На кровавой тропе
***
«Если здесь и помрёшь, то точно не от скуки», — мрачно заметил про себя Соломон Райс, стоя на лесной тропинке и глядя в наступающем вечернем сумраке на свежий труп растерзанного каким-то зверем человека. Окровавленные клочья простой, домотканой одежды свидетельствовали о том, что это были останки местного жителя, обычного французского крестьянина. Молодое, смуглое лицо мертвеца искажала жуткая гримаса последней мУки, а узкая тропинка, поперёк которой он лежал, и трава вокруг неё были красны от крови.
«Работа огромного медведя-людоеда», — сразу определил Соломон после беглого осмотра места трагедии. Но рассудив, что сегодня зверь уже наелся и вряд ли снова нападёт, он размеренным шагом двинулся дальше вглубь леса. За двадцать семь лет своей жизни этот светловолосый мужчина с резкими чертами лица, ледяными серыми глазами и хищной повадкой леопарда повидал столько ужасов и опасностей, что уже просто разучился чего-либо бояться.
Вскоре он нашёл подходящую поляну, быстро развел костер и приготовил на нём свой нехитрый ужин. Верно послужившее ему во множестве схваток оружие — короткий испанский мушкет, пару пистолетов и тяжелую боевую шпагу — он разложил так, чтобы иметь возможность воспользоваться ими в любой момент.
Поужинав, Соломон вынул из кармана своей старой, черной куртки небольшую, потрёпанную Библию в кожаном переплете, и при свете костра привычно принялся за чтение.
Спустя какое-то время он скорее почувствовал, чем услышал в чаще леса некое едва уловимое, но тревожащее движение, отличавшееся от обычных ночных звуков. При мерцающих отблесках костра среди толстых стволов мелькнула тень огромного зверя, на миг красным светом блеснули во тьме два светящихся злобой глаза.
Райс аккуратно положил Библию на бревно рядом с собой и взял в руки мушкет. Но в лесу вновь стало тихо, и только надрывно и тревожно кричала какая-то ночная птица, да неумолчно трещали цикады.
Подождав еще несколько минут, Соломон отложил оружие и уже собрался было лечь спать, когда из чащи до него донеслись чьи-то тяжелые шаги. Не вызывало сомнений, что это шел человек.
Вскоре на яркой лунной дорожке показался высокий, плотный силуэт мужчины со взлохмаченными, курчавыми волосами. Сутулясь и распространяя вокруг себя тяжёлый, болезненный запах, человек молча подошёл к костру.
— Я сяду к твоему огню, чужестранец? — глухим голосом спросил ночной гость. Его лицо было правильным и бледным. Небольшие, угольно-черные глаза горели мрачным внутренним огнем. Соломон молча кивнул ему в сторону костра, и пришелец без особого усилия подтащил к огню еще один поваленный древесный ствол.
Не дождавшись от Райса ни единого слова, ночной гость заговорил первым.
— Видно, ты заявился издалека: местные-то боятся здесь ходить. Особенно ночами. Разве что изредка паренёк какой-нибудь рискнёт, спеша к милой на свиданку. Или она к нему... Глупые людишки… Когда-то из-за таких же дураков я просидел три страшных года в зловонном марсельском каземате. Уж и покуражились надо мной тамошние костоломы, а брюхо от голода аж к спине приросло! Но проклятым законникам всё равно пришлось меня отпустить: попробуй-ка докажи, что именно я приложил руку к пропаже всех этих ребятишек из деревни!
Он коротко, утробно захохотал.
— Зато нет худа без добра! Встретился мне там хороший человек, научил, как надо по уму обделывать свои делишки. Вот и пришел я в эти места, где никто меня раньше не знал, заделался мельником, да зажил себе в лесу… Звать меня Косматый Гастон. Не слыхал? А ты кто?
— Соломон Райс, валлиец, — односложно ответил Райс.
— А ты знаешь, валлиец, — продолжил мельник, оскалив в ухмылке свои почерневшие зубы и пристально глядя в глаза Соломону, — что тропу через этот лес прозвали кровавой? Ведь здесь медведь-людоед завёлся. Ух, сколько народу разорвал! Ни старых, ни малых, ни мужеский пол, ни женский — никого не щадит! Устраивали на него облавы, да всё без толку… Говорят, — он понизил голос, — оборотень это. Ох, напрасно ты забрёл на кровавую тропу, да ещё и на ночь глядя, одинокий путник!
— Но ты и сам гуляешь здесь ночами, мельник, — на ломаном французском сказал Райс.
— Иной раз случается припоздниться, — с издевательской усмешкой согласился Гастон. — Как-то уже не боюсь, привык.
— И пятна на твоей рубахе вовсе не от мукИ, — спокойно продолжил валлиец. — Чего тебе здесь бояться? Ведь ты и есть оборотень, верно?
— Верно! — голос Гастона уже мало напоминал человеческую речь. — Соображаешь. Этому и успел научить меня старый мавританский цыган в марсельской тюрьме! Прежде, чем его самого сожгли на площади, как колдуна! Чую, немало ты повидал, чужестранец. А вот нового рассвета тебе уже не видать!
Соломон и сам не успел понять, в какой момент человек по другую сторону костра вдруг превратился в огромного, страшного зверя, лишь отдаленно напоминавшего медведя. И только его горящие, пристальные глаза оставались глазами Косматого Гастона.
Рука валлийца, протянувшаяся было к заряженному мушкету, вдруг странно онемела, а ноги бессильно подкосились, как это случается в ночных кошмарах. Райсу уже приходилось сталкиваться с подобным колдовством и раньше, в языческих землях.
Оборотень, словно обезумевший от ярости пёс, уже подобрался для прыжка. Его кривые когти раздирали бревно, с клыков текла зловонная слюна. Чудовище сделало мощный рывок, расшвыряв в разные стороны головешки угасающего костра... Но вдруг резко остановилось, словно удерживаемое невидимой цепью. Огромные клыки лязгнули у самого лица валлийца. С яростным рёвом монстр отступил назад и сделал ещё один страшный рывок, но снова был остановлен неведомой преградой.
Безжизненные пальцы Соломона непроизвольно коснулись лежавшей рядом с ним Библии... И вдруг он почувствовал, как его противоестественную слабость словно рукой сняло.
— Так вот, что тебе мешает? — хрипло спросил он, глядя в чудовищную морду.
Соломон резко поднял над собой священную книгу, и сразу всем своим существом осознал, как вокруг что-то изменилось. В самом облике монстра вдруг явственно проступил испуг, и он начал медленно пятиться, отступая от валлийца.
«Отец наш, Пребывающий на Небесах! — громовым голосом заговорил Райс. — Да святится Имя Твоё! Да приидет Царство Твоё...»
Оборотень пятился всё дальше, а после слов «но избавь нас от лукавого» — развернулся и бросился в чащу леса.
— Ну нет, шкура облезлая! — крикнул Соломон. — Уж я тебя развешу на заборе!
Стремительно вскочив на ноги, со священной книгой в одной руке и мушкетом в другой, он устремился вслед за чудовищем.
Пронзительный визг перепуганного монстра буквально резал слух. Оборотень ломился напролом сквозь лесную чащу, но серебристый свет полной Луны как будто специально подсвечивал его, и Райс летел вслед за ним, едва касаясь ногами земли. Как на крыльях перелетая через брёвна и завалы, молниеносно уклоняясь от могучих ветвей, стремительной тенью скользя между гигантских стволов, Соломон громким голосом пел священные псалмы царя Давида. Его светлые волосы развивались белым пламенем, а серые глаза полыхали ледяным гневом.
Невероятная погоня за воющим от ужаса врагом всё не прекращалась, и через какое-то время лес изменился: под ногами сделалось сыро, деревья стали низкими, узловатыми и искривленными, словно изогнувшимися от мучительной боли.
Вдруг впереди показалась большая поляна, а на ней — высокий частокол из почерневших, заостренных сверху бревен. Оборотень врезался в дощатые ворота, разнеся их в щепки, и бросился внутрь ограды.
Соломон Райс следовал за ним буквально по пятам. При свете звёзд и огромной Луны он мельком увидел обширный двор и мрачные, тёмные постройки. В стороне врос в землю низкий сруб мельницы с протяжно поскрипывающим колесом, а по черной воде широкого и явно глубокого пруда змеились лунные блики.
Стремительно бросившись наперерез, Райс загнал оборотня в угол между сараем и частоколом. Тяжело дышащий монстр вжался в грубые, отсыревшие брёвна и с ужасом смотрел на стоявшего перед ним человека, чей облик был по-настоящему страшен в своей грозной неумолимости.
Выровняв парой глубоких вдохов дыхание, Соломон вознес к небу руки, в одной из которых была Библия, а в другой — мушкет, и взмолился: «Бог Воинств, любящий добро и ненавидящий зло, будь со мной в правом деле!»
Спрятав священную книгу в карман и взведя курок мушкета, он прицелился в чудовище.
— Не надо, не надо! — вдруг заревел оборотень, и в последний раз попытался броситься на своего преследователя, но бессильно пошатнулся и снова отступил назад.
Соломон выстрелил, вогнав тяжёлую свинцовую пулю прямо в уродливую голову врага.
С благоговением возблагодарив Господа и привычными движениями быстро перезарядив мушкет, валлиец огляделся по сторонам.
— Кто здесь есть?! — крикнул он. — А ну, выходите! И принесите факелы!
Из низкой хибары, больше напоминавшей собачью конуру, пугливо вылезли две жалких человеческих фигуры. Свет факелов осветил неопределенного возраста мужчину и женщину, со следами жестоких побоев и истязаний на перекошенных страхом лицах и едва прикрытых каким-то тряпьем, измождённых телах.
— Мы знали это про нашего хозяина, мсье, — сказала женщина, указывая на лежащий чёрной грудой труп чудовища. — Но мы боялись сбежать от него, хотя и понимали, что он всё равно нас убьет: все, кто служил на этой мельнице до нас, пропадали без следа.
— Здесь нужно всё осмотреть, — сказал им Райс. — Ваш хозяин любил поболтать со своим ужином. Вдруг кого-нибудь приберёг про запас?
В сопровождении обоих слуг он отправился обследовать многочисленные постройки. Обход длился долго, и наконец все трое вернулись к мёртвому телу хозяина мельницы.
При мерцающем свете факелов было видно, как медвежий облик оборотня рассеивается, подобно чёрному туману, и он снова обретает вид Косматого Гастона. Мушкетная пуля попала ему прямо в лоб, разнеся голову, словно гнилой арбуз.
После всего, увиденного в жилище ужасного мельника, лицо валлийца выражало холодную брезгливость, а на лицах слуг был написан панический ужас.
— Поднимите его на дровницу, — сказал Райс, кивая на труп. — И сожгите дотла. Вместе со всем этим чернокнижным хозяйством. А потом уходите: у вашего господина проблемы с головой, и ему больше не до вас.
— Мы с мужем всё исполним, — с готовностью подала голос женщина. — А лес вокруг не загорится, он здесь сырой. Но мсье... — она робко удержала валлийца за руку. — Мы не знаем, кто вы: человек, или ангел с неба! Но вам наверняка известно всё на свете. Понимаете, покойный хозяин часто нехорошо пользовался мной, и теперь я не знаю, от мужа я беременна, или от него. И я очень боюсь родить... такого.
Соломон отрицательно покачал головой.
— Никто не рождается чудовищем. Каждый сам выбирает свой путь. Молитесь Богу — и Бог будет с вами. А если нет, то... — он ткнул пальцем в сторону тёмной груды у частокола, и повернувшись, направился в сторону леса.
— Кто вы, мсье? — почти одновременно крикнули ему вслед мужчина и женщина.
— Соломон Райс, одинокий путник на кровавой тропе! — донеслось до них из предрассветного сумрака.
По следам недавней погони Соломон безошибочно нашел дорогу к своим оставленным у погасшего костра вещам. Уже давно светало, вдалеке полыхало зарево пожара и валил дым.
«Мой покойный знакомец здесь всех распугал», — сказал про себя Райс. — «И я хотя бы нормально высплюсь».
Отойдя подальше от костра, где всё было изрыто когтями чудовища, он встал на колени и вознёс молитву Господу. А затем лёг на расстеленный плащ, закрыл лицо от солнечных лучей своей старой чёрной шляпой и сразу же заснул.
Свидетельство о публикации №225101900968