От божьих щедрот

 
Мне никогда ранее не приходилось жить в окупации.  Разве что "частично". Ведь мы - частичка наших родственников. От плоти их и крови. В годы Второй мировой в немецкой оккупации пребывали мои отец и мать - подростками.

А этой ночью я проснулась в половине третьего - от тяжкого, безобразного сна. Будто город, в котором я жила, разбомбили оккупанты - те, которые из страны болот, лесов и рек...

И оставшиеся в живых несколько человек спрятались в разваленном доме на окраине. Затаившись, сквозь трещины в стенах мы наблюдали, как в город на бронемашинах въехали ликующие захватчики. А за ними на автобусах - нарядные и радостные гражданские. Они расхаживали по-свойски по нашему городу, будто это теперь их собственная земля.

 Мы же, прячущиеся, чувствовали страх, отчаяние и гнев. Кто-то из приезжих заметил движение в наших руинах и поднял тревогу. Один из военных, совсем юный, лет пятнадцати, резво и весело навёл на наше убежище гранатомет. Тогда я подняла руки вверх (какой позор, какое унижение!) и первой вышла из укрытия.

Мне не хотелось умирать и чтобы умерли мои соотечественники  - сильные, молодые, полные жизни люди. И от руки кого - сопливого дерзкого пацана...

Нас арестовали и повели на допрос - проверять на лояльность. Тех, кто выражал несогласие с происходящим - бросали в мусорные баки, полные нечистот. Их намеривались отправить в мусоровоз в дробилку, на страшную и мучительную смерть.

Я осознала: нужно согласиться с тем, что я больше не гражданка своей страны. И что согласна принять новую окупационную власть. Я и другие, оставшиеся в живых, чувствовали себя подавленными и несчастными. Мы лишились не только свободы, но и самих себя. Теперь мы никто и ничто. Все, о чем мы мечтали, что планировали, теперь стало бессмысленным. Это отвратительно.

Но оккупантам не было никакого дела до наших чувств. Они, победители, ликовали и радовались жизни. От чувства безысходности и несправедливости я и проснулась - резко, в половине третьего. Неохотно встала с кровати, накинула на плечи халат. В комнате было зябко, на душе грустно. На часах - два тридцать.

За окном простирался пустынный ночной бульвар, мерцающий огнями фонарей, рекламных баннеров и редких машин. Лишь поодаль, возле круглосуточной пивной точки, наблюдалось небольшое оживление. Туда-сюда выходили и входили какие-то беспокойные молодые люди, которым, как и мне, не спалось в столь поздний час.

Возле входа в питейное заведение маячила женская фигура в белых брюках, темной куртке, с дамской сумкой. Хотя издали виднелся лишь её силуэт, но по каким-то странным жестам в даме угадывалась путана. Она прилипала на миг к входящим и выходящим мужским силуэтам, но каждый раз неудачно - услуги путаны их почему-то не интересовали.

И глядя на её отчаянные попытки себя предложить, я с грустью подумала, что и эта ночная бабочка - несчастное создание, живущее в окупации собственных обстоятельств, бессмысленной, одинокой и жалкой жизнью. Мне стало страшно - что с ней случится этой ночью и что её ждёт впереди?

Я вернулась в постель. Но сон не шёл. Включила чайник, заварила чай, достала из холодильника сгущёнку. Это моё маленькое счастье, подумала - я не в окупации. И это не я ночная бабочка, с вожделением поджидаюшая на холоде клиента. И у меня есть постель, чайник и сгущёнка. Бог очень щедр ко мне. По всей видимости.