км. , а по воде получалось почти 18-20 км. . Мы специально вышли на воду по раньше, пропустив первую тренировку, сразу как бы на вторую, не в 8 утра, а в 10.00 с учетом того что тренировка будет долгой, всё таки 18-20 км. и в первый раз. Вокруг Кировского стадиона с выходом в Финский залив мы не ходили. И не зря мы вышли пораньше так как, выйдя в Финский залив по  «Малой Невке» мы стали обходить Кировский стадион справа, а вернуться, подняться к клубу были должны по «Невке». Но выйдя на траверс стадиона, мы обнаружили, что глубина была везде  максимум по пояс, минимум по колено, у стадиона, оказывается, была большая отмель. Мы решили немного передохнуть и заодно искупаться. Благо ветра почти не было, на небе ни облачка, солнце в зените, отдыхай, не хочу. Только теплоходы обходящие отмель слева от стадиона постоянно создавали волну. Они выходили из «Невы» практически рядом с «Невкой» у стадиона и шли в Петродворец, почти строго по расписанию, поэтому волна, которую они создавали, практически не прекращалась. Мы с Шурой так увлеклись плаванием наперегонки, что не заметили, как лодку волнами отогнало на глубину фарватера «Невки». Хорошо, что там рейсовые теплоходы не ходили, так одиночные катера только. Изрядно испугавшись за лодку, которую только получили, что её не заметив, мог в щепки разбить какой-нибудь катер, мы вплавь, так рванули к лодке, как будто сами были глиссирующими катерами. Догнали лодку мы быстро, а вот забраться с глубины на лодку мы не рискнули, хотя и делали это на учебной лодке и не раз. Учебная лодка была сделана из фанеры и была крепкой, рассчитанной на разные  похожие, в том числе и такие ситуации. А эта была гоночная лодка, сделанная из тончайшего шпона красного дерева. И не зная  её истиной крепости, не решились на неё влезать из воды, боясь её повредить. Поэтому поплыли, толкая лодку впереди перед собой, обратно на отмель  стадиона. Но тут, как назло, поднялся  легкий настойчивый ветерок,  упорно сдувающий лодку обратно на глубину. Сколько мы не гребли толкая лодку, ветер упорно сдувал нос лодки обратно и разворачивал её. Так мы промучились, выбиваясь из сил, как нам показалось, более получаса, пока не догадались толкать лодку вперед с подветренной стороны, я у носа, а «Шура» у кормы. Теперь мы стали лодку контролировать и управлять ею, решая куда плыть, но пока мы этого добились, нас ещё больше снесло на глубину, и мы оказались на середине фарватера, хорошо, что из редко проплывающих катеров хорошо видели и оплывали нас, сбавляя скорость. Сколько время мы так периодически отдыхая, плыли и толкали лодку, пока ноги не почувствовали дно, мы выяснили когда обратно забрались в лодку, и не развязали футболки куда были спрятаны часы от случайных брызг. В общем, наш отдых у Кировского стадиона обошёлся в два лишних, не предусмотренных тренировкой часа. Правда плавательную, а не гребную тренировку хоть и вынужденно, но провели, эти заплывы вымотали нас изрядно. И мы с испуга или радости что всё обошлось благополучно, и с лодкой ничего не случилось, так рванули обратно в клуб, что наверно должны были точно поставить какой-нибудь рекорд. Доплыв до клуба и выйдя из лодки и растянувшись на бонне, мы одновременно разом залились истерическим хохотом. Это из нас выходил страх за вполне возможные повреждения лодки и за удачное завершение очередного приключения, которое мы сами для себя соорудили практически из ничего, точнее из собственной беспечности.
 О себе мы не думали, для нас лодка была дороже, вернее страх даже не наказания, а за её возможную порчу, а ещё хуже отстранение от тренировок.