Девушка со шрамом-4 Темнота скрывает шрамы

               
                глава четвертая

- Нам сюда, - сказал Грэмми, когда они подошли к современному зданию новой высотки.
Они поднялись по ступенькам, ведущим к дверям. Он открыл стеклянную дверь, и они вошли.
- Здравствуйте, - сказал Грэмми. – Катерина сегодня  работает?
- Нет, сегодня моя смена.
- Нам нужен номер.
- Пришли бы на полчаса раньше или позвонили.
- Вас Наталья зовут?
Девушка кивнула.
- Помогите нам.
- Не знаю, чем вам помочь.  Свободных номеров нет. Конференция и фестиваль.
- Нам на одну ночь. Мы утром уедем.
- Я понимаю, - сказала администратор Наталья, глядя в экран компьютера, который подсвечивал ее неравнодушное лицо голубоватым светом.
- Есть один номер. Забронирован за итальянцем Фредериком Конти. Сегодня бронь заканчивается в двенадцать часов ночи. Вам придется подождать. Он может опаздывать. Зайдите в час или в два ночи.
- Нас это устраивает, - сказал Грэмми и улыбнулся.
«Почему он так сказал? - подумала Виолетта. – Уже хочется отдохнуть, лечь спать».
- У вас на двадцатом этаже есть бар «Миледи», который работает до трех часов ночи, - снова улыбнулся Грэмми.
- Да, пройдите на лифт, - показала рукой Наталья, предлагая им отправиться в бар.
Грэмми взял Виолетту за руку и с воодушевлением повел за собой. Виолетта посмотрела на него с удивлением и послушно пошла с ним.
- Сейчас ты увидишь такое, чего раньше не видела, - сказал он и радостно   посмотрел ей в глаза.
Она кивнула.
Они на лифте поднялись на двадцатый этаж. Там стоял распорядитель, который спросил:
- Что вы желаете?
- Столик с видом на Москву.
- Одну минуту. Вам наверх.
Он кивнул и повел их по лестнице выше. Там было несколько лестниц, которые вели на антресоли. На двадцать втором этаже распорядитель показал  на отдельный столик около панорамного окна с видом на вечернюю Москву.
- Вот здесь вам будет удобно? – спросил он.
- Это то, что нам нужно, - сказал Грэмми, поблагодарил распорядителя кивком головы и повернулся к Виолетте. – Здесь лучшие десерты по всей Москве. Разнообразный выбор. Мне больше нравятся десерты со свежими ягодами. 
Грэмми отодвинул стул и предложил Виолетте сесть. Но Виолетта захотела сесть  с другой стороны. И он понял, почему она этого хочет. И в машине она сидела справа от него и шла с ним тоже справа. И все это из-за того, что она скрывала свой шрам на правой щеке.
 Их стулья  располагались у окна, за которым открывалась панорама большого города. Они видели картину ночного мегаполиса. Мост,  вереницы машин и множество огней.
Виолетта села на стул, который выбрала для себя сама, справой стороны от него. Она особенно была благодарна за то, что он за ней ухаживал, и просияла. На лице ее появилась едва заметная улыбка. Но и этого оказалось достаточным, чтобы воодушевить Грэмми. Токи взаимопонимания побежали живее и обильнее. Его глаза заблестели. К ее лицу прилила краска и окрасила щеки румянцем.
- Для начала предлагаю орешки, пиво. Это самое простое. Чуть позже мы закажем ягодные салаты и десерты.
Виолетта кивнула. Она с интересом смотрела за окно. Ей очень понравилась панорама Москвы. Полдвенадцатого ночи и все же Москва жила. По мосту Москвы-реки шло довольно оживленное движение. Гирлянды огней поясом охватывали мост. Россыпь огней сверкала и уводила взгляд по улице к горизонту. Машинки бежали по мосту словно игрушечные на батарейках. В них не было ничего настоящего. Они двигались, словно муравьи по проторенном маршруту в противоположных направлениях по узкой дорожке моста. Картина завораживала. На нее можно было смотреть бесконечно долго и думать обо всем на свете.
- Нравится? – спросил он.
Она кивнула.
Подошел официант и предупредительно остановился у столика. Грэмми сделал заказ. Хорошо вышколенный официант кивнул и отошел. Он даже ничего не стал записывать. Они сидели на мягких удобных стульях и смотрели на играющий огнями город.  Огни жили своей жизнью. Мигали и меняли яркость. Грэмми следил за огоньками, как за своими знакомыми. В его новой квартире его очаровывал вид из окна на вечерний город, который всегда утопал в огнях святящихся окон домов, удалявшихся вдаль. Он часто после работы перед сном стоял у окна и смотрел на огоньки города, которые подмигивали ему, как добрые знакомые. Он сначала не понимал почему они ему подмигивают. И потом понял, что это испарения города проходят перед ними и застилают их свет. Точно также, как мигают звезды на небе, когда перед ними двигаются тучи. Сначала он видел нечто мистическое и ему казалось, что звезды подмигивают именно ему. Но позже он понял, что это все довольно прозаическое явление и огоньки мигают из-за легкого дыма и низко летящих туч. 
Официант принес заказ, две бутылочки пива и орешки в вазочке. Он открыл пиво и налил  напиток в фужеры. Грэмми поднял фужер и жестом предложил чокнуться.
- За чудный вечер, - сказал он, предлагая забыть все неприятности.
Ему сложно было это сделать, но ее присутствие его почему-то вдохновляло.
- Пусть так, - сказала она, испытывая странное сомнение, что вечер чудный и многообещающий.
Они чокнулись, принялись пить пиво и есть соленые фисташки.
- К ягодным салатам я предлагаю взять вина или коньяк. Хотя водка здесь самая лучшая.
- Она посмотрела на него заинтересованно, чуть искоса и сказала. -  Если водка здесь такая же, как этот вид из окна, я бы предпочла водку.
- Это интересно, - сказал он.
- Водки и фруктовые салаты, -  попросил официанта Грэмми.
Они сидели и посматривали  друг на друга, как будто раньше не виделись, не знали один другого.      
Виолетте не очень хотелось водки. Она стеснялась пить с новым человеком этот напиток.  Если бы Жора ей предложил, она бы сейчас не отказалась. Он никогда не лез к ней и не распускал руки. Но она под движением внутренних эмоций уже согласилась, и отказываться не могла. К тому же, ей хотелось понять, что значит хорошая водка, по словам Грэмми.
Официант принес на подносе водку в стопочках. Рядом с каждой стопочкой на блюдечке лежала зеленая веточка свежей мяты. 
- Надо выпить, взять веточку мяты, понюхать и скушать ее, - пояснил Грэмми.
Виолетта взяла стопочку в правую руку, в левую взяла веточку мяты. Одним глотком выпила водку, понюхала мяту и съела зеленую пахучую веточку.
Официант посмотрел на нее заинтригованно, с некоторым восхищением и ушел.
Грэмми, наблюдая, как она это сделала и подумал: «Кого она хотела больше удивить, меня или официанта?» 
- По-моему он был тронут тем, как лихо ты выпила водку, - сказал Грэмми с улыбкой. – И тоже одним глотком выпил свою стопку.   
- Я не люблю, когда водку цедят сквозь зубы. Я вижу,  ты тоже…
- Да… Должен сказать, ты выпила свою стопку достойно, элегантно, лихо и показательно. Если не сказать с неким даже вызовом.
- Меня папа научил так пить водку. Он раньше хотел мальчика, но у него родилась девочка. Папа меня воспитывал, как мальчишку. Я даже в школе заступалась за своего мальчика. Но у папы не получилось сделать из меня мальчика. Как-то мы сидели за столом, и он рассказывал, как нужно пить водку. Рассказывал и  показал, как одним махом, опрокидывая стопку. А потом я его этим при гостях развлекала. Хотя из крепких напитков я предпочитаю ликеры. Их можно вообще не закусывать, муссировать во рту и по ощущениям приобретать летучесть.
- Ты не сказала, понравилась тебе водка?
- Водка хорошая, пьется легко. Это хороший показатель для водки, когда она пьется, как вода.
- Как ты относишься к коньяку? Его можно закусывать шоколадом или фруктами.
- Да, в нем есть определенный лоск. Но это тоже мужской напиток. Я люблю женские напитки, хорошее сухое, полусладкое  вино или крепленое.
- Не знал, что в твоем лице найду знатока напитков.
- Можешь не сомневаться, что это не так. Я не знаток, а ценитель. Многие коктейли перепробованы и прошлые «кровавые Мери»,  «отвертка» и новые, которые рассчитаны на любителей путешествовать, не вставая с места, с такими ингредиентами, как виски, ром и тому подобное. Раньше нравились разноцветные, трехслойные, четырехслойные, пяти и шестислойные коктейли. Там свое искусство, чтобы слои не перемешались. 
- Тогда еще водки? Хочу посмотреть, как ты опрокидываешь стопку. Мне понравилось. В этом есть какой-то шарм и эксклюзивный характер.
- Я не буду. Хочу насладиться тем состоянием, которое испытываю.
- Ну, а я себе закажу… - сказал Грэмми и увидел, как легко недовольно поморщилась Виолетта. – Пожалуй, с тобой не напьешься, - добавил он.
- Это точно, - улыбнулась Виолетта.
- Пожалуй, я не буду заказывать водки.
Грэмми поймал себя на том, что не хочет пить крепких напитков. Не хочет делать того, что не нравится Виолетте. Каким-то образом эта девушка начинала на него влиять. Он так часто в жизни делал, желая того или иного человека расположить к себе, чтобы потом постепенно подчинить его себе. Но Виолетта к такому виду человека не походила. Слишком хорошо организованный индивид, который все внешнее пропускает через мысли и чувства.
Грэмми поманил рукой официанта и попросил десерт. Он выбрал из предложенного меню напитков кофе, она зеленый чай. Он заказал себе суфле  со свежими вишнями, а она суфле со свежей  клубникой.
- Десерт здесь действительно отменный, - сказала она, - едва попробовав принесенное блюдо.
- Я же говорил.
Они болтали обо всем  на свете  и не заметили, как прошло время. Виолетта почувствовала, что вполне насладилась, десертом и полетным состояния ожидания, прикасающегося к ней счастья.  Игорь же осознал, что ему нравится незатейливая болтовня с ней. Виолетта оказалась умной, эрудированной девушкой. Когда он посмотрел на часы, то удивился тому, сколько было времени.
- Однако, третий час ночи, - сообщил он озадаченно, так как время, проведенное в баре, пролетело в одно мгновение. – Хорошо бы узнать, как там наш итальянец прилетел или нет.
- Я заплачу, - сказала она и открыла сумочку. 
- Не будем выяснять, у кого лучше воспитание и финансовое состояние, - усмехнулся он.
- У меня карточка, - сказала она, не поимая его шутки.
- Надеюсь, это не фотокарточка, – спросил он  с улыбкой. – А то я хотел бы попросить ее на память.
 - Нет, электронная… - сказала она и серьезно показала ему банковскую карточку.
Игорь принял счет от официанта и расплатился наличными. Когда он расплачивался, то ощутил в кармане тяжесть тех денег, которые ему дал хозяин развлекательного центра, клуба и папа Виолетты. Все сразу вспомнилось и настроение ухудшилось.
Они поднялись с места, спустились по лестнице  и дальше на лифте поехали на первый этаж к администратору Наталье. На месте ее не оказалось, но как только они появились у стойки, она вышла из помещения, расположенного сзади стойки.
- Это снова мы, - сказал Игорь. – Номер можно занять?
- Итальянец не позвонил. Могу разместить вас на одну ночь. Давайте паспорта.
Игорь  достал паспорт и посмотрел на Виолетту. Она раскрыла сумочку и поискала документ. Паспорт не находился. Она, как следует, поискала паспорт, выкладывая ненужное на стойку перед собой, нашла документ и подала его администратору. Администратор взяла паспорта, сняла с них копии и попросила заполнить анкеты. Она посмотрела заполненные анкеты, вернула паспорта, и дала им электронный ключ от семьсот двадцать шестого номера.
- Седьмой этаж, - сказала она и назвала сумму.
Грэмми расплатился.
- Спасибо, - сказал он,  забрал ключ  со стойки, взял Виолетту за левую руку и повел к лифту.
Он неосознанно сделал так, чтобы она оказалась у него с правой стороны.
Они лифтом приехали на седьмой этаж. Грэмми открыл ключом дверь и пропустил Виолетту в номер.
- Спасибо, - отвечая на его вежливый жест, сказала она. - Мне нужно срочно принять душ.
- Не возражаю, - деликатно сказал он.
Она с сумочкой прошла в ванную комнату.
Грэмми закрыл дверь номера на ключ, сел в кресло и задумался.

Сейчас, когда  у них появился номер на всю ночь, можно было подумать о главном. Пришло понимание о том, что той жизни, которой он жил, нет. Она ушла и ее больше не будет никогда. Виолетта не может дозвониться своему отцу. И это что-то значило. Главное, что обещанной защиты ему не будет. Если ее папа пропал или того хуже его убили, то деньги ему следует вернуть  Виолетте, и все ей рассказать. В этом случае их пути могут разойтись. И что тогда ей делать? Если ее отец жив, то ему нужно довести дело до конца. Но что значит, довести дело до конца? То, что он сделал, расстроило свадьбу его дочери или нет? И почему хозяин хотел расстроить свадьбу дочери?  Что за этим скрывается?  Почему  стреляли в их машину?  Нет, они стреляли не в их машину, а в его машину и не в его машину. Они стреляли в Виолетту и хотели ее убить или напугать.
Он сидел и слушал, как в ванной комнате плещется вода. В какой-то момент он услышал, как вода перестала плескаться. Душ выключили. Она вытиралась полотенцем. В этот момент ему показалось, что у него есть желание увидеть ее обнаженной. Ему показалось, что она слишком долго вытирает себя полотенцем. Интересно, что она оденет после душа? И тут его осенило. Он быстро огляделся и посмотрел на шкаф, который стоял за спиной. Поднялся, подошел к нему и открыл дверцы. На вешалках висели два белых, пушистых халата. Махровые, с открытыми воротниками, с длинным поясом и карманами с каждой стороны. Он снял один из них и осмотрел. Такой бы он с удовольствием надел после душа. С халатом в руке он подошел к двери в ванную комнату и постучал.
- Я еще не готова, - послышался ее голос.
- Ты кое-что забыла. У тебя не хватает одной детали для душа, которую я принес.
- Повесь его на ручку двери.
Наши мысли совпадают на сто процентов. Она сказала «его», потому что знает, что я принес. Почему-то  это обстоятельство обрадовало и вдохновило. Он захотел сделать что-то для нее особенное. Мешало одно обстоятельство. Почему-то, как только он начинал думать о ней, как о соблазнительной девушке, у него возникала эта мысль и это неприятное чувство. Все портила ее внешность. Шрам на правой щеке.
 Он повесил халат на ручку двери и подошел к холодильнику. В нем он обнаружил бутылку вина, коньяк, конфеты,  фрукты, порезанную нарезку из колбасы и сыра. На столе стояли фужеры, вилки, ложки, ножи, тарелки.  Не теряя времени, он принялся сервировать стол. Яблоки и мандарины положил в вазу. Клубнику распаковал, удаляя целлофановую упаковку и поставил рядом на стол в пластмассовой форме. Достал из холодильника  бутылку вина и шоколад.
Как раз в это время из ванной комнаты в белом махровом халате вышла она.
- Что дальше? – спросила она, растерянно,  грустно и озабоченно. - Что будем делать?
- Пьянствовать, - сказал он и показал на сервированный стол. – Праздник должен продолжаться, потому что, когда он закончится, все неприятности этого дня возьмут нас в плен.
- Хорошая идея, - улыбнулась довольно  робко она. – Хотя и не слишком новая.
И он ее понимал. Похоже, она думала о том же самом. Они находились на одной эмоциональной волне. Он подал ей руку, и они уселись за стол.
- Почему тебя зовут Грэмми? – спросила она.
- Пожалуйста, не называй меня больше Грэмми, - попросил он с мукой в голосе.
- Почему?
- Не хочу об этом говорить.
- Хорошо.  Как мне тебя называть?
-  Называй меня просто Игорем.
Она кивнула.
- Давай выпьем за встречу. Слишком многое произошло с того момента, как мы встретились. И мы не знаем, что это даст, что из этого всего выйдет. Давай выпьем за то, чтобы все повернулось в  лучшую сторону.
- Да, мы не знаем, что будет дальше, но пусть это будет что-то хорошее, -предложила она.
Они взяли в руки фужеры, чокнулись и выпили.
Помолчали. Оба понимали, что произошло что-то непонятное и важное, что они не будут жить прежней жизнью, потому что ее нет, и никогда уже не будет.
Все это время он не мог себе ответить  на вопросы, нужна ли она ему, как он относится к ней. Несмотря на то, что день складывался неблагополучно и случилось много плохого, его где-то внутри все-таки радовало новое знакомство. Виолетта увлекала его.   Как мужчина он давал себе отчет в том, что испытывал к ней странное влечение. Его интересовало то, что находилось у нее под халатом. Оно манило его. Ему хотелось увидеть, как она устроена,  состояние, положение  ее тела каждую минуту, его вид. И в то же самое время он не хотел видеть ее в подробностях.  Не хотел удовлетворения своего любопытства, считая его неполноценным, уродливым, как шрам на ее щеке.  И в то же время его глаза то и дело устремлялись к разрезу на халате и угадывали за его пушистостью ее нежное, созревшее тело. Оно стесняло его, и он невольно переводил взгляд на сервированный стол, как будто в смущении что-то искал.
- Ты не хочешь позвонить отцу? – спросил он, чтобы отвлечь себя от рискованных мыслей.
Когда девушка остается с молодым человек в гостиничном номере, в квартире или комнате, это всегда чревато появлением предпосылок к некоторым событиям и возникают непонятные силы притяжение и отталкивания, от которых не так просто отделаться.
- Я уже звонила ему в ванной комнате после душа, - сказала она откровенно.
«Вот почему она так долго не выходила из душа», - подумал он и посмотрел на нее внимательнее. Ее глаза блестели лихорадочным блеском переживаний. Они наполнялись грозной влагой  потери благоразумия и рассудительности.
- Не надо плакать. Я тебя очень прошу…  - Игорь протянул руку и взял  ее за руку.
- Его телефон не отвечает, - говорила со слезами на глазах она. – С ним что-то случилось.
И она сделала то, чего он не хотел осознавать, видеть и слышать. Она заплакала.
- Я тебя прошу, не плачь.
- Он поддерживал меня всю жизнь. Без него я не знаю, как буду жить.
Слезы текли у нее по лицу, соскальзывали с ресниц, орошали щеки и скулы. Она закрывала лицо руками, и они текли через ее пальцы.
Эта девушка  несла на себе печать искаженности,  ущербности и уродства. При том, что она была красивой, в ней легко был виден тот след, который остался на память от того, что с ней произошло. Сейчас он испытывал к ней чувство жалости. Ему захотелось ее утешить. 
- Я никак не могу забыть тот день, когда мы  ехали в загородный дом, - сказала она, вытирая слезы. -  Мне было четырнадцать лет… Папа вел машину, мама сидела на переднем сидении рядом с ним.  Я с собакой, как обычно расположилась на заднем диване автомобиля. Откуда- то из-за поворота на нас вылетела большая машина.  Я плохо все помню. Перед нами мелькнуло что-то черное, как потом оказалось, это был груженый грузовик.  Наша машина ударилась в его заднюю часть. От удара нашу машину развернуло, отбросило в сторону, и в нас врезалась еще одна машина.  Ее бампер въехал в наш салон через заднюю дверь.  Машина, которая в нас врезалась, загорелась и от нее загорелся наш салон. С этого момента я ничего не помню. Папа рассказывал, что мама погибла на месте. А собака, погибая,  и спасла меня от бампера, который врезался в заднюю часть.  Машину перекосило, и дверь не открывалась. Нас с мамой и собакой еле вытащили из побитой машины. У папы было сильное сотрясение мозга. Врачи долгое время запрещали мне смотреть в зеркало.  Я прошла через несколько операций. Когда меня выписали из больницы, началась другая жизнь.
Она замолчала. Он снова налил ей в фужер остатки вина, и они снова выпили.
-  Мы жили в престижном доме, учились в престижной школе, дружили с людьми из особого круга. Их жизни выглядели степенными и налаженными. Они знали, что такое избыток и достаток. Со мной дружил мальчик из хорошей семьи, который объяснился мне в любви. Мы ходили с ним за ручку. Все это прекратилось. Я стала уродиной. Меня не узнавали и чуждались. Мальчик из хорошей благополучной семьи меня сторонился, словно я прокаженная. У него появилась другая девочка. Скоро мы уехали из того дома,  я перешла в другую школу. После школы я поступила в престижный ВУЗ. И встретила там этого мальчика, который со мной дружил. Он по-прежнему ходил за ручку с другой девочкой, с которой дружил после меня.  Они окончили институт и поженились.    
- Это довольно обычная история, - сказал он.
- Да? Скажи, ты знаешь, что такое быть уродиной? Когда ты смотришь на симпатичного тебе парня и вдруг видишь, что он отводит от тебя глаза, переводит взгляд на что-то другое. Когда люди смотрят на тебя с мгновенным интересом и вдруг отводят глаз, потому что ты в этом взгляде можешь увидеть растерянность, жалость, сочувствие или неприятие. Тебя с твоей ущербностью, словно не пускают в свою жизнь, которой ты не достойна.
В этот момент Игорь понял, что сам ведет себя точно так же. Он отводит глаза, когда она, ищет его внимания.
- Тебя это сильно ранит?
- Нет… Я через это переступила. Я нашла в себе силы противостоять неприятию. Но и в повседневной жизни  моя ущербность совсем не помогала.  Как выяснилось, с такой внешностью, как у меня, на хорошую работу не так-то просто устроиться, хотя я знаю три языка, у меня экономическое и гуманитарное образование. Консультант, это максимум на что я могла рассчитывать и то, если папа похлопочет. С бизнесом тоже не получилось. Потому что тот бизнес, который меня интересовал, требовал не только хорошо разработанных бизнес-планов, но и поиск партнеров, переговоров. Но здесь работало одно правило: «Твое лицо – это лицо твоего бизнеса».
- Понятно. С  работой не получилось.
- Нет, почему? Мы втроем с однокурсниками Антоном и Андреем организовали инвестиционный фонд. Папа дал денег. И мы неплохо работали несколько лет. Это был мой фонд. Я отбирала бизнес-проекты, ребята вели переговоры. Все неплохо шло, пока не пришел один ферзь.
Она замолчала. Игорь посмотрел на нее внимательно.
- Что значит все-таки лицо… - продолжила она. Пришел такой холеный, успешный, солидный, образованный красавец.  Наговорил нам много чего хорошего, каждый день отпускал комплименты, в офис приносил цветы, конфеты. Одним словом, обаял… Подумала, вот он мой мужчина…  Ходили в ресторан, вели беседы… Попросил меня посодействовать, дать денег на свой проект. Проект был с размахом и с перспективой и попросил не так много. Сомнения, правда, закрались, но чутье подвело. Я ему посодействовала. Дали денег. И что? Ищи-свищи, с деньгами в Штаты укатил. А я носом в грязь.  Словно подножку поставил. Я ведь ему поверила, когда он свой интерес искал,  расстроилась, потеряла веру в себя,  и ребятам сказала, что временно ухожу из фирмы. Отчаяние такое охватило, что не знала, куда  деваться.  Искала себя в клубе. Ночь полюбила больше, чем день. Ночь обманщица, но ты же это знаешь. В темноте люди прощают внешние недостатки, в темноте не видны морщины и шрамы. В темноте прощается многое.
- Внешне ты выглядишь изящной уверенной, независимой и сильной девушкой. У тебя глубокий и практичный ум…
- Даже у сильных личностей бывают минуты слабости. Мне хотелось казаться сильной и несломленной от беззащитности. С внешней стороны у меня была броня, а внутри где-то в самых тайниках пряталась моя слабость. Там я скрывала от других свою слабость и беззащитность. Никогда не хотела, чтобы меня жалели. Это тоже от папы.
- Я видел многих людей, которые вызывали к себе жалость, чтобы добиться своих целей.
- Я не из таких.
- И в это время появился Жора?
- Да, в это время появился Жора. Большой, сильный, надежный, брутальный, вполне симпатичный увалень. Он ухаживал за мной, не отступал ни на шаг, находился рядом и загораживал от других, как гора. Он преследовал меня и не давал другим шанса. 
- Ты именно такого человека ждала? Такого себе желала? - спроси он. 
- Девушки ждут принца. Я тоже ждала. Но сколько можно ждать? Хочется простого женского счастья, чтобы семья, дом, дети. Он полгода за мной ухаживал, сделал предложение. Мне никто не делал предложение и, я думала, никто уже и не сделает. Он сделал. Я это оценила. Мечтала о свадьбе, о путешествии, о новой жизни. Появился ты, и все полетело кувырком. Моя прежняя жизнь уже не вернется. Она улетела на воздушном шарике в подарочной коробочке с красивой красной ленточкой. Теперь пойдет все по-другому.
- Ты думаешь, он тебя любил?
- Он предлагал мне выйти за него замуж, но не настаивал, не торопил. Папе он сразу не понравился. Он мне ничего не сказал, когда я его с ним познакомила. Мы встретились как-то в клубе. Я представила папе  Жору. Тогда я поняла его отношение к нему. Папа ничего не сказал, промолчал. Он знал, что если я что-то захочу, то меня будет трудно переубедить. У Жоры тоже в характере такое есть.  Мы с ним могли бы многого добиться в жизни.  Он ко мне хорошо относился. Иногда он при мне мог непристойно выругаться. Но это сейчас даже модно. Некоторые ругаются с особым шиком. Жора не модничал, он просто выражался. Еще он вставлял словечки из тюремного сленга. Казалось, для убедительности.
- Между вами что-нибудь было?
- Тебе это интересно?
- Так просто спросил. Для составления полного портрета.
- У меня с ним ничего не было. Жора говорил, что нам нужно пожить до брака… Я готова была для него все сделать. Он сам, по-моему, этого не хотел. Если Жора что-то захочет, он всегда добивается своего. Однажды он начал меня раздевать. Я видела, что он испытывает страстное желание. Но в какой-то момент в его глазах появилось что-то страшное, отвращение, недовольство, какая-то сильная мука. Нет, я не хочу это вспоминать.
- Пожалуйста, не вспоминай.
            Некоторое время они молчали. Но, видно, ей хотелось выговориться. И она продолжила.
- Я не дорожила своей девственностью. Но и не хотела ею разбрасываться, хотя вела себя иначе. С одной стороны, мне хотелось раздать себя и свое тело всем мужчинам, как хлеб насущный страждущим. Я так и сказала папе, когда он спросил меня, зачем я хожу по клубам. Он переживал за меня. Я это знала и не хотела ему причинить боль. С другой стороны, я подсознательно искала единственного. Я все равно искала своего мужчину. Когда-то мама мне сказала, что девственностью нужно дорожить. Это засело во мне глубоко, в подсознание. Я видела, как мама любила папу. От институтских подруг я узнала, что после двадцати лет смешно бравировать девственностью.  Я не хотела выглядеть смешной в их глазах и молчала.
Ему показалось, что она хочет выговорится, и не может. Ей не хватает какого-то толчка, чтобы раскрыться окончательно.
- Можно я задам тебе один интимный вопрос? – спросил он, держа в руках фужер с недопитым вином.
Она задумалась и со страхом ожидания чего-то непонятного кивнула.
- Ты боишься близости?
 Она молчала, не зная, что ответить или не желая отвечать.
- Я спрашиваю это не просто так. Понимаешь, когда люди находятся на  близком расстоянии друг от друга, они способны почувствовать другого человека. Бывает, человек только вошел в помещение, в вагон метро и уже чувствует другого человека. У него возникает чувство притяжения или неприятия, желание сближения или отторжения. Есть критическое расстояние между людьми, при котором происходит либо обострение негативного, либо взаимное проникновение потоков сближения и рост симпатий. Возникают чувства, которые, как посланцы эмоций, несущие открытия и объяснения. И это все происходит без слов, без взглядов, без касаний. Часто люди держат дистанцию, не позволяя никому преодолеть границы дозволенного, скрывают порог открытости. Оболочки сохранения внутренней энергии лишь касаются и препятствуют взаимному проникновению. Но стоит лишь движением, словом, касанием преодолеть критическое расстояние, и все может измениться, и начнется притяжение, пойдут  потоки чувств, потекут реки  взаимопонимания. Я тебя совершенно не чувствую. Ты для меня совершенно закрытая система. И с Жорой ты тоже была такой закрытой? Дело в том, что некоторые боятся добрачных отношений.
Виолетта его поняла и сказала:
- Мне кажется, мужчинам проще. Они входят в мир женщин. Девушки впускают в себя. И это разные философии жизни входить и впускать. Одно дело покорять окружающий мир, и другое дело делиться своим миром.
Игорь кивнул. Она продолжила.
-  Однажды он заговорил о близости, что нужно проверить подходим мы  друг к другу  физически. Я читала что-то об этом. Ну, что бывают случаи, когда люди не подходят друг другу по психоэмоциональным или физическим показателям. Меня это несколько озадачило, но я знала, что такое может случиться, потому что об этом читала.
- Это когда люди не подходят друг другу, по-разному относятся к одному и тому же событию или когда мужчина и женщина не могут испытать удовлетворения от близости по каким-то физиологическим или эмоциональным причинам.  Так?
- Что-то такое.  В тот день в клубе мы сидели, выпивали. Я завела речь о свадьбе, сказала, что нам нужно определиться с датой бракосочетания. Он согласился и неожиданно заговорил со мной об этом. О близости… Предложил начать отношения до свадьбы. Мне показалось, что он просто не хочет говорить о свадьбе и поэтому завел речь о добрачных отношениях. Показалось, что это уловка, что он перевел специально разговор на другое. После клуба мы поехали ко мне. Он привез меня на своей машине. Мы поднялись ко мне домой. Я оставила его в гостиной и пошла в ванную комнату. Приняла душ, выхожу в пеньюаре, а он открыл мой бар и сидит, выпивает. Я ему сказала: «Жора, что ты делаешь? Это первая наша ночь».  Он говорит: «Мне нужно выпить». Мы и так в клубе выпивали. Я села рядом, выпила с ним. Попросила его пойти и принять душ. Он сказал, что в баню с друзьями ходил. Иногда от него плохо пахло. Как будто человек, не помывшись на себя лосьон выливает. Вообще он потливый. Это у многих бывает. Он еще выпил, взял меня за руку и повел в спальню. В темноте начал раздевать и вот тут…
Она замолчала и замкнулась.
- Что?.. Не понял, что?..  Не получилось?
- Темнота скрывает шрамы, - сказала она загадочно и отвернулась.
- Что скрывает? Не понял… Так что случилось?
- Я боюсь полной темноты и замкнутого пространства. Это началось после того, как я не могла вылезти из горящей машины. – Она замолчала, снова загадочно пробормотала. - Темнота скрывает шрамы… - И продолжила. - Я не хотела зажигать свет. Он, наоборот, хотел зажечь свет. Хотел сделать все при свете. Тогда я предложила ему включить ночник. Зачем я это сделала? Он нервно сказал, ладно, путь будет, как ты хочешь. Я стояла без всего перед ним. Обнаженная… Наверное, он хотел увидеть меня всю… Неожиданно, словно он что-то забыл, достал зажигалку и зажег ее. От огня я вскрикнула и увидела его лицо близко. Он поднес зажигалку ближе к моему лицу. Я оцепенела. Открытого огня я тоже боюсь с тех пор. И тут я увидела на его лице ужас и отвращение… Он увидел мой шрам на лице близко и его лицо исказилось.  Он смотрел на меня, как полоумный, взял  рукой за горло и стал сдавливать. Я испугалась, думала, он меня задушит. У него были такие страшные глаза.  Это были глаза маньяка, патологического убийцы. Я видела, он хотел сделать мне больно и делал это. Я закричала, стала защищаться и оттолкнула его.  Он словно пришел в себя. Потом долго просил прощение и говорил, что не знает, как это произошло и что на него нашло. Но те глаза близко от моего лица, полные ненависти и отвращения, я никогда не забуду. Я очень испугалась.
 Она плакала. Слезы текли у нее по щекам. И в этот момент он заново увидел ее шрам. Ему стало  нехорошо. Он отвел глаза в сторону.
- Это все из-за меня. Из-за моего лица. Из-за шрама. Он испугался меня, когда осветил лицо зажигалкой. Я видела на его лице обескураженность и тень гадливости. Именно эти чувства вызвали искажение сознания, спровоцировали его жестокость. Поэтому он схватил меня за горло. Жора не мог обладать мною, потому что все в нем, его тело и мозг, отвергали меня.    
Игорь поднялся и сделал шаг к ней.
- Не надо плакать. Я прошу тебя… Прошу…
- Не нужно меня успокаивать.
Он взял ее за руку. Она, сопротивляясь, высвободил руку. Он снова взял ее за руку, поднял с кресла и прижал к себе.
- Что было дальше?
- Он уехал в тот вечер.  А я напилась успокоительного и заснула.
Она заплакала навзрыд. Он обнял ее и прижал к груди.
- Тихо-тихо, не плач…
Плечи ее вздрагивали и не могли успокоиться. Он обнимал ее и ждал, когда она перестанет плакать. 
- Это все из-за меня… Из-за меня… - повторила она. - Из-за моего лица. Я никому не нужна… Никому…
Он стоял и не шевелился. Только сейчас он понимал, что ему нет никакого дела до ее лица, потому что в его руках плакала ее душа. Она вся раскрылась и стала доступной. Вдруг он почувствовал желание успокоить ее, которое незаметно переходило в желание обладать ей.
- Ну, перестань… Перестань… Не нужно плакать…
- Это все я… Я… Со мною все не так… Все не так…
Она в отчаянии вскрикнула, застонала и начала биться в его руках, метаться, мотать головой из стороны в сторону. И ее роскошные волосы ходили волнами справа налево и слева направо.
- Я никому не нужна…   
Он удерживал ее и не давал проявить себя в отчаянии, не доводя до крайней степени.
- Я прошу тебя, не нужно… Не нужно этого… 
Он не знал, как следует успокаивать девушек. Поэтому он прижал ее к себе, начал гладить, и она перестала биться в его руках. Чтобы у нее не повторился приступ крайнего отчаяния, он, заметив, что она успокаивается, тут же поцеловал ее в лоб, как когда-то в детстве его после наказания и просьб о прощении целовала мать. Это подействовало. И он стал целовать ее в волосы, в висок, в щеку. Она совсем затихла. И он замер. Одной рукой он теперь держал ее за талию, другой придерживал локоть руки, которую она положила ему на грудь. Ему казалось, что его рубашка на груди становится влажной. Ее горячее дыхание обжигала ему верхнюю часть груди и горло.  Если сначала он испытывал к ней жалость, то теперь его тянуло к этой девушке, к ее сути, к ее телу. Ему и дальше хотелось обнимать ее. И вдруг он почувствовал, что его мужское желание начинает расти. Оно становится больше, крепче, сильнее. В нем боролось два чувства. Одно требовало, чтобы он положил ее на кровать, сел рядом, успокаивая, гладил и просил заснуть. Другое чувство просило и требовало его, чтобы он познал ее, познал до конца во всем ее естестве. И она что-то почувствовала и отвернула от него лицо, как будто ей было стыдно себя, своих слез и его жалости. Она чувствовала его жалость к себе, и за это ей было стыдно. Ей казалось, что возникло что-то неуловимое между ними.  Но она боялась ошибиться в этом чувстве. Ей снова захотелось закрыться и не пускать его в свои мысли и свои чувства.  Но он уже владел ими.      
Он посмотрел на ее роскошные волосы и попытался заглянуть в ее лицо. Она наклонилась ниже  и глубже спрятала от него свое лицо.  Ее волосы выглядели великолепными. Тогда из-за шрама показалось, что у нее ущербные волосы и зубы. Но теперь он видел, что это не так. Он наклонился и прижался щекой к ее волосам. Вся его суть говорила: «Она чудесная… У нее роскошное тело… Обворожительная талия…» И она в его руках словно наполнилась чем-то большим и теплым. И это большое и теплое двинулось к нему. Он поцеловал ее в волосы и оставил свои губы в ее волосах.  Она не двигалась. Он снова поцеловал ее в волосы, опустил голову ниже, отодвинулся от нее, чтобы наклониться еще ниже, и поцеловал в ушко, мочку и в щеку. Она стала мягкой податливой и словно ждала от него чего-то еще. Он поцеловал ее в шею и дотронулся рукой, которой держал талию, до шеи. Белая, гладкая и зовущая, она ждала его поцелуев. И он снова поцеловал ее в шею.  Он хотел поцеловать ее в губы. Но она отвернула лицо. Тогда он руками взялся за воротник ее белого халата и потянул ее вверх так, что ей пришлось встать на цыпочки.  Теперь она не могла ему сопротивляться и отводить губы в сторону. Он придвинул ее к своим губам, чуть наклонился сам, чтобы не сделать ей больно и поцеловал. Ее горячие сухие губы не ждали его и не раскрывались цветком. Он обнимал ее губы своими губами, и нежно в закрытом поцелуе провел язычком по ее сухим сомкнутым губам. Он целовал ее и водил по ее губам языком, пока они не раскрылись и не пустили его к себе. Он целовал ее, словно пил и не мог напиться. Она не противилась и боялась что-то сделать не так. В поцелуе, он распустил пояс ее халата и раздвинул занавес воротника. Посмотрел на ее грудь и увидел, что она такая, какой он хотел ее видеть. Он снова словно окунулся в свой поцелуй.  Это был его поцелуй. Она не отвечала ему и как будто что-то ждала. Он раскрыл полностью занавес ее халата, раздвинул рукой борта, и провел рукой по груди. Ощущая необыкновенную нежность,  ласково дотронулся  до ее белоснежной груди. И она, выходя из поцелуя с гибким извивом, двинулась и чуть отодвинулась от него, не давая ему насладиться касанием ее груди. Он понял, что задел невольно и неловко кончик груди и причинил ей неудобство. Дальше он делал все так, чтобы не причинять ей неудобств. Он снова вошел с ней в поцелуй, положил руку ей между сосков и потом, не переставая целовать, взялся рукой за ее нежную грудь. Это добавило ему сил. Он снимал с нее халат. И как только чувствовал, что ей неудобно, менял движение, добиваясь того, чтобы халат змейкой сползал с нее. Она перехватила халат на поясе и попросила:
- Выключи свет…
Он боялся от нее отойти, не хотел потерять соединяющие нити сближения. 
- Зачем?
- Выключи… Ночью шрамы не видны, - тихо и  многообещающе сказала она.
Он подошел к выключателю и выключил свет. Она тут же отпустила халат, и тот упал ей в ноги. Он вернулся к ней, взял за руку и подвел к постели. Опустился коленом на одеяло и потянул ее за собой. Она словно в чем-то сомневалась. Он сильнее потянул ее за руку вниз. Она оставалась на месте. Тогда он потянул руку дальше за себя так, что ее лицо приблизилось к его лицу. И он снова стал ее целовать. И в поцелуе она двинулась за ним.  Когда она тоже коснулась коленями постели, он потянул ее дальше, положил на постель  и перевернул лицом к себе. В темноте он видел только ее глаза. Когда он снова хотел ее поцеловать, продолжая действо постижения ее сути, она вдруг отвернулась и дрожащим голосом сказала:
- Я не уверена, что нам нужно это делать.
- Почему?
- Нельзя.
- Почему нельзя?
- Нельзя… Нельзя…Разве ты не понимаешь? – тихо и робко спросила она, понимая, что находится на грани. И что за этой гранью она не ведала и очень ее боялась. Она желала его, но не позволяла себе в этом признаться, не позволяла раскрыться и кинуться навстречу его возникшим чувствам. Что если он потом посмотрит на нее с презрением? Что если он разочаруется в ней?  Что если это просто жалость с его стороны и слабость с ее стороны? Что если все это не по-настоящему? Что, если все  не то, не то, не то…
- Разве ты не понимаешь? – снова сказала она.
Он промолчал. Не выпуская ее руки, лег рядом, думая над ее словами и все никак не мог понять, почему она так сказала. Прислушался к себе. Ее рука показалась ему особенной.  От нее шли токи притяжения. И в это время чувства вновь накинулись на него с новой силой. Он повернулся к ней. Она подняла голову вверх и как будто смотрела в потолок.  Казалось, он видел ее глаза, понимал ее. Протянул свободную руку ко второй ее руке, взял ее ладонь и потянул к себе. И она вся тихо охнула, всколыхнулась, словно вспоминая себя, свои сны и мечты.  И снова в ней все забурлило и затребовало его. И он почувствовал это и двинулся к ней, приник к ее губам. И она снова не ответила ему на поцелуй, и только позволяла себя целовать. И он сел на кровати и вытянул из-под себя съежившееся одеяло. И снова услышал от нее:
- Нельзя… Нельзя…
Она отвернулась от него и снова сказала:
- Нельзя…
И он разозлился на нее, лег рядом и отвернулся. И они оба никак не могли заснуть, прислушивались к затихающему дыханию.
- Я тебе так много о себе рассказала. А ты мне ничего о себе не рассказал. Расскажи мне о своих девушках.
- Это совсем другое. Одно дело пользоваться средствами гигиены и совсем другое дело кем-то дорожить, испытывать восторг. – Он помолчал и спросил -  Жора говорил тебе, что тебя любит?
- Он спросил: «Будешь моей?» Я спросила: «Это что предложение стать женой?» И он ответил: «Типа да».
- Он стоял на коленях, протягивал тебе коробочку с колечком? – издевательски улыбнулся  Игорь.
- Нет, что ты. Это же Жора. От него ничего такого не дождешься.  Иногда мне казалось, что в нем есть какое-то грубое благородство.
- Скажи, какие качества тебе нравились в Жоре.
- Уверенность, храбрость, настойчивость…
- Какая храбрость в том, что он предложил мне выйти из клуба, поговорить и встретил у клуба со своими ребятами впятером.
- Он никогда, никого не боялся.
- В нем есть какая-то угрюмая сила подавления окружающих. И эта сила действовала и на тебя тоже.
- Ты меня просто к нему ревнуешь.
- И чувство он к тебе испытывал странное, особенно, когда стрелял по нашей машине.
Он обиделся на ее слова  и замолчал. Она вспоминала выстрелы и не могла себе объяснит, почему он стрелял.
Они лежали тихо, прислушиваясь друг к другу и забывались коротким сном.
В какой-то момент он очнулся о того, что ее рука искала его. Он тут же повернулся, схватил ее за руку и спросил:
- Что?.. Что случилось?
- Не уходи… Мне показалось, что ты ушел. Я не хочу, чтобы ты ушел…
Он держал ее руку в своей руке. Ее рука была горячая. Он придвинулся к ней, заглянул в лицо и увидел, как по ее лицу текут слезы.
- Я твоя! Твоя! – сказала она. – Мне только что причудилось или приснилось, что случится какая-то беда, если мы расстанемся.  Что случится  большая беда… Я так испугалась.
Ее голос дрожал.
- Успокойся. Я с тобой… Я никуда не ухожу.
- Я твоя!.. Люби меня… Люби! Только люби… Ничего не делай. Нет, делай, что хочешь. Только люби… - со слезами в глазах говорила она.
И он приник к ней как к роднику, чтобы пить и пить. Ее тело, ее груди, ее берда теперь все это принадлежала ему. Она же сказала: «Я твоя». И он целовал ее и не мог остановиться. И все медлил ее брать, медлил насладиться ее живительным обогащающим соком.
- Ночью шрамы не видны, - шептала она.
И он целовал ее губы, лицо и  грудь.
- Я твоя! Твоя!.. Вся твоя!
И он все медлил и медлил, чтобы не доставить ей беспокойство. И он уже был близок к ней. И она начинала стонать. И тогда он отступал. И давал ей успокоиться и снова приходил к ней, чтобы войти в нее  и возобладать. И тогда она всхлипывала от чего-то нового, неудобного и наступившей мгновенной боли. И он целовал ее в губы, вбирая в себя ее стоны и входил. Целовал и все пытался войти. И снова находился у входа и все пытался войти. И вот в какой-то момент она ответила на его поцелуй.  И он почувствовал, что она желает его всецело так же, как он ее. И он сильный и могущественный в своем желании, наконец-то, вошел в нее и ощутил ее всю. И он входил в нее и выходил, чтобы снова войти и ощутить это чувство заново. И она помогала ему в этом. И они оба поднимались куда-то вверх, приближаясь к урагану чувств, к буре эмоций. Он слышал, как она шептала:
- Ночью шрамы не видны…
И это его только подхлестывало. Он порхал над ней, как птица, и из его груди вылетали слова:
- Я люблю тебя! Люблю! Люблю!
Он шептал ей о своей любви и все поднимался, и поднимался к верхам бури. И они оба чувствовали, что буря приближается. И вот налетел ветерок. Зашуршали листочки их чувств. Пошли волны, которые налетали и отлетали, и снова налетали.  И что-то подхватывало их и начинало качать, нести, возвышать. И они оба отдавались налетавшей стихии.  Эти толчки, эти волны были только предвестниками стихии. Они готовили почву, раскачивали пространство, освобождая его для потрясений. И вот словно подул сильный ветер и их подняло и понесло. Так буря налетает с дальних полей на сады и с порывами обильно стряхивает с деревьев плоды. Так клонятся, шатаются, машут ветвями в экстазе деревья в плодах. А буря все не устает и трясет, стрясает с деревьев плоды и листья. И листья падают и шуршат, а яблоки падают и шлепаются с таким сладким звуком, что теряется ум. И буря то затихает, то снова принимается бушевать. И буря налетала несколько раз, пока не успокоилась. 
И уже наступил рассвет, а они все не могли насытиться друг другом. Они узнали, что такое бесконечность. В ней появилась широта полей, разбросанность лесов и плавность рек.
Его руки были раскинуты и он, словно обнимал ими весь земной шар. Он обладал миром и растворился в нем.
 Она лежала на боку, головой на его руке. И в ее покорной позе с согнутыми коленями и подобранными к подбородку руками угадывалась спокойная текучесть и умиротворение.

Они изнемогшие спали в утренних лучах.  Когда в дверь постучались, оба очнулись и прислушались. За дверью кто-то неистовствовал. Слышался голос. Он приподнял голову и поцеловал ее в шрам на щеке.
Она закрылась рукой и открыла глаза. 
- Лежи, я открою и узнаю, в чем дело.
Он накинул белый махровый халат, перехватил его поясом и открыл дверь.
- Уже десять часов утра, - сказала горничная. – Нам нужно готовить номер для нового постояльца.
- Сколько у нас есть времени?
- Полчаса… Ну, максимум сорок минут.
Он кивнул горничной и закрыл дверь.
- Сколько времени? – спросила Виолетта.  Она взяла телефон. Его дисплей не светился. - У меня телефон разрядился. Странно, обычно он долго не разряжается.
- Десять часов, - сказал он, подошел к шкафу, достал из костюма свой мобильный телефон. Тот не реагировал на кнопки. – Мой тоже разрядился  донельзя.   
Он отбросил телефон в сторону на край кровати и подполз к ней. Не говоря ни слова,  перевернул спиной на кровать и стал целовать, снимая халат, который она едва успела накинуть.
- Сумасшедший, мне нужно почистить зубы, умыться…
- Я стану твоей расческой, твоей зубной щеткой, твоим полотенцем. Я стану твоими вещами. Стану всем, что тебя окружает.
- Это правда, что ты мне говорил ночью?
- Что я тебе говорил?
- Что ты меня любишь.
- Не знаю. Это вырвалось из самых потайных уголков моей души.
Он снова принялся ее целовать, и она уступала ему понемногу. Уступала и уступала, и уступила совсем.
Она шептала:
- Я люблю тебя! Люблю!.. – и стонала. - Любимый… Я твоя!.. Твоя!
И он шептал ей:
- Я желаю тебя, твои губы, твои щеки, твои глаза. Я желаю твое тело! Тебя всю!
И снова бушевала буря. И снова тела испытывали нетерпение и болели от усилий. И снова губы шептали о любви.
Через некоторое время снова послышался стук в дверь. И они снова лежали, раскинув руки.
- Я открою, - сказала она, вставая с постели.
За дверью стояла молодой человек, администратор. На лацкане его пиджака был приколот значок гостиницы.
- Я прошу вас покинуть номер. Он забронирован. Сменщица сказала мне, что вы заехали только на ночь…
- Не беспокойтесь, мы сейчас уходим, - сказала Виолетта.

Мир перестал существовать для них. Они видели только друг друга. Слышали только друг друга. Они порхали по номеру и собирались покинуть его.
- Жалко, что нам нужно уходить отсюда, - посетовал он.
- Да, жалко, - сказал она.
- Пока мы будем собираться, надо подзарядить телефоны.
- Хорошо, я приведу себя в порядок, а ты поставь телефоны заряжаться.

Они оделись и вышли из номера. Он держал ее за талию. И она необычайно красивая шла, прижимаясь к нему.
- Моя душа порхает, как бабочка, и перелетает с цветка на цветок.  У меня ощущение, как будто я все время летала. И сейчас ноги легкие. Я иду, не чувствуя опоры под ногами. 
У стойки администратора он оставил ключ от номера. И они направились  к выходу из гостиницы.
-  Куда мы сейчас? – спросила она.
- В будущее.
- Ты уверен, что у нас есть будущее? – остро, с насмешливой улыбкой спросила она.
- Должно быть, - серьезно ответил он. -  Как же иначе.
- Нас несомненно ищут…
- Наверняка. 
- А мы ведем себя так легкомысленно, как дети.
Он достал из кармана телефон.
- Я хочу позвонить Владику.  Он физик, как и папа. У них загородный дом. Папа академик, все время в делах. За городом сейчас никто не живет. Семья приезжает на выходные отдыхать. Можно было бы у них пожить.
Они вышли из гостиницы, посмотрели друг на друга и  поцеловались. Поцелуй перешел в длительный. Никто из них не хотел его прерывать.
- Подожди, - сказала она, запыхавшись, прерывая поцелуй. – Мы так никуда не уедем.
- Сейчас вызову такси.
Игорь на телефоне вызвал приложение и заказал такси на адрес гостиницы. Она по-прежнему старалась находиться справа от него. И он ее понимал. Хотя сейчас ему было все равно есть у нее шрам или его нет.
- Я очень беспокоюсь за отца, - сказала она.
- Сейчас один звонок, - сказал он и сосредоточенно нахмурился.
Он никак не мог ей сказать, что с отцом плохо. Охранник тогда в клубе сказал, что Сэма и его компаньона убили. Но это было не  точно. Он подумал о том, как бы ему все разузнать. Для начала ему следовало позвонить Владику. Он взялся за телефон и набрал из списка нужный номер. Некоторое время слышались длинные гудки и затем послышался знакомый голос.
- Владюша, привет. Это Игорь. Скажи можно мне у тебя в загородном доме перекантоваться несколько дней… С девушкой… - Он увидел, что Виолетта на него смотрит и подмигнул ей. – У меня сложная ситуация… Что?.. Ключ от дома у сторожей?.. Ты их предупредишь?.. Понял. Баня работает?.. Хорошо… Дорогу я помню… Обязательно, как разместимся, тебе позвоню.  Пока.
Они снова поцеловались. В это время подъехала машина такси. Они спустились от входа гостиницы к машине по ступенькам. Игорь отрыл заднюю дверь и пропустил в салон Виолетту. Рядом с ней сел сам и назвал адрес водителю. Водитель  ввел адрес в навигатор, и они поехали по набережной.
Таксистом оказался киргиз, который рассказывал, как ему работается, что он перевез семью в Москву и очень скучает по Иссык-Кулю.
Игорь с Виолеттой сидели на заднем сидении, держались друг за друга руками и слушали свои сердца.   
Едва они поехали по набережной, Виолетта взяла в руки телефон и стала звонить отцу. Его телефон не отвечал. Она несколько раз набирала его номер. Длинные продолжительные гудки не давали никакой надежды. Как только она очередной раз отключилась от линии, которая соединяла  с телефоном ее отца, телефон вдруг сам зазвонил. Она посмотрела на экран и увидела высветившееся имя звонившего. Игорь увидел ее замешательство и кивнул. Она нажала на телефоне зеленую трубку и включила телефон для соединения.
- Алло! Это ты? – спросил знакомый хрипловатый баритон.
- Я, - ответила она.
- Это я… узнала?
- Да, - ответила она неуверенно. 
- Где ты? – спросил Жора. - Мне нужно с тобой встретиться.
- Я у друзей.
- С этим, который из клуба?
- Не… Нет…
- Где мы встретимся?
- Нигде.
- Тебе отец не звонил?
- Нет. Что с ним?
- Не знаю. Его ищут…
- Выключи телефон, - сказал Игорь.
Она отключилась от линии.
Снова зазвонил телефон. Звонил снова он, Жора. Она надеялась что-нибудь узнать об отце и нажала зеленую трубку на телефоне.
- Мы вас все равно найдем, - сказал Жора.
И она снова отключилась от линии.
- Они ищут нас… И они ищут папу. Значит, он жив… Я не знаю, где он и что с ним. Нужна ему помощь или нет?
- Во всяком случае, с Жорой тебе встречаться не стоит до тех пор, пока что-то не выяснится об отце. За городом нас никто не найдет какое-то время.  Да, выключи, пожалуйста, телефон, чтобы они не могли нас найти.
Она кивнула и выключила телефон. 
- Заедем в магазин. Еды там нет никакой…
Она кивнула.
- Отвезите нас, пожалуйста, в какой-нибудь супермаркет, - попросил Игорь водителя. 
Они покатили по проспекту, ведущему за город.
- За этой высоткой будет супермаркет, - сказала Игорь. - Ты посидишь в машине, я зайду и куплю все необходимое.
- Я хочу пойти с тобой, - попросилась она.
- Хорошо, пойдем. Может быть, ты мне что-нибудь подскажешь...
Они ходили по супермаркету и набирали в тележку продукты.
- Фрукты тоже нужно будет купить, - сказала она.
Он кивнул.
Они вышли с тележкой из магазина, подкатили ее к машине. Водитель вышел из машины и открыл багажник. Игорь  стал перегружать продукты из тележки в багажник.
Откатив тележку от машины, он обнял ее, поцеловал и усадил на заднее сидение справа. Сам обошел машину и сел с другой стороны от нее.
Они поехали.
Она открыла окошко.
- Закрой, - попросил он. – Дует.
- Хочу подышать свежим воздухом.
- За город выедем, откроем окошко и  подышим. 
Она послушно зарыла окошко.
Он положил руку ей на колено, повел немного выше, поднимая ее платье. Она взялась своей рукой за его руку и так они ехали дальше. Токи любви шли через их руки, доходили до сердца и заставляли сердца биться сильнее.
- Я не могу дождаться, когда мы приедем, - нетерпеливо признался он.
- Я тоже хочу к тебе, - сказала она.
Он подвинул свою руку выше по ее ноге, и она тут же крепче сжала его кисть. Он расслабил руку и погладил, нежно помассировал ей ногу. Почувствовал, что рука ее держит его кисть не так крепко и снова подвинул руку выше  колена. Она снова схватила его руки и улыбнулась.
- Потерпи, - сквозь смех сказала Виолетта.
- Хорошо, - отозвался он.
Он посмотрел на нее и увидел наполненность жизнью. Она переполняла ее. Ту же саму наполненность жизнью он чувствовал в себе. Необыкновенный подъем физических и духовных сил.  Она сидела левой стороной к нему. Он не видел ее шрама. Но ему было все равно. Эта девушка, которая прошедшей ночью стала его  женщиной, казалась ему необыкновенно дорогой. Он видел в ней ее душу и желал  ее тела.   
- Сколько нам еще ехать? – спросила она.
- Еще минут сорок, - ответил Игорь.
Он убрал руку с ее ноги и чувствовал, что истекает к ней соком. Виолетта находилась в самом центре его сердца. Теперь ее шрам он воспринимал как печать его любви. Отметина, по которой он ее отыщет среди тысяч других, как яркую звезду на небе.
Она сидела рядом с ним и чувствовала, что любит этого человека. Она чувствует его как-то всего и все в нем ей импонирует и радует. И голубые глаза, и нежные губы, и овал лица. Глаза ее блестели, щеки счастливо приподнимались к глазам. Она ждала его к себе, его губы, его тело, его напряженную проникающую суть, и чувствовала, как увлажняется ее женское лоно, как оно расцветает, орошается и цветет.  Она тоже истекала соком любви и с трудом сдерживала свое нетерпение.