Хрономонтажник. Глава 9

… Ледяная дрожь, наконец, отпустила меня. Дождь стих так же внезапно, как и начался, оставив после себя лишь мерный гул прибоя и крики ночных птиц в оживающих джунглях. Ася, прислонившись к скале, дышала ровно и глубоко. Видимо, её организм, выдрессированный нечеловеческими нагрузками, умел отключаться для подзарядки даже в аду. А я вот не мог. Адреналин всё ещё пылал в жилах. Поэтому я осторожно выбрался из грота на сырой песок. Снаружи постепенно начинало светать. Воздух был густым и сладким, пахнущим мокрой листвой, цветами и гниением — настоящим, диким ароматом тропиков.

На моём запястье часы вдруг завибрировали незнакомым тройным импульсом. На экране, тускло светящемся в темноте, замигал странный значок — спираль, пересечённая скачущей стрелкой. Рядом высветились координаты и надпись: «Хроноаномалия. 500 м. С-З».

«Что за чёрт? — мелькнуло в голове. Неизвестная мне функция? — Сердце заколотилось с новой силой. Может, рискнуть и проверить? Но тогда придётся оставить Асю? М-да… А что, если это какая-то технология тех, кто нас преследует? Может, нас загоняют в хитроумную ловушку, пока мы сидим здесь, а часы предупреждают?»

Любопытство пересилило. Я бросил взгляд на спящую девушку и, приняв решение, двинулся вдоль кромки воды в указанном направлении.

Через пятьсот метров я увидел её. Воздух над небольшим скальным выступом мерцал и струился, как марево над раскалённым асфальтом. От аномалии исходил низкий, едва слышный гул, от которого закладывало уши.

«Это что, хроноаномалия? Блин… Звучит немного безумно… Хм-м… Выглядит безобидно, и вокруг никого не видно. Надо бы проверить», — решил я и сделал шаг вперёд, протянув руку к мареву… Как вдруг мир провалился у меня под ногами. И главное, вроде бы ничего странного не происходило. Не было взрыва, не было больно — просто мгновенная и полная перезагрузка реальности. Исчез шум прибоя. Пропали запахи цивилизации и дождя. Их сменила оглушительная тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и… грубыми мужскими голосами, доносящимися со стороны воды.

Я огляделся. Пляж был вроде бы таким же, но в то же время совершенно другим. Никаких шезлонгов, только дикий, нетронутый берег и тёмная гладь океана. А в бухте, в сотне метров от берега, стоял… старинный корабль! Он был не похож ни на что из виденного мной. Изящный, с высокими мачтами и двумя трубами, он казался одновременно могущественным и архаичным. На кормовом флагштоке трепетал на лёгком бризе хорошо знакомый флаг — Андреевский. Но в этой обстановке он выглядел инородно, словно картина из прошлого.

— Блин… Неужели это за нами такую калошу прислали? — пробормотал я, рассматривая металлический корпус судна. Со стороны воды послышался смех. Из джунглей на пляж вышла группа из шести человек. Парни несли на плечах толстые бамбуковые шесты, с которых свисали гроздья бананов и сетки, набитые колючими дурианами и местными фруктами. Мужики были одеты в простую, грубую одежду: тёмные брюки навыпуск, полосатые тельняшки, на которых проступали пятна пота, и в бескозырки с надписью «Корнилов». Их лица, обветренные и загорелые, расплылись в улыбках.

— Ну, братва, вот улов намедни! — гаркнул один из них, молодой парень с белобрысыми волосами. — Бананов на всю команду в достатке. И сие колючки, как их… ду-ри-аны… Наш кок будет рад!

— Только на борт их не тащи, дабы вонью воздух не спортить! — засмеялся другой, постарше.

Их речь была грубоватой, полной незнакомых мне словечек и оборотов, но это был, без сомнения, русский язык. Они тоже заметили меня. Смех стих. Все шестеро замерли, уставившись на мою персону с немым изумлением. Белобрысый парень даже пошатнулся, чуть не роняя свою ношу.

— Морского ежа мне в подмышку… — выдохнул старший. — Ты кто такой? Откель тут взялся, мил человек?

Я посмотрел на себя. Мокрые современные трекинговые штаны, синтетическая футболка, кроссовки. Для этого места и времени я выглядел как инопланетянин или сумасшедшим. Но мой мозг лихорадочно работал, перебирая и анализируя новые вводные: «Корнилов… Корнилов… Где-то я слышал это название? — И здесь меня осенило. — Да дома же, в Оренбурге! Как раз накануне всего этого кошмара. Я переключал каналы и наткнулся на документальный фильм. Диктор говорил что-то про российский флот в Сиаме, про тайны истории и… про бронепалубный крейсер первого ранга «Адмирал Корнилов» Российского императорского флота, который в конце XIX века якобы вёл какие-то секретные переговоры о базе на Пхукете!.. Блин… Не может быть! Я в прошлом? Но как? Ах да, хроноаномалия! Вот дела! Но надо что-то отвечать?»

— Я… — мой голос прозвучал хрипло и непривычно. — Я кха… русский путешественник. Сбился с пути. Корабль… мой корабль потерпел крушение. Я долго плыл, вот и приплыл…

Матросы переглянулись. Недоумение сменилось на их лицах любопытством и простой человеческой жалостью.

— Крушение? Да тут и рифов-то близко нет, — проворчал старший, но в его тоне не было агрессии. — Ты один? Как же ты до сих доплыл?

— Один, — кивнул я, чувствуя, как почва под ногами снова уплывает в неизвестность. — Плыл ночью, а где судно утонуло — не смогу сказать. Не обучен морскому делу.

— Ну, раз гость отъезжий*, да ещё и достальной** бедолага, — белобрысый матрос оправился от шока и ухмыльнулся. — Милости прошу к нашему шалашу. Обогреем, накормим. У нас с тутошними рыболовами меновая торговля налажена, рому трошки есть. Капитан наш, Евгений Иванович, человек строгий, но праведный***. Оный разберётся! (* отдалённый, ** оставшийся, последний, *** справедливый).

Они обступили меня, и их запах — солёного пота, табака и смолы — стал для меня первым настоящим запахом конца девятнадцатого века. Я позволил матросам повести себя вглубь берега, к костру, уже разведённому рядом с вытащенной на берег шлюпкой. Мои кроссовки вязли в песке, а в ушах стоял гул от осознания того, куда меня закинула судьба. Я был в прошлом. И мои приключения только начинались.

Мы подошли к костру, разведённому в прикрытой от ветра ложбинке. Пахло дымом, жареной рыбой и чем-то кисловатым — варилась уха в подвешенном на треноге котелке. Неподалёку стояла шлюпка, а вокруг костра сидели ещё несколько матросов. Один, с закатанными рукавами, демонстрировал замысловатый узор татуировки — якорь, обвитый канатом. Другой чистил картофель кортиком. Все они замолчали, уставившись на меня. Мой внешний вид вызывал куда больший интерес, чем моя персона.

— Глянь-ка, Семён, — толкнул локтем соседа белобрысый матрос, которого звали, как я понял, Артём. — Кафтан-то на нём, никак, из индейской земли? И обутки чудные… резиновые, что ли?

— Не шуми, Артюха, — отозвался старший. — Гля, человек с пути сбился, озяб, а ты зубы скалишь. Сидай, путник, грейся. Меня Федотом кличут. Ромом согреешься, али не употребляешь?

Мне протянули плоскую походную флягу. Я сделал глоток. Жгучая жидкость обожгла горло, но внутри разлилось блаженное тепло. Я кашлянул, что вызвало одобрительный хохот собравшихся.

— Спасибо, — прохрипел я. — Добрые вы люди.

— Наше дело морское, — философски изрёк Федот, подливая мне ещё выпивки в медную чарку. — В море всяк брат. Как, говоришь, звать-то тебя?

— Михаил, — ответил я, решив не мудрствовать.

— Ну, Миша, вестимо, с расспросами к нашему капитану первого ранга. Алексеев Евгений Иванович — башка светлая, всё разумеет. Как доложишь, так он и рассудит.

В это время из джунглей вышел ещё один матрос, ведя за руку двух местных жителей. Тайцы — смуглые, невысокие, в простых холщовых штанах и с непокрытыми головами — несли корзины с фруктами и связку какой-то вяленой рыбы. Их лица были спокойны и деловиты — видимо, такая меновая торговля была здесь обычным делом.

— Федот, глянь, что промыслили, — матрос вывалил на песок содержимое корзин. — Ананасы, мангустаны… И — чёрный лангсат! Редкость! (лангсат — тропический фрукт)

Пока матросы с азартом разбирали добычу, меня «разбирала» пьяная дурь. Я сидел у костра с русскими моряками конца XIX века. Реальность казалась сном наяву.

— Скажи, Федот, — осмелился я спросить, — а долго ещё простоите здесь? Место-то славное, пригожее, как я погляжу.

Тот хитро прищурился.

— А тебе-то что? Вдруг ты шпиён аглицкий? Хотя место и впрямь ладное. Бухта тихая, вода пресная есть, провизию добыть можно. Да вот токма сии британские шельмы, нос везде суют. Шпиёнят, будь они неладны. Капитан наш, сказывают, в Бангкоке иной раз важные речи ведёт со здешним королём… о деле тайном. Заходили мы туда. А таперича стоим тут тихой сапой, без шуму, как мыши под веником. Ха! — хлопнул он меня по плечу.

Сердце моё ёкнуло. Всё сходилось. Именно об этих «важных речах» и говорилось в той телепередаче. Я сидел в эпицентре исторического события, которое в моём времени было лишь строчкой в архивах.

Внезапно с крейсера донёсся резкий, пронзительный звук горна. Матросы у костра мгновенно вскочили на ноги, как по команде. Веселье испарилось с их лиц.

— Свистать всех наверх! — крикнул Федот, срываясь с места. — Артюха, ты за путником смотри! Вести гостя на борт!

— Есть! — Артём схватил меня под локоть. — Пойдём, Миша. Не бойсь, на «Корнилове» не съедят. Капитан расспросит — и дело с концом.

Меня поволокли к шлюпке. Я оглянулся на дикий, нетронутый пляж, на дымок костра, на скрывшихся в джунглях тайцев. Ощущение было таким же, как когда я впервые шагнул в машину Тима, — точка невозврата осталась позади. Только теперь я шагнул не в другую страну, а в иную эпоху. И обратного пути, возможно, уже не будет…



… Шлюпка резко рванула от берега, шесть пар мускулистых рук дружно налегли на вёсла. Солёные брызги били в лицо. Я сидел на корме рядом с Артёмом, сжимая в кармане кулаки и скрывая дрожь, придерживая тактический фонарь заодно, чтобы не выпал. Не от страха, а от осознания происходящего, что я влип уже по-крупному.

«Адмирал Корнилов» нарастал в размерах, превращаясь из изящного силуэта в грозное железное сооружение. Борт возвышался над водой подобно крепостной стене, тёмная краска была исцарапана до металла в местах касания швартовов. Слышался скрежет железа, скрип блоков и приглушённые команды. Запах смолы, угольной гари и солёного ветра ударил в ноздри.

— Смотри не обдери бока о выступ, — предупредил Артём, когда шлюпка приблизилась к трапу, спущенному по правому борту. — Поднимайся смелей, капитан не любит, когда мнутся.

Трап был крутым, деревянные ступеньки, пронзённые канатами, болтались под ногами. Я ступил на палубу, и мир окончательно перевернулся. Под ногами — шершавые, насмолённые доски, а не сталь или пластик. Над головой — паутина снастей, уходящая к верхушкам мачт, где трепетали сигнальные флаги. Везде царила строгая, выверенная чистота, но в воздухе витала атмосфера сурового быта: запах квашеной капусты из камбуза, махорочного дыма и влажной шерсти — вахтенные были в непромокаемых бушлатах.

Меня провели по палубе к носовой части. Матросы, занятые работой, бросали короткие, оценивающие взгляды на мою скромную персону. А вот кроссовки, бесшумно ступавшие по дереву, вызывали у них заметное недоумение.

— Стой тут, — Артём указал на место у входа в рубку. — Доложу о тебе.

Он скрылся за дверью, оставив меня под присмотром часового — молодого матроса с непроницаемым лицом и ружьём со штыком. Я слышал обрывки разговора из-за двери: «…с берега, ваше высокоблагородие… одёжа диковинная… языком нашим балакает, но…»

Через минуту дверь распахнулась.

— Входи. Капитан ждёт.

Каюта капитана оказалась невелика, но поражала своей основательностью. Стены из полированного красного дерева, медные поручни, закреплённые на книжных полках, карты в кожаном тубусе, барометр и хронометр в латунных корпусах. За письменным столом, заваленным бумагами, сидел человек. Мужчина был в тёмно-синем мундире с золотыми нашивками, но без эполет. Лицо — умное, резкое, с пронзительными серыми глазами, аккуратно подстриженными бакенбардами и небольшими усиками — было истощено, но полно напряжённой энергии. Как я понимал, предо мной был капитан первого ранга Евгений Иванович Алексеев во всей своей красе. Его фото и показывали в той программе, но сейчас он выглядел намного моложе.

Отложив перо, капитан поднял на меня глаза.

— Так, — произнёс он тихим, но чётким голосом, в котором чувствовалась привычка командовать. — Напередь представься. И говори прямо, без увёрток. Понеже* моего времени мало. (*потому что, так как).

Я сделал шаг вперёд, чувствуя, как под этим взглядом тает любая ложь.

— Михаил Валерьевич Орлов, ваше… высокоблагородие, — решил я назвать не родную фамилию.

— Звание? Чин? Откель корабль твой?

— Никакого звания, — честно ответил я. — Я… из далёких краёв. Очень далёких. Мой корабль… погиб. Случилось несчастье, я едва спасся.

Алексеев молча смотрел на меня, постукивая пальцами по столу. Его взгляд скользнул по моей футболке, кроссовкам, задержался на больших часах на моём запястье. Я инстинктивно прикрыл их рукой.

— «Далёкие края», — повторил он без тени насмешки. — Одежда твоя… невиданная. Словечки ты порой роняешь странные, как мне доложили. И взгляд у тебя не пугливый, а… в глазах изумленье. Словно в зоологический сад попал, а не на военное судно.

Он откинулся на спинку кресла.

— Англичанин? Нет, с выговором чисто. Германский шпион? Слишком глупо. Кто ты, Михаил Орлов, и какого чёрта ты появился на моём берегу в моё время?

Я понял, что врать бесполезно. Этот человек видел насквозь.

— Ваше высокоблагородие, — выдохнул я. — Я не шпион. Вы верно заметили. Я… просто оказался не в своём времени. Вы… не поверите, если я расскажу.

Капитан усмехнулся — сухо, без теплоты.

— Я поверю фактам. Ты говоришь на нашем языке, но не знаешь простейших вещей, — повторил Алексеев, его пальцы замерли в постукивании. — Ты, к примеру, не смог бы отличить бак от юта, сказать, сколь недавно склянок пробило, а на мои вопросы смотришь, словно тебе про аспида говорят, а не про судовое устройство. Ты не моряк. Ты не солдат. Кто ты?

Я замер, пытаясь расшифровать эти странные слова.

— Простите, ваше высокоблагородие… Аспид — это что или кто? А бак — я знаю! Это ёмкость, резервуар для жидкости! Склянки — это стеклянный сосуд. А вот ют? Я… не совсем понимаю.

Капитан вздохнул, будто объясняя очевидное ребёнку.

— Аспид — сие змея ядовитая, коли уж ты спросил. Но в море так зовут зловредного человека. Бак — нос корабля, ют — корма. Склянки — песочные часы с получасовым ходом. Вещи, кои любой, хоть раз ступивший на палубу, знать обязан. А ты… Ты чист, как стёклышко. Словно с луны свалился.

Его пронзительный взгляд впился в меня, требуя ответа. В каюте повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь скрипом корпуса и тиканьем механического хронометра. В этот момент дверь каюты распахнулась без стука. На пороге стоял вахтенный офицер, бледный, с расширенными от тревоги глазами.

— Ваше высокоблагородие! К правому борту подходит шлюпка! С английского клипера «Икар», что в соседней бухте на рейде стоит! Лейтенант Смит требует немедленной аудиенции! Говорит, что у них сбежал э-ээ… криминал элемент, и они имеют сведения, будто тать* скрывается здесь! (* вор, злодей, преступник).

Взгляд Алексеева молнией перескочил с офицера на меня. В его глазах читалось нечто большее, чем просто подозрение, а именно холодное, стальное понимание. Ловушка для меня захлопывалась, и как оправдываться, я пока не представлял.

— Так-так, — тихо произнёс он, не сводя с меня глаз. — «Элимонт креминель», — произнёс капитан вроде как на французском языке. — Новости в самый раз! Что ж, господин Орлов из «далёких краёв», похоже, твоё время объяснений истекло. Спрятать его в каталажку. И ни слова никому. Живо!

Меня схватили под руки и быстро вытащили из каюты, прежде чем я успел что-либо сказать. Последнее, что я увидел, — это задумчивое, суровое лицо капитана Алексеева, уже принявшего решение, от которого могла зависеть не только моя судьба, но и ход той самой «тайной истории», которую я лишь смутно помнил из телепередачи. Англичане появились совсем не вовремя. И я невольным образом оказался замешан в исторической политике и противостоянии. Чем доказать свою невиновность, я пока не представлял. У меня, кроме непривычной одежды, часов и тактического фонаря, ничего не было. Даже мой смартфон, не говоря о трофейном планшете, оставался в пещере. Фонарь давал мощный световой поток, но ранним утром он был бесполезен. А часы… Так кто знает, сколько здесь сейчас времени? Я не в курсе, сколько склянок пробивалось… Может, время и не совпадает? Могу на кнопки понажимать, часы что-нибудь интересное покажут, но вот поверит ли мне Алексеев?

Отчаянно соображая, я не сопротивлялся, когда два дюжих матроса поволокли меня по палубе. Артём шёл впереди, с мрачным видом расчищая путь. Английский клипер, шпион, беглый преступник… В голове всё смешалось. Мы спустились по крутому трапу в полумрак нижней палубы. Воздух стал густым и спёртым, пропахшим смолой, человеческим потом и сладковатым душком солонины. Слово «каталажка» было мне знакомо — тюрьма. Но какая она на старинном крейсере, я даже не представлял. Матросы остановились у небольшой, но мощной дубовой двери, укреплённой железными полосами. Рядом валялись катушки с тросом, блоки и другие элементы такелажа.

— Внутрь, — бросил Артём, отпирая висячий замок. — Сиди тихо, как церковная мышь. Капитан разберётся.

Дверь с тяжёлым скрипом открылась, и меня втолкнули в тесное, почти тёмное помещение. Запах был другим — пыльным, с примесью пеньки, древесной смолы и старого дерева. Это была не камера, а именно кладовая для такелажного имущества. В беспорядке, но вполне логично сложенные якоря, запасные реи, парусина и канаты заполняли всё пространство, оставляя лишь небольшой пятачок для стояния. Когда дверь захлопнулась, я услышал звук поворачивающегося ключа. Я был в ловушке, но, по крайней мере, пока живой.

Сердце бешено колотилось. Я прислонился к холодному, шершавому дереву запасного рея, пытаясь унять дрожь в коленях. Мысли неслись вихрем: «Англичане. Они ищут какого-то преступника и явно решили, что это я. Алексеев… Он выглядел умным и проницательным. Капитан не поверил в мою историю, но и в версию англичан, похоже, не торопился принимать. Он выигрывал время, но для чего? Хм… И как мне доказать свою невиновность?» — этот вопрос жёг изнутри. Тактический фонарь был на месте. Часы — тоже. Я посмотрел на циферблат. 7:14 утра. «А какое время было здесь? Склянки… Капитан говорил о получасовых интервалах. Чёрт! Я не в курсе, когда их били в последний раз. Да и вообще, как их бьют! Но у меня есть два гаджета из будущего!»

Отчаянная, безумная идея начала зреть в голове. Алексеев — человек фактов. Он видел странную одежду, слышал странные слова. Но он не видел ничего по-настоящему необъяснимого. Ничего такого, что могло сломать его картину мира и заставило, если не поверить, то хотя бы допустить возможность моего безумного рассказа. Я посмотрел на часы. Устройство из параллельного мира должно быть явно непростым. Электронный циферблат с подсветкой, секундомер, компас, куча разных функций, одна из которых умеет выводить из строя всю электронику. Но в прошлом это бесполезная фишка. Да ещё мои часики, как оказалось, умеют фиксировать хроноаномалии, помимо поиска порталов в параллельный мир. Но мои друзья говорили, что пока не сменится фаза Луны, через такие границы не пройти. Плюс компактный фонарь… Он был ярче любого огня в этом веке. Может, это всё заинтересует капитана?

Я ждал в духоте, обливаясь потом. Время тянулось медленно, но в какой-то момент за дверью раздались шаги. Ключ щёлкнул в замке. Я замер, вжавшись в тень между катушками каната, не зная, чего ожидать. Возможно, меня уже грохнуть пришли или отдать англичанам? В проёме возникла одинокая фигура капитана Алексеева. Он вошёл без сопровождения конвоиров, закрыл дверь за собой и прислонился к ней, скрестив руки на груди. Его острый взгляд в темноте кладовой казался почти светящимся.

— Ну что, господин Орлов из далёких краёв, — его тихий голос прозвучал громче любого крика в гробовой тишине. — Англичане требуют твою голову. Утверждают, что ты их матрос, улизнувший после того, как укромыздил корабельную кассу и зарезал унтер-офицера. Описание, вплоть до твоей «диковинной одёжи», сходится. Чего в ответ сказать желаешь?

— Это ложь, ваше высокоблагородие! — вырвалось у меня. Голос дрожал, но я смотрел офицеру прямо в глаза. — Я впервые слышу про этот «Икар»! Я не их матрос!

— В сие охотно верится, — холодно заметил Алексеев. — Ибо ты и наш-то матрос никакой. Но факты — упрямая вещь. Они здесь, а их преступник сбежал, и появился ты. Слишком удобное совпадение. Оно пахнет политикой. А я не люблю, когда на моём корабле ведут политические игры, используя меня вслепую.

Он сделал шаг вперёд, с трудом находя место среди хлама.

— Михаил Валерьевич, ты утверждаешь, якобы не от мира сего. Что ты… путешественник из другого времени. — Он произнёс эти слова с нескрываемым сарказмом, но без былой уверенности. Словно проверял их на прочность. — А у меня нет на тебя времени. Англичане ждут ответа. Так что, если у тебя имеется хоть одно доказательство твоей фантастической басни… сейчас тот самый момент.

Это был мой шанс. Единственный. Я медленно, стараясь не делать резких движений, поднял руку с часами. Сердце колотилось где-то в горле.

— Ваше высокоблагородие… вы спрашивали о времени. Вы говорили о склянках.

Алексеев молча кивнул, его глаза прищурились в полумраке.

— Сейчас… семь часов семнадцать минут утра, — я нажал кнопку подсветки. Электронный циферблат вспыхнул ярким, неестественным зелёным светом, освещая его суровое лицо. Капитан резко отшатнулся, спина его ударилась о висящий блок. Рука непроизвольно метнулась к кортику. Офицер не издал ни звука, но в его широко раскрытых глазах читалось не просто изумление, а настоящий шок. Он видел свечение без огня и ровные, незнакомые цифры.

— Сие… что за наваждение? — выдохнул он, и в его голосе впервые прозвучала неуверенность.

— Сии часы, ваше высокоблагородие, из моего времени. Они показывают время с точностью до секунды. — Дрожащими пальцами я переключил режим. На экране замерла стрелка. — А стрелка компаса… показывает на север. Всегда. — Я медленно повернулся вокруг своей оси, и капитан своими глазами увидел, как стрелка плавно качнулась, сохраняя ориентацию. — Видите?

Прежде чем он опомнился, я достал тактический фонарь.

— А сие — маленький прожектор. — Я нажал кнопку, и ослепительный, сконцентрированный луч ударил в потолок, выхватив из тьмы паутину и пыль. Свет был таким ярким, таким чистым и неестественным, что Алексеев непроизвольно прикрыл глаза рукой. Я выключил его, и кладовая погрузилась в ещё более густой мрак.

— Вы говорите о фактах, ваше высокоблагородие. Вот они. Мои слова — якобы бред. А это — факт. Я не знаю, что такое бак или ют. Но я знаю, что сие… — я потряс часами, — для вас — чудо, но не колдовство. Мои часы реальные и, кстати, не боятся воды, даже на огромной глубине будут работать.

Капитан несколько секунд молчал. Он смотрел то на мою руку, то в потолок и вновь переводил взгляд на моё лицо. В его глазах бушевала буря. Рационализм боролся с очевидностью. Офицер, привыкший командовать стихиями, столкнулся со стихией, которой нет в его лоциях. Наконец, он медленно выпрямился. Лицо офицера снова стало непроницаемым, но в напряжённых уголках губ читалось колоссальное усилие воли.

— Спрячь его, — голос капитана был тихим, но обретавшим привычную сталь. — Сию же секунду. И никому, ни единой душе, понял меня?

Я послушно сунул фонарь в карман, погасил подсветку часов.

— А англичане… — начал я.

— Англичане, — перебил он, и в его интонации снова зазвучала холодная ярость, — ищут вора и убийцу. Они его не получат, ибо на моём корабле его нет. — Он сделал шаг вперёд, в упор глядя на меня. Его взгляд был уже иным — в нём не было доверия, но был жгучий, собственнический интерес. — Ты моя проблема. И моя… загадка. А загадки, особенно столь ценные, я не привык отдавать другим. Понял?

— Йес, ваше высокоблагородие! — расплылся я в улыбке.

— Говоришь на английском?

— Немного.

— Так забудь о том. Значит, слушай меня и вникай. Ты — мой дальний родственник из глухой сибирской глубинки. Бестолковый, необразованный, но на редкость проворный парень тридцати лет.

— Мне уже почти пятьдесят, — перебил я его.

— О как? У вас пореют* позже? (* взрослеют)

Я не понял слова, но согласно кивнул.

— Так вот. Тебе три десятка лет, запомни. Таким старикам, как ты, на флоте делать неча. Я взял тебя к себе на борт для обучения и присмотра. Твоя странная одежда — просто деревенская диковинка, самоделки. Ты ничего не знаешь о флоте, потому что впервые видишь корабль. Ты косноязычен и иногда говоришь глупости, потому что вырос среди охотников и звероловов. И ты ни слова не понимаешь по-английски, но ерыкать** иной раз можно. Не сглупи. (** ругаться)

Я кивнул, едва успевая переваривать продуманную до мелочей легенду.

— Сейчас мы пойдём на палубу. Ты будешь стоять сзади и молча смотреть под ноги. Или на меня. Изредка — на англичан с тупым и ничего не понимающим выражением лица. Если ты скажешь хоть слово без моего приказа или хотя бы на миг перестанешь выглядеть деревенским идиотом — я лично спущу тебя за борт на корм акулам. Ясно?

— Ясно, ваше высокоблагородие.

Он ещё секунду изучал меня, будто проверяя, выдержу ли я его взгляд и роль, затем резко развернулся к двери.

— Иди за мной. И сделай лицо… слично** (**соответствующее).

Я глубоко вздохнул, постарался расслабить мышцы лица, придать взгляду туповатую отрешённость и последовал за капитаном. Ловушка, казалось, на мгновение приоткрылась. Но теперь мне предстояло пройти по лезвию кортика между русским капитаном и английскими офицерами, полагаясь лишь на свою актёрскую игру и холодную расчётливость Евгения Ивановича Алексеева…