Track 9 Пассажир

                Track 9 : "Пассажир"

                "I am the passenger and I ride and I ride and I ride...               
                (Iggy Pop)

            История, что готов поведать, проста и немногосложна, как, и большая часть прожитой жизни, да, к слову сказать, как и имя героини моей. Право дело, стоит только, в едином кратком выдохе, не напрягая связок произнести "Нина Михайловна" и, тут же она вся прорисуется, и кажется, никаких дальнейших описаний не потребуется. Но впрочем, вот пара-тройка фоновых штрихов. Картинка будет такая: Зима, люто вымороженный троллейбус, белёсое, в разводах толстенного инея, окошко, возле которого, зеленоглазая, совершенно русского типа красавица, с головой покрытой объёмным пуховым платком. Взор она притянула мгновенно, да так, что не сразу заметил её спутника, детину вполне брутального вида. Пронаблюдав за ними, я поразился тому, что за всю дорогу они не проронили ни слова, не пыхнули и единой струйкой пара, и даже, по-моему, ни разу не переглянулись. Без сомнения, они были знакомы, слишком уж вплотную стояли в этом полупустом, по случаю воскресенья, троллейбусе. Недолгое время спустя, подъезжая к моей остановке, они продвинулись к выходу и сошли как раз вместе со мной. Какое-то время нам было по пути и, вышагивая к дому, чуть поодаль от них, следил за безмолвной процессией этих двоих. Шли они рядом, но вполне отстраненно, на манер, опостылевших супругов или разругавшихся любовников. Ни то ни другое, как открылось потом, не было верно. Любовная их связь, возможно, состоялась бы время спустя, но случилось так, что тут-то я и преуспел. Когда же потом спросил про тогдашнего сурового спутника, Нина, как бы оправдываясь, сказала: "Да, это парень с работы". Мы в кино всего разок-то и сходили. Пригласил меня."

            "Понравилось кино?"- поинтересовался я.

            "Да. Такой страшный фильм, американский про ураган. Всё сметает там", - припомнила она.

            "Как назывался?"

            "Ой, я чегой-то забыла как", - виновато хмыкнула Нина.   

            И вот, поскольку я сам совсем не всё помню, то с охотой скопирую тот самый виноватый "Ой!" её. Ну, к примеру, совершенно не помню о чём завёл разговор, когда вслед за той троллейбусной встречей, случай нас свёл повторно. Однако, прекрасно помню, что когда мы, в известном смысле, коротко сдружились, Нина, будучи взрослой женщиной, избегала жеманностей, и обнаруживала мудрое, вполне природное понимание естественности развития отношений без муторных реверансов, востребованных бы, полагаю, девицей юной. Странным образом, это её понимание совмещалось с какой-то, вполне девичьей стыдливостью. Так, нисколько не противясь иным совершенно откровенным моим выпадам, она в смущении отводила глаза. И в этом не было малейшего проявления позы.

             Между тем, своеобычное транспортное средство, под названием жизнь, устремило нас вперед, к первой остановке, начальному свиданию нашему, состоявшемуся у неё дома. Располагали мы, по крайней мере парой часов, пока её дочка пребывала в школе. Эта вполне приемлемая квота не подразумевала суеты, но и не позволяла растягивать процедуру, не вместившую в себя в итоге, даже ритуального чаепития.               

            В памяти осела забавная реплика Нины Михайловны, что одновременно выразила удивление и довольство по поводу, только что состоявшегося, живого и обстоятельного перфоманса моего. Под конец последнего она проговорила: "Ну, ты даёшь!" Но скажу, как на духу, ничего такого феерического я не изобразил тогда. Реплика же, по сути дела, выказала её долговременную, смиренную привычность к актам порядка несколько более скучного. Нинин бывший муж беспрестанно квасил, но развестись она долго не решалась, поскольку был он покладист и беззлобен. Точку поставил один, где-то даже комичный инцидент, после которого терпежу уже более не стало.

            Возле дома их, как это издревле ведется в пространстве нашего локального обитания, устроили очередное перекладывание труб и выкопали котлован глубиной метров, не менее трёх. Сверху проложили узкую дощечку для прохода, а повсюду вокруг на огромное расстояние разбросали ошмётки непролазной глины, превратив окружности в то, что Iggy, было дело, нарёк "the city's ripped backside". Пробираясь по ненадёжной жёрдочке, и трезвому б труда не составило угодить в сердцевину вязкого инфернума, а уж пьяному-то и подавно. Вот Нинин супруг не преминул это и сделать. Пролившийся незадолго до этого дождь превратил котлован в безвылазный зиндан. В осенней тьме вновь и вновь цепляясь за непреступные склизкие стены он всякий раз срывался вниз, и по прошествии короткого времени, приобрёл наружность некоего доисторического гуманоида, на зовы которого прохожим было просто боязно приближаться. Позвонить он не мог, мобильными телефонами по ту пору не пользовались. Прокувыркался он таким образом весь вечер и всю ночь. И только поутру, проходивший мимо, сердобольный трудяга, отбывавший на раннюю работу помог ему выбраться. Где-то в пять утра продрогшее неандерталоподобие позвонило в дверь. Нина вспоминает, что узрев то явление, едва не упала в обморок.

            Ну, в общем, некоторое время далее мы с Ниной Михайловной продвигались по общему жизненному маршруту. Будничное отправление трудовой повинности в советском учреждении исполняло меня унынием. Один из друзей сообщал, как жизнь вдруг возрадовала его, стоило ему найти, в переносном и буквальном смысле, тёплое место оператора котельной, где в процессе исполнения неторопливых обязанностей, предавался изучению древнекитайской философии. "Пустота ни есть пустота, ибо пустота есть пустота", - донёс он, было дело, до меня частицу китайской мудрости и принялся разъяснять её глубинный смысл. Именно тогда я увидел сколь многим вынужденно обделяю себя, за деньги немногим большие, чем доход моего друга истопника, и вмиг ощутил бескрайнюю такую тоску, - вполне, уж даже, экзистенциального типа. Другой из моих друзей уехал в Тверскую глушь, где устроился сельским почтальоном, не простым, но конным. Его рассказ о том, как его, порою, сбившегося с пути, и не самого трезвого, разумная-преразумная лошадка всякий раз доставляет до двери дома, рисовал мне тогдашнему радужную картинку вполне достижимой пасторальной идиллии. Мыслями этими как-то поделился с Ниной и, тут обнаружилось, что это её впечатлило. По ходу открылось, что в городе Волоколамске, из окрестностей которого она родом, заканчивала она по молодости училище, где обучают секретам пчеловодства и имеет даже законный аттестат. 

            "А что поехали, у меня там родня, заведём там пасеку. Я это дело не забыла. На хлеб всегда будет у нас.",- выдала она как-то сходу воспламенившись. Ну что, казалось бы, ещё надо мне? Скажи "Да" и вот она, верная перемена участи и более никаких каждодневных конторских рыл, и этого стукаческого вида мерзавца из первого одела, вечно косящегося на меня, и ни этих юрких партийно-комсомольских активистов с деланным пиететом призывающих отчислять часть зарплаты в фиктивный Фонд Мира, дабы пособить нашему дорогому генсеку не допустить мирового пожара, коего, понятное дело, жаждут забугорные прихвостни капитализма. Только скажи "Да" и мрак рассеется.

             Рассеется? Правда? Ну, конечно, запасусь кучей книг, захвачу с собою магнитофон и всю груду кассет и, возможно, проживу без каких-либо уже музыкальных новинок. Свобода стоит того. Свобода?  Но ведь это значит Нина Михайловна каждый божий день, и так до скончания времён. Каждый день сплошная Нина Михайловна, с которой-то и поговорить будет лишь о пчёлах, а далее, если, не приведи Господи, всё так пойдёт, о козах да о цыплятах. Нет, она, конечно, заботливая, тёплая женщина, но я ж её невинную скоро возненавижу.

            И таким образом, утвердительный ответ мой на Нинино предложение завис в воздухах да и далее, сам собой, рассосался. И как-то потом меня отвлекло от Нины Михайловны и покатило до следующей остановки, и далее ко следующей, выйдя на которой я оказался мужем, какой-то другой случайной пассажирки и в придачу отцом очаровательного маленького существа, ради которого, как тогда понял, был готов претерпеть многое из обширного комплекта всяческих нетерпимостей.

            Изжив же, по прошествии некоторого времени, брак с упомянутой случайной особой, я привычно двинулся в направлении следующего пункта маршрута, и в процесс движения вновь ощутил прилив подзабытой экзистенциальной тоски. В один из дней я набрал номер Нины Михайловны. И в этом было что-то совершенно чудесное услышать её негромкое, согревающее на расстоянии, телефоношуршание.

            Тогда, только что вышел альбом Леонарда Коэна, где эта дивная "Waiting for the Miracle". Под музыку Коэна мы и справляли наше краткое воссоединение. А потом, сидели и пили красное грузинское, и вновь заиграла "Miracle to come" и Нинины глаза вдруг заблестели, заблестели и она сказала: "Давай потанцуем". И мы встали, и, обнявшись, последовали мягкому ритму наилучшей в мире мелодии для медленного танца. 

            "Столько времени не встречались, казалось, отвыкла уже. И только ты коснулся руки, всё в миг вернулось, как будто никакого перерыва не было", - скажет Нина потом, готовясь к уходу. И немного помедлив, взглянет, на лежащих на кушетке, плюшевую собачку с кошечкой. Их, прикрыв небольшим одеяльцем, оставила дочка, которую забирал по выходным.

             " Посмотри, - скажет она, - это мы с тобой."

             Я взглянул на плюшевых зверьков и спросил: "Ты слева иль справа?"

            "Конечно слева. Ведь это моя сторона. Да и шёрстка у котёнка, видишь, слегка потёрта? Сразу поймёшь, кто постарше.", - хмыкнула она без веселья в голосе.

            Ну, а далее бултыхаясь в потоке никчёмных событий, я упустил Н. М. из вида. На год, на два, на три? В один из дней по дороге к метро встречаю торопливо бегущую Нину Михайловну с красными заплаканными глазами и страданием на лице.   
                "Нина, здравствуй. Что такое?",- спрашиваю.

            "Ничего, ничего. Опаздываю. Потом. Позвони, если хочешь. Я всю ночь буду на работе.",- ответила она скороговоркой и спешно продиктовала телефон.

            Ночью я позвонил. Нина никак не могла понять откуда у меня её рабочий телефон. Потом поведала, что у неё проблемы с дочкой, которая вышла замуж, родила двоих. И вот теперь все они, плюс дочкин муж и плюс его немецкая овчарка, трутся друг о друга всё в той же малогабаритной, двухкомнатной хрущёвке. "Просто не знаю, что делать!",- всхлипывала Нина. 

            Далее целое десятилетие мы не пересекались.

            Однажды встретив на улице Таню, Нинину дочь, унаследовавшую всю рельефность форм родительницы, при росте гораздо меньшем, спросил про Н.М.

            "Мама уехала на родину к родне нашей в Волоколамский район, сошлась с местным мужчиной, живёт у него в доме теперь.",- просветила Татьяна.   

            Прошлым ноябрём, выдавшимся, если помните, удивительно тёплым, иду по дороге домой. Вечер поздний и небо необыкновенной звёздной красоты, совершенно непривычной для нашего, окутанного смогом, поселения. Взглянул вверх и с иронией отметил, что редкое сияние звёзд нисколько не исполнило меня романтизмом. Тут кто-то окликнул меня. И в этой окликнувшей меня по имени женщине, почти старушке, едва узнал Нину Михайловну. "Позволь я пройдусь с тобой", - сказала она вплотную приблизившись и вполне по-свойски взяла меня под руку. "Внуков приехала проведать. Их у меня уже трое." ,- обильно дохнув алкоголем, добавила она.

             Мы немного прошлись вдвоём, полюбовались небом, коротко поговори ни о чём. "Ты знаешь, - сказала Нина, - я редко теперь, но всё-таки иногда прохожу возле твоих окон",- и указала на верх моей девятиэтажки. "И знаешь, смотрю на твои окна и думаю, что в моей жизни это было лучшее время".

            Не ожидая ничего такого услышать, весь я как-то скомкался. Я почему-то совершенно был уверен, раз уж мы давным-давно в разных пассажиропотоках, то всё прочно позабылось и все картинки, когда-то мелькнувшие перед общим взором, давно истлели. И тут я с деланным энтузиазмом принялся нести какую-то бессмысленную, ободряющую чушь. Но, по счастью, скоро выдохся и затих. Далее мы следовали молча.

            "Спасибо, что прошёлся со мной", - сказала моя древняя любовница на прощанье. Я чмокнул её в уголок рта и направился к двери подъезда. Да... Как это там у Игги:"I see the stars come out of the sky. You know it looks so good tonight". И, действительно, небо, отчаянно звездилось.  "La, la, la, la, - la, la, la, la..."