Как жили и что было. Бабушка

- В колхоз мы вступили не сразу…Хотя, когда нам припомнили, что один из моих дядьёв с белыми в Польшу ушёл, выбора не осталось. Бабушка плакала, голосила как по покойнику, когда коров со двора уводили и Буяна с Гнедком. Работы меньше не стало, а вот с прежней сытой жизнью нам пришлось расстаться.

Бабушка Татьяна Максимовна сидела на завалинке, жмурясь от яркого апрельского солнца. Несмотря на  94 года женщина оставалась при полной памяти. Прекрасно ориентировалась в событиях и фактах. Помнила имена и фамилии.
-Комсомол? Да, я вступила в комсомол – как все из крестьянских семей. Учиться отец в город не отпустил. Вот и пошла за подругой своей в комсомол.
 На вопрос про комсомол  вопрос бабушка ответила именно так.

Уже потом мы по крупицам собрали все факты и решили: банально, но в комсомол бабушка Таня пошла  от любви! Влюбилась в комсомольского вожака! 
- Эх и горяч был Анатолий! Когда из города к нам приехал, невысокий, неприметный, девчата хихикали. Особенно подружка моя Валентина. Но вы бы видели, каким Скворцов становился, когда говорил о победе мирового коммунизма! Пиджак нараспашку, глаза блестят. Умными словами так и сыплет... Я таких  никогда ещё не встречала! Хлопцы поперва его невзлюбили. А уж потом...Деревня закипела, забурлила. И я с Валей - впереди всех! Так интересно, казалось, самим жизнь в стране построить...Господи!  Потому соглашалась и кирпичи класть, и лес садить, и много чего ещё...
Татьяна Максимовна прикрыла глаза. Много чего - это про любовь свою первую да такую недолгую. 
- Активная я была. Потому в комиссию записали от комсомола.  Пришли тётю мою раскулачивать только за то, что в колхоз идти не хотела. А у неё четверо детей на руках, мать старуха да муж хромой после войны. Всего добра – два сундука! Как тётя кричала! Как дети плакали! Утром пришла к секретарю и бросила комсомольский билет на стол: не желаю в таких делах участвовать!
Бабушка вздохнула: - Билет бросила и попала в немилость... В общем, жизнь по-другому пошла.
Она замолчала. Подумала, да вслух говорить не стала.  Сына своего Сашу, скорее всего, родила от него, от секретаря Анатолия. Он потерял к бывшей активистке всякий интерес. Уехал в город и забыл.

 -А я через полгода согласилась на трактористку учиться. Выучилась! Пашу Ангелину, ту самую, как вас, видела! Учила нас, девчат, с техникой ладить. Почти год на тракторе я отработала. Горела! Интересно было! Работала бы я и дальше, да случай страшный на поле произошёл. У подруги моей Вали косы чёрные. Длинные. В сеялку затянуло, да так и сорвало с головы. Криком кричит, кровь фонтанами брызжет…Не спасли девку… С тех пор не могу за руль сесть – и всё тут! Пошла к председателю колхоза другую работу просить…
     -Ты говоришь, что в 33 году народ от голода умирал? Неурожай? То неправда! Урожаи родили небывалые! Только некому их убирать было! Умники решили: чем больше посеем, тем лучше! А в сроки убрать не смогли. Зерно заразой заражалось – есть его нельзя было! И потом, работали на колхозном поле, а своё личное убирать не успевали…Из заражённой пшеницы и хлеб был ядом!

Меня тогда чуть не съели! Да – да! У нас от голода люди людей есть начали! Два брата соседа похитили мальчишку и съели. Такие случаи бывали… Я в то время заведовала детским садом в колхозе. Детям в садике давали по куску хлеба. Несу я хлеб в садик. А мне тётя навстречу еле ноги передвигает…Сухая, глаза безумные – двух ребятишек похоронила. Голод забрал. Руку протягивает – хлеба просит… Не выдержала я, маленький кусочек – довесок ей отдала…Тётя тут же его съела, а потом и говорит: - Не ходи, Таня через овраг! Петро с Пашкой порешить тебя хотят и съесть!  Сама слышала, как у речки обговаривали. 
     Тётя в тот же вечер умерла. Не спас её маленький довесок!  Через овраг я ходить перестала – поверила тёте. За довесок тот меня чуть не казнили! Донёс кто – то! Отец спас – отдал в садик полведра пшеницы…а то бы не сидела я сейчас тут с тобой!
Дальше бабушка поинтересовалась моей семейной жизнью - нравился ей мой муж. Хвалила.
-  Подруга моя Мария сильно заболела… Кажется, в 36 году это было.  Я каждый день заходила, по дому помогала. Уж и в город её возили к докторам, и свои знахарки лечили. Не помогло! Перед смертью она мужу своему наказывала: буду умирать, звать тебя, так ты близко не подходи, не наклоняйся – нос откушу! Чтобы никто на тебя не позарился после смерти моей! Но без хозяйки тебе нельзя! Бери Татьяну Максимову! Буду за тебя спокойна!
       Павел Романович старше меня на десять лет был. Хозяйство у него крепкое, пасека своя. Покалечен он был, правда. Лесничим служил, не разрешал лес рубить! Воров под суд отдавал.  Так на него ночью напали, топорами изрубили! Долго болел, но выжил. Мария выходила! Она же и дом держала. Пальцев не хватало у Павла на руках. Глаз не закрывался, хромал на левую ногу…какой из него работник?  По здоровью пасеку завёл.  Мёд свой…Дом крепкий от отца ещё остался.
Пришёл к родне моей свататься. А куда мне  деваться? Младшие сестры ещё все в семье. Мачеха только рада будет избавиться. Я -то сиротой в пять лет стала. Ох и тяжела сиротская доля, без матери...  И захотелось мне хозяйкой в своём доме стать! Я и пошла за Павла Романовича. Какая там любовь...Но, надо сказать, он  уважительно ко мне относился! И я зарок дала: держаться за семью, за мужа.  А вот сына Сашу мой муж не жаловал...

Тут бабушка оговорилась случайно,  подтверждая основную причину замужества: дома ей с сыном житья не было. Да и в замужестве  не очень складывалось, хотя Татьяна Максимовна ради сына из родного дома замуж без любви пошла.
- Дочку я родила через три года – мамку твою. Отец Зиной назвал, как первую свою  девочку от Марии… Не очень хорошо именем дочки умершей называть. Той Зине 6 лет было, когда побежала вечером за отцом в соседнюю деревню. А тут в темноте пастух в чёрном плаще. Напугалась Зина, три дня криком кричала и умерла… Но Бог миловал, уберёг маму Зину твою, хотя болела она часто…
Бабушка вытерла платочком слезящиеся глаза. Я не стала торопить её с рассказом. Мама моя не раз  вспоминала, как отец баловал её, как на плечах носил. А вот Сашу на коленях у папы она ни разу не видела. И конфету он ей давал когда Саши рядом не было. И бабушка про это знала. Но молчала и только становилась жёстче - нужно было терпеть. Отец руку не поднимает на сына, и то хорошо.
 
-Господи! - громко вздохнула Татьяна Максимовна.
- Бабушка, а ты в Бога веришь?
- Ещё чего! Ни креста не ношу, ни икон в доме не держу! Если был бы Бог, разве он послал бы мне жизнь такую? Ни креститься, ни молиться я не стала очень давно! Главное – жить по совести и никому зла не делать. На себя всю жизнь надеюсь. Сама пробиваюсь! И тебе советую: ни на кого не надейся! Работай! И в жизнь чужую не лезь. Каждому – своё!
- Когда Павел Романович пасеку колхозу отдал, жить стало трудно. Мы в городе и на маслозаводе работали, и на кирпичном, и ещё везде… А тут! Помню, как раз в деревню вернулись по осени, в колхоз пошли работать. В апреле на поле землю пахали, сев начинался… И вдруг по дороге женщина идёт! Голая! Чёрные волосы все тело укутали. Идёт прямо в деревню! Мужики её поймали, в сельсовет привели. Пытались говорить – так она глазами безумными невидящими смотрит…Решили запереть в сельсовете, а утром в город с милицией отправить. Мужики её всю ночь по очереди караулили. А утром открыли замок – нет никого!  Куда пропала – неизвестно! Как смогла выбраться – непонятно! Старые люди стали говорить, что это беда пришла…Лихо! А в июне – война! Наша армия отступала беспрерывно. День и ночь уходили на восток. По жаре! По пыли!   Один полк у нас в деревне задержался дня на три. Я солдатам бельё стирала, обеды готовила. Павел Романович сапоги ремонтировал. Вояка из него никакой. Так нас этот полк за собой увёл из дома! Отступали вместе с ними, под бомбами сколько раз из машин выскакивали в кусты, в траву! Зину с Сашей   собой закрывали! Мы работали в этом полку. Я халаты шила, готовила… Хоть и не военная, а до сих пор помню свист бомб…А когда наступление началось, нам вернули паспорта и отпустили. Мы добирались в свою деревню долго. То пешком, то поездом…Как – то на поезд итальянцы напали, как вороны! Давай народ грабить! Я не хотела корзинку отдавать – там все, что у нас осталось! Меня так прикладом солдат ударил в плечо, что сознание потеряла…Я этого рыжего всю жизнь помню! Как дождь собирается – руку так и выворачивает! Никакое лечение не помогло! И по сию пору рука болит, особенно по ночам, когда не спится…

Добирались дальше пешком. Тележку с детьми катим. В городок  какой – то зашли. Тишина на улицах.. Никого. Повернули из проулка на площадь…А там виселица! Трое висят! Два парнишки и девушка молоденькая, избитая, с длинными чёрными косами… Туфелька упала…На груди у всех табличка «партизан». Как я кричала! Пока сознание не потеряла…Очнулась в каких – то развалинах. Павел Романович водой поливает…Всю жизнь у меня эта девушка перед глазами стоит. Страшно! А немец то наступает, то отступает…Наши то вперёд идут, то обратно.
 Дом в деревне у нас остался. Поселились. Огород не сажен, еды – семечек мешок да соли узелок. Семечки щёлкали до кровавых мозолей во рту! Опухали от голода…Отец по деревням ходил,  драную обувь ремонтировал за кусок хлеба. Так и жили! У нас вместо огорода за хатой яма огромная, от бомбы была… прятались там, если что не так…Траву собирали, щи варили…От щей тех так животы у детей болели…Досталось им!
 
 - Я, внучка, трёх деток своих похоронила…Сашу уже в 45 –м. В школу, наконец, опять пошёл.  Умненький! Заболел и … помнится мне на лавке лежит, такой рослый, худенький… Там, на западе могилка его не присмотрена осталась…Света и Коля совсем маленькими умерли. Сразу после войны… Я тогда много плакала… Как же – вроде и мир уже, а у меня дети умирают…Сижу днём в хате одна. И так мне плохо, так деток своих жалко!  Я опять в голос рыдать стала… Глаза поднимаю – старик в светлой одежде, седой, с бородкой, на пороге стоит. Как зашёл? Я же закрылась! А старичок тот и говорит: не плачь о детях! Бог дал, Бог и взял! А будешь плакать – и других детей заберёт!  Повернулся и вышел. Я – за ним в сени. Никого! И дверь на крючке! Уже потом у соседки своей икону увидела. А на ней тот самый старичок с бородкой. Николай Угодник! И такое бывает…Хотя в Бога я не верю.   
Татьяна Максимовна опять вздохнула.
- Ты уже замужняя, чего там скрывать. Добытчик из Павла Романовича был так себе. Покалеченный! А в другом... Ты меня поймёшь.
Бабушка опять прикрыла глаза и вздохнула.
- Тут Павел Романович  отличился...Сколько вдовушек осталось, сколько молодух незамужних... Беда! Не привяжешь мужика дома. Грешна - сколько раз из чужой хаты мужа выгоняла, из чужой постели... Но в Приморье уехали по разным причинам. А главное - детей нужно было уберечь.

Мы были под Курском, когда там эта самая битва готовилась. Сколько танков нагнали! На крышу я залезла – глянуть. Кругом танков – сколько глазу видно! А потом день и ночь грохот, самолёты….   В подполье сидели, не выходили…. Наши солдаты немцев дальше погнали, а мы тут, в деревне. Ни полей, ни огородов не осталось! Пошли с соседками в город, спичек надо выменять да керосину добыть. Сошли с дороги, и пошли через поле. Трава густая, высокая. А прошли недолго – кости солдатские кругом!   Как накинулись на нас блохи – с ног до головы обсыпали! Мы бегом к речке, не раздеваясь. Еле живые! А кости – то в поле и наши, и немецкие… Война ушла, а беда осталась! Шли как – то опять уже из города. Подруга моя очень торопилась домой, побежала через поле. Взрыв! Тут перед нами нога в ботинке упала и дёргается ещё… Сколько детей после войны калеками остались или вовсе на снарядах погибало!  Это ещё не всё…После зимы хлеб надо сеять. Согнали всех, кто ходит, с полей осколки вручную собирать. В корзины! И сваливать в кучи у дороги. И так всё лето! Землице от войны тоже досталось – прах принять да железом скрипеть…Какие там урожаи! Вот и поехали мы в далёкие земли, чтобы сына да дочку прокормить, на ноги поднять. Не отдыхать ехали. В леспромхоз! На работу! Конечно, думали вернуться со временем. Но остались. Я, правда, всю жизнь по садам, по яблоням скучаю…Во сне вижу. И по сей день помню, где какая яблоня в саду нашем росла.

Я вспоминаю, как ещё крепкая бабушка ухаживала за больным мужем. Ни одного упрёка за то, что не любил, не мог обеспечить семью, не был героем. За то, что Сашу сыном не признал. Приняла свою жизнь как судьбу и  была верной женой до последнего дня.      
- Бабушка, вы долгую жизнь прожили…Царь, Ленин, Сталин, Хрущёв и Брежнев…А в какое время жилось вам лучше всего?   
Бабушка попросила времени подумать. Ходила по двору минут пятнадцать. Вернулась. И сказала, глядя на меня серьёзными, честными глазами:
- Я знаю. Лучше всего мне жилось при царе! Самостоятельными мы были…Много работали, ни на кого не надеялись…Да и до нас никому и дела – то не было…
       Бабушкин век…Почти век… И книги не хватит, чтобы записать всё, что пережила обычная русская женщина Татьяна Максимовна. Почти без образования, а мудрости на век жизни хватило!   Вот она, седенькая и маленькая, с книгой в руках. Очень много читала, имея всего три класса образования. Сидит на скамейке с клубком ручной пряжи. Или на перевёрнутом табурете лущит жёлтые початки кукурузы…Её руки, не знавшие никакого маникюра, умели всё: вышивать, печь пироги, одевать всю семью, вязать, колоть дрова и косить траву… До последнего дня жизни старалась трудиться и быть полезной!  Такие женщины сберегли для нас Родину. А наша задача – беречь память о них. Вот почему, приезжая каждый раз в гости, я усаживала дочку свою рядом с прабабушкой:
- Сиди и слушай правду о том, как жили и что было…