В защиту истины

В защиту истины, или Разбор молчания секундантов на дуэли М.Ю. Лермонтова


Спорное молчание секундантов на дуэли Лермонтова с Мартыновым, как и их противоречивые показания, среди которых были корнет Глебов и князь Васильчиков, а, возможно, и другие участники, породило множество вопросов. Отдельные исследователи связывают это молчание с нарушениями правил, допущенными участниками во время поединка.


Давайте рассмотрим некоторые правила дуэлей XIX века. Наиболее распространенной была так называемая «подвижная дуэль с барьерами». На дорожке размечалась дистанция (10–25 шагов), границы её отмечались барьерами, в качестве которых могли применяться любые предметы, положенные поперек дорожки. Противники размещались на равном расстоянии от барьеров, держа пистолеты в руках стволом вверх. По команде распорядителя противники начинали сходиться — двигаться навстречу друг другу. Идти можно было с любой скоростью, отходить назад запрещено, можно ненадолго останавливаться. Дойдя до своего барьера, дуэлянт должен был остановиться. Порядок выстрелов мог оговариваться, но чаще стреляли по готовности, в произвольном порядке. Согласно русским правилам, после первого выстрела тот из соперников, который ещё не стрелял, имел право потребовать, чтобы противник вышел к своему барьеру и, таким образом, получал возможность стрелять с минимального расстояния. Кстати, такой способ дуэли был применён между Пушкиным и Дантесом.

Преимущество такого способа дуэли заключалось в его простоте для секундантов. Их роль сводилась к минимуму: отмерить барьер, зарядить и передать пистолеты, развести дуэлянтов по позициям и дать команду «Сходись!». Дальнейшее – дело самих участников, будь то выстрел в противника или в воздух. В отличие от этого, выбранный, как рассказывал в своих воспоминаниях секундант Глебов, способ «на счёт» был значительно более сложным и ответственным, особенно для самих секундантов. На них ложилась ответственность за выстрел, произведённый между счетами «два» и «три». Это выглядит нелогичным, учитывая их последующие воспоминания о незначительности ссоры и надежде на примирение. Тогда зачем было выбирать столь изощрённый способ поединка?


В книге одного из первых биографов поэта Мартьянова «Последние дни жизни М. Ю. Лермонтова», мы находим следующее утверждение: "… приведу тот факт, что рассказ В. И. Чилаева об этом вызове записан со слов Глебова, присутствовавшего лично…»
Далее Мартьянов пишет, что этот «рассказ» со слов Глебова был записан Чилаевым «тогда же, то есть в 1841 г., а не по прошествии 30 лет, как написана статья князя Васильчикова, и слишком 45, как разглагольствия г-жи Шан-Гирей. Притом же и само служебное положение В. И. Чилаева, именно звание плац-адъютанта, давало ему возможность знать многое, чего не знали другие, хотя бы даже и сами участники рокового события или прикосновенные к нему лица."


Как мы видим, вопреки распространенному мнению, что Глебов хранил молчание об этом событии до конца своих дней, биограф Лермонтова - Мартьянов придерживался иной точки зрения. Кроме того, следует отметить, что «г-жа Шан-Гирей» (Эмилия Александровна) много лет спустя рассказывала о гибели Лермонтова тоже со слов Глебова! Но её слова приведу чуть позже.


Вернёмся в трагический и последний для Лермонтова день его жизни. По воспоминаниям Глебова, в передаче Чилаева: наступило 15 июля. Мартынов ещё с утра обеспокоил жившего с ним вместе Глебова лаконическим вопросом: «Когда ожидается возвращение отсутствующего путешественника?» и заявил, что было бы желательно поскорее решить вопрос об удовлетворении. Глебов тотчас отправился к князю Васильчикову, и они решили назначить дуэль в тот же день, в шесть часов после обеда, за городским кладбищем, и на взгорье, у подошвы Машука, лежащем на полпути между Пятигорском и колонией Шотландка (Каррас), по Железноводской дороге. К Лермонтову тотчас был отправлен ездовой с уведомлением об этом и приглашением прибыть к назначенному времени. Причём Глебов присовокупил, что он выедет его встретить в колонию Каррас. Столыпину он послал записку с уведомлением о времени и месте дуэли. Денщик Глебова, не найдя дома Столыпина, отдал записку его слуге-грузину, который положил её к нему на стол, где она, непрочитанная, так и пролежала до вечера».


Схематично проследим движение Глебова  этим утром1. Практически это один двор, квартал: дом Верзилиных с надворным флигелем, дворовые постройки, флигель и дом Чилаева, а далее, правее — дом Уманова. Глебов вышел из флигеля Верзилиных, где проживал с Мартыновым; прошёл мимо чилаевских конюшен, далее мимо домика, где проживали Лермонтов и Столыпин, и уже в доме Чилаева с Васильчиковым обсуждал условия дуэли. Вопрос: почему Глебов не зашёл к Столыпину, а только потом отправил ему записку через своего денщика? Зачем так сложно, если Столыпин проживал в соседнем домике, практически стена к стене с домом Чилаева? Допустим, они хотели придать вызову на дуэль официальное значение. Тогда опять всё не согласуется с их последующими воспоминаниями: о несерьёзности вызова на дуэль и самого поединка; желанием мирного исхода конфликта. А перед этим они отправили вестового в Железноводск передать вызов Лермонтову на поединок с назначенным временем и местом. При этом Глебов обещал встретить поэта в колонии Каррас. Они прекрасно знали, где находились в это время Лермонтов и Столыпин.

 
Рассмотрим версию о нарушении правил дуэли:

Согласно этой версии, дуэль должна была проходить по четкому счету на: "раз, два, три". Если ни один из дуэлянтов не выстрелил между счетом "два и три", поединок должен был быть прекращен. Однако, как утверждается, один из секундантов (кто именно - намеренно не уточняем, так как в последующих воспоминаниях назывались разные люди) крикнул: "Стреляйте, или я вас разведу!", тем самым спровоцировав Мартынова на выстрел уже после формального окончания поединка. Именно этим, по мнению сторонников этой версии, и объясняется клятва молчания секундантов.
К молчанию секундантов мы ещё вернёмся. Вот что рассказывал Глебов Чилаеву (записано Мартьяновым – А.К.): «В этот же день, то есть 15 июля, князь Владимир Сергеевич Голицын был именинником… Утром он прислал приглашение на обед и праздник Столыпину и Лермонтову… Известно только одно, что Столыпин, получив сказанное приглашение, поехал поздравить князя и поблагодарить за внимание. А так как в этот день (не зная о назначении дуэли) он ожидал возврата Лермонтова из Железноводска для окончательных распоряжений о переезде туда, то и оставил ему записку о том, чтобы он, по приезде явился к коменданту Ильяшенкову, а после приходил к князю Голицыну…». В этот день пишутся странные записки, которые никто не читает и которые бесследно исчезают, не попадая ни в руки следователей, ни к адресатам…
  Далее князь Голицын поблагодарил Столыпина за визит и предложил ему остаться на обед, что Столыпин и сделал, ожидая появления Лермонтова. Здесь же находился и князь Сергей Трубецкой. Вот как об этом пишет Мартьянов со слов Чилаева: «Князь С. В. Трубецкой получил также приглашение и находился тут же. Около четырех часов начался обед, и вот, когда лилось шампанское рекой, а на дворе бушевали стихии: гремел гром, зигзагами вилась молния и хляби небесные разверзлись потоками дождя, - было получено известие о дуэли и смерти М. Ю. Лермонтова. Нужно ли говорить, как поразило оно пирующих!» …
Стоп! Но как же быть с молвой об участии в дуэли князя Трубецкого и Столыпина? Или с «тюремной» запиской Глебова Мартынову, в которой он писал: «…Что же касается до правды, то мы отклоняемся только в отношении к Т и С (Трубецкой и Столыпин – А.К.), которых имена не должны быть упомянуты ни в коем случае».  Где же истина в этой истории, и за кем правда?


          Вернёмся ещё раз к тексту Мартьянова, где он пишет о поединке: «…Глебов отмерил 30 шагов и бросил шапку, а князь Васильчиков – такой тонкий, длинноногий был, - подошел, да и оттолкнул ее ногой, так что шапка откатилась…». Далее Мартьянов пишет, что они развели дуэлянтов на расстояние: «Глебов просчитал до трех раз, Мартынов выстрелил…».

 
Итак, что мы имеем? Князь Голицын знал, что Трубецкой и Столыпин не участвовали в дуэли. Почему же он не сообщил об этом полковнику Траскину, неофициально курировавшему следствие? Голицын и Траскин были одного социального уровня и положения в обществе люди, и у князя не было причин скрывать правду, особенно учитывая возможные слухи об утаивании информации об участии Столыпина и Трубецкого в дуэли. Тогда князь сам становился соучастником. И ещё один вопрос: как проходила дуэль? Был ли счёт на "раз, два, три", или противники сходились по команде от барьеров?


Поражает странная попытка оправдать Столыпина и Трубецкого в истории с дуэлью. Утверждение, что отсутствие на дуэли в качестве секундантов автоматически снимает с них вину, игнорирует законы того времени. Уголовную ответственность за участие в дуэли несли даже те, кто знал о готовящемся преступлении, но не сообщил об этом властям. Само их согласие на участие в дуэли в качестве секундантов уже было уголовным преступлением. Жандармский офицер Кушинников, имея возможность легко узнать об этом, хранил молчание.


          Неизвестно, что знал Трубецкой, но Столыпин, скорее всего, был в курсе готовящейся дуэли. Он жил с Лермонтовым под одной крышей, и именно у него изъяли пистолеты, из которых, предположительно, стрелялись дуэлянты. Допрос Столыпина по этому делу был бы необходим. Протокола допроса Столыпина и Трубецкого в деле нет.
Либерализм властей по отношению к этим двум фигурам вызывает недоумение. В те времена дуэли были обыденностью, и игнорировать этот факт при оценке их действий – значит уходить от истины. Кому это было выгодно? Неужели коменданту Ильяшенкову, уставшему от царской службы?
Не исключено, что именно в тот роковой для Лермонтова день, 15 июля, когда Мартынов предъявил свои требования, произошло нечто столь из ряда вон выходящее, что власти были вынуждены действовать без промедления: сузить круг подозреваемых, ускорить ход расследования и незамедлительно провести суд.


Теперь вернёмся к анализу молчания участников:

Однако молчание – не выход. Рано или поздно участникам пришлось бы давать показания. Представим себе возможный сценарий: один из секундантов крикнул: "Стреляйте!"... Далее Мартынов убил Лермонтова. Испуганный за свой глупый поступок секундант, возможно, услышал упреки в свой адрес: "Что ты наделал?", - он растерялся… После чего они, вероятно, сговорились молчать. Но так ли это было на самом деле?
Позвольте немного утрировать, чтобы подчеркнуть ключевую мысль: успех в раскрытии преступлений часто кроется в мельчайших деталях, в обнаружении противоречий и нестыковок, которые на первый взгляд могут показаться незначительными. Исходя из материалов судного дела, хотел бы обратить внимание на следующие моменты, вызывающие вопросы:

- Лошадь Лермонтова: почему секунданты утверждали, что Лермонтов поехал к месту дуэли на лошади Глебова? Зачем им понадобилось это искажение факта, ведь у Лермонтова были  свои две собственные лошади?

- Местонахождение Лермонтова: они утверждали, что все выехали из Пятигорска, хотя Лермонтов находился в Железноводске. И последнюю ночь своей жизни провел в этом, тогда маленьком, городке. Зачем скрывать его реальное местонахождение в своих показаниях следствию?

- Выстрел Лермонтова: Секунданты давали уклончивые ответы на вопрос о том, стрелял ли Лермонтов из своего пистолета, что фактически лишило его права на выстрел или отказ от него. Лишь Васильчиков упомянул о своем выстреле в воздух из пистолета Лермонтова после дуэли, объяснив это якобы необходимостью разрядить пистолет Лермонтова. А ведь это важная улика – был заряжен пистолет Лермонтова или нет.

         - Примирение: Секунданты умолчали о мерах, предпринятых ими для примирения Лермонтова, сосредоточившись лишь на действиях по примирению Мартынова. При этом Мартынову даже отправили записку в тюрьму с инструкциями. Что же говорили Лермонтову секунданты о возможности примирения? И был ли такой разговор? Это осталось тайной. Но похоже, что такого разговора не было. Они не хотели мирить Лермонтова с Мартыновым. Иначе все бы написали в своих показаниях, как они их мирили. Это было бы их косвенным оправданием в участии в уголовно наказуемом деянии.

- Юридическая позиция Мартынова на следствии: Мартынов, будучи формально "обиженной стороной", представил ситуацию так, будто Лермонтов его спровоцировал на вызов, что исключало возможность примирения первым. Отвечая на вопрос следователей о причинах дуэли, Мартынов ответил: «…Остроты, колкости, насмешки на мой щет, одним словом, все чем можно досадить человеку, не касаясь его чести…». Получается, остроты Лермонтова не касались чести Мартынова, а это было основным поводом вызова дворянина на дуэль – оскорбленная честь. Что же придумывает, находясь в тюрьме Мартынов, чтобы оправдать убийство: «…честь моя была затронута не насмешками его, но решительным отказом прекратить их и советом прибегнуть к увещеваниям другого толка». Из воспоминаний современников видно, что Мартынов в своём одеянии и поведении был действительно смешон и не только Лермонтову; над ним потешались и другие. Дружеские шаржи друг на друга, как и на Мартынова, были коллективным творчеством. Поэтому Лермонтов и не принял упрёка только на свой адрес, предложив ему смеяться и над ним.


«Мартынов — чистейший сколок с Дантеса. Этот Мартынов служил прежде в кавалергардах, по просьбе переведен в Кавказский корпус капитаном, в феврале месяце отставлен с чином маиора, — и жил в Пятигорске, обрил голову, оделся совершенно по-черкесски и тем пленял, или думал пленять, здешнюю публику. Мартынов никем не был терпим в кругу, который составлялся из молодежи гвардейцев. Лермонтов, не терпя глупых выходок Мартынова, всегда весьма умно и резко трунил над Мартыновым, желая, вероятно, тем заметить, что он ведет себя неприлично званию дворянина. Мартынов никогда не умел порядочно отшутиться — сердился, Лермонтов более и более над ним смеялся; но смех его был, хотя едок, но всегда деликатен, так что Мартынов никак не мог к нему придраться» (Полеводин. Из письма, 21 июля 1841 г. Пятигорск)2.


Итак, похоже Мартынов в своих показаниях совсем запутался: до дуэли его честь вроде бы была не затронута, поэтому не считал себя обиженным, но, если бы не вызвал на дуэль, сам нанёс оскорбление своей чести. Утверждение Мартынова, будто вызовом на дуэль он лишь реализовал совет Лермонтова, несостоятелен с позиций дуэльных правил.

 
Приведу слова Васильчикова в пересказе Висковатого:

 «1) Мы дали тогда друг другу слово молчать и не говорить никому ничего другого кроме того, что будет нами показано на формальном следствии. Поэтому я молчал бы и теперь, если бы сам Мартынов не вынудил меня говорить и своим вызовом в печати и тем что я имею полное основание думать, что он сам некоторым лицам сообщал подробности не согласно с действительностью или, по крайней мере, оттеняя дело в свою пользу».
 
Хороши друзья: убили своего товарища, а потом благородно дали клятву дворянина молчать, и в дальнейшем стали давать лживые показания и такие же воспоминания, каждый «оттеняя дело в свою пользу».


Как точно по этому поводу заметил современный автор: «Сообщники скрепили клятву рукопожатием. Странные всё же обычаи существуют в любезном нашем отечестве, милостивые государи: честь в свете ценится столь высоко, что люди готовы на бесчестные поступки, дабы сохранить то, что в обществе именуется Честью. Ах, честь, честь дворянская, идол, требующий кровавых жертвоприношений для своего капища!
«Жизнь — царю, честь — никому!» — девиз рода князей Васильчиковых, гордо красующийся на их дворянском гербе»3.


Ведь когда дают друг другу клятву или слово молчать, это явно указывает на сговор. Следовательно, этим людям было что скрывать.
 

Характерна дневниковая запись М. А. Корфа об участии Васильчикова в случившейся трагедии: «Секундантами были Конногвардейский офицер Глебов и – сын нашего Председателя, князь Александр Васильчиков. Это тот самый молодой человек (Васильчиков), которого барон Ган, в одолжение отцу, взял прошлого года в свою Закавказскую Миссию, но который, вместо того чтобы вместе с ним воротиться, впал там в венерическую болезнь и принужден был остаться лечиться в Кисловодске. Известие об этом пришло только третьего дня и в тот же день Гр. Левашов (граф, военный и государственный деятель Российской империи, член Государственного Совета – А.К.) написал бедному отцу, которого это неожиданное происшествие поразит в высшей степени и который, верно, тотчас приедет сюда чтобы употребить все свое влияние в пользу сына… (Государственный Секретарь Модест Андреевич КОРФ. Дневник. 4 августа 1841 год)4.


После убийства своего друга, товарища и однополчанина, поэта, так называемые "хорошие" друзья поклялись молчать. Затем они сплели паутину лжи в своих показаниях и воспоминаниях. Однако клятва молчания не помешала одному из них, которого Висковатов описывал как храброго, благородного и чуткого в отношении чести, написать письмо убийце друга в тюрьму и давать ему добрые советы. Примечательно, что из всех известных писем Столыпина к родственникам ни одного доброго слова он не написал о Лермонтове, с которым объездил весь Кавказ.


Интересно посмотреть, что же делал Мартынов перед своим арестом? Вот текст его показаний. "Мне не известно в какое время взято тело убитого Поручика Лермонтова. Простившись с ним, я тотчас же возвратился домой; послал человека за своей черкеской, которая осталась на месте происшествия, чтобы явиться в ней к Коменданту. Об остальном же до сих пор ничего не знаю".


Ранее Мартынов писал, что послал человека Илью; имя которого, из окончательного текста показаний убрал.
Задержка явки с повинной к властям ожиданием брошенной на месте убийства черкески - явная отговорка. У Мартынова было несколько известных в Пятигорске черкесок, в которых он мог явиться как уважающий себя дворянин к начальнику. Он же ожидает, когда "человек» доставит ему грязную и мокрую черкеску..., чтобы явиться в ней к коменданту…  Им необходимо время, чтобы в спешке придумать версию, оправдывающую Мартынова.
 
- Медицинская помощь: Секунданты лишили Лермонтова, возможно, еще живого, медицинской помощи, оставив умирать под дождем. Вопрос о дрожках, на которых его можно было доставить в Пятигорск, уже не раз поднимался исследователями. На них приехал Глебов (именно так он утверждал на следствии), и дрожки можно было использовать для перевозки раненного или убитого поэта.
Тут будет уместно как раз привести рассказ Глебова в передаче упомянутой ранее г-жи Шан-Гирей Э. А:
«Глебов мне рассказывал, что нелегко ему было пережить часы ожидания дрожек (!!! – А.К.), оставшись один в лесу под проливным дождём и ударами грома: “темно, верховая лошадь, привязанная к кусту, ржёт, копытом роет землю и рвётся, а на коленях у меня покоится голова М. Ю.” И когда Глебов хотел приподнять её, чтобы положить удобнее, Лермонтов судорожно зевнул и Глебов остался недвижим. Остальные свидетели этой драмы разъехались – кто с объявлением о происшедшем коменданту, кто за дрожками, кто за доктором, в котором не было нужды, потому что М. Ю. был убит наповал, не произнеся ни слова. Мартынов также тотчас уехал молча, не делая земного поклона»5. Что теперь говорит Глебов? Ведь он сам первым сообщил коменданту о происшествии.

 
Сколько надуманной театральности и противоречий в одном коротком рассказе! Зачем Глебов ожидал дрожки, если, по собственному признанию следствию, он сам на них приехал к месту так называемой дуэли? Зачем несколько часов мокнуть в темноте под проливным дождём и раскатами грома, «заботливо» уложив себе на колени «голову М.Ю.», если «М.Ю. был убит наповал, не произнеся ни слова»??? При этом следует отметить, что Васильчиков в своих показаниях утверждал, что это он, а вовсе не Глебов, «оставался при теле убитого поручика Лермантова, когда корнет Глебов поехал в город…»6

 
Допустим, произошла дуэль, на которой Лермонтов был убит или ранен. Тогда зачем боевым офицерам, прошедшим войну, оставлять умирать под дождем своего друга и бегать по дворам, искать мифических врачей или подводу?  Были эти господа состоятельные люди. Сами имели лошадей (вновь напомним, что один из них даже на дрожках приехал), имели дворовых людей, которые куда быстрее доставили бы тело поэта, для оказания медицинской помощи. Да у горцев и в армии есть простой и давний способ доставки раненных и убитых – через седло. Пользы от этого было бы наверно больше, чем, бросить человека, истекающего кровью. Ехать пришлось всего-то четыре версты.
 
- Обвинение Лермонтову: В итоге Мартынов и секунданты выставили Лермонтова человеком, спровоцировавшим Мартынова на вызов и выстрел. Получается, поэт виноват как в вызове на дуэль Мартыновым, так и в роковом выстреле.

 
 Воспоминания и версии.

Продолжим анализ, опираясь на имеющиеся материалы и воспоминания.  Существуют различные версии событий, основанные на воспоминаниях участников и свидетелей. Одна из них гласит, что на крик: "Стреляйте, или я вас разведу!", Лермонтов ответил: "Я не стану стрелять в этого дурака", тем самым спровоцировав Мартынова на выстрел. Согласно другой версии, Лермонтов первым выстрелил на воздух, что было нарушением правил, и это также разозлило и спровоцировало Мартынова на ответный выстрел. Получается, во всем виноват только Лермонтов.
Несколько слов о возможном выстреле Мартынова в землю, когда пуля могла, попав, например, в камень, срикошетить и попасть в Лермонтова: такой прецедент на дуэлях был, и было заранее в таких случаях обговорено, что в землю не стрелять, а стрелять в сторону, или, как тогда говорили, – на воздух.
Вернёмся к воспоминаниям Глебова-Чилаева.


Когда же Глебов мог рассказать о случившемся Чилаеву? Письменные показания он давал 17 июля, в день похорон поэта. Как мы теперь знаем, они были лживы. Имеются свидетельства, что Глебова и Васильчикова, которые ко времени похорон поэта находились под домашним арестом, отпустили на похороны Лермонтова. Мог ли Глебов, только что давший письменные ложные показания следственной группе комендатуры, рассказать свою правду чиновнику этой же комендатуры Чилаеву? Сомневаюсь. Неизвестно, как бы повёл себя Чилаев. Естественно, Глебов опасался откровенничать перед сотрудником комендатуры.

Далее Глебова и Васильчикова отправили под надзором в Кисловодск, и они вернулись в Пятигорск только в сентябре на суд. И вот после суда, который значительно смягчил их вину, Глебов мог «разоткровенничаться» с Чилаевым. А были ли его воспоминания правдивы, учитывая все вышеуказанные противоречия? Как и всё, что рассказал потом Чилаев Мартьянову. Вопрос...


Так кто же секундант?

Вот что написал Мартьянов в своей книге. Конечно, он это писал со слов Глебова о происшествии 13 июля, за два дня до убийства поэта: «Вот злоба-то дня в чём выразилась!» — сострил Михаил Юрьевич, обратившись к Глебову и другим столпившимся вокруг него товарищам. — Ты, Глебов, конечно, не откажешься быть моим секундантом? (Тот утвердительно кивнул головою). Я со Столыпиным поеду завтра в Железноводск осмотреть нанятую квартиру и сделать распоряжения об устройстве её, а ты устраивай дела здесь и, чем кончишь, дай мне туда знать».
Далее Мартьянов пишет, конечно, опять со слов Глебова-Чилаева: «Глебова Лермонтов увёл к себе, и там друзья ещё долго толковали о случившемся казусе».
Теперь обратим внимание на показания Мартынова, данные им на следствии под протокол допроса. Вот выдержка из его показаний на 6-й вопрос: «Я сказал ему (сразу после ссоры — А.К.), что в таком случае пришлю ему своего секунданта, домой. Раздеваясь, я велел человеку попросить ко мне Глебова, когда он придёт домой. Через четверть часа вошёл ко мне в комнату Глебов. Я объяснил ему, в чём дело; просил его быть моим секундантом и, по получении от него согласия, сказал ему, чтобы он на другой же день с рассветом отправился к Лермонтову».
Интересно. Не правда ли? Некоторые исследователи обвиняют участников в нарушении правил поединка во время самой дуэли, а разве в данном случае не было нарушений дуэльного кодекса и правил чести со стороны Глебова? Если, конечно, так оно и было.


Это заметил Мартьянов, и в своей книге он обвинил в неточности Висковатого, который написал: «Мартынов, вернувшись, рассказал дело своему сожителю Глебову и попросил его быть секундантом». Мартьянов делает вывод: «Это заявление неверно. Глебов в то время не был дома... Он был на месте с другими, одновременно со всеми вышел, был лично свидетелем вызова и остаток вечера, или, лучше сказать, ночи, провёл у Лермонтова».


Что же у нас получается? Мы читаем противоречивые тексты биографов Мартьянова и Висковатого, но в них нет правовой, в том числе со стороны дворянской чести, убедительной оценки поведения Глебова в истории вызова на дуэль.
К этому следует добавить показания Глебова на следствии. Он утверждал, что был секундантом у Мартынова, а Васильчиков — секундантом Лермонтова. Эта ложь, как снежный ком, повлекла за собой другую, следующую ложь. Один грех породил целый шлейф последствий, накатывающихся, словно волны одна на другую, и в итоге вызвавших настоящую бурю лжи, ненависти и злобы. И всё это было необходимо, чтобы якобы скрыть участие в поединке неких господ «С» и «Т», о которых упоминает Глебов в своей записке к Мартынову. Чем они могли помочь? Какие цели преследовали? Лермонтов был мёртв, и помочь ему было уже невозможно. Судя по всему, они вовсе не стремились оправдать Лермонтова в этой надуманной истории дуэли. Их всё устраивало, и время это подтвердило. Молчание – ложь! Получается, каждый защищал себя, поэтому и возникли нестыковки в их воспоминаниях, и даже в материалах судного дела, где они давали показания. Ложь пронизывает эту историю, которую с давних пор и по сей день называют дуэлью.


Не кажется ли, что роль Глебова в этой истории чрезмерна? Нельзя с уверенностью утверждать, что Глебов был инициатором этой «дуэльной истории», но именно он её завершил, первым явившись к коменданту Ильяшенкову с ложным заявлением о состоявшемся поединке.

  Добавим к этому ещё один факт. В черновиках, не вошедших в дело, сохранился вопрос Гражданского суда о пистолетах. На него Мартынов ответил: «Накануне дуэли Глебов сказал, что пистолеты будут, но кому они принадлежали, не знаю»7. Далее выяснилось, что пистолеты Столыпина, из которых якобы стрелялись дуэлянты, были изъяты по ошибке. Следствие официально признало этот факт, и уже осенью, через два месяца после произошедшего, их вернули Глебову. И вот опять – вездесущий Глебов оказывается в центре внимания.


Логика молчания и альтернативы. Вывод.

Возвращаясь к условиям дуэли и нарушению счета "раз, два, три", возникает центральный вопрос нашего исследования: если секунданты решили хранить молчание, почему бы им не договориться и не озвучить "правдивую" версию – что Мартынов выстрелил между счетом "два" и "три"? Это соответствовало бы их предварительной договоренности. В таком случае не было бы нарушения правил. Это было бы гораздо проще, чем выдумывать ложь, противоречить друг другу и нести тяжкое бремя тайны всю жизнь. Как говорится: зачем сложно, если можно просто?


Так была ли дуэль?

В свете многочисленных противоречий, нестыковок и, возможно, преднамеренных искажений фактов, возникает ключевой вопрос: была ли дуэль, о которой идёт речь, подлинным поединком в общепринятом смысле, или же это было тщательно спланированное событие, замаскированное под формальные правила? Молчание секундантов и их последующие показания, полные уклончивости и противоречий, наводят на мысль, что они могли быть не просто свидетелями, а активными участниками трагедии, чьи действия или бездействие привели к роковому исходу. Обратимся к Фемиде, богине правосудия, в руках которой весы и повязка. Весы — древний символ меры и справедливости. На весах правосудия взвешиваются добро и зло, поступки, совершённые смертными при жизни. Посмертная судьба людей зависела от того, какая чаша перевесит.
 
Для пересмотра судебных дел и выявления процессуальных нарушений необходимо новое расследование – таков установленный юридический порядок.
Поэтому крайне важно продолжать изучение деталей происшествия (не побоюсь назвать его убийством), поиск новых свидетельств и анализ имеющихся материалов. Истина, как известно, часто кроется в деталях, и только внимательное и критическое отношение к каждому факту поможет нам приблизиться к пониманию того, что на самом деле произошло в тот роковой день на склоне горы Машук.


Жизнь Лермонтова была короткой, но полной загадок, и многие из них можно разгадать. Была бы воля, желание и поддержка государства. Ведь Лермонтов – наш национальный герой, и недостаточно просто изучать его творчество, хотя это, безусловно, важно. Необходимо также стремиться понять его жизненные мотивы и жажду творчества.


Примечания:

1 «Лермонтов возвращался к себе на квартиру по прилегавшим к этим усадьбам улицам, но иногда проходил и по затерявшимся теперь внутриусадебным тропинкам» (О.В. Миллер. По лермонтовским местам. Пятигорск. —М.: Профиздат, 1989)
2 М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. — М.: Худож. лит., 1989. — С. 449—451.
3 Г. И. Абсава. «Не кончив песни лебединой. Четыре года из жизни поручика Лермонтова». — М.: Планета, 2015. — С. 431.
4 Институтом русской истории дневники Корфа изданы двумя книгами «Дневники 1838 и 1839гг» (2010) и «Дневник. Год 1843-й» (2004). Интересующий нас 1841 год НЕ вошел в эти издания, хранится в ГАРФ (ф. 728)
5 «Нива», 1885, №27. С. 16
6 В. Н. Буробин «Дуэль Лермонтова. Подлинные материалы уголовного дела». — М.: Белый город, 2012.
7 Там же.


Литература:

1. П. К. Мартьянов, «Последние дни жизни М. Ю. Лермонтова», 1892.
2. Е. Н. Рябов, Д. А. Алексеев (составители), «Дуэль Лермонтова с Мартыновым» Три судных дела 1841 г., 2006.
3. О. В. Миллер, «По Лермонтовским местам. Пятигорск», 1989.
4. Г. И. Абсава, «Часть сиротства России…К вопросу об убийстве М. Ю. Лермонтова», 2015.
5. В.Н. Бурболин, «Дуэль Лермонтова. Подлинные материалы уголовного дела», 2012.
6. С.И. Недумов, «Лермонтовский Пятигорск», 1974.
7. А. В. Карпенко, В.И. Прищеп, «Оправдание Лермонтову», 2014.
8. Ю. Н. Беличенко «Лета Лермонтова», 2001.
9. Вадим Хачиков. Тайна гибели Лермонтова. Все версии, 2014.