Петр Тимофеевич

   Петра Тимофеевича в этом дворе знают не все, и он уже знаком далеко не с каждым. Раньше, бывало, мог назвать по имени всех соседей по подьездам, ну так- то раньше…. В какой-то момент Петр Тимофеевич понял, что живет, пожалуй, уж слишком долго. Нет, он не жаловался, он ко всему уже привык за долгие десятки лет, просто стал замечать, что последнее время и поговорить-то стало не с кем. Александра Константиновна с девятого этажа скончалась прошлой зимой, Наталья Ильинична с третьего, чуть позже, под 8-е марта, соседи с третьего и четвертого подъездов, Николай, Владимир, Алексей, с кем, бывало, играли в домино и шахматы во дворе, и не всегда на «сухую», теперь «соображают на троих» в том месте, откуда уж и  вернешься.  К этому обстоятельству относился Петр Тимофеевич спокойно. Комсомольская молодость и коммунистическая зрелость сформировали стойкого атеиста, прагматично смотревшего на неизбежность логичного окончания земного существования каждого «индивида».
   С уходом каждого из друзей и знакомых сама потребность в общении становилась все менее для него значимой. Но все равно, перекинуться парой-тройкой слов с кем-то, кроме жены, ему было очень нужно. От того и не бросаю курить- говорил он сам себе. Лишний повод спуститься на лавочку, во двор, подымить, авось и поболтать с кем найдется. Дома он не курил категорически, хотя, было время, смолили вместе с женой на кухне, потом она резко бросила, и ему запретила, но только дома.  Свою Веру Ильиничну он ценил и уважал, заботился о ней. Когда у Верочки случился инсульт, очень переживал. И потому, что боялся ее потерять, и потому, что в такие моменты особенно остро осознаешь  хрупкость и своей жизни, каким бы ты ни был прагматиком и далеким от религии человеком.

   Как-то в октябре, Петр Тимофеевич гулял со своей супругой во дворе. Было пасмурно, деревья колко смотрели на них сквозь обнажившиеся ветки, листья, безжизненно лежавшие на земле, шелестели под ногами.

- Петя, я тут вспомнила, когда тебя решили назначить главным инженером, а я тебя отговаривала – вдруг сказала Верочка.
- Ну, было дело, лет тридцать назад – отозвался Петр.
- Я сейчас думаю, как это все мелко это, все наши споры, ссоры, и зачем это все мы делали, жили бы да радовались…
- Молодые были, горячие, вот и делали, а как еще, на то она и жизнь, идешь по ней, ищешь что-то, споришь, теряешь, находишь, мало ли чего может быть.
- Ну да, пойдем домой, я устала.

   На лестничной площадке перед тем, как войти в квартиру, Верочка вдруг сказала:
- Знаешь, о чем  я подумала, когда первый раз входила  наш дом? Интересно, это последняя наша квартира, отсюда меня будут выносить? Петр как-то смутился, замешкавшись с замком, сказал:
- Что за мысли такие непонятные, проходи, чай будем пить сейчас.

   Они вошли, он помог ей снять пальто и сапоги, проводил в зал, сам пошел на кухню. Чай они пили молча, изредка глядя друг другу в глаза. На душе у Петра Тимофеевича было тоскливо. За окном было также серо и неприглядно. Полетели первые, малозаметные еще снежинки. Приближалась зима.