Track 8 Белка или Сумасшедшая любовь 2

То чем был подъезд ближнего соседнего дома для рядового советского подростка не многим удастся понять сегодня. Подъезды не запирались, не имели кодовых замков и всегда были приветливым местом для встреч или просто отогрева в промозглый ноябрьский день. Подъезд это всегдашняя возможность зарядить себя дешёвой бормотухой для весёлого продолжения вечера, ну скажем ядовито-бордовым 20ти градусным Солнцедаром и, привычно, закусить курятиной, как это порой именовалось, то есть выкурить болгарскую Стюардессу или же, на худой конец, болгарскую же, скажем, Шипку.
    И если заднее сидение машины, по свидетельству заграничных современников, было привычным местом, где тамошний американский тинэйджер прощался с целомудрием, то для советского городского подростка таковым местом был всё тот же подъезд. Расхожее оскорбление тех лет "шлюха подъездная" ныне, кажется, вышло из употребления, и сейчас, похоже, воспринимается, как своеобразный памятник ушедшей эпохи. В некотором смысле - памятник, вполне, обличительный. Ну, что касается подъездного Солнцедара, то таковой, вынужден признать, является-таки фактом моей биографии.
     К подъездному же сексу у меня, насколько помнится, всегда было достаточно настороженное отношение. И совсем не от того, что издревле испытывал глубокое отвращение к распутству. Скажу честно не очень-то я его и испытывал. Всё дело в том, что один из приятелей моих того времени поведал жутковатую историю с ним приключившуюся. Ну, и поскольку это касается того, о чем хочу рассказать, придётся его историю воспроизвести.
Так вот, у моего тогдашнего приятеля по имени Коля была подружка. Кажется Аней её звали.  Поздней весной, когда они познакомились, и последовавшим за весной летом, особых проблем с местом для уединения у них не было. В ближайшем к его дому парке были густые заросли полыни. Именно там в зарослях ароматной полыни они и облюбовали место, где предавались утехам. По прошествии лета потребность во встречах не отпала. Коля и Аня, казалось, только вошли во вкус, но тут-то и подступили холода. Вот тогда-то и настала для них пора подъездных встреч. Рядом с метро, где Коля встречал прибывавшую на свидание Аню стояла одноподъездная одиннадцатиэтажка. Её-то они и присмотрели. Подъезд того дома, делился на две части. В одной части - лифт, квартирные двери и церберистая консьержка, а в другой лишь одни лестничные марши, идущие с первого до последнего этажа. И там на одиннадцатом этаже, рядом с вечно закрытым люком чердака и было их новое укромное место до которого они, как мне было поведано, добирались единым махом, всегда бессловесно и сосредоточенно, всё более распаляясь по мере приближения к пункту назначения. Я полагал, что это не очень удобно предаваться срасти стоя, но Коля возражал, говоря, что очень даже удобно и пояснял, что когда партнёрша ступенькой выше, а ты ступенькой ниже всё устраивается наилучшим образом. В общем, всё у них проходило гладко. Некоторый диссонанс, правда, вносили проявившиеся сетования Ани. Ей порою казалось, что весь огромный мир скукожился в тесное предчердачное пространство, за пределом которого для них двоих абсолютно ничего не оставалось. Картины грядущего лета и приволья посередь душистой полыни, набрасываемые Колей, впечатляли всё реже. Однако, не внезапная пресыщенность однообразием поставила точку в отношениях, но, как раз наоборот - штрих новизны нежданно привнесенный реальностью. 

В один из дней традиционных свиданий, когда всё, казалось, проходило по устоявшемуся плану: встреча у метро, издревле привеченная одиннадцатиэтажка, бессловесное восхождение по долгой лестнице, заветное предчердачье, пара ступенек - одна чуть выше, другая чуть ниже, - рутинное начало, рутинное продолжение. Но вот, когда рутинное окончание было уже, вроде бы, близко, с грохотом отворяется чердачный люк и оттуда вываливается тройка работяг с оснасткой в руках, о чём-то громко спорящих. Любовная пара резко встрепенулась. Коля, одёрнув пальтецо подруги, и весь во смущении скомкавшись, хотел было отпрянуть, но не тут-то было. Случилось так, что у Ани в миг, когда над головою прогремел люк, сомкнулось внутри и далее, что называется ни туда и ни сюда. Ну, да и смех и грех. Хотя, по сути дела, было совсем не до смеха. Рабочие, сами ошарашенные неожиданной сценой, как-то сразу умолкли. И далее лицезря смятение, вызванное их внезапным появлением, выказали отменную деликатность. Они мирно прошли по лестнице вниз не гигикнув и даже не фыркнув. Нашим же героям пришлось простоять, пристегнутыми друг к другу, ещё несколько утомительных часов. Наконец, Анин организм решился разомкнуть капкан. И вместе с этим навсегда разомкнулась и их любовная связь. Коля рассказывал, что тогда в подъезде он уже было свыкся с чудовищной мыслью, что серьёзного увечья ему не избежать. Кошмар пережитого едва не склонил его к дальнейшему целибату. Как произошедшее подействовало на Аню нам не известно. На звонки она отвечать перестала.

Ну, вот таким вот образом я и узнал об опасностях, что порою таят невинного вида муниципальные строения.
И было мне тогда двадцать лет. Вдобавок к учёбе в институте я обременил себя работой в должности курьера. Курьерил я три дня в неделю после обеда в одной никчёмной организации в районе метро Аэропорт. Там имелась одна захудалая забегаловка, что-то типа кафетерия, куда захаживал в промежутке между должностными пробежками выпить кофе, съесть калорийную булку. Забегаловка стала местом вполне привычным и трижды в неделю я неуклонно объявлялся там. Однако, в момент её посещения у меня стала возникать проблема немало досаждавшая мне. Стоило мне притулиться у столика и приступить к подкреплению, как в дверях объявлялась местная сумасшедшая, что только завидев меня, принималась зычным голосом своим орать на всю ивановскую: "А-а муженёк! Муженёк мой явился! Здравствуй, муженёк. Давненько не виделись!" Все в кафетерии вмиг оборачивались и начинали с интересом смотреть на меня. Мне было жутко не по себе. Мгновенно я краснел и аж пот пробивал от смущения.  Полагаю, что мои непривычно длинные, по ту пору волосы, да ещё светлые и вьющиеся бросались местной сумасшедшей в глаза, побуждая к воплям. Порою кто-то из персонала пытался унять её, говоря: "Ну, что ты кричишь, Белла, так всех посетителей у нас разгонишь!" Таким образом узнал, что её зовут Белла. Правда, информация эта была совсем не к чему, поскольку вступать в беседу с ней не имел никакого желания. Как бы то ни было, громогласные приветствия Беллы продолжались с упорной регулярностью. Несмотря на раздражение создаваемую этим навязчивым вниманием, пойти на поводу, лишив себя, уже было полюбившегося места я не желал, тем более что приветствия умалишённой досаждали мне, порой, и вне пределов забегаловки. Бывало идёшь по улице и вся она вдруг оглашается вездесущим, неуёмным возгласом: "А-а! Муженёк! Привет муженёк! Куда путь держишь?" Против собственной воли я оборачивался, встречал развесёлую улыбку в толпе, и все вокруг, казалось, начинали подхихикивать. И слышу пояснение, даваемое всем встречным и поперечным: "Да это мой муженёк! А вы, что не знали?" Подойти и что-то ответить ей, я и не помышлял, полагая, что это только усугубит ситуацию. Но, вообще-то, причина была скорее иррациональная: всякий раз внутри возникала странная помесь из брезгливости и страха. За всё время этих досадных домогательств я не перекинулся с Беллой ни единым словом. Однажды она застигла меня на пороге захудалой конторки, в которой трудился. Услышав её традиционное приветствие, я, как ошпаренный пронырнул внутрь, страшно испугавшись того, что работодатели смогут подумать обо мне.

В другой день стою я, мирно допиваю стакан своего суррогатного кофе, как вновь пронзает меня неизменная реплика про муженька. И весь покрываясь краской и испариной, я отставляю стакан и двигаюсь к выходу под любопытные взоры всех и каждого. По выходе на улицу, умалишённая догоняет меня и выдаёт: "Слышь? Пойдем в магазин, возьмешь бутылку портвейна. Ну, и в подъезд. Со мной. Слышь?" Кажется, глаза у меня повылезали из орбит, что было духу, я рванул прочь. И в страшном сне, казалось, не могло привидится омерзительнее того, что было предложено.
Однако, это не было ещё концом. В другой день иду я быстрым шагом к метро. В руках - конверт, вручённый в конторе. И вдруг, вынырнув словно из под земли передо мной возникает фигура безумной Беллы.
 "Слышь?, - говорит она, - преградив путь,- Слышь? Зайдём в подъезд, и после за красным, в магазин. Ты не думай я молодая, мне тридцать лет, смотри как сиськи стоят!"
 И тут она без смущения задирает свой свитер, лифчика под которым не имелось, и из под свитера выпрыгивает пара обнаженных грудей. Для пущего эффекта она передёрнула плечами, предав объекту рекламы некоторый трепет. Всё это было продемонстрировано не только мне, но и всей улице.
"Пойдём, зайдём в подъезд", - проговорила она, указав рукой на дом, через дорогу. Номер с грудями не был продолжителен и народа как-то не привлёк, за исключением одного мужичонки, который с улыбкой и любопытством пронаблюдал сценку и по окончании подмигнул мне. Любопытство его, как мне увиделось, было обращено не столько к ней, сколько ко мне.
Ну, вообще-то, тридцать лет для меня, едва отпраздновавшего двадцатилетие, был возрастом, если не преклонным, то достаточно солидным. Что тридцать, что пятьдесят, казалось, равная возрастная категория. Предложение, конечно же, отверг способом устоявшимся и скорым. Просто рванул прочь.
Я описал приятелю приключившуюся сцену. Его единственной реакцией был вопрос: " А сиськи, действительно, стояли?"
"Стояли" ответил я.
Спустя недолгое время проходя магазин на который, было, указывала моя безумная домогательница, услышал, как со мной поздоровался какой-то мужчина. Я приостановился и не сразу узнал в нём свидетеля того эпизода у метро.
"Ну, чего сходил тогда с белкой, что ль? - спросил он меня с той самой порочной улыбкой, что выказал в день когда впервые явился взору.
"С какой ещё белкой?", - переспросил я, не поняв о чём речь.
"Ну, с Беллой нашей. Мы белкой её зовём все. Их две сеструхи Эллка и Беллка. Я с ними учился в одной школе."
"Нет не сходил.", - сказал я.
"Я в параллельном классе учился с Эллкой, со старшей. Не, она-то нормальная. Профессорские дочки! Эллка-то давно замужем, а эта... Ну, видишь сам.",- продолжил он.
И всегда она такой была?, - поинтересовался я
Да, нет. Я ж тебе говорю, мы с Эллкой учились в девятом, а Беллка в восьмом тогда. Ну, когда это у них произошло. Ну, там... Обе отличницы были.
Что произошло? , - спросил я.
Приходит она, Белка со школы. Сестра позже подошла. В самом конце мая уже было, прям перед каникулами. Они, кажись, все на юга собирались всей семьёй тогда..., - замялся он, как бы подыскивая слова.
Ну, и? ,- подстегнул я его.
Квартиру грохнули подчистую, всё ценное вынесли. Родителей обоих прирезали, чтоб без свидетелей. Говорят пытали. Узнать, где ценное припрятано. Ну Белка приходит со школы первой, ну и бах в обморок. Старшая сестра приходит потом, родители мертвые в луже крови, а её младшая на полу и не поймёшь жива иль нет. Кажется, старшей Эллке, то есть, больше ужаса досталось, но ничего оклемалась она. Замужем сейчас. А Белка с тех пор вот такая, ку-ку.
Ужас!, - проговорил я.
Не, - продолжил мужичёк, - она хоть ёбнутая, но привередливая. Не всякому встречному да поперечному даёт. Я вот и спросил поэтому.
Ужас!. - вновь повторил я, и, словно оглоушённый, двинулся домой.
И, конечно же, совершенно другими глазами я увидел Беллу. Вспомнил, что не взирая на расхристанный вид, она всё-таки аккуратно одета. И этот свитер на ней вполне даже модный, если присмотреться. Профессорская дочь. Нет, не то чтобы, пожалел об упущенном подъездном шансе, но может быть какое-то общение было бы. Может это не то что бы выправило её, но помогло б как-то?, - размышлял я.
По какому-то волшебству, как только я узнал, о том что приключилось с Беллой, она исчезла с моего горизонта. Наверное, в психушку забрали,- порешил я. Оно и к лучшему. Уж если не вылечат, то хоть подлечат. Да, и вообще-то хватит уже позора.

Ну, вот, когда о бедной Белле я уже думать перестал и, что называется, всё в душе затихло, произошло следующее:
Контора, где я курьерил располагалась через дорогу от винного магазина, того самого где я не так давно беседовал с мужичонкой. Вот прохожу я этот самый магазин и слышу сзади знакомое-презнакомое: "Муженё-ок!" Ну, и моё естественное, уже временем выработанное, желание не поворачивать головы. Собрав волю и стараясь не краснеть, я держу шаг вперед и вновь слышу: "Муженёк, я здесь!" И уже не так как это бывало прежде, не супротив собственного желания, а в полном соответствии с ним, я поворачиваюсь и ищу глазами ту, что подала зов. Белла стоит у светофора и машет рукой. И тут вижу, как навстречу ей идёт мужик, сверкает проступающей на затылке лысиной и машет ей в ответ. Машет одной рукой и вытянув другую руку, помахивает бутылью вина словно вымпелом. Он подходит к улыбающейся Белле. Они охватывают друг друга за талию и, не размыкая объятий, двигаются к подъезду близстоящего дома.