Выжженная земля

В Интернете огромное число сообществ специализирующихся на теме СВО. Блогеры и журналисты изо дня в день закрашивают на картах продвижение наших войск, рисуют стрелочки, дают прогнозы. Читатели не отстают от них, и на полном серьезе дают свои советы в тактике и стратегии, а также негодуют что мы «топчемся» у какой-нибудь условной Успеновки, а не высаживаем десант в Одессе. Казалось бы, в компьютерный век можно увидеть поле боя, находясь за тысячу километров от него и проникнуться тем, что там происходит. Увы, ни фото, ни видео не передают тех чувств и эмоций, которые испытываешь находясь там. Мир переполнен изображениями насилия, многими всё воспринимается как компьютерная игра или очередной блокбастер-боевик. Я выключаю телевизор, закрываю глаза и мысленно возвращаюсь в те места, которые также изучал по интернет-схемам, а потом увидел воочию…

***

В тылу спецоперации на Донецкой земле уже вовсю кипит мирная жизнь. Мало кто задумывается что тебя могут убить прямо на остановке, или на рынке, или по дороге на работу в маршрутке, да где угодно. Для жителей ДНР это тяжелая реальность, для остальных будничные сообщения в ленте новостей.

Мы едем на «уазике» по ровному асфальту, мимо придорожных кафе и арбузных развалов. За рулем и на переднем сидении два молодых парня из спецназа. Оба старательно отращивают бороды, но в силу возраста преуспел лишь тот, что постарше – Данил. Оба в боевых рубахах, меж сидений два ствола  – АК и карабин.

«У меня стойкое ощущение, что мы едем на охоту или рыбалку», – решил я разрядить тишину не совсем уместной шуткой.

«Угу, только сегодня охотиться будут на нас», – угрюмо буркнул Кирилл, лихо сворачивая с ровной трассы на какую-то разбитую проселочную дорогу.

Мы плутаем через полузаброшенные деревни и села. Чем ближе к фронту, тем больше в них становиться оставленных и полуразрушенных домов, на которых остались следы уже давнишних боев. Когда в очередном населеннике мы до самой окраины не встретили ни одной живой души, стало понятно и без карты, что мы двигаемся в нужном направлении.

У крайней хаты всё же оказался последний житель села – седовласый дед одетый не по погоде в черный ватник и кирзовые сапоги. Он увлеченно копался в своем огороде. Услышав проезжающую мимо машину, дедушка оперся на лопату и щурясь посмотрел на дорогу. Я разглядел на его морщинистом лице тусклые почти бесцветные глаза (словно у ослепшего) и трехдневную колючую щетину, которая своим белым цветом дополняла «серебро» старческой шевелюры. От его взгляда словно в пустоту, у меня пробежали мурашки по спине. Проехав мимо я невольно повернулся назад и сквозь поднятую дорожную пыль увидел неподвижный силуэт деда, лишь правой рукой он крестил воздух нам вслед.

«Скольких наших ребят он проводил своим взглядом? Сколько из них вернулось?» – в голове роились тяжелые мысли.

Где-то через километр езды через лесополосу мы выехали на изуродованную войной дорогу, которая разрезала собой очередное донецкое поле. Слева от нас оно было всё напрочь выгоревшее. Среди пепла виднелись линии минирования вплоть до горизонта – поле было буквально засеяно огромными блинами противотанковых ТМ-62.

В кюветах виднелись груды железа, в которых узнавались прежние очертания легковушек, «буханок» и другого транспорта. Возле разбитого блокпоста виднелась оторванная башня старого советского танка. Понять кому он принадлежал не представлялось возможным – такие были у обеих противоборствующих сторон, а любые опознавательные знаки на обломке обгорели. Шасси от танка видимо уже утащили с поля боя, авось куда сгодится.

Подбитая техника закончилась на подходах к очередному селу. То что это был населенный пункт говорили лишь фундаменты зданий и груды обгорелых кирпичей и досок.

Кирилл четырхаясь вел наш уазик словно канатоходец идущий по веревке. Было видно, что ему не по себе. Пассажиры всецело разделяли его нервозность. Причиной было обилие препятствий на дороге, которые надо было объезжать в том числе и по обочине. Для военных растолковывать опасность такого маневра не надо, гражданским же людям поясню, что на краю дороги с большой долей вероятности могут быть мины. Инженерная разведка конечно же проводится, но в таких местах стопроцентной гарантии никто не даст. Войска ушли вперед, а разминировать окрестности будут еще не один год.

В подтверждение слов о плохой затее ездить по обочинам нам встретился остов сгоревшего уазика, почти как нашего. Судя по покореженной раме и вырваным мостам, подорвался он именно на мине. Наш небольшой экипаж усиленно спорит о том, на чем именно подорвался внедорожник, пока водитель резко не нажал на тормоза.

«Блин, кажется «приехали»… Такую преграду мы можем не осилить», – Кирилл округлил глаза и окинул взглядом салон автомобиля. Я приподнялся из-за заднего сидения, чтобы оценить обстановку. Череда сел и деревень в этом районе располагалась вдоль мелкой полудохлой речушки, которая, тем не менее, местами разливалась в стороны и заболачивала местность. Так и было в этом месте. Вероятно мощный взрыв повредил дорогу, а вода из придорожной болотины перетекла в образовавшуюся воронку. Несмотря на сильную засуху в ДНР это место не успело просохнуть. Водитель оробел не зря, что там могло быть в мутной водичке одному Богу известно.

«Ну что, предлагаешь развернуться и ехать назад?» – спросил командир.

«Никак нет», – с этими словами водитель дал по газам и наш автомобиль в лучших традициях русского внедорожника преодолел водную преграду разбрасывая колесами налипающую грязь. Пассажиры мягко говоря обалдели от такого маневра. Командир приложил руку ко лбу, изобразив «испанский стыд».

«Кирилл, это был не риторический вопрос! – вспылил он, но тут же по-отечески добавил с юморком, – Твое счастье, что не подорвались, так бы голову тебе оторвал».

«Уазик» словно кот довольно заурчал, коснувшись более менее твердой дороги. Впереди нас ждало еще несколько десяток ямок поменьше, но благо в них не было воды. Зато по бокам наш ждали еще более ужасные постапокалиптические виды. Всё те же обгоревшие останки домов, но на этот раз по всей окрестности виднелись торчавшие из земли корпусы от ракет «Хаймерса». Били кассетными боеприпасами, не оставлявшие шанса ничему живому. Отсюда и полная разруха. Тактика выжженной земли, запрещенная Женевской конвенцией, но так охотно используемая фашистами из ВСУ.

Останки от боеприпасов «химарей» расставили все точки над и. Я четко помню кадры, как наши ребята эвакуировали отсюда мирных жителей, которыми противник активно прикрывался. Поэтому каждый метр нашим давался с таким трудом. И лишь только село освобождалось, как враг выжигал все его дома и инфраструктуру.
В каждом домовладении, в каждом огороде виднелись обломки ракет. А вот здесь вероятно был небольшой стадион с детской площадкой. В центре него также торчала металлическая оглобля.

В середине села виднелись обломки какой-то старинной крепости из красного кирпича.

«Церковь…» – Данила внезапно озвучил страшную догадку и быстро перекрестился.
То что он прав, подтверждал покореженный православный крест торчавший из битого кирпича. По очертаниям фундамента можно было сделать вывод, что это было огромное величественное здание. Так и оказалось. Много позже, вернувшись домой я нашел фотографии этой церкви, которая как выяснилось была выстроена еще в начале 20 века. Один из настоятелей храма писал, что в советские годы от уничтожения храм спас тот факт, что при подсчете количества взрывчатки для подрыва, инициаторы пришли к выводу, что вместе с ним будут стерты с лица земли все ближайшие здания. И вот спустя десятилетия нет ни храма, ни оставшегося села.

Мы едем дальше. Дорога здесь всё время идет прямо, вдоль вышеупомянутой речушки. Одна деревня здесь плавно перетекала в другую, теперь же понять где начинается или заканчивается населенный пункт довольно сложно – кругом сплошные развалины. Я усиленно вглядываюсь в бывшие жилые постройки.

Вот тут у владельцев дома был гараж, в котором стояла старенькая «копейка». Она и до сих пор там, верней то что от нее осталось, торчит из битого шифера ржавой рамой. У их соседей судя по-всему был добротный забор, ошметки его разбросаны по всей округе. Выстояла лишь мощная калитка, две ее каменные опоры венчают два льва. Видно, что скульптуры претерпели от обилия осколков, но отделались лишь массой царапин, да и у одного откололось пол носа. Металлическую дверцу же выгнуло взрывной волной. Краска на ней сгорела, как и всё вокруг, но сквозь копоть и ржавчину каким-то невообразимым образом просвечивает надпись одинаковая и для русского языка и для украинской мовы – «Люди». Теперь здесь никого нет.

Местами вдоль дороги появлялись антидронные сетки, напоминающие нам о потенциальной угрозе с воздуха. Проскочив по импровизированному коридору еще какое-то расстояние, наш «уазик» въехал в село, которое по сравнению с другими сохранилось лучше. Ну если честно, то слово «сохранилось» – это очень громко сказано. Здесь была такая же разруха, но в центре населенника осталось несколько не до конца разбитых здания – два двухэтажных некогда жилых дома и церковь, современной постройки.

У православного храма обвалилась крыша, повылетали все окна и рухнула одна из маковок с крестом. Рядом с крыльцом церкви копошились два наших сапера и кинолог с собакой. Мы пролетели мимо и остановились лишь когда на дорогу выбежал боец с охотничьим ружьем. Командир и я вместе с Данилой выпрыгнули из машины, и Кирилл умчал «уаз» в направлении, которое ему указал наш новый проводник.

«Саперы еще только обследуют храм. Предварительно он весь заминирован», – по дороге к назначенной точке наш спутник решил коротко довести обстановку.
Мы двигаемся едва не срываясь на бег. Оно и понятно. Сегодня плохое небо, это было известно еще до поездки сюда. В подтверждение сбывшегося прогноза детектор дронов бойца постоянно попискивает.

За проводником не отставая шагает наш командир – широкоплечий мужчина в боевой рубахе. Бронежилет и разгрузка с магазинами от АК выглядят на нем как-то по-детски, словно великану дали примерить обычную одежду. В руках он несет «Калашников» в обвесе, которому позавидует любой спецназовец. В целом его внешний вид ничем не выдавал его высокое звание, кроме, пожалуй, какой-то особой выправки. Признаться, что насмотревшись фильмов про викингов, мы с напарником часто шутили, что командир мог бы сыграть роль конунга (военный вождь в Скандинавии во времена Средневековья) всех норвегов и вместо автомата ему подошел бы какой-нибудь боевой топор.

Смех смехом, но лично у меня нет сомнения, что при желании ему бы хватило физической силы свернуть руками голову любому здоровяку. При таком грозном виде подчиненные редко слышали от него крепких слов, достаточно было его пронизывающего взгляда.

«Дрон почему не убрали?» – спросил он бегущего рядом бойца и взглядом указал на изрядно потрепанный забор из сетки рабицы. В нем застрял камикадзе с «морковкой» (снаряд от ручного противотанкового гранатомета – прим.авт.). Лопасти пропеллеров дрона деформировались и пообломались о проволоку, боеприпас же воткнулся в одну из ячеек ограждения так, что не задел детонатор.

«Большой риск подрыва. Будем сдергивать, когда закончим в подвале», – объяснил росгвардеец.

Мы аккуратно прошмыгнули мимо забора к двухэтажному зданию, которое осталось без крыши. В его дворе были небрежно рассыпаны мины от 120-миллиметрового миномета. Всё говорило о том, что враг отсюда стремительно бежал, уже под обстрелом растеряв часть боеприпасов. Однако это была даже не вершина айсберга, а лишь его сотая часть. В подвале дома у противника оказался настоящий склад вооружения, в случае подрыва которого от здания не осталось бы ничего. Возможно именно страх остаться погребенными под грудой кирпичей заставил националистов бросить это место, когда его вычислили.

«Здесь у подразделения ВСУ был командно-наблюдательный пункт и пункт боепитания. Тот случай, когда решили яица хранить в одной корзине, одномоментно лишившись и того, и другого», – на входе нас встретил командир подчиненного подразделения, которое проводило здесь разведывательно-поисковое мероприятие.
Были большие сомнения, что в этих местах удастся найти что-то стоящее, ведь, как я описал выше, все окрестные села оказались стерты с лица земли отступающими боевиками. Тем не менее наш «конунг» поехал лично поддержать ребят, которые отправились работать в опасной зоне.

Спуск в подвал был на скорую руку завален какими-то досками и различным хламом. Вероятно враги рассчитывали отбить село и вернуться в насиженное место.

Саперы не обнаружили здесь ни растяжек, ни иных средств минирования. В тоже время соседний храм был напрочь заминирован. Какой здесь был дьявольский план у боевиков, одном Богу известно. Пожалуй, они справедливо полагали, что наши ребята обязательно зайдут в церковь. Надеялись, что они либо подорвутся, либо потратят силы и ресурсы на разминирование. Этот замысел остался для нас непонятен.

И вот наша группа спускается в подземелье, где каждая комната оказалась приспособлена под различные армейские нужды. Несколько помещений были заполнены различными боеприпасами. Ближайшая к выходу видимо принадлежала артиллеристам, это отсюда наверх вытащили «стодвадцатые». В других лежали огнеметы, РПГ и выстрелы к ним. Было и стрелковое оружие, в основном «калаши», но была и экзотика – бельгийский пулемет и чешская винтовка. Как и 80 лет назад Европа вооружает нацистов.

Самой интересной находкой оказался «цех» по производству дронов-камикадзе. Всего саперы насчитали порядка двадцати «птиц» в разной степени готовности. Удивительным открытием стало и то, что боевики ВСУ запускали их с противоположного конца подвала. В одном месте был сделан лаз наружу, через который на улицу высовывалась обычная рыболовная удочка, приспособленная для подъема беспилотника.

Не буду утомлять читателя подробностями содержимого найденного КНП противника, отмечу, что улов получился весьма солидный. Всё найденное в дальнейшем послужило уже нашей армии.

Возвращались мы опять мимо церкви, работавшие тут саперы честно признались, что разминировать здесь придется еще долго. Тем не менее, есть шанс, что этот храм когда-нибудь восстановят. А вот возрождение разрушенной церкви с 45-метровой колокольней в соседнем селе сейчас выглядит нереально.

Из ниоткуда появился наш «уазик» и мы стремительно возвращаемся. За окном всё тот же ужасный пейзаж, но глаз к нему уже успел привыкнуть. Пассажиры так активно спорят о дальнейшей судьбе этой выжженной земли, что никто даже не заметил, как Кирилл вновь пересек опасную водную преграду.

«По всей России полно заброшенных деревень и сел, и их никто не восстанавливает. Для кого будут возрождать эти, если все беженцы разъехались по другим регионам? Неужели кто захочет сюда вернуться? В этот ад, где не осталось не единой живой души», – с досадой рассуждает Данил.

В этот момент мы аккуратно объезжали ямы возле разбитого дома, от которого остались лишь «ворота со львами». И словно опровергая слова спецназовца, на них рядом со скульптурами «царя зверей» восседала упитанная кошка черепахового окраса.

«Кис-кис-кис», – крикнул я в открытую бойницу. Мурка окинула меня презрительным взглядом эстрадной звезды, грациозно потянулась и прыгнув на какую-то балку не спеша пошагала прочь.

«Она чай тут мышей объелась, вот и не пошла», – пошутил Кирилл.

«На одних мышах такую ряху не наешь. Значит где-то рядом наши обитают. Где русские солдаты, там коты и собаки», – улыбнулся я.

Споры о судьбе села сменились обсуждением жизненного пути кошки, которая выступила здесь в роли «луча света в темной царстве». Сработал защитный механизм человеческой психики - даже в полном мраке пытаться найти светлое пятно. Впереди еще будет много таких пугающих пейзажей. Но дома в тишине, закрывая глаза я вижу именно эту картину, которую, пожалуй, не передаст ни фотография, ни видео, да и мой рассказ тоже.

Юрий Головин, 2025