Мирон Орлеанский в семинарии

Семинарист Мирон Орлеанский в Ярославской духовной семинарии
Отрывок из документальной повести
«РЕВНОСТЕН И ДОСТОИН»


      В 1912 году к столетию Отечественной войны 1812 года на Бородинском поле в числе других был установлен памятник 2-й Гренадёрской дивизии генерала принца К. Мекленбургского и сводной Гренадёрской дивизии генерала графа М. С. Воронцова в честь подвигов однополчан гренадёрских полков этих дивизий в сражении при селении Бородино . На одной из плит гранитного постамента с описанием потерь Московского гренадёрского полка в дни 24-26  августа 1812 года высечено имя героя той войны и участника знаменитой битвы ярославского священника протоиерея о. Мирона Орлеанского.
      Священник Московского гренадёрского полка о. Мирон Орлеанский в Бородинском сражении 26 августа 1812 года шёл с крестом в руке против наступающих французских войск впереди колонны московских гренадёров. На протяжении нескольких часов он находился под неприятельскими выстрелами и шквальным пушечным огнём. Несмотря на контузию левой ноги, полученную от удара ядром, о. Мирон оставался в строю, продолжая воодушевлять сражавшихся воинов, исповедовать и напутствовать умирающих. 

      Мирон Орлеанский родился в 1774 году в семье священника села Шеметова Ярославской губернии. Метрической записи о рождении и крещении Мирона не найдено и точная дата дня его рождения неизвестна. Поскольку родившихся младенцев при крещении нарекали по святцам, то названный в честь либо Святителя Мирона, либо Святого мученика Мирона, дни поминовения которых в XVIII веке были соответственно 12 и 19 августа, о. Мирон, вероятнее всего, родился в августе накануне одной из этих дат.
      На дворе стоял «золотой век» Екатерины II, управлявшей страной уже 12 лет. Летом того года русские войска под командованием генералов А. В. Суворова и М. Ф. Каменского разгромили турецкую армию, вскоре был подписан мирный договор и завершена шестилетняя русско-турецкая война. В те августовские дни на Урале подверглось разгрому войско «известного государственного вора и злодея» Емельяна Пугачёва, что решило исход разгоревшейся в России небывалой по масштабам Крестьянской войны. Об этих значительных в истории государства событиях доходили слухи и до села Шеметова. С момента, как разнеслись вести, «что Пугачёв с многолюдством город Казань выжег и взял в своё ведомство», по всей Ярославской губернии из предосторожности учреждались караулы и «денные и ночные» дозоры  на случай появления здесь армии Пугачёва.
       Село Шеметово располагалось на равноудалённом расстоянии между периферийными городами Пошехоньем и Даниловым. Район этот был одним из глухих и дальних мест Ярославской провинции. Тогда село называлось Богородское-Шеметово и относилось к Пошехонскому уезду. Несколько позже, с 1788 года, Шеметово с прилегающими к нему деревнями будет причислено к уезду Даниловскому. Раннее детство Мирона прошло в этом селе под опекой матери Екатерины Фёдоровой (р. 1750).
       Отец Мирона православный священник Григорий Андреев (р. 1744) служил вторым священником приходской церкви Успения Пресвятой Богородицы (с приделом Святителя Николая Чудотворца). Церковь была деревянной, в те годы почти обветшавшей. К Успенскому приходу относились более десятка деревень: Великово, Алексино, Селино, Подовинново, Починок-Лавруково, Бабино, Мягково, Мошкино, Ермаково, Борщёвка, Павлицево, Малахово, Починок-Чернышево, Захарово.
      О. Григорий, судя по его твёрдому почерку и грамотному письму, был хорошо образован, но, как и большинство сельских священников, небогат. «Во владении собственных людей и крестьян не имеет» - такая запись впоследствии была сделана в III графе послужного списка о. Мирона. О происхождении о. Григория точных сведений не найдено. В одном из документов 1751 года, составленном общиной Успенской церкви и адресованном митрополиту Ростовскому и Ярославскому Арсению (Мациевичу, 1697-1772) упоминается некий дьячок Андрей Васильев, который по старости и дряхлости «той дьяческой должности исправлять не может». «…Приходские люди с общаго согласия на место онаго престарелого дьячка Андрея Васильева ко определению во дьячка выбрали и изложили сына его дьячка Петра Андреева, которой состояния добраго и неподозрительного здравия, отроду ему двадцать два года, холост, в подушной оклад не положен». Вероятно, в этом «заручном доношении» речь идёт об отце и старшем брате о. Григория.
      Был ли о. Григорий выпускником какой-либо из первых духовных семинарий, которые в России начали появляться одна за другой вследствие петровских преобразований начала XVIII века – неизвестно. Как правило, в те времена «священнослужителей избирала приходская община. Выбирали из всех слоёв населения, в том числе из мещан, крестьян и др., тех, кто проявлял наибольший интерес к вере, пользовался в общине уважением и был грамотным. Избранного представляли архиерею для испытания». Вероятно, именно так определился жизненный путь о. Григория.
      Поскольку церковные места обычно передавались по наследству, то судьба его сына-первенца была обусловлена рождением – Мирон должен был стать священником и унаследовать отцовский приход. По этой причине «дети духовенства с малолетства обучались своими родителями не только грамоте, но и всем другим премудростям церковной службы».
      Восьми с половиной лет Мирона отдали на обучение в Ярославскую духовную семинарию. День его определения в семинарию – 14 марта 1783 года. Родители снарядили в дорогу маленького Мирона всем необходимым, купили ему башмаки и шляпу, возможно мать сама сшила суконный кафтанчик, какие требовали тогда в семинарии . Путь от Шеметова пролегал через Данилов и составлял до Ярославской духовной консистории 88 вёрст. В то время семинария располагалась в стенах Спасо-Преображенского монастыря, находящегося «в Земляном городе, на берегу реки Которосли». «Сим монастырём начальствовал архимандрит, который был и ректор семинарии» о. Иоиль (Быковский, 1726-1798). Тот самый Иоиль, «муж с просвещением и любитель словесности», из рук которого граф А. И. Мусин-Пушкин (1744-1817) по одной из версий получил древнюю монастырскую рукопись, содержащую «Слово о полку Игореве».
      Учебные занятия обычно начинались с октября месяца. «О начатии учения в семинарии по чиноположению церковному» обязательно отправлялся молебен. Сначала Мирон учился в начальных «низших классах». В «нижнем грамматики латинской классе» был обучен читать и писать по-латыни. Русскую грамоту он освоил ещё до поступления в семинарию. 13-ти лет в 1787 году Мирон перешёл в «верхний грамматический класс». За весь семинарский период он обучался «арифметике, на латинском языке пиитике и риторике, также истории, географии, французскому языку, философии и физике». По успеваемости учащиеся семинарии в качестве отметок получали краткие характеристики: «понятен» или «весьма понятен», «средствен» или «весьма средствен». Мирон по усвоению знаний стабильно имел оценку «надёжен». С 1788 года он стал получать стипендию, до этого находился «на отцовском коште». Учителем в верхнем грамматическом классе у Мирона был Алексей Михайлович Яхонтов (р.1765), «дьяческий сын», недавний выпускник «оной» семинарии, прежде изучавший кроме вышеперечисленных наук богословие и владевший еврейским и немецким языками.
            Фамилию «Орлеанский» Мирон получил во время учёбы в семинарии. Семинаристы, происходившие исключительно из духовного сословия, в большинстве из семей сельских церковнослужителей, чаще всего фамилий не имели, а именовались по отчеству: кто чей сын. Отныне им не только разрешалось, но и полагалось самостоятельно выбрать себе фамилию. Так Мирон до поступления в семинарию звался «Мирон Григорьев сын», и лишь в семинарии к своему имени стал добавлять – Орлеанский .
      В те времена французские веяния были в моде и господствовали в среде российской аристократии, так некоторые дворяне совсем не знали русского языка и говорили только по-французски. Мирон французский язык изучал в семинарии. Педагогом по этому предмету у него был Иван Леонтьев Стретенский (р.1764), «священнический сын». Преподавали Мирону и «всеобщую» историю, в частности «Древнюю историю», историю Англии, Испании и Германии, а также весьма подробно историю Франции и её королей. На занятиях проходили темы: «Карл Великий – король французский» или «Людовик IX известный под именем Людовика Святого», была в программе «История крестовых походов, причины и следствия оных», отдельные уроки были посвящены «Орлеанской девственнице». Так что о Жанне д’Арк – Орлеанской деве семинарист Мирон имел представление вполне ясное. В те времена образ Жанны д’Арк только начинал завоёвывать известность в России и не был ещё таким популярным, каким станет в XIX веке. В одном из этимологических словарей русских фамилий фамилия Орлеанский обозначена, как «семинарская, в честь знаменитой Орлеанской девы – Жанны де Арк» . В другом аналогичном словаре она упомянута среди таких «искусственных фамилий православного духовенства», образованных от географических названий, как Альпийский, Перуанский, Сорбонский.    
      Одно из ранних найденных письменных упоминаний о семинаристе Мироне Орлеанском относится к январю 1788 года. Это ведомость учеников «верхнего грамматического класса». В списке значится его имя и фамилия, тогда Мирону шёл 14-й год. Всемирную историю в этот период учёбы ему уже преподавали. Тем не менее, он не выбрал себе фамилию самостоятельно, изучая историю по книгам или на уроках истории. Кроме данного письменного документа сохранились сведения о другом, не существующем ныне источнике. Это картина «Арсений VI с братией», которая представляет собой групповой портрет ростовского архиерея и его приближённых (подробней о ней речь пойдёт ниже). Один из изображённых на этом полотне семинарист Мирон Орлеанский. Согласно дате создания картины, написанной в 1785 году, фамилия Орлеанский была у Мирона уже в начальных классах, то есть в то время, когда историю Франции он ещё не проходил и о Жанне д’Арк не слышал, по крайней мере, не зная французского языка, лично сам прочитать о ней не мог. Как в таком случае он стал Орлеанским? Вариант по сути один – очевидно, что по воле кого-то из авторитетных в его окружении лиц, обладавшего властью закрепить за ним эту фамилию. Таких непререкаемых авторитетов, в чьём поле зрения находился тогда подросток Мирон, было двое.
      Прежде всего, это ректор семинарии архимандрит Иоиль. «Наук и мудрости любитель, отец любезнейший для всех! Учащихся ты покровитель, вина, веселий и утех» - как характеризовали его студенты семинарии в посвящённых ему одах. О. Иоиль был образованнейшим человеком своего времени, деятельным и опытным педагогом. В прошлом преподаватель Киевской духовной академии, он владел несколькими иностранными языками и, кроме того, не считая русского, тремя славянскими – польским, белорусским и украинским. О. Иоиль прекрасно знал и любил историю, без особых затруднений разбирался в древнерусских текстах, накопленные знания и любовь к истории с удовольствием передавал своим ученикам и вероятно не одному из них поспособствовал в выборе фамилии. Имел он свою личную («келейную») библиотеку, также в его ведении была ризница Спасо-Преображенского собора, включавшая к 1787 году 85 наименований рукописных книг, которыми могли при необходимости пользоваться семинаристы. В то время когда Мирон учился в начальных классах, среди книг, бывших в ведении о. Иоиля, ещё находился широко впоследствии известный «Хронограф в десть», содержащий в себе поэму о походе новгород-северского князя Игоря Святославича. Большой почитатель поэтического слога о. Иоиль, конечно же, не мог оставаться равнодушным к сборнику древних рукописей и не попытаться разобраться в мудрёном на первый взгляд, написанном без разделения на слова тексте поэмы. Содержание «Слова», хотя бы в общих чертах и отдельных фрагментах, без сомнения, ему было ведомо. Ну а всё, что знал он сам, то стремился донести и до своих воспитанников.

(Согласно исследованиям историка А. А. Зимина Иоиль Быковский автор "Слова о полку Игореве").

Помимо преподавания в семинарии классических сюжетов российской истории, таких как «Александр I Ярославич Невский» или «Димитрий Иоаннович Д;нский», вероятно о. Иоиль пересказывал ученикам и некоторые эпизоды из поэтического повествования о неудачном походе на половцев в 1185 году князя Игоря. Было это в те времена, когда ни учёным историкам, ни тем более широкой общественности знаменитый памятник древнерусской письменности не был известен. Почему не допустить на минуту, что в келью для учебных занятий о. Иоиль в числе других книг приносил и Хронограф, а семинаристы, среди которых мог находиться и Мирон Орлеанский, с любопытством перелистывали ветхие страницы рукописного сборника? И кто из них тогда мог предположить, какие страсти будут разгораться по поводу этой рукописи на протяжении нескольких последующих веков? Знал бы Мирон, что лежащий перед ним манускрипт погибнет в московском пожаре в ближайшие дни или часы после того, как он сам, раненый в Бородинском сражении, в составе своего разбитого полка пройдёт через покинутую жителями ночную Москву, в которую следом войдут вражеские колонны так всеми почитаемых в настоящий момент французов.   
      Второй определяющей фигурой в жизни семинариста Мирона был бывший Тверской епископ преосвященный Арсений, вступивший на Ростовскую архиерейскую кафедру 13 ноября 1783 года. «В течение первого месяца своего пребывания в Ростове он совершил несколько служений, произнося каждый раз поучения, а затем отправился в губернский город Ярославль, и там 14-го декабря служил и говорил проповедь в Спасском монастыре, по случаю выборов в губернские судьи. Подобные поездки повторялись и в последующее время до тех пор, пока архиерейская кафедра не была перенесена из Ростова в Ярославль».
      Преосвященный Арсений, в миру Василий Иванович Верещагин (1736-1799) – духовный писатель и прославленный проповедник, принадлежал к числу наиболее просвещённых иерархов того времени, имел вес в кругу духовных властей и высоко котировался в глазах Екатерины II. Он получил образование в московской Славяно-греко-латинской академии, был издателем собственных трудов, в частности касающихся управления государством. Арсений собрал библиотеку, состоявшую из нескольких тысяч томов, изданных исключительно на иностранных языках в европейских странах и в России. Он находился в приятельских отношениях с А. И. Мусиным-Пушкиным, который помогал ему пополнять книжную коллекцию. В библиотеке Арсения имелось множество изданий по истории и культуре стран Европы, в их числе были и книги, посвящённые Столетней войне и непосредственно самой Жанне д’Арк. Нетрудно предположить, что некоторые фолианты из его собрания служили учебниками на уроках истории в семинарии. 
      И в Тверской семинарии, и соответственно в Ярославской «Арсений отличался любовью к ученикам, заботливостью об их материальном благосостоянии и умственном развитии», «глубоко интересовался их успехами и отечески поощрял их». Во время своего первого, либо последующих визитов в Ярославль ему, безусловно, было небезынтересно посмотреть и на самых младших воспитанников семинарии, побеседовать с ними, оценить их способности. Как он сам неоднократно отмечал в своём дневнике: «Ходил в бурсу и разсматривал учеников», «Разбирал всех семинаристов» или «Ходил по классам Ярославской семинарии». В одно из таких посещений семинарии преосвященный Арсений мог обратить внимание и на прилежного девятилетнего ученика Мирона Григорьева, привезённого отцом-священником в Ярославль из далёкого села. Очень вероятно, что именно владыка Арсений в один из своих приездов в губернский город самолично нарёк малолетнего семинариста Мирона фамилией Орлеанский. Определённым поводом их взаимоотношений стали следующие обстоятельства.
      Для пения в Ростовском архиерейском хоре помимо басов и теноров требовались высокие детские голоса – дисканты и альты. Обладали такими голосами подростки 7-14 лет, другими словами – учащиеся младших классов Ростовского духовного училища и Ярославской духовной семинарии. В частности из них кандидаты в малые певчие архиерейского хора и отбирались. Всех только что принятых в Ярославскую семинарию обязательно прослушивали на предмет пригодности к пению в хоре. Учитывались в первую очередь музыкальные данные и слух. Прослушивание проводили знатоки церковного пения – учителя Ярославской семинарии С. А. Вилинский и И. Конищев. Стефан Алексеич Вилинский кроме богословия, философии и еврейского языка преподавал в семинарии партесное пение , также он был регентом семинарского хора. Диакон ярославской Власьевской церкви Иван Конищев обучал семинаристов простому нотному пению и отчасти партесному. Выявляли они способных к пению учеников в первую очередь для семинарского хора. Лишь потом лучшие из лучших певчих семинарского хора могли быть представлены преосвященному Арсению в качестве кандидатов в архиерейский хор. Разумеется, с каждым из таких кандидатов Арсений знакомился лично. Именно так состоялась встреча семинариста Мирона Григорьева с епископом Ростовским и Ярославским Арсением. Хотя нельзя утверждать, что это было их самое первое знакомство.
      Итак, после прослушивания Мирона сразу приняли в семинарский хор. Хотя для хора и отбирали наиболее музыкально одарённых детей, тем не менее, пению в семинарии обучались все. Обязанностью любого семинариста было петь в семинарском хоре и принимать участие в богослужениях, т.е. участвовать в пении и чтении в храме на клиросе. К пению учащиеся семинарии привлекались с самого начального класса. Обучение их нотной грамоте велось по азбуке нотного пения. По традиции того времени, особенно распространённой в Ростове, обучение пению обычно сопровождалось игрой на гуслях – прежде чем пропеть какую-либо мелодию, она проигрывалась на инструменте. В основном все ученики проходили через малый состав семинарского хора, который пел ежедневно. Если же семинариста оценивали, как хорошего певчего, то его определяли в большой праздничный семинарский хор. С самых первых дней своего пребывания в Ярославской духовной семинарии Мирон пел в семинарском хоре и принимал участие в торжественных службах в соборной церкви в честь Успения Пресвятой Богородицы.
      Наиболее одарённые певчие семинарского хора привлекались в архиерейский хор, в который стекались лучшие певцы со всей епархии. Прежде малыми певчими архиерейского хора могли быть исключительно дети церковнослужителей не обучающиеся в семинарии – по указу архиепископа Ростовского Самуила семинаристам петь в соборном хоре не разрешалось, по причине, чтобы не отвлекать их от учёбы. Новый же епископ был крайне большим ценителем искусства и в особенности торжественного пышного вокала. Очень любивший ублажать себя красивым пением он распорядился привлекать в хор всех, кого только возможно, лишь бы исполнитель был талантлив. Так при Арсении, чтобы усилить певческие силы, в соборный хор стали брать и семинаристов. Мирон был привлечён в архиерейский хор, находившийся в то время в Ростове. Он совмещал учёбу в Ярославской семинарии и пение в Ростовском архиерейском хоре. В будни архиерейский хор не пел, лишь в особо торжественные и праздничные дни. В субботу и воскресенье в семинарии учебных занятий не было, в эти дни семинаристы должны были присутствовать на службах, а Мирон и другие его ярославские коллеги по архиерейскому хору – находиться в Ростове. В Ростов ехали на лошадиных повозках, если выезжали ранним утром, то в полдень прибывали на место. Путь обычно лежал через село Шопшу, окрестные земли которого являлись монастырскими. В Шопше останавливались для прокорма лошадей. По прибытии в Ростов проводили спевки, участвовали в богослужениях. Некоторое представление о служебной занятости архиерейских певчих в период их пребывания в Ростове даёт запись в дневнике Арсения от 8 марта 1786 года: «Неделя 2-я поста. Литоргисал и хиротонисал в Ростовском Успенском соборе. Проповедь говорил Ярославский Духовской диакон Меркурий. После литоргии отправлен был молебен с целодневным звоном. Кушали у меня духовные, дворяне, приезжие и Ростовские купцы; всех на 42 куверта ; при столе была музыка вокальная и инструментальная, и пальба из пушек». Нередко праздничные службы и другие мероприятия с участием Ростовского архиерейского хора проходили в Ярославле. Арсений в Ярославле бывал часто и если совершал торжественные службы, то обязательно со своим хором. Брать с собой в поездки группу певчих для архипастырей было традицией с древних времён. В свою очередь для архиерейских певчих ездить с архиереем на выездные службы было первейшей обязанностью.
      Именно к тому времени относится групповой портрет преосвященного Арсения со «штатом духовных лиц, певчих и прочих», изображающего на переднем плане сидящего за столом епископа Ростовского с распростёртыми к братии руками. По правую его руку в левой части картины сидят эконом игумен Порфирий и казначей иеромонах Игнатий. За ними другие служители архиерейского дома – лица духовного сана и певчие хора, среди которых, сзади крупно в третьем ряду, басы и тенора, а перед ними в два ряда малые певчие – дисканты и альты. Один из десяти изображённых малых певчих – дискант Мирон Орлеанский – стоит первый слева в первом ряду.
      Картина была написана штатным живописцем ростовского архиерейского дома Николаем Семёновичем Лужниковым (р.1745) в Ростове. «Портрет этот на холсте вышиною два аршина 10 вершков, шириною три аршина 10 вершков» . В настоящее время местонахождение холста неизвестно. Вероятнее всего, картина погибла в пожаре в дни Ярославского восстания 6-21 июля 1918 года. Несколько десятилетий после смерти архиепископа Арсения она была не востребована и хранилась в одной из кладовых келий Спасо-Преображенского монастыря. Обнаружил её Высокопреосвященнейший Ионафан, архиепископ Ярославский и Ростовский, «который при вступлении своём на Ярославскую кафедру открыл в 1877 году эту картину среди разного хлама и мусора». По заказу известного писателя, археолога и этнографа А.А. Титова с картины была снята гравюра. В конце XIX века эта гравюра публиковалась в трёх изданиях . В двух из них – с приложением списка братии.
      Список братии: эконом Покровский игумен Порфирий; казначей иеромонах Игнатий; житенный иеромонах Авраамий; чашник монах Филимон; диаконы Николай Сергеев и Пётр Игнатьев; хороначальник диакон Симеон Егоров; 2-й тенор иподиакон Яков Заровский; бас 2-й Иван Космодемианский; 1-е теноры Михаил Вознесенский и  Василий Никольский; 2-й тенор Григорий Матвеев Тропинский; 3-и басы Павел Яковлев Тихановский и Николай Благовещенский; 2-й тенор пономарь Илья Рыбинский; дискант 1-й Василий Лазовский; дискант Иван Воскресенский; альт 1-й Димитрий Иерусалимский; альт 2-й Григорий Отцовский; 1-е дисканты Яков Благовещенский и Мирон Орлеанский; дискант 2-й Иван Воронинский; 1-е альты Пётр Ильинский, Александр Алексеевский и Николай Затейкин; племянник Димитрий Васильев Верещагин; канцелярист Василий Фёдоров Морошкин; студенты философии Пётр Алексеев Розов и Матфей Козьмин Никитский; живописец Николай Лужников.
      На оригинале все изображённые персонажи были подписаны в отдельных клеймах. На гравюре из-за малого её размера надписи пришлось опустить, что и сегодня затрудняет идентификацию всех изображённых с абсолютной точностью. Кроме имён на картине был начертан стихотворный панегирик:

     И неба, и земли
Владыко, нам внемли.
Се, председящий с нами,
Отец между сынами,
Закон Твой откровен
Лиет нам из устен.
Ты с высоты святыя
Ему лей дни златыя
И всем даждь благодать
Тебя нам познавать
В Твоём священном чтении,
Что чтит и чтет Арсений.

Сей братства есть портрет;
Единый здесь предмет -
Божественное слово,
Учение Христово.
Здесь славится Творец,
Отцев и чад Отец;
Его приемлют пластырь
Пасомые и пастырь.
Владыко всех владык!
Тебе поет сей лик.
Даждь нам Тебя узрети!
Молю и аз и дети.

 
      Описывая портрет в 1887 году, исследователь отмечал: «Интересны на этой картине, как знамение того времени, костюмы певчих и жителей духовной семинарии. Эти французские костюмы и пудреные парики, которыми блистает на картине свита Ярославского владыки, служат ясным доказательством того, что и духовная жизнь не была также чужда рабского подражания Западу».
      Портрет был написан вероятнее всего в 1785 году, вряд ли раньше, и никак не позднее января 1786 года. В тот период Лужников переживал пик творческой активности и создавал портрет за портретом преосвященного Арсения. Точнее установить время создания полотна помогает запись о руководителе хора Симеоне Егорове (р.1754), который на картине отмечен как дьякон. «В награждение его за долговременную и безпорочную при Ростовском архиерейском хоре службу и за честное и добропорядочное поведение своей жизни» в иерея он будет произведён 3 февраля 1786 года. О. Симеона Егорова также по праву можно назвать одной из значимых фигур в жизни Мирона, повлиявшего в определённой степени на мировоззрение юного семинариста и оказавшего немалое содействие в определении его дальнейшей певческой карьеры. В марте того же 1786 года о. Симеон Егоров вступил в должность священника ярославской церкви Архангела Михаила, накануне переехав из Ростова в Ярославль. С этого времени он взял себе фамилию Архангельский. В мае резолюцией Арсения о. Симеон был назначен «директором» певческого архиерейского хора, остававшегося в то время ещё ростовским.   
      6 мая 1788 года архиерейская кафедра из Ростова была переведена в Ярославль. Спасо-Преображенский монастырь по рескрипту Екатерины II упразднён. Его настоятель архимандрит Иоиль «по старости и болезням» уволен на покой с производимым ему по смерть имевшимся жалованьем (500 р. в год). Владыке Арсению, к тому времени уже архиепископу, было повелено «иметь пребывание в губернском городе Ярославле». С этих пор «Спасский монастырь, обращённый в архиерейский дом, заметным образом стал улучшаться великолепием, красотою своих храмов и других зданий» [36]. Ростовский архиерейский хор стал именоваться теперь Ярославским архиерейским хором. Вся изображённая на картине братия преосвященного Арсения в этом составе просуществовала примерно до 1789 года . 
      Когда возраст Мирона приблизился к 16-ти годам, голос его, как и у многих его ровесников начал ломаться, быть певчим он больше не мог. По причине «схождения с голосов» необходимость в новых исполнителях в хоре возникала периодически, проблему эту всегда нужно было срочно решать. В те времена хотя и «пела вся Россия», но хорошие певческие голоса были достаточно редки. Среди вновь набираемых в семинарию учеников подходящих кандидатур для архиерейского хора в нужном качестве и количестве, как правило, не находилось. В 1790 году по случаю недостатка «в дискантистых и альтистых голосах» настоятель Успенского Кафедрального собора и благочинный протоиерей о. Артемон (Пятницкий) дал распоряжение певчему хора Григорье Отведёному курьером объехать города Ярославской губернии. Отведёный был отправлен в командировку «для учинения в городах Ростове, Петровске, Угличе, Мышкине, Мологе, Рыбном и Борисоглебске с уездами … свидетельства священноцерковнослужительским детям в голосах». Также инструкцией ему предписывалось отмечать «великовозрастных» детей церковнослужителей, способных к пению басом или тенором.
      Приехавшему из дальнего села, находившегося на задворках губернии – Ярославль, один из крупнейших российских городов – вероятно, казался Мирону небывалой столицей. Теперь, после того, как он не мог больше петь в хоре, всё его время протекало в основном за стенами Спасо-Преображенского монастыря в изучении Ветхого и Нового заветов и каждодневных молитвах. Документы свидетельствуют, что житьё в семинарии, как и во всех духовных учебных вертоградах XVIII века, было далеко незавидным. Недаром тогдашние префекты красноречиво утверждали: «Таких младых человек житие кажется быти стужительно и заключению пленническому подобное, но кто обыкнет так жить, хотя чрез един год, тому весьма сладко будет». Начальствующие монахи, бывало, похвалялись: «Аще и тигр нравом будет, агнчую воспримет там кротость». Такая жизнь, уготованная Мирону от рождения, была для него привычна и естественна, хотя для его натуры столь же естественным было стремление к новым познаниям и ощущениям. Тем старательнее он усваивал священное писание и другие науки, совершенствовался в латыни, много читал. Можно лишь догадываться, насколько велико было его желание заглянуть за пределы монастырских стен. В тех стенах юноша с большим прилежанием изучал входившую в круг обязательного чтения историю крестовых походов, вникая в суть священных войн многовековой давности. И вряд ли он подозревал тогда, какое близкое отношение к его судьбе имеют эти повествования. Со страниц книг, написанных на французском языке, он узнавал, как на протяжении нескольких столетий Рыцари Креста европейских стран предпринимали дальние экспедиции ради освобождения Святых Мест от власти магометан. Мирона воодушевляли подвиги христианских воинов, нередко подвергавшихся мукам жажды и голода в далёких восточных странах, но неизменно во славу Иисуса Христа выступавших против владычества варваров на священных землях. Перед его взором как наяву проносились многие эпизоды тех давнишних событий, воображение будоражили сцены битв и кровопролитных штурмов крепостей, встречавшихся на пути крестоносцев. На уроках истории ему, конечно же, рассказывали, как трёхсоттысячные войска пилигримов уходили и бесследно исчезали  в неведомых тогда европейцу землях Востока, как один только вид выносимого Древа Животворящего Креста вновь воспламенял воинственное рвение крестоносцев перед следующим походом против врагов Церкви, что, безусловно, потрясало его сознание. Читая, как славный рыцарь Танкред знакомил турок с непреодолимой мощью своего меча или как благочестивый рыцарь Раймонд предпочёл быть обезглавленным, нежели принять исламизм, Мирон невольно представлял себя на месте героев тех походов. История и судьба Жанны, вероятно, вызывала в нём не меньшие приливы патриотизма, порой перемешанные с чувственными переживаниями, которые лишь усиливали его негодование по поводу циничного решения судей предать юную героиню огню. Слёзы застилали глаза семинариста, представлявшего осуждённую на казнь девушку, выводимую в одной рубахе на рыночную площадь перед толпами зрителей. Его непреложно поражало в той официальной истории, как мужественно она вела себя в последние минуты жизни, сжимая в руках крест и творя молитву, когда охватывали её языки пламени. С большой долей достоверности можно утверждать, что Жанна д’Арк была любимым его историческим персонажем.
      Помимо истории «всеобщей», географии, философии и физики, а также предметов церковной истории ветхого и нового заветов в семинарии изучали «сокращённую историю поэзии», в первую очередь «историю поэзии еврейской», а также «историю поэзии Греческой, Римской, Российской». Введение в мировую поэзию начиналось с утверждения, что «словесность пиитическая предшествовала прозаической словесности». Предмет был в программе семинарии многие годы в ректорство о. Иоиля. Не меньший акцент ставился на изучении поэтической словесности и впоследствии со стороны преосвященного Арсения, также большого любителя и знатока поэзии, который сам писал стихи и поощрял сочинительство среди семинаристов – «В особенности он любил покровительствовать ученикам, занимавшимся музами. От его времени в Ярославле осталось множество стихотворных произведений не только учеников, но и священнослужителей, - положенных иногда и на ноты». Писал ли стихи и оды Мирон? Обучавшийся в семинарии «пиитике и риторике», он просто не имел права не попробовать себя в этом жанре. Возможно, находки его поэтических сочинений ещё впереди . Пиитику ему преподавал учитель Голиков, риторику – Сергей Предтечевский.
      Обучение Мирон прошёл «до богословского курса», по окончании семинарии успешно выдержав «публичные испытания» в июле 1791 года. В своём дневнике архиепископ Арсений 10 июля того года записал: «Семинарские диспуты финальные, богословские и философские. На них читаны были разные стихи и речи и разговоры, между тем петы были канты. На богословских ассумпторами  были священники Семёновский и Власиевский; на философских учители. На диспутах были и меня посетили Иван Афанасьевич г. Дмитревский и проч. Семинаристам достойнейшим розданы книжки. Потом роспуск. Диспуты продолжались близ 4-х часов, а по утру была ранняя литургия, проповедь и молебен».
      24 ноября 1791 года в 17-тилетнем возрасте Мирон Орлеанский был «произведён в Ярославский Кафедральный Успенский собор в дьяконы».