Track 7 Девушка из Миссури

"There's pigeons down in Market Square, she's standing in her underwear..."               
                (Tom Petty)

Огнедышащее солнце назойливо липнет к векам. Закрытым. Проникает уже прямо вглубь. Шпарит бесцеремонно. Кажется, нет смысла прикрываться и ладонями даже. Пробьёт насквозь. Спастись не выйдет. Какой уж тут сон. Открываю глаза.
В комнате светло и жарко. Верно, уже далеко за полдень. Следовало бы поспать ещё, отлежаться после бурной ночи. Заснуть, кажется, не удастся. Mea culpa: окно не зашторено с вечера. Свет захлестывает всё пространство вокруг. В голове муть. Остаточная. Благо, без тяжести внутри. Да и боли никакой. Похоже, пили что-то отменное. Надо бы припомнить что именно, дабы при случае использовать опыт. Чем же мы себя потчевали?  И цепенею тут, потому что не могу определить, кого следует понимать под "мы". Память не выдаёт ни единого знакомого лица и даже незнакомого.  Иронии хватило хмыкнуть.

     Усмехнувшись, решаюсь совершить звонок. Наберу сейчас какой-нибудь номер из привычных и тумана поубудет. Нет, но как вот так напрямую спросить: "Не с тобой ли мы вчера квасили?" Слишком это по-идиотски.  Начать разговор и пуститься выпытывать исподволь? Нет, это уже совсем противно, да и не по дружески это. Напрягаю извилины и вот, недолгое время спустя в мозгу, кажется, что-то дёргается и выдаёт нечто похожее на зацепку, достаточно хлипкую, впрочем, представленную в виде известного мотивчика, обрывка знакомой мелодии. И вот, внутри зазвучали слова:"All I wanna do is have some fun. I have a feeling that I'm not the only one". Судя по всему, эту "All I wanna do" вчера-то и крутили. Или может не совсем вчера? Совсем не вчера? Когда? И, главное, где? Нет, безусловно, не здесь у меня. Я обвожу глазами комнату и осознаю, что с момента пятничной уборки беспорядка не прибавилось. Да и не стал бы ставить эту "All I wanna do", уж больно навязла. Где же всё происходило?
Шутка в том, что подобных провалов доселе не примечалось. Ну, да ладно, пусть. Ну, поздравлю себе с почином. "Динь-динь!" Приветствую тебя сигнал начальный! Шутки, конечно, шутками но с этим надо что-то делать! Де-е-ла-ать!"- эхом отдаётся в ушах. Ну, ничего, ничего, как говорится, с понедельника возьмусь. Да, да именно с понедельника. Понедельник завтра, и чтобы собраться с силами, ещё целый день в запасе. Но, право дело, приятно строить наполеоновские планы не встав с постели и даже не продрав, как следует, глаз! Но не успел я таки совершить первый утренний подвиг, заставить себя оторваться от ложа, как взору отрывается неожиданное, и даже невероятное, явление. В дверном проёме материализуется совершенно незнакомая, полуголая девица. Всё её облачение - комплект полупрозрачного нательного белья, такого коричневато-телесного цвета. Мои глаза готовы вылезти из орбит, губы выгибаются перекошенной буквой "О", язык, понятное дело, немеет. 
Проходит пара секунд, в течении которых пытаюсь включить голосовые связки. Безуспешно. Спустя пару других секунд, связки включаются, однако, кроме неясного мычания произвести ничего не могут. Девица направляется ко мне.  Пытаюсь сформулировать вопрос. Нужной реплики произвести не в силах, постигая, что сцена, явно, не из моего спектакля.
Спектакль, меж тем, продолжался. Девица подходит вплотную и с уверенной улыбкою произносит: "Hello! I'm Ann Drake. I'm from Missouri". Это её "Мизуэри" прозвучало с такой элегантной лёгкостью, что сразу стало ясно, что данное явление характера не местного. Нетрезвое моё сознание, напрягшись, готово, кажется, выдать, что-то типа: "How come....?", но неясная, хрупкая мысль в единый миг устремляется по нескольким разнонаправленным маршрутам. Из роли немого я и не выхожу. Смотрю на лицо визитёрши, пытаюсь соотнести с ним моменты былых обстоятельств, точек пространства, чего-то иного сопутствующего. Попытка тщетна. Но тут по ходу, ни с того ни с сего, вспоминаю, как недавно слушал последний альбом Sheryl Crow, и что, не смотря на всю попсовость, он не произвёл впечатления пустышки. В этот миг ментальное завихрение выбрасывает, как мне кажется, спасительную соломку. Тут же её теряю, но ощущение, что таковая имелась предстаёт в виде несуразного сопоставления американской исполнительницы и нынешней визитёрши. Нет, внешне ничего похожего. Да и Sheryl Crow, определённо, не моего типа, но...  но, на сколько помнится, она как раз из штата Миссури. Какая-то странная логическая связь! Суть её на этот момент даже не пытаюсь понять, оценивая ограниченную способность собственного инструментария. Между тем незваная гостья присаживается на край кровати. Смотрит на меня с молчаливой улыбкой. В улыбке её какая-то неявная ассиметрия. Я, кажется, улыбаюсь похожей кривоватой улыбкой. Между нами молчание. Длится оно целую, долгую минуту. Наконец обретаю голос и задаю вопрос о том, как же она оказалась здесь. Вопрос звучит по-русски, потому, наверное, что остаточная нетрезвость востребовала упрощения задачи, но может быть и потому что необъяснимым образом уловил некие тайные течения в происходящем. Второе, кажется, вернее, поскольку ответ, мне данный, прозвучал по-русски, и, кажется, совсем без акцента. 
"Ты же сам подцепил меня!"- с удивлением в голосе заявляет гостья.
"Подцепил....? Где?" - вопрошаю я.
"Да, на Казанском вокзале!" - отвечает она. И на сей раз, уже точно, безо всякого акцента.
" Что, вчера ночью?", - спрашиваю я.
" Да, нет, сегодня с утра. Мы ж только пришли. Я, вот, лишь успела душ принять. Ха." , - говорит она, слегка взбивая рукой чуть влажные волосы, тона её кружевного исподнего.
"Казанский вокзал.",  машинально повторяю я и чувствую как эти слова повторяет внутреннее эхо и тут же ими формируется спираль, захватывающая в своём ускорении пространство обеих полушарий моих.
"Ну, ты чего?",- улыбается визитёрша. "Казанский. Да. Какой же ещё? Там я работаю. Там ты и снял меня. С утра пораньше."
Голос её бесцветно ровный. Она садится на край постели. Застывшая улыбка, спина напряжённо прямая, руки на коленях, чуть развёрнутых в мою сторону. Ей чуть за тридцать. Ничто в её облике не выдаёт принадлежности к древнейшей профессии. Мягкие черты, высокий лоб, большие зеленоватые, слегка раскосые глаза. По сути, именно того типа, что всегда примечу в толпе.  Из-за недоверия к реальности происходящего, из-за боязни ли рассеять мираж, осторожно касаюсь её. Она податлива и пластична. Мой символический выход из статики воспринят ею, как стимул к дальнейшему манёвру. Оный и состоится мигом спустя. Тогда-то кружевной комплект переместится вовне, чтобы материализоваться где-то в стороне в виде рыхлого комочка телесного цвета, - или лучше: цвета зачаточного пляжного загара. И да, глазам откроется сходство влажных завитков на её плече с теми, на треугольнике внизу. Это будет непродолжительное мерцающее видение, вслед за которым разразится полное затмение именно тогда, когда тепло её губ вместит необъятную вселенную с единственным элементом в ней - частью меня.
Время спустя, обретя толику трезвомыслия, попытался уяснить для себя причину отчего никогда прежде не имел дела с коллегами по цеху этой моей Ann Drake. Вырисовывалось лишь примитивное нежелание расплачиваться монетой за то, что предоставлялось даром до сих самых пор. Наверное в другой миг жизни узрел бы ещё что-нибудь другое, дополнительное. Но сейчас, когда разница между дилетантизмом и профессиональным мастерством явила себя, все о чём думалось, было лишь сожаление об упущенном прежде. 
 
У зеркала в коридоре вместо одной затребованной купюры я выложил две. И только тогда, когда она ушла, заметил, что к одной из купюр она не притронулась. Это немного озадачило, потому как был наслышан об этическом кодексе работниц её сферы. Тем не менее, нестыковка эта не слишком долго меня занимала. Подходило время выполнения обязанностей повседневной жизни.
Сажусь в машину, еду по неотложным, постыдно мелким делам житейским своим. День чудесный, солнечный, красочный, весь совершенно глянцевый как из проспекта бюро путешествий. Снаружи свежо необыкновенно, всё дышит весной, совсем не согласуясь с тем, что в природе уже разгар лета. Отключаю кондиционер и опускаю окно с единственной целью заманить частицу внешнего великолепия. Дорога пуста в обеих направлениях. Не спеша перемещаюсь в пространстве. Вокруг безлюдно. Понятное дело, погожий воскресный день, народонаселение загородом в своём полном комплекте. Двигаюсь дальше, проезжаю огромный изумрудно зелёный газон, местами залитый охрой, струящейся с неба. Кто-то, видать, от полноты чувств выставил на середину газона огромный красочный букет ирисов и гвоздик, разместив его в объёмной стеклянной бадье с водой. Любуйся! Живи! Ну просто: живи - не хочу! Какое же изобилие благодати в незначительнейшем фрагменте жизни! Всего так много, что мне тут же потребовалось несколько поумерить это. Всегда же у демона уныния наготове отрава. Ну, как без неё! Краски чуть поблёкли, когда подумалось о том, что вселенская гармония куплена такой примитивной малостью, как денежная купюра. И вот уж трусливое подозрение объявило себя - мыслью о том, что полнота радости - предвестие тоски, и о том, как бы не пришлось за веселье расплачиваться грядущим недугом, - недугом во имя и во славу римской богини любви. Последнюю мысль отгонял от себя надеждой на то, что давешнее блаженство было доставлено способом наименее опасным. И здесь же вопреки демоническим козням во всю свою мощь вновь прорывается весь такой бодрый мотив, своего рода гимн даже, - гимн явленному мне торжеству профессионализма. Да-да!

Вот день почти иссяк. Устал? Похоже. Нет, здесь не физическое утомление, но вечернее затишье просто. Тот самый момент Моррисоном воспетый как "When the music's over" Ни тебе ободряющих, ни даже траурных аккордов. Напитав себя едой, без сопротивления отдаюсь во власть мигающего экрана. Показывают какой-то фильм с Николь Кидман. К началу не поспел. Смиренно слежу за мельканием лиц, чередой телодвижений.  Пытаюсь вникнуть в сюжет. Ничего не понимаю. Но всё сижу и не отдаляюсь. Хлопаю глазами. Продолжаю сидеть. Крупным планом демонстрируют лицо Николь Кидман. Какая-то неуклюжая работа оператора: часть лба актрисы неуместным образом срезана. И вот тут-то, смотря прямо в объектив, то есть на меня в упор, Кидман произносит: "Hello. I'm Ann Drake. I'm from Missouri." Меня пробивает холодный пот. Разумею, что в исправной реальности такого не бывает. События дня не могли проникнуть в пространство за экраном. Уж, по крайней мере не столь оперативно. Как и догадывался, с сегодняшним днем что-то неладное. И тут начинаю понимать, что не с днём, но именно со мной что-то неладное. Страх безумия пробрал насквозь. Всем телом я содрогаюсь, делаю резкий вдох и в ужасе просыпаюсь.
Сон не выветрился из сознания и по прошествии следующего дня. И даже недели. Не растворился он в событийном мельтешении и по сию пору. Как видите. Пытаюсь понять откуда ко мне пришло это имя Ann Drake. Ничего такого припомнить не могу. Шутка в том, что чем чаще вспоминается сон, тем прочнее создаётся иллюзия реальности события.
  И вот сейчас, стоило только рассказать эту свою историю, уже почти уверен теперь, что всё происходило в действительности. И есть ещё одна догадка по поводу засевшего в мозгу имени. Имеется что-то провидческое в том, как это имя вклинилось в сознание. Бесспорно, что-то провидческое. Уж даже знаю как так.
И всё же, касательно отмеченного провидения: Хотите, узнать как будут звать мою врачиху. Какую такую? Ну ту, что приветит меня в заведении известного рода. Так вот, имя её будет Анна.
Отчество же, кажется, не столь важно...Ну, скажем отчество её будет - Петровна. Ну, а фамилия, конечно, Селезнёва. Это будет Анна Петровна Селезнева. Из Миссури? Ну, да, скорей всего именно оттуда. Да нет! Конечно же, тут никаких сомнений! Именно из Миссури.
С просьбой о состоянии больного вы прекрасно уже знаете к кому обращаться. Ведь так? Ха-ха-ха! Шучу, ребята!