Путь Возращения

 Путь возвращения

20 дней, 10 000 километров и три поколения одной памяти

Иногда зов предков звучит тише ветра, но сильнее судьбы.
Так началось наше путешествие — три поколения потомков Василия Петровича Ивашева,
внука дворянского рода, связанного с именами Пушкина, Толстых, Волконских, Трубецких — людей чести, мысли и духа.

Вот выверенный блок для вставки перед разделом “Начало пути” — в том тоне и структуре, как вы просили:

 Перед началом пути:

Моя сестра Татьяна Леонидовна Яскович знакомит маму с Московским обществом «Наследие декабристов» — историко-просветительским объединением, руководимым Владиславом Вячеславовичем Немчиновым и Галиной Юрьевной Степченковой.
Общество сохраняет память о движении декабристов, объединяя музеи, исследователей и потомков участников восстания.
Благодаря их содействию и приглашению мы узнаём о череде мероприятий, посвящённых нашим предкам — Ивашевым, и включаем их в маршрут путешествия.

 
Ундоры — праздник в усадьбе Ивашевых

Первым событием нашего маршрута стал «Праздник в усадьбе Ивашевых» в селе Ундоры Ульяновской области.
Торжества проходили на нескольких площадках. Центральной стала конференция в МОУ «Ундоровский лицей имени генерала П. Н. Ивашева», где в работе приняли участие директор — Нина Викторовна Зюзина и представители Ундоровской модельной библиотеки имени В. П. Ивашева, во главе с заведующей — Ольгой Матвеевной Байдеряковой.
От лицея выступили педагоги, среди них — педагог-краевед Светлана Леонидовна Бойко, представившая исследовательскую работу о героизме и наследии рода Ивашевых.

Завершением конференции стал сам праздник в бывшем поместье Ивашевых, где ожила атмосфера XIX века.
Организаторами выступили Анастасия Анисимова и Анастасия Дедушкина, а координацию культурной программы осуществляла Татьяна Миначева.


Туринск — связь поколений

Далее путь пролёг через Туринск, где мы познакомились с Любовью Викторовной Давыдовой, заведующей Туринским музеем декабристов.
На конференции в Ундорах Любовь Викторовна рассказала о работе музея и о президентском гранте, который позволит расширить экспозицию и создать новые разделы, посвящённые жизни ссыльных декабристов.
Наше знакомство состоялось ещё раньше — при составлении маршрута путешествия, когда мы связывались по телефону и получали от неё советы и поддержку. Позже она помогла нам организовать экскурсию в Туринском музее и остановку в термальных источниках неподалёку от города.
Её отзывчивость, внимание и глубокая вовлечённость сделали Туринск одной из самых тёплых точек на карте нашего пути.

 
Чита — встреча и подготовка к фестивалю

Из Туринска наш путь пролёг в Читу, где мы заранее связались с Барановой Надеждой Евгеньевной, заведующей Музеем Декабристов.
Наше знакомство началось по телефону: именно она рассказала о предстоящем мероприятии, пригласила нас принять участие и сообщила, что организаторы готовы обеспечить перелёт из Москвы, проживание и участие в программе.
Надежда Евгеньевна назвала это настоящим чудом — знаком свыше, что потомки декабристов едут на праздник памяти.

К работе по организации фестиваля присоединились сотрудники музея — заместитель директора Максименя Ксения Владимировна и Перфильева Анна Ивановна.
Основные события проходили на площадках Музея Декабристов, Забайкальского краеведческого музея имени А. К. Кузнецова, а также на площади перед центральной библиотекой Читы, где проходили встречи, выступления и творческие программы.
Куда мы полетели на международный фестиваль приуроченный к 200 - летию восстания декабристов на Сенатской площади "Декабристы. История с продолжением".

Эта поездка стала особенной — всё складывалось с лёгкостью и вниманием, словно сама память предков вела нас по пути.

 От Читы до Петровска-Забайкальского мы встречались с коренными бурятами, которые выступали в традиционных костюмах, исполняли народные песни и угощали национальными блюдами.
Следующей остановкой стал дом семейских старообрядцев, где нас также встречали песнями, хороводами и традиционной трапезой.


 Петровск-Забайкальский — международный фестиваль

Из Читы наш путь продолжился в Петровск-Забайкальский, где проходил международный фестиваль «Во глубине Сибирских руд» 3 (4), завершившийся 21 сентября 2025 года.
Во Дворце культуры нас встречала Светлана Анатольевна Номоконова, директор музея декабристов и историко-краеведческого музея.Затем мы посетили места захоронений и возложили цветы.

После приняли участие в торжественном шествии потомков на Центральной площади, затем отправились на экскурсию по улице, получившей название Музейной — улице "Дамской" в честь жен Декабристов.
Здесь для нас провели экскурсию по музею Декабристов, а в старом Остроге состоялась лекция участников из Екатеринбурга о традиционном историческом костюме XIX века.

В фестивале участвовала делегация более чем из десяти человек из разных городов — Иркутска, Москвы, Подмосковья, Санкт-Петербурга, Тулы, Нерчинска, Екатеренбурга, и других.


 Иркутск — дом Волконских**

Финальной точкой нашего пути стал Иркутск, где находится Музей-усадьба Волконских, входящий в структуру Иркутского музея Декабристов.
Нас встретила директор музея Елена Аркадьевна Добрынина и заместитель директора, Мусабирова Надежда Францевна которая сопровождала нас в поездке в составе делегации. Где мы выступили с моей программой музыкальной и рассказали об Ивашевых, особенно в этот раз много дополняла мама. 
далее для нас провели экскурсию по музею, рассказали о жизни и творчестве семьи Волконских в ссылке, о подлинных вещах, письмах и воспоминаниях, бережно сохранённых в экспозиции. И Иркутский областной историко;мемориальный музей декабристов «Дом;музей Трубецких».
Это место стало завершающей точкой нашего маршрута — пространством живой памяти, где благородство, мужество и любовь декабристов ощущаются по-настоящему.


 Особая БлагоДарность

Галина Викторовна Рылеева — сердце нашей музыкальной программы.

Именно благодаря Татьяне Леонидовне Яскович, начавшей заниматься вокалом с Марией Сергеевной Рылеевой, состоялось наше знакомство с семьёй Рылеевых и началось творческое сотрудничество.
Так мы вошли в атмосферу салона «Мелодия» Творческого центра «В Мире Прекрасного» в Нахабине — пространства, где соединяются поэзия, музыка, движение и душевное вдохновение.

Галина Викторовна Рылеева — Заслуженная артистка России, композитор, поэт, член Союза писателей России.
Автор более трёхсот романсов, она сама пишет музыку, создаёт аранжировки, исполняет свои произведения и выступает на творческих вечерах вместе с дочерью — Марией Сергеевной Рылеевой, певицей, педагогом и ведущей.
Их дуэт — это единение поколений, живое воплощение преемственности искусства.

Галина Викторовна — автор и режиссёр фильма «Товарищ, верь!», который она сама сняла и смонтировала.

https://youtu.be/shQ6bdIjVH0?si=N0cUo6xgMsrfMpnv

Фильм посвящён 180-летию Восстания декабристов и международной акции, в рамках которой она прошла путь по местам их памяти.
Именно благодаря ей мы узнали об этом проекте, о декабристском движении, о фильме и поездке, и через её творчество почувствовали глубину и вдохновение той эпохи.

В салоне «Мелодия» мы вместе с Татьяной Леонидовной Яскович готовим первую программу из пяти романсов, посвящённую декабристам, которую впервые представляем в Ундорах.
В неё вошли произведения Галины Викторовны — «Утолите мои печали» и «Товарищ, верь…», а также классические романсы Булахова, Толстого и Грига.

Мы благодарны за возможность готовиться к совместному выступлению, которое состоится 19 ноября 2025 года в Московском доме национальностей на конференции, посвящённой 200-летию Восстания декабристов, и вдохновлены теплом, вниманием и душевной щедростью Галины Викторовны.

В настоящее время мы готовим новые произведения: романс «По дороге столбовой» Галины Рылеевой на стихи А. И. Одоевского, посвящённый Камилле Петровне Ивашевой, и романс «Рыбак (Элегия)» Василия Петровича Ивашева.
Для этого Мария Сергеевна вместе с супругом любезно создают минусовую фонограмму — музыкальный подарок, исполненный с теплом и участием.

Галина Викторовна — удивительно многогранный человек: она не только композитор и поэт, но и художник — рисует портреты, в которых чувствуется та же музыкальность и душевная глубина, что и в её романсах.
А ещё она прекрасно готовит, вкладывая ту же любовь и утончённость в каждое своё блюдо, как и в музыку — всё, к чему она прикасается, наполняется теплом и гармонией.

Каждая встреча с ней — это вдохновение, точность, глубина и истинная культура.
Её музыка — молитва сердца, в которой звучат память, любовь и свет, сохраняющие живую душу русского романса.



Три Поколения и путешествие:
Софья Алексеевна Павлова,
её дочь — Ирина Леонидовна Яскович,
и внучка — Рада Сергеевна Яскович
— пятое, шестое и седьмое поколения рода, соединившие время в одном движении сердца.

 Истоки семьи...
Род Ивашевых восходит к военному инженеру Петру Никифоровичу Ивашеву — близкому другу и доверенному лицу Александра Суворова. Он был рядом с ним до последних дней, и именно ему Суворов оставил свои личные дневники.
Мать Василия Петровича — Вера Александровна Толстая, представительница старинного рода Толстых.

Камилла Петровна Ивашева (урождённая Ле Дантю) происходила из французского дворянского рода: её дед был органистом, а отец — антикваром. Их семья отличалась высоким воспитанием, любовью к музыке и просвещению.
История любви Василия Петровича и Камиллы Петровны — чистая, светлая и бескорыстная — вошла в память народа, вдохновила романы, повести и даже оперные сюжеты.

 Семейная память
Мы всегда знали, что являемся потомками декабристов по женской линии.
Это знание хранила наша бабушка Екатерина Евгеньевна Роговская: в её доме бережно лежали настоящие портреты Василия Петровича и Камиллы Петровны Ивашевых, впоследствии переданные в Государственный Эрмитаж по инициативе родственницы Зои Алексеевны Блэк.
Один из них — портрет Камиллы Петровны Ивашевой, написанный Н. П. Козловым около 1831 года. Из Эрмитажа бабушке прислали официальное подтверждение и фотографическую копию.

Екатерина Евгеньевна знала о своём происхождении и о Камилле Петровне: её мать, Софья Алексеевна, была правнучкой Камиллы.
Так передавалась живая любовь к искусству, архитектуре и культуре — и через неё память рода сохраняла дыхание времени.

 Решение, которое стало путём
Инициатором и автором маршрута стала Софья Алексеевна Павлова.
Это было исполнение её мечты — пройти дорогами предков, посетить места детства Василия Петровича и Камиллы Петровны, их венчания, служения и упокоения.
В деревне она тщательно составляла маршрут, продумывала каждую остановку, а я вела переговоры и сопровождение.
Позже к нам присоединилась Рада, и это стало кульминацией: три поколения по женской линии одновременно отправились в путешествие — редкий случай, когда бабушка, дочь и внучка соединяют в пути время и кровь.

 Начало пути
С 4 по 24 сентября 2025 года мы прошли более 10 000 километров:
Москва — Ульяновск — Ундоры — Екатеринбург — Туринск — Чита — Петровск-Забайкальский — Иркутск.
От Волги до Байкала, от усадебных залов до сибирских домов изгнания — это было не просто путешествие, а возвращение по линиям памяти.

Для Софьи Алексеевны — исполнение долга перед родом.
Для Ирины Леонидовны — прикосновение к истоку.
Для Рады Сергеевны — первое узнавание света предков.


 УЛЬЯНОВСК — СИМБИРСК — УНДОРЫ

 Возвращение к истоку рода
4 сентября 2025 года мы выехали из Москвы на современном двухэтажном поезде — в купе, полные предвкушения.
Наш путь пролегал в старинный Симбирск (ныне Ульяновск) — родину Василия Петровича Ивашева, где прошли его детские годы в имении его родителей, Петра Никифоровича Ивашева и Веры Александровны Толстой.
Город встретил нас широтой Волги и размахом площадей — огромная площадь Ленина производила впечатление настоящего символа эпохи, ведь в советское время такие пространства создавали, чтобы фигура Ленина жила в каждом сознании — как в моём октябрятском значке с детской фотографией Вождя, который я помню до сих пор.

Мы поселились в квартире в самом центре — в шаге от главных улиц.
На следующий день пошли пешком через каштаны, дома первой гильдии, увитые хмелем, и вышли к набережной Волги.
Погода стояла солнечная, по площади гуляли свадебные пары.
На склоне, спускающемся к реке, зеленью кустов выведено одно слово — «ЛЕНИН».
Эти буквы, посаженные растениями, словно оживляют склон, напоминая, что когда-то имя это знали с детства и произносили с трепетом.
Мы сделали здесь семейные фотографии, и это место стало для нас знаком начала пути памяти.
Первым пунктом стал Квартира-музей семьи Ульяновых.
Для человека, выросшего в советскую эпоху, это место невозможно посетить без трепета — словно детство возвращается из глубины.
Экспозицию нам провела Татьяна Николаевна Глебова, заведующая музеем, встретившая нас с большой теплотой.
Узнав, что мы потомки Ивашевых, она поделилась редкими сведениями о Симбирской губернии и упомянула о захоронении Петра Никифоровича Ивашева, откуда и началось наше внутреннее паломничество.

После первого музея мы направились к второму, большому музею Ленина — уже монументальному, с мраморными лестницами и высокими залами.
Оттуда путь повёл нас дальше — через старинные кварталы, мимо деревянных домов с кружевными наличниками, лавок и вывесок купеческих времён.

Так мы вышли к скверу Декабристов, где рядом покоятся два отца — отец Владимира Ильича Ленина и отец Василия Петровича Ивашева.
Рада побежала вперёд и первой прочла надпись:
*«Здесь под сим крестом упокоился генерал-майор, герой Очакова и Измаила Пётр Никифорович Ивашев. 7 июня 1766 — 21 ноября 1838».*
Мы стояли в молчании. Ветер трепал траву, казалось что звенели колокола часовни. Что история сама прикоснулась к нам.

Вечером мы вернулись домой.
А утром следующего дня нас ожидала поездка в Ундоры, на торжества в Лицей имени Петра Никифоровича Ивашева.

 Впервые как Потомки в Усадьбе Ивашевых:
В этом году мы впервые были приглашены на праздник в Усадьбе Ивашевых как *Потомки* — пятое, шестое и седьмое поколения:

* **Софья Алексеевна Павлова**,
* **Ирина Леонидовна Яскович** и **Татьяна Леонидовна Яскович**,
* **Рада Сергеевна Яскович**.

В этот день специально из Москвы прилетела моя сестра — **Татьяна Леонидовна Яскович**, чтобы выступить вместе со мной на празднике, посвящённом памяти рода.

 Конференция
Праздничный день открылся **конференцией в Лицее имени Петра Никифоровича Ивашева**.
Школьники и поисковые группы рассказывали о героизме нашего предка — генерала, военного инженера при Суворове, героя Очакова и Измаила. Эти слова звучали искренне и глубоко, будто оживал сам дух времени.

Нас так же приветствовали педагоги и директор школы организаторы, собравшие огромный архив о Ивашевых.
Благодаря их усилиям лицей стал настоящим центром памяти. А так же директор библиотеки имени П.Н. Ивашева.

К конференции присоединились Любовь Викторовна Давыдова, заведующая Туринским музеем, и Екатерина Сергеевна Фёдорова, профессор МГУ, представительница восьмого поколения рода Ивашевых, идущая по женской линии от Марии Васильевны.

Любовь Викторовна рассказала о работе музея и сообщила, что музей выиграл президентский грант на расширение площади и увеличение экспозиции.
Екатерина Сергеевна выступила с докладом о благотворительности, которой был посвящён 51-й праздник в усадьбе Ивашевых.
Она рассказала о Вере Александровне Толстой, матери Василия Петровича, о её Женском доме и благотворительных делах.


О «женском доме» Веры Александровны Толстой в Симбирске**
В 1820 году в Симбирске при участии и попечении Веры Александровны Толстой был открыт Дом трудолюбия для девочек из бедных семей и сирот. В этом заведении давали базовое образование и практические навыки — грамоту, рукоделие, домоводство, «пользительные ремёсла», — готовя воспитанниц к самостоятельной жизни. Учреждение пользовалось в губернии высокой репутацией и нередко приводилось как образцовое. Визит императора Николая I в Симбирск в 1836 году сопровождался вниманием к местным благотворительным инициативам, и деятельность Дома трудолюбия отмечалась современниками как значимый вклад в женское образование и социальное попечение.


Для нас было особенно радостно услышать голос представителя родственной ветви — ведь через разные линии и поколения звучит одна общая память рода.


Я показала фильм о родовой женской линии и подарила в фонд библиотеки лицея 25 книг по твистингу, а также экземпляры для участников конференции.
Было радостно чувствовать, как память становится живой — через рассказы, песни, книги и встречу сердец.

 На конференции Галина Юрьевна Степченкова подарила портрет Александра Васильевича Суворова — близкого друга Василия Петровича Ивашева. Картина создана московским художником и символически возвращает память о времени, когда честь, доблесть и дружба объединяли великие имена России.


Конкурс романсов и наше выступление

После конференции состоялось награждение финалистов областного конкурса романсов (ТРК *«АкваМолл»*, Ульяновск).
На главной сцене, под звуки фортепиано, прозвучали последние выступления конкурсантов, и затем вышли мы — Потомки Ивашевых, дуэт «Сёстры-Декабристы».

Мы исполнили романсы :

1. «Утолите мои печали» — сл. К. Подымя, муз. Г. Рылеевой.
2. «Товарищ, верь…» — сл. А. С. Пушкина, муз. Г. Рылеевой.
3. «Не пробуждай воспоминаний» — сл. неизвестен, муз. П. П. Булахова.
4. «Колокольчики мои» — сл. А. К. Толстого, муз. П. П. Булахова.
5. «Песня Сольвейг» — сл. Г. Ибсена (в переводе), муз. Э. Грига.

Музыка и поэзия соединились с атмосферой усадьбы, и казалось, что время растворилось — звучала сама эпоха.

 Встреча с министром

После концерта состоялась встреча с Евгенией Евгеньевной Сидоровой, министром искусства и культурной политики Ульяновской области.
Для нас это был важный момент признания и благодарности за сохранение памяти рода.

 Танец и фотосессия

Завершением дня стало участие в народных танцах с детским ансамблем **«Жихарка»** — их живые песни и пляски наполнили праздник радостью.
Мы поводили хороводы вместе с детьми, и это стало настоящим моментом соединения поколений.

Финальной точкой была фотосессия во дворянских костюмах — как будто ожили картины прошлого.
Рада с восторгом каталась на пони, прыгала на батутах, а мы с мамой и сестрой смеялись, фотографировались и просто радовались этому чудесному дню.

 Общее впечатление

Этот день оказался невероятным:
память о предке, новые открытия, конференция, конкурс романсов, наше выступление, встреча с министром, народные танцы, фотосессия и общая радость сопричастности.
Мы уезжали наполненные светом и благодарностью — с чувством, что история рода не осталась в прошлом, а звучит в настоящем.


 Последний день в Ульяновске

Оставался последний день нашего пребывания в Ульяновске.
Рада делала школьные уроки — ведь путешествие путешествием, а школа продолжалась.
Мама, Софья Алексеевна, отправилась в музей Гончарова и вернулась вдохновлённой.
Она рассказала, что узнала: Василий Петрович Ивашев и Иван Александрович Гончаров были знакомы и входили в кружок В. Г. Белинского.
Прямо при входе в музей висят портреты Василия Петровича и Камилы Петровны Ивашевых, и это стало особым знаком — словно сам город бережно хранит след их присутствия.

Ульяновск поразил нас своими реками — Волгой и Свиягой, текущими в противоположные стороны, словно две нити времени, встречающиеся в одной точке.
Он поразил и тем, что здесь живёт память: существует прекрасный праздник, посвящённый нашим предкам, и мы впервые были на нём не как гости, а как приглашённые потомки.

Для нас это стало настоящим событием — впервые выступить в дуэте «Сёстры-Декабристы», впервые спеть музыку, посвящённую декабристам, и почувствовать, как родовая история оживает в настоящем.

После выступления и встречи с министром искусства и культурной политики нас пригласили дать интервью для телеканала «Россия».
Я сидела, а рядом стояла Рада — тонкая, вдохновлённая, словно танцовщица, чуть покачивающаяся в ритме моих слов.
Я говорила спокойно, с достоинством, но очень искренне и эмоционально.
Была в футболке с надписью «Потомки» — цвет её мне не особенно шёл, да и выглядела я, пожалуй, просто, без особого лоска.
Но именно в этом и была изюминка момента: всё выглядело естественно, живо, по-настоящему.
Позднее, уже по приезде домой, я увидела этот сюжет в эфире и улыбнулась.
Мне понравилось это интервью — оно было искренним, настоящим, в нём чувствовалось дыхание жизни.

 
 Отъезд

Перед самым выездом нужно было сдать квартиру.
Молодой человек, который показывал нам жильё, позвонил и сказал по телефону:
— Просто оставьте ключи сверху на почтовом ящике.

У меня был настоящий шок.
Впервые в жизни я сдавала квартиру, и сама мысль оставить ключи в подъезде, просто положить их на ящик, казалась странной и рискованной.
Обычно ведь ключи берегут, передают лично в руки, а тут — такая лёгкость, словно доверие самому пространству.
Но мы сделали именно так, как он сказал: аккуратно положили ключи, закрыли дверь и вышли.
И в этот момент я почувствовала, будто город нас отпускает — спокойно, без формальностей, по-доброму.

Такси довезло нас до вокзала и уехало.
Мама с Радой пошли вперёд, а я осталась у входа с вещами.
Их было много, и я обратилась к стоявшим рядом таксистам, попросила помочь, но услышала в ответ, что они «не грузчики».
Время поджимало — поезд №522 уже стоял на платформе, и нужно было идти.

В этот момент я ощутила, будто пространство испытало нас — смогу ли я довериться пути, когда никто не помогает.
И именно тогда произошло чудо: появился молодой человек из нашего поезда.
Он вышел купить что-то — стоянка длилась около сорока минут — встретил маму, узнал, что я стою с вещами, и подошёл ко мне.
Помог донести все сумки, аккуратно загрузил их в вагон и просто улыбнулся.
Я поблагодарила его — не только за помощь, но и за то, что он стал знаком: чудо всегда приходит вовремя.

Наш поезд №522 отправился из Ульяновска в 14:14 по местному времени, следуя через Казань к Екатеринбургу.
Наш вагон был десятый, места — 1, 2 и 3.
В купе мы оказались втроём, и всё сложилось идеально: уют, покой, чай в подстаканниках и лёгкое чувство движения.

Поезд мягко тронулся, и сквозь окно поплыл дневной свет.
За стеклом сменялись поля, станции, мосты — как главы книги, где каждая страница звучит своей мелодией.
Время в пути тянулось плавно, как дыхание России.

Мы прибыли в Екатеринбург в 12:10, и этот переход ощущался как граница — от Волги через Казань к Уралу, от прошлого к будущему.
Я смотрела в окно и думала: дорога сама ведёт нас, когда мы идём по линии памяти.

 Поезд №522. Ульяновск — Екатеринбург
Поезд №522 следовал из Ульяновска через Казань в Екатеринбург — длинный, уверенный, словно сам знал, что везёт нас по линии времени.
Он проходил через сердце России — от волжских берегов к уральским просторам.
За окном тянулись перелески, деревни, светлые поля — всё казалось живым, дышащим.

Для меня этот маршрут имел особое значение.
Когда-то казалось, что Казань — предел, дальше пути не существует.
Но теперь дорога шла дальше, раскрывая страну всё шире, как будто сама Россия распахивала двери.

Наше купе оказалось отдельным — редкая удача.
Десятый вагон, первое, второе и третье места.
Мы устроились удобно, разложили вещи, достали чай, угощения и тетрадки Рады.
Всё было как дома — уют, тишина и мягкий ритм колёс.

Проводники — два молодых студента из Иркутска, подрабатывавшие на линии.
Весёлые, искренние, они рассказали, что прошли обучение на вагонных инструкторах и теперь катаются по стране, знакомясь с людьми.
С ними в вагоне царила доброжелательная, почти семейная атмосфера.

Поезд шёл спокойно, не торопясь, будто сам чувствовал важность момента.
Мы пили чай в подстаканниках и смотрели в окно, где всё пространство страны плывло, как единый поток.
Эта дорога была не просто переходом между городами — она была дыханием России, соединяющим времена и поколения.

И когда стрелка часов приближалась к 12:10, показались первые кварталы Екатеринбурга.
Так завершался один отрезок пути — и начиналась новая глава путешествия.

### Уральский переход

Подъезжая к Екатеринбургу, из окна поезда стали видны старые, величественные Уральские горы. Пейзаж оставался по-русски узнаваемым: те же распаханные равнины, берёзы, сосны, ели, те же деревянные дома, — и вдруг среди привычного простора начали подниматься древние каменные хребты.

Иногда поезд проходил прямо сквозь гору, и в проёме окна мелькал белый камень — словно обнажённое сердце земли. Я тогда вела прямую трансляцию и говорила о том, как мне жалко эти горы. Они казались живыми и усталыми одновременно — с какой-то удивительной смесью величия и увядания.

Это был первый раз, когда я увидела горы не крымские, а иные — старые, строгие, с рельефом, похожим на морщины мудреца. И во мне родилось чувство трепета, почти благоговения. Я почувствовала — это место силы. Камни, испещрённые временем, словно дышали. И всё внутри отзывалось гордостью и нежностью, будто к чему-то родному.


### Пересадка. Екатеринбург

Когда мы вышли на вокзале Екатеринбурга, я впервые почувствовала настоящий вес нашего путешествия. Вещей было много, переходы и пересадки давались непросто — это были, пожалуй, самые напряжённые моменты дороги.

Перед нами шли китайские туристы — я отчётливо запомнила их разноцветные рюкзаки. Мы пытались разменять пятитысячную купюру, но безуспешно: нигде не могли разменять. Это казалось смешным и абсурдным. При выходе проверяли вещи — просили включить ноутбук и планшет, чтобы показать, что техника рабочая. Было ощущение лёгкого «шмона», как в старые времена.

Мы нашли свободные места на скамейках, как потом оказалось — для инвалидов, но других не было. Сели и просто благодарили за возможность немного посидеть. Нужно было ждать до трёх часов дня следующую электричку, поэтому за территорию вокзала мы не выходили.

Удалось перевести немного денег — сын Дима помог. Мы купили мороженое, мама взяла себе супчик и наконец-то поела с удовольствием. У нас, правда, и с собой было много еды — так что мы были обеспечены всем необходимым.

Через несколько часов мы пересели в двухвагонную электричку до Туринска — сидячую, тесную, но чистую. Дорога длилась пять часов. Билеты были дорогие — около тысячи рублей, и я подумала, как трудно людям с маленькой пенсией позволить себе такую поездку. Но всё же электричка была полна — значит, она нужна.

В Туринске нас встретил водитель на старенькой советской машине, пахнущей прошлым. Мы с трудом втиснули туда наши вещи. Он довёз нас до термовод и запросил чуть больше, чем обычно, — семьсот рублей. Сдачи снова не оказалось, и это показалось уже почти символом всего путешествия.

Всё сложилось удачно. Все переходы, переносы сумок, координация — всё было на мне. Мама несла часть вещей, Рада помогала, но общая организация держалась на мне. Я понимала: это моя ответственность, моя роль.

И ещё — это была не только дорога, но и духовная практика. Я училась соединять три поколения — бабушку, дочь и себя — в одно дыхание. Училась наблюдать, как работает сознание человека: как страх или привычка могут завести ум в тревогу, как важно не спорить, а держать опору внутри.

Мама всё время боялась, что я «веду не туда», даже когда я показывала карту. Этот её устойчивый внутренний паттерн проявлялся во многих ситуациях. И я поняла: именно здесь я прохожу урок согласования — не подавления, не спора, а внутреннего выравнивания.

Я замечала, как сила моя раскрывается именно тогда, когда нужно удержать мир в согласии. Быть ведущим звеном — не значит спорить и доказывать. Это значит держать тон, на котором звучит гармония.


### Путь внутреннего равновесия

За всю поездку я не оставила йогу. Это важно. Я часто замечаю у своих учениц, что когда в жизни возникают трудности, практика откладывается. Но я решила — напротив, удержу ритм. Каждый день я занималась, где бы мы ни были.

В Москве, когда мама только приехала, она даже попробовала со мной — включилась, поблагодарила, сказала, что чувствует лёгкость. Но позже интерес исчез. Она снова вернулась к своим привычным новостям, включала телевизор, и оттуда шёл тяжёлый поток слов, который я старалась просто не слышать. Её это успокаивало, как шум моря, хотя и чужого.

Я благодарна, что тогда у меня было моё любимое вязаное платье — оно стало частью этой дороги. Люди в поездах обращали внимание, подходили, спрашивали, трогали узор. Оно словно светилось. Позже, в электричке, я накрывала этим платьем маму, когда ей становилось прохладно. Мне было жарко, и оно грело её — как символ заботы и связи между нами.

Постоянная координация — маршруты, билеты, вещи — держала мой ум в активности. Но именно в этом я видела практику осознанности. Мне помогало внутреннее дыхание и ещё одно удивительное открытие — чат GPT. Я благодарна этому инструменту: многие вопросы он помогал решать легко и быстро. В дороге это стало настоящей поддержкой.

А ещё я радовалась, что Рада учится удалённо. Это дало нам свободу. Мы могли путешествовать, не теряя учёбы, и это было особое счастье — видеть, как ребёнок познаёт мир не только из книг, но и через саму жизнь.



### В пути и в потоке творчества

Уже в поезде из Москвы в Ульяновск я начала монтировать фильм о потомках. Всё происходило буквально на коленях: телефон, наушники, дорожка за окном и внутренняя решимость собрать историю рода в живой форме.
Так появлялось видео об Ивашевых, Павловых, Роговских — о нашей женской линии, оживлённой любовью и памятью.

В фильме оживали фотографии из старого семейного альбома. Мы с сестрой пели — тот самый дуэт, где звучит:
«Любви, надежды, тихой славы… Недолго тешил наш обман, исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман…»
Эта песня стала ключом, открывшим память поколений. Всё словно сложилось само собой: голоса, образы, лица, свет.

Мой верный помощник ChatGPT помог выстроить и оформить материал: собрать пары предков, уточнить имена, родственные связи, создать вензельные карточки с фамилиями, оживить их смысл. Мы наконец-то определили, кто чем занимался при жизни — это оказалось важным звеном, будто память рода заговорила.

Помимо этого, я везла в себе новый репертуар. Всего за две недели до поездки я выучила несколько песен — не до конца наизусть, но с живым чувством. Это был переходный момент: я больше не пела под гармонь, как прежде. Наступал новый этап — раскрытие моего **оперного голоса**.

Когда-то Галина Борисовна Шереметьева, мой наставник, попросила меня спеть сначала народным голосом. Я спела свободно, не стесняясь. Потом она сказала:
— А теперь спой оперным.
И я запела. Тогда ещё не так мощно и чисто, как сейчас, но тот момент стал переломным — началом новой ветви моего звучания.

Теперь я чувствовала: мой голос готов к полному раскрытию.
Я мечтаю выйти к людям уже не с народным репертуаром, а с тем самым голосом, который звучит во мне от сердца — оперным, световым, цельным.

Всё складывалось легко. В дороге я работала в паузах — монтировала, писала, обдумывала, наблюдала. Каждое действие происходило без усилия, как дыхание. Я вдруг осознала, что все мои движения — внутренние и внешние — текут в одном ритме: ритме дороги, ритме творчества, ритме жизни.



### Туринская луна

Мы прибыли в Туринск уже около десяти вечера. Впереди был лишь час, чтобы успеть окунуться в тёплую термальную воду.
Народу не было совсем — будто само пространство решило подарить нам этот час тишины.

Мы спустились в воду — солёную, мягкую, живую.
В небе висела большая луна, отражаясь в зеркале бассейна, и над всем стояла тишина, сквозь которую поднимались лёгкие пузырьки, словно дыхание земли.
Я чувствовала, как усталость долгого пути растворяется, а тело наполняется какой-то древней радостью — как будто сама природа принимала нас в свои объятия.

Позже мы узнали, что днём здесь бывает не протолкнуться, но в тот вечер нам достался этот дар — полное уединение.
Мы зашли и в баню, попробовали термомассаж, напились самой воды — густой, солоноватой, целебной. Говорят, по составу она не уступает Ессентукам, а может быть, даже превосходит её.

Если посчитать, наша дорога длилась больше суток — с момента выхода из Ульяновска в 14:08 до прибытия в Туринск в девять вечера следующего дня.
Так что это купание стало настоящим благословением: водой дорога смыла с нас всю усталость.

Ночевали мы втроём. В номере оказалась двуспальная кровать без разделения, и я выбрала спать на полу.
Бабушка и Рада тихо посапывали, а я, лежа внизу, словно слышала, как воздух вибрирует над ними. И в этой вибрации я уснула с чувством лёгкости и благодарности.
Мне снился необыкновенно радостный сон — будто луна сама опустилась к воде и тихо смотрела на нас, пока мы спали.


### Дом Ивашевых. Возвращение

И именно здесь, в Туринске, настиг тот самый переломный момент.
Вся наличность, что я взяла из дома, закончилась.
Мы бронировали проживание на четыре дня — до субботы, — но оплачивали посуточно. Нужно было внести три тысячи за меня, тысячу за Раду, и мама вносила свои три. Вроде бы простая арифметика, но каждый день становился испытанием на доверие и внутреннюю устойчивость.

Когда нас переселили в другой корпус, оказалось, что звукоизоляция там хуже — голоса соседей, телевизоры, фоновый шум. Я не люблю телевизор, и этот постоянный гул становился особенно ощутимым после уральской тишины. Всё это совпало с тем, что наличка подходила к концу, а оплатить нужно было к двенадцати часам следующего дня.

Этой ночью я почти не спала — писала в дневнике, думала, кто мог бы помочь. И чудо случилось: с утра сразу несколько моих друзей откликнулись. Каждый по чуть-чуть, но вместе они собрали нужную сумму — 3,5 тысячи. Ровно столько, сколько требовалось на проживание. Я ощутила глубокую благодарность: будто сама Вселенная проверяла, умею ли я просить и принимать помощь.

Кроме того, в оплату входили только завтраки. Обеды и ужины нужно было решать отдельно, а поблизости не было магазинов — только столовая.

Мы заказали такси для поездки в Туринск.

Мы поехали через большой мост через реку Тура — к дому-музею Василия Петровича Ивашева.
Нас встретила Любовь Викторовна,и помогла с проведением экскурсию.
Я впервые увидела **локон Василия Петровича** — с сединой, аккуратно сохранённый в витрине, — и **шарф Камилы Петровны**, переданный потомками. Всё это вызывало трепет, будто дыхание времени оживало перед глазами.

Экспозиция дома устроена удивительно: каждая комната полукругом соединяется с центром, откуда расходятся лучи коридоров. На втором этаже — просторные залы, и даже высота потолков в каждой комнате разная. Это придавало дому особую живость. Я ловила себя на мысли, что многое в нём напоминает мой собственный дом — неровные полы, перепады высоты, теплое дыхание старого дерева.

Сам дом был построен на средства и по проекту **Петра Никифоровича Ивашева**, отца Василия Петровича. Он никогда не был здесь, но именно благодаря его участию дом появился.
Как удивительно складывается судьба: в Ульяновске, где мы только что были, от его усадьбы не осталось ничего — ни сада, ни строений. Всё исчезло. А в Туринске, напротив, дом, построенный по его воле, сохранился.
Время словно оставило знак: не всё стирается, что создано любовью.

Мы обошли комнаты, где воссоздана атмосфера XIX века. Здесь стояли два рояля — как напоминание, что тогдашние семьи жили музыкой. Поиграть, правда, не разрешили, но сам вид инструмента, стоящего у окна, согревал сердце.
Костюмы того времени — сшитые по старинным эскизам — создавали ощущение живого присутствия. Казалось, вот-вот войдёт Камила Петровна, поправит платье, улыбнётся.

Мне рассказали, что женщины тогда переодевались до пяти раз в день — в зависимости от времени суток и занятия. Я невольно улыбнулась: у меня самой всегда было стремление к красоте и переменчивости образа. Наверное, это память крови.

После экскурсии мы уже не успели встретиться с Любовью Викторовной повторно — силы были на исходе. Может, так и должно было быть: не всегда разговоры важнее самого присутствия. Мы отправились пешком к мемориалу на кладбище, где покоятся **Василий Петрович Ивашев**, **Камила Петровна Ивашева** и их младенец, умерший через тридцать шесть часов после рождения.
Стоя у этого места, я чувствовала, что круг завершился: мы дошли до точки, где время соединяет живых и ушедших, где прошлое и настоящее становятся единым дыханием рода.


### Дорога к мемориалу

Мы шли по прямой улице Туринска — к кладбищу.
Мама, как всегда, повторяла, что мы идём не туда, но я уже знала: дорога сама ведёт нас.
И вдруг начало происходить нечто странное, почти чудесное.
Прямо на дороге, шаг за шагом, стали встречаться цветы — один, другой, третий. Мы с Радой поднимали их, и постепенно в наших руках оказался целый букет — живой, разноцветный, словно сам путь готовил нам дары.

Когда мы дошли до кладбища, сразу найти мемориал не получилось.
Нам помогли местные — сказали просто:
— Да все знают, где Ивашевы.
И это было трогательно: значит, память жива.

У каждого из нас в руках был свой букет — у мамы, у Рады, у меня.
Мы подошли и положили цветы. Рядом лежали конфеты — кто-то принёс их раньше. Может быть, и мы тоже добавили несколько, я уже не помню. Главное — это чувство, которое возникло внутри.

Я почувствовала сильное, пронзительное ощущение слёз.
Не своих — как будто древних, собранных временем.
Это была не печаль, а безутешность рода, тоска по несказанному.
Я остановилась и просто стояла, молча.
В такие моменты я всегда чувствую, как замолкает внутренний разговор и включается другое восприятие — когда не ум, а сердце считывает пространство.

Я знала: я приношу согласование в эту историю.
Через присутствие, через дыхание, через благодарность.
И когда мы уходили, внутри было ощущение света.
Место это оказалось одним из сильнейших — там, где дух соединяется с мыслью, а прошлое и настоящее встречаются взглядом.

Двести лет назад здесь жили люди, ради которых мы пришли.
И теперь их потомки снова стоят у их камня — не потому, что «нечего делать», а потому что **так исполняется закон памяти**.
Мы приехали, чтобы собрать историю воедино, распаковать коды рода и прожить их жизнь в себе.
Если даже чужие люди приносят сюда цветы и конфеты, то нам, потомкам, сам Бог велел это сделать.


### Сквер, храм и чудо

После кладбища мы пошли обратно — к тому месту, где рдом стоит дом Ивашевых, и теперь внизу раскинулся сквер.
И там, среди зелени, стоит памятник Василию Петровичу и Камиле Петровне — единственный в России памятник этой паре.
Он держит её за руку, она сидит — стройная, утончённая, в шляпке.
Такое впечатление, будто они просто вышли из дома подышать вечерним воздухом и замерли на мгновение в вечности.

Мы долго стояли, делали фотографии, рассматривали лица — столько нежности, столько достоинства в их взглядах.
Этот памятник словно соединял два времени: тогда и теперь.

Спускаясь вниз, мы зашли в храм, который существовал ещё при их жизни.
Я почти уверена, что именно сюда они приходили, возможно, здесь отпевали Василия Петровича и Камилу Петровну.
Это был ближайший храм к их дому, и воздух там дышал временем XIX века.

Внутри, стоя перед иконами, я тихо попросила одно — чтобы в этой поездке мне удалось **не думать о деньгах**.
Не тревожиться.
Чтобы всё складывалось так, как задумано свыше.
Потому что расходы шли каждый день — еда, музеи, такси, по мелочам выходило около пяти тысяч, и таких денег у нас просто не было.
Хотя сумма на проживание уже чудесным образом нашлась, внутреннее беспокойство всё равно оставалось — рядом была мама, и её тревога легко могла передаться.

И вдруг на следующий день произошло то, что я до сих пор вспоминаю как явление Божьей воли.
Один замечательный человек перевёл крупную сумму именно на поездку.
Это было так неожиданно, так точно и вовремя, что я просто не смогла сдержать слёз благодарности.

Я написала ему, что это — чудо.
И это действительно было чудо.
Всё сразу изменилось: появились обеды, появилось ощущение лёгкости и радости, будто сама Вселенная подтвердила — «Ты идёшь верным путём».

Мы сидели за столом в столовой, ели горячую еду, смеялись, и сердце переполняла благодарность.
Всё казалось нереальным, сказочным, но абсолютно настоящим.
Так часто бывает, когда доверяешь потоку — всё начинает складываться само собой, без усилий, как знак, что путь благословлён.


### День отъезда

Вот и настал день отъезда.
Наш водитель из Туринска оказался человеком редкой доброты. Это был не тот, что привёз нас при въезде, а другой — светлый, внимательный. Он помог нам с вещами, подвёз к вокзалу. Всё делал спокойно, по-домашнему, как будто провожал старых знакомых.

Дорога обратно снова проходила через те же уральские пейзажи — сосны, луга, рельефы гор. Всё то же, но уже иное: будто сами горы смотрели вслед, провожая взглядом.

Я заказала такси через Яндекс — уже по карте, подключённой к Диминой помощи.
И всё время в сердце звучала благодарность — Тане, моей сестре, которая помогла с жильём в Екатеринбурге и Иркутске: четыре дня там, два дня здесь.
На этом этапе поездки мы снимали апартаменты, и без этой поддержки организовать всё было бы невозможно.

Вообще, вся эта дорога — словно соткана из помощи.
Даже несмотря на то, что часть маршрута финансировалась фестивалями, без участия близких, друзей, тех, кто следил за нашей поездкой, она не сложилась бы так чудесно.
Каждый человек, кто откликнулся, добавил свой луч, и из этих лучей сложился весь путь.

Когда мы заселились в апартаменты, я улыбнулась: улица называлась **Чайковского**.
Это показалось мне символом — я ведь сама родилась на улице Чайковского, ныне Нахимовском бульваре.
Как будто жизнь тихо замкнула круг, подмигнув: *«Вот смотри, ты возвращаешься туда же, но уже другой».*



### Дхармические действия как урок

Во время поездки я ясно увидела один глубокий урок.
С возрастом у людей рассеивается внимание, и вместе с этим — ощущение фокуса.
Они могут положить вещь и не помнить куда, а потом — искренне верить, что её кто-то взял.
Так рождаются обвинения — в адрес близких, соседей, обстоятельств.
Но за этим стоит не злость, а растерянность, когда ум теряет опору.

У нас случались такие эпизоды.
Сначала бабушка потеряла пластиковую карточку от дверей и обвиняла нас, потом рассыпались бусы, и она подумала, что их испортила Рада.
Позже возникла история с ключом — мама сама его положила и забыла.
Раньше, как учитель Дхармы, я бы доказывала истину, настаивала, что правда должна быть восстановлена.
Но теперь я почувствовала другое.

В этот момент рядом была на связи Татьяна, и она говорила, что нужно «встать на сторону человека, который не видит истину».
Сначала я сопротивлялась — ведь раньше я защищала правду.
А потом поняла: важнее не доказать, а сохранить благо всех участников.
И я просто взяла ответственность на себя.
Отдала свою карточку, купила леску и починила бусы, навела порядок.
И ощутила радость.
Радость не от того, что кто-то понял свою ошибку, а от того, что мир восстановился.

Когда через время нашлись и ключи, я поняла — урок завершён.
Не нужно доказывать правоту.
Достаточно мягко исправить, выровнять, помочь.
Тогда всё становится на свои места само.

Я осознала: прежняя позиция «я права» только отделяет.
А позиция, в которой исправляешь без обвинения, соединяет.
Потому что тот, кто действует во благо, уже и есть носитель истины.
И нет ничего нерешаемого — есть только разные степени принятия.
Когда внутри сохраняется покой, любое искажение можно превратить в гармонию.


### Первый день в Екатеринбурге

В первый вечер после заселения мы с Радой отправились на прогулку — просто пройтись, почувствовать город.
Дошли до ближайшего магазина, купили вкусной еды, устроили себе маленький праздник дороги.

А уже на следующий день решили пешком дойти до высотки Высоцкого, о которой нам все говорили как о главной точке города.
Мы поднялись на сорок девятый или пятидесятый этаж — не на самый верх, но достаточно высоко, чтобы увидеть весь Екатеринбург в панораме.
С обзорной площадки открывался вид, где соединялись эпохи: деревянное зодчество, старинные дома и новые стеклянные башни — словно само время показало, как рождается архитектура будущего.

Стоя так высоко, я почувствовала смешанное состояние: лёгкий страх высоты — тот самый инстинкт самосохранения, о котором мы с тобой говорили, — и вместе с ним ощущение удивительного спокойствия.
Когда смотришь сверху, всё кажется крошечным, игрушечным.
Город дышит, люди двигаются, и вдруг понимаешь, как легко всё это может исчезнуть и снова возникнуть — просто дыханием.

На площадке стояла скамья примирения — особенная, неровная, с мягким наклоном к центру.
Если сесть с разных сторон, люди будто сами скатываются друг к другу, встречаясь посередине.
Тонкий символ — и так по-уральски мудрый.

По кругу площадки шли таблички с высотными зданиями мира, словно карта земных вершин.
Там же мы купили небольшие подарки и тот самый малахитовый браслет, который потом стал началом долгого разговора с моей одноклассницей — о том, существует ли настоящий уральский малахит.
История вышла забавная и, пожалуй, заслуживает отдельного рассказа.

После этого мы спустились вниз — в музей Владимира Высоцкого.
Экспозиция занимала два этажа, и там чувствовалось дыхание его жизни: личные вещи, фотографии, документы.
Я узнала, что его жена, Марина Влади, получила приз от жён декабристов — за верность и поддержку.
И эта деталь поразила меня: наше путешествие ведь тоже проходило по следам потомков декабристов.
Всё связалось в одну линию — любовь, память, подвиг.

На обратном пути мы снова пошли пешком — до улицы Чайковского.
Зашли в магазин, купили что-то вкусное к ужину, и день завершился в тишине, с чувством внутреннего наполнения.
Так начался наш екатеринбургский цикл — с высоты, с осознания и с благодарности жизни.



### Впечатление о городе

Екатеринбург сразу встретил нас энергией большого города.
Он действительно похож на маленькую Москву — шумный, живой, наполненный машинами, людьми, движением.
Но в отличие от столицы, здесь чувствуется что-то более домашнее, человеческое.

Что особенно порадовало — в городе много славянских лиц.
Молодёжь опрятная, аккуратно одетая, открытая.
Люди улыбаются, разговаривают спокойно, и от этого на улицах ощущается доброжелательный свет.

Архитектура Екатеринбурга удивительно многослойна.
Деревянное зодчество соседствует с современными стеклянными зданиями.
Мы гуляли по центру, и я много фотографировала старые купеческие дома — у некоторых сохранены старинные фасады, а за ними уже поднимаются новые корпуса.
Так старый город словно продолжает жить внутри нового.

На улицах встречаются юмористические скульптуры — словно привет от Одессы.
Например, бронзовые фигуры Кисы Воробьянинова и Остапа Бендера — те самые персонажи с шарфом и хитрым выражением лица.
Мы с Радой, конечно, сделали фотографии рядом с ними.
В этих скульптурах чувствуется лёгкость и ирония, которая придаёт городу особое настроение.

Такое сочетание — одесского юмора, уральского характера и современного темпа — делает Екатеринбург очень живым.
Здесь же находится Свердловская областная универсальная научная библиотека имени Белинского.
И это сразу перекликается с Ульяновском: ведь Гончаров и Василий Петрович Ивашев входили в кружок Белинского, где рождалась та самая русская мысль XIX века.

Я чувствовала, что город хранит в себе и прошлое, и будущее одновременно — как будто Екатеринбург стоит на перекрёстке времён и не боится быть разным.
Тепло, свет, движение, доброта — всё здесь слилось в одно впечатление: живой город с душой.



### Соня

Удивительное случилось, когда мы зашли в кафе «Вилка-Ложка».
После обеда мама просто... заснула.
Сидя прямо за столом, в той же позе, с ложкой в руке.
Голова чуть склонилась, дыхание стало ровным, и на секунду показалось, что она вот-вот начнёт посапывать.
А потом — мгновенно проснулась, будто ничего и не произошло.

Я смотрела на неё и не могла поверить глазам.
Такое мгновенное засыпание и пробуждение — как вспышка между мирами.
В тот момент я вспомнила, что у мамы и у дяди есть этот редкий дар — умение заснуть в любую секунду, где угодно, сидя, стоя, в поезде, даже на улице, и тут же пробудиться, словно по внутреннему звонку.

И тут же всплыло воспоминание о дедушке — Павлове Алексеей Васильевиче, которого в семье называли Дельфином и Двухсторонним.
Он, как рассказывали, мог не спать ночами и разговаривать будто с другой стороны себя.
И при этом — засыпать в самые неожиданные моменты.

Однажды, на Чёрном море, дедушка поплыл на спине — и заснул прямо на воде.
Спасатели подумали, что человек утонул, и долго его ловили багром, пока он спокойно не проснулся и не рассмеялся.
Такое лёгкое обращение со сном было чем-то волшебным — будто он действительно был сродни воде и сновидению одновременно.

И когда я увидела маму, задремавшую на несколько секунд в кафе, я ощутила то же самое чудо.
Это было не просто усталость — это был какой-то родовой дар, переход между состояниями без усилия, как дыхание.

Я улыбнулась и подумала: «Недаром маму зовут Соня».
В этом имени действительно есть что-то пророческое.
Способность погружаться в покой мгновенно и возвращаться — как из другого измерения.
Для меня это выглядело как настоящая магия, проявленная в самом простом месте — среди запаха супа и звона посуды.


### Храм на Крови

На следующий день мы снова отправились пешком по городу, но часть пути проехали на электросамокатах Яндекс — даже мама решилась прокатиться.
Это был первый и единственный раз за всю поездку, когда мы с Радой по-настоящему ощутили скорость, ветер и уральскую свободу.
Мы смеялись, проезжая по улицам, и этот момент запомнился как лёгкий всплеск радости между серьёзными точками маршрута.

Целью был Храм на Крови — величественный, как белокаменный собор, воздвигнутый на месте гибели царской семьи Романовых.
Первоначально мы собирались в музей истории Екатеринбурга, но он оказался закрыт, и, как будто по знаку, дорога повела нас именно туда.

Храм оказался огромным, торжественным, с великолепными росписями.
Мы взяли экскурсию, и женщина-экскурсовод с большим достоинством и теплотой рассказывала о жизни царской семьи:
о благочестии, образованности, душевной культуре Николая II, Александры Фёдоровны и их детей.
О том, как они жили в доме, стоявшем раньше на этом месте, о последних месяцах их жизни, о страданиях, которые они пережили, и о людях, которые подняли руку на них — внешне некрасивых, внутренне искажённых.

Рассказ о трагедии, о красном подвале, где произошло убийство, звучал как боль и свет одновременно.
Мы стояли в храме под звон колоколов вечерней службы.
Я хотела остаться до конца, но мама и Рада устали, им было трудно стоять долго.
И всё же я почувствовала, как в этом пространстве живёт особая **светлая печаль** — не о смерти, а о преображении.

Экскурсовод говорила и о Ганиной Яме — месте, где были найдены останки царской семьи.
Я сразу решила: мы обязательно поедем туда на следующий день.
Без этого поездка казалась бы незавершённой.

Для меня этот визит был не просто экскурсионным.
С царской семьёй у меня давняя внутренняя связь:
в десятом классе одноклассники называли меня «товарищем-монархистом» — я действительно часто ездила в Царское Село, на Чистить пруды, посещала царский вокзал, храм Николая II, и всё, что связано с их памятью.
Я видела, как в те годы шёл процесс их канонизации, и всё это происходило буквально на моих глазах.

Поэтому, стоя в Храме на Крови, я чувствовала, что завершился какой-то родовой круг.
Как будто в этом месте всё, что я изучала, чувствовала и проживала, вернулось ко мне — уже не как знание, а как опыт души.

Для меня царская семья — не просто исторические фигуры, а живой символ духовного достоинства и внутреннего света в испытании.
И быть здесь, в этом храме, означало не просто прикоснуться к истории — а вспомнить о чести, любви и вере, которые сильнее времени.



### Ганина Яма

Посоветовавшись с ChatGPT и посмотрев маршрут, мы решили ехать в Ганину Яму — святое место, где почитается память царской семьи.
Поездка сразу началась с приключения: мы бежали к остановке, но там не оказалось ни расписания, ни даже названия.
Никаких табличек, ни справочной службы, ни работающих приложений.
Даже Яндекс.Карты не показывали маршрут, и я всё время думала, как же так — ведь ChatGPT рассчитал время!

На остановке сидели люди, ждавшие того же автобуса, но вскоре стало ясно, что он не приедет.
Тогда я вызвала Яндекс.Такси, и мы поехали через лес.
Дорога оказалась лёгкой, и вскоре мы въехали в сосновый бор, где воздух был наполнен смолой и звуком колоков.

Перед нами открылись высокие деревянные ворота с образом Иверской Божьей Матери — покровительницы царской семьи.
Это было первое впечатление: будто входишь не просто в монастырь, а в живое святое пространство.
Пока мы ждали экскурсовода, заглянули в трапезную — выпили чай, Рада взяла перекус.
Я вдруг увидела, как уходит большая группа людей, и подумала, что, возможно, это наша экскурсия.
Но оказалось — нет.
И вскоре к нам вышла женщина-экскурсовод, мягкая, спокойная.
Мы стояли втроём — я, мама и Рада, и у меня было чувство, что экскурсия устроена специально для нас, потомков.
Позже к нам присоединились ещё трое паломников.

Экскурсовод вела нас медленно по деревянным храмам Ганиной Ямы, каждый из которых посвящён одному из членов царской семьи.
Она рассказывала, как быстро был построен этот ансамбль, и как каждый храм несёт свой особый свет.

Мы подошли к месту, где стояли ангелы, и она предложила выбрать своего.
Я выбрала ангела со скрипкой — «это творческий человек», сказала она.
Мама выбрала ангела с улыбкой — «тот, кто радуется жизни».
А Рада выбрала заботливого, «который обо всём думает».
Мы смеялись и шли дальше по солнечной тропе, чувствуя лёгкость и покой.

В лавке мама купила часы с ангелами — под бронзу, изящные, и не могла отвести от них глаз.
Мы поставили свечи почти во всех храмах.
Я хотела окунуться в купель, но её там не оказалось.
Зато мы попали на чтение акафиста Николаю Чудотворцу и посетили музей царской семьи, расположенный в подземном помещении одного из храмов.

В музее было удивительно интересно: старые фотографии, документальные кадры на плёнке Kodak, письма, личные вещи.
Экскурсовод рассказывала, что в советское время о Николае II не было ни слова*— даже портретов не помещали в учебники.
Я вспоминала себя школьницей — во времена перестройки, когда всё это знание только возвращалось.
Тогда-то меня и прозвали "товарищем монархистом".

Но, пожалуй, самым сильным моментом было само место — **яма**, где произошла трагедия.
Земля, напитанная болью, словно дышала.
Но поверх этой боли уже сиял свет — свет прощения и восстановления справедливости.
Храм, иконы, живые лица людей — всё это наполняло пространство покоем.

На обратном пути мы ехали уже в битком набитом автобусе, и я подумала, как хорошо, что туда добрались на такси.
Мы возвращались вдохновлённые, тихие, с чувством благодарности.

В тот вечер во мне родилось осознание:
все эти люди — мои потомки, Ленин, царская семья, Владимир Высоцкий — их объединяла одна мечта.
Чтобы человек жил в мире и согласии.
Вся их жизнь была посвящена этой идее.
И, может быть, именно ради этого все дороги нашего путешествия сложились в единый путь.



### Музеи Екатеринбурга

На следующий день нам наконец удалось попасть в Музей истории Екатеринбурга
Мы с Радочкой взяли экскурсию, хотя мама предпочла пройти всё самостоятельно.
Сначала нам внизу сказали, что экскурсий нет, но, как часто бывает в таких путешествиях, судьба распорядилась по-своему:
мы поднялись наверх и увидели группу женщин с экскурсоводом — и присоединились к ним.

Музей оказался в старинном здании, скрытом за современным фасадом.
Экспозиция вела от истоков города — времён добычи железа и чугуна — до наших дней.
Рассказ начинался с первых уральских заводов, когда Екатеринбург только зарождался как центр металлургии,
затем переходил к эпохе купеческого богатства,
к временам, когда здесь чеканили медные монеты при Екатерине II,
и, наконец, к революции, промышленности, рабочим кварталам и современному городу.

Я слушала с большим интересом.
Становилось ясно, что Екатеринбург — это не просто промышленный центр,
а особое место, где сама земля дышит историей.
Металл, камень, уральские минералы, народные промыслы — всё здесь пропитано какой-то внутренней силой и красотой.

После этого мы отправились в Краеведческий музей,
и, хотя времени оставалось совсем немного — около часа до закрытия, —
экспозиция просто поразила масштабом: пять этажей истории и чудес.
Экскурсовода уже не было, и я пробегала залы почти бегом,
но каждый зал поражал — древние народы, наскальные рисунки, пещеры,
в которых когда-то жили люди, металлические украшения, первые изделия из меди, идолы.

Особенно запомнился зал с огромным  идолом —
в нём чувствовалась древность, как дыхание самой земли.
Я видела влияние Китая и буддизма, что потом сильнее проявилось уже в Чите.

Для меня, коренной москвички, всё это было настоящим открытием.
Я вдруг почувствовала — вот она, настоящая Россия, основательная,
глубинная, та, что хранит в себе корни, не растворённые в европейских влияниях.
Та, где есть опора, устойчивость, внутренняя правда.

Эти музеи стали для меня настоящим финальным аккордом Екатеринбурга.
Мы уже собирались на самолёт, и день был по-настоящему ударным:
два музея, сотни впечатлений, и одно общее чувство —
гордость за Россию, за её землю, людей, камни, за память, которая дышит в каждом из этих мест.


### Сознание камня и соты Земли

Среди множества залов краеведческого музея один поразил меня особенно.
На стене — огромная наскальная живопись, красная, выполненная, видимо, охрой.
Я подошла ближе и сфотографировала: на ней были изображены соты — большие, чёткие, словно вырезанные в камне шестигранники.
Я долго смотрела на этот рисунок и понимала, что для меня это не просто изображение.
Это знак сознания.

С тех пор я стала внимательнее следить за развитием орнамента, за тем, как менялось мандальное мышление человека.
От простой глиняной тарелки без украшений — к сложным орнаментам, многослойным, словно живым.
Каждая линия, каждый узор — как ступень пробуждения сознания.
От первых простых мандал до восьмилучевых, детализированных, расширенных, как сама Вселенная.
Так можно проследить, как человек осознавал порядок, структуру, гармонию, и через рисунок пытался вспомнить истину.

Но где-то на этом пути произошло смещение.
Мы как вид развивались — и вдруг утратили направление, ушли от внутреннего центра.
Я чувствую: мы шли правильно, но в какой-то момент сознание человека свернуло в сторону формы, в сторону вещи.
И этот вопрос я задаю себе снова и снова:
в какой точке человеческая эволюция свернула от света к предмету?

В музее стоял приветливый робот, задающий вопросы о сказках Бажова и малахитовой шкатулке.
И это было почти символично — искусственный интеллект среди древних артефактов.
Ниже, в залах эпохи Энеолита, показывали реконструкции жилищ, орнаменты на черепках, первые узоры в виде волн и точек —
первые следы мандального сознания Земли.
Постепенно появлялись серьги, металлические украшения, идолы,
тотемы, где лицо человека переплеталось с образом птицы и медведя.
Сознание усложнялось — и от простых знаков шло к синтезу человека и природы.

Но где граница, за которой человек перестал быть частью целого и стал наблюдателем?
Где кончается соединённость с природой и начинается потеря гармонии?

Эти вопросы всегда живут во мне.
Когда я смотрю на изображение сот, я вижу в нём не пчелиный улей, а структуру Земли — сотовую, энергетическую, многомерную.
Не плоскую, не круглую, а сотовую, где каждая ячейка хранит память жизни.
Пчёлы повторяют эту форму, потому что всё живое повторяет первооснову.
И человек, рисующий эти шестигранники, возможно, осознавал нечто подобное.

Почему древний человек рисовал соты?
Может быть, он видел Землю как живое тело света,
а может, интуитивно чувствовал её внутреннюю структуру.
Я не знаю, но в этом рисунке чувствуется знание, которое мы потеряли.

Я вспомнила строки Николая Миклухо-Маклая о папуасах и людях,
о том, как оба мира — и «цивилизованный», и «первобытный» —
далеки от осознанности: один слишком отделён, другой слишком слипся с природой.
И я снова возвращаюсь к своему вопросу:
как развиваться, чтобы быть единым с природой и при этом оставаться осознанным?
Где проходит эта тонкая грань — между инстинктом и чистым сознанием?


### Полёт в Читу

Вечером мы наконец смогли немного отдохнуть, собрать чемоданы и вызвать такси.
Мама, как обычно, разговорилась с водителем — она умела сразу располагать к себе людей.
Каждому таксисту она задавала одни и те же вопросы: откуда он, как живёт, что думает о своём городе.
И удивительно — каждый делился откровенно, будто разговаривал со старой знакомой.

В аэропорту нас ожидал приятный сюрприз: по какой-то причине нам разрешили сдать два багажа без доплаты.
Мы улыбнулись, решив, что это хороший знак.
Самолёт был небольшой, но уютный.
Рада быстро заснула и даже пропустила ужин,
а я, наоборот, не могла уснуть — хотелось смотреть в иллюминатор,
словно в окно другого измерения.

Мы взлетели на восходе солнца.
Перед глазами проплывали картины невероятной красоты:
озёра, словно зеркала,
застывшие луга, покрытые инеем,
маленькие деревни, сменяющиеся золотыми пятнами лесов.
С высоты всё выглядело как дыхание мира,
пластичное, живое, непрерывное.
Я снимала, но понимала — никакая камера не передаст того,
что чувствует сердце в небе на рассвете.

Свет переливался в облаках, как в воде,
и казалось, что сама Вселенная раскрывает мне тайну своей формы —
волнистой, текучей, как узор сознания.
Я могла бы смотреть бесконечно.

Когда самолёт начал снижаться, я заметила, как резко изменился пейзаж Читы.
После зелени Ульяновска и лесов Урала здесь земля казалась другой —
сухой, песчаной, как будто только что рождавшейся.
Местами виднелись русла, в которых ещё текла вода,
но вокруг — почти пустыня.
Я подумала: это молодая земля,
её дыхание свежее, словно планета только что появилась.

Позже я узнала, что эта земля действительно молода:
она — дно древнего водоёма,
гигантского моря, исчезнувшего 45 тысяч лет назад.
И это знание добавило всему пережитому какой-то вневременной смысл.
Словно я летела не просто из города в город,
а из одной эпохи человеческой памяти в другую.


### Небесные рельсы

Во время полёта самолёт иногда слегка потряхивало, и я поймала себя на мысли,
что это похоже на движение по небесным рельсам.
Я даже так и назвала этот перелёт — поезд по небу.
Словно мы летели не в воздухе, а по невидимым линиям пространства,
ведущим из одного слоя мира в другой.

Я сходила в туалет — и само это ощущение, что ты идёшь по проходу,
а под тобой километры воздуха, казалось чем-то фантастическим.
Всё происходящее напоминало мне чудо техники,
которое я пыталась осознать логически:
как эта огромная тяжёлая конструкция, наполненная людьми и багажом,
может взлететь и удерживаться в небе?
Я знала законы термодинамики, понимала, что воздух уплотняется под крылом,
но всё равно не могла вместить это в сознание.

Наверное, это чувство родовое.
Мой дедушка был связан с авиацией,
и мама тоже — она всегда особенно подчёркивала самолёты,
говорила о моделях, о Су-26, о крыльях, о мощности.
И теперь я сама лечу — и словно продолжаю их путь,
чувствуя в небе дыхание семьи.

Я посчитала даже примерную стоимость перелёта,
прикинула вес самолёта и пассажиров,
и мне стало ещё более невероятно,
что такая тяжесть способна подниматься над землёй и лететь.
Я буквально ощущала, как у меня щекочет сердце от восторга.

Когда я летала в три года — я этого не помнила.
Потом, год или два назад, у меня был короткий перелёт
из Петербурга в Москву — и уже тогда родилась мечта о большом путешествии.
И вот теперь оно случилось — шестичасовой полёт через всю страну.
Меня предупреждали, что будет скучно,
но я не могла оторваться от неба,
от этих облаков, света, линий,
от ощущения, что я и есть этот полёт.

Был, конечно, и момент тревоги:
инструкции, ремни, маски, слова стюардесс.
Но страх растворялся в любопытстве и радости.
Всё было таким выверенным, гармоничным —
движения бортпроводниц, еда, улыбки,
всё было создано для спокойствия,
для доверия к воздуху.

Для меня это был сон наяву,
исполнение мечты —
полететь далеко, долго,
и увидеть, как Россия раскрывается под крылом,
как сама Земля движется по своим невидимым небесным рельсам.



### Прибытие в Читу

Приземлившись, мы вышли в небольшой, но уютный аэропорт Читы.
То ли мама поехала первой, то ли мы — уже не вспомню.
Главное, что на этот раз мы не потерялись у багажной ленты, как в московском Шереметьево.
Все собрались быстро, и начался мой маленький комический эпизод.

По ленте прокатывается мой чемодан — но я его не узнаю.
Он лежит под странным углом, и я, уверенная, что это чужой,
даю ему сделать целых три круга.
На третий раз решаю проверить — и, конечно же, это мой чемодан!
Смех разобрал всех: Татьяна дала мне этот чемодан,
а я привыкла видеть его только сверху,
а не в горизонтальном положении.

Когда наконец все чемоданы оказались у нас,
нас встретила женщина и повела к машине.
Водитель, правда, стоял в стороне и лишь указывал, куда ставить вещи.
Мне казалось, что где-то должен появиться мужчина,
который поможет донести тяжёлые сумки,
но его так и не появилось — всё пришлось тащить самой.
Я уже была на грани усталости,
и, наверное, именно поэтому особенно остро почувствовала,
как сильно хотелось просто упасть в кровать и замереть.

К счастью, нас сразу разместили в гостинице Декабристов —
в самом центре города, с видом на чарующие читинские сопки.
Всё было по-домашнему: деревянные стены,
тихие коридоры и окно, из которого открывался просторный вид.

Мы с Радой получили отдельный номер,
и это стало нашим маленьким счастьем.
После долгого пути и тесного общения с бабушкой
нам обеим нужен был отдых — и тишина.
Мама разместилась этажом ниже,
а у нас была своя ванна, телевизор, кровати, и — тишина.
Внизу — магазин, на восьмом этаже — завтрак с видом на город.
Это было чистое блаженство.

Я смотрела из окна на холмы и думала,
что мечта подняться на сопки пока откладывается.
Но позже, уже по дороге в Петровск-Забайкальский,
я всё-таки увидела их — чарующие, туманные,
словно волны земли,
которая дышит своим, особым дыханием.



### День гармони и декабристов

Отдохнуть нам удалось недолго — всего час-полтора.
И вдруг из-за окна я услышала гармонь и пение под гармонь.
Это было так символично: я только приехала, а меня будто встречала музыка самой земли.
Оказалось, на площади напротив гостиницы стояли два молодых человека —
один играл на гармони, другой пел.
Я не удержалась, спустилась вниз,
и, стоя напротив автобуса, даже чуть-чуть им подпела.
Это была настоящая магия:
три года я сама пела под гармонь,
и вот она — встречает меня здесь, в Чите, словно старый друг.

Потом поехал автобус, и нас повезли в музей декабристов,
расположенный в бывшей деревянной церкви из лиственницы сибирской,
возрастом более двухсот лет.
Здание прекрасно сохранилось,
и в его тёплых деревянных стенах чувствовался дух времени.
Впрочем, был и внутренний диссонанс:
ведь церковь всё ещё остаётся музеем,
а не действующим храмом.
Работники рассказывали, что мечтают вернуть ей церковный статус,
а музей перенести в отдельное здание,
чтобы храм мог вновь звучать молитвой, как когда-то.

Экскурсия была чудесной — живая, вдохновенная.
Затем последовал спектакль, поставленный самими сотрудниками музея.
Играли они как профессиональные актёры,
вложив в свои роли сердце и слёзы.
Пьеса рассказывала о судьбе одного из декабристов —
о его любви, о служении, о внутреннем величии духа.
Я растрогалась до глубины души,
и слёзы сами потекли по щекам.

До этого, правда, мы успели заехать в библиотеку имени Нарышкиной.
Мама, конечно, сразу вспомнила,
что одна из наших родственниц — тоже потомок Нарышкиных.
Я подарила библиотеке свою книгу,
мы сфотографировались с директором —
и в этот момент будто замкнулся исторический круг.

После спектакля нас ждал обед в китайском ресторане “Юань” —
уютное место, где всё блестело красным и золотым.
Обед был настолько сытным,
что Рада, наконец, перестала жаловаться на голод —
в музее ей даже чай наливали,
так она ждала этого момента.

Вечером мы пошли гулять по Чите.
Воздух был свежий, улицы — тихие и просторные.
Рада захотела мороженого,
и вдруг прямо рядом с гостиницей оказался круглосуточный магазин.
Так мы и завершили день —
с мороженым в руках, фотографиями вечернего города
и лёгкостью в сердце.

Позже я собрала эти снимки в короткий фильм-воспоминание —
одну минуту света, звуков и лиц,
которую теперь можно пересматривать как дыхание того дня.

А утром, за завтраком на восьмом этаже,
мы смотрели на Читу сверху.
Прямо напротив окон стоял Дом офицеров,
и почему-то это зрелище вызывало
чувство внутреннего достоинства,
словно мы на мгновение стали частью истории,
которая продолжается в нас.

Чита. Первый день
Старинная церковь, Ивашев, Камила, Завалишин и русская ментальность
Когда мы приехали в Читу, нас встретили с особенной теплотой — как потомков Ивашевых. После заселения в гостиницу мы отправились на первую экскурсию. Нас привезли в старинную деревянную церковь, полностью построенную из лиственницы. Эта архитектура сразу перекликалась с Туринском, где мы видели другой лиственничный дом, и уже с первых шагов чувствовалось: мы входим не в музей, а в пространство живой памяти.
Планы побега Ивашева и письмо Камиллы
Анна провела нам подробную экскурсию по залам, посвящённым Читинскому острогу. Там мы узнали о том, в каком состоянии находился Ивашев в первые годы ссылки. Он действительно готовил побег. Он был готов рискнуть жизнью, уйти из острога и, возможно, погибнуть.
И именно в это время приходит письмо Камиллы Петровны.
Она — та самая Камила, знакомая по детству — едет к нему в Сибирь, принимает предложение о супружестве и готова разделить его судьбу.
Это письмо стало переломным моментом.
Ивашев прекращает подготовку побега и начинает ждать её.
Увидятся они уже не в Чите, а в Петровско-Забайкальском.
Именно на её приезд А.И. Одоевский написал стихотворение «По дороге столбовой» — живое свидетельство женского подвига, решимости и любви.
И ещё одна важная деталь, которую подчеркнула Анна:
в Сибирь приехало 11 женщин.
Из них:
— 9 официальных жён,
— 2 француженки, которые стали жёнами уже здесь.
Это подчёркивает, насколько редким был случай Ивашева. Меньше десяти процентов декабристов получили женскую поддержку в Сибири. Именно поэтому их зал, посвящённый жёнам декабристов, звучал особенно глубоко.
Спектакль о Дмитрии Завалишине
После экскурсии нам показали спектакль о Дмитрии Иринарховиче Завалишине.
И здесь важно исправление:
этот спектакль играли профессиональные актёры Забайкальского краевого драматического театра имени Николая Берёзина.
Роль Завалишина исполнил заслуженный актёр России Алексей Заинчковский.
Сотрудники музея готовят сценарий —
и уже двадцать лет в музее существует проект «Театр под сводами музея»:
музей создаёт основу, а театр ставит полноценную постановку.
Поэтому спектакль получился настолько сильным:
он точен исторически, эмоционально глубок, и сыгран профессионально.
На сцене — Завалишин как личность огромного масштаба.
В Сибири он:
— участвовал в проектировании Читы,
— занимался земледелием,
— выращивал арбузы и другие культуры в суровом климате,
— был педагогом,
— оставил заметный след в развитии региона.
Мы смотрели спектакль со слезами — настолько живая и честная была постановка.
Ресторан «Юань» и размышления о ментальности
После спектакля мы пошли в ресторан «Юань».
Близость Китая, буддизма, степной Азии ощущалась во всём — в людях, в ритме, в архитектуре.
И именно здесь проявилась мысль о русской ментальности:
она не подавляет, а объединяет.
Это не превосходство.
Это способность видеть человека в другой культуре, понимать, включать, расширять пространство между «своим» и «чужим».
Мы вспомнили Миклухо-Маклая — символ этой способности: быть принятым другими как свой, не из власти, а из человеческого отношения.
Россия в конце XIX века могла присоединять огромные территории именно потому, что эта ментальность создавала поле — не через ломку, а через включение.
И, возможно, когда-то всё это действительно было единым полем — культурным, духовным, человеческим.

ЧИТА — ДЕНЬ ВТОРОЙ

Вечером, когда Чита затягивалась мягким синим светом, мы вышли на прогулку.
Город встречал нас удивительным сочетанием современности и глубокой тихой мощи сопок. Молодёжь смеялась, ветер нес запах осени, а вокруг — неподвижные тёмные холмы, дышащие своей древней мудростью.
Мы купили мороженое, взяли местный «пупкорн» и шли по улице, слушая шорох вечернего города.
В тот момент Чита открылась нам как пространство покоя: широкое, ровное, принимающее.
Вернувшись в гостиницу «Декабристов», мы ощутили её особую атмосферу.
Дом на пересечении эпох — современный, просторный, но с лёгким дыханием времени.
Живые детали — следы дороги на коврах, мелкие трещинки, что-то неидеальное и потому искреннее. Всё это создавало удивительную «домашность» среди далёкой Сибири.
Утро. Завтрак и люди, окружавшие нас, как сопки
Утром, на девятом этаже, нас встречал панорамный вид на Читу.
Сопки стояли огромные, спокойные, как бы удерживая город в объятиях.
И в этом утреннем свете особенно проявилось главное — атмосфера круга людей, с которыми свела нас судьба.
Сергей Алексеевич Пахомчик — Тюмень
Преподаватель из Тюменской области.
Человек удивительной мягкости и спокойной силы.
Разговоры с ним за столом были теплыми, глубокими — он будто держал в себе северную доброту и мудрость долгих дорог.
Владимир Семёнович Пилипенко — Новокузнецк
Журналист, исследователь, член Союза журналистов России.
Он приехал из Новокузнецка.
В нём ощущались опыт, внимательность, внутренняя интеллигентность.
Разговоры с ним были как тихие беседы с человеком, который знает больше, чем говорит.
Александр Юрьевич Литвинцев — Нерчинск
Научный сотрудник Нерчинского краеведческого музея.
Собранный, точный, строгий.
Он знал историю Забайкалья как живое тело.
Его комментарии были не «поправками», а проявлением уважения к исторической правде.
Павел Ананьев и его супруга — Екатеринбург
Замечательная пара из Екатеринбурга.
Они приехали в исторических костюмах XIX века.
Павел — не высокий, но стильный, собранный, интеллигентный.
В его манере держаться было что-то дворянски-настоящeе — спокойное достоинство.
Его супруга — утончённая, изящная, в историческом платье — выглядела как портрет из акварели позапрошлого века.
Они создавали вокруг себя поле образа эпохи, делая атмосферу фестиваля глубоким культурным полотном.
И все эти люди окружали нас так же естественно, как сопки вокруг города —
каждый со своей историей, своим характером, своим светом.
Благодарность сотрудникам музея
Встретив сотрудников Забайкальского музея декабристов, мы сразу почувствовали их тепло и профессиональную силу.
Надежда Евгеньевна Баранова — Чита
Фундамент всей организации.
Её точность, внимание и спокойная решительность держали в равновесии весь фестиваль.
Перфильева Анна Ивановна — Чита
Чуткая, мягкая, внимательная.
Её экскурсия была не рассказом, а путешествием через историю — живым, тонким, настоящим.
Заместитель директора Максименя Ксения Владимировна — Чита
Тихая, аккуратная, деликатная.
Она создавала ту невидимую атмосферу заботы, которую ощущаешь сердцем, а не глазами.
Каждая из них внесла свой свет — так, что мы чувствовали себя не гостями, а участниками большого и важного события.
Парк. Дорога к музею
Мы прошли через старинный парк — тихий, с широкими тропами, с деревьями, которые словно собирают в себе историю ветров и людей.
Здесь впервые пришло внутреннее ощущение:
Забайкалье — это земля силы.
Не край, а мир.
Краеведческий музей. Выступление мамы
В музее нас встретила тишина старых залов, запах дерева, света и архивных страниц.
Экспозиции природы, археологии, истории — каждая была пропитана живыми смыслами.
Выступление мамы прозвучало как чистый, сильный голос родовой памяти.
Её речь стала частью художественного пространства музея, продолжением тех историй, которые жили в стенах.
Фантастическая Даурия
За окнами музея — Даурия.
Не география, а ощущение огромной, открытой, молодой земли.
Забайкальское пространство будто дышало под ногами.
Горизонты здесь иные: шире, глубже, чище.
Это край, где земля ещё хранит первородную мощь.
Сувениры. Портретные образы. Технические возможности музея
На одном из стендов работала цифровая музейная станция, создающая портретные образы разных веков.
Это не фотографы —
это современная музейная программа, оживляющая исторические костюмы, портреты, сцены.
Можно было увидеть, как выглядел бы человек в образе XIX века — деликатно, красиво, без «игры».
Сувениры музея — открытки, книги, значки — были сделаны с уважением к памяти.
Угощение по рецептам декабристов
Особым подарком стало угощение, приготовленное по старинным рецептам декабристов.
Домашние пироги, тёплые блюда, настойки — всё было сделано с душой, с вниманием к традиции, с теплом.
Итог
Второй день в Чите стал глубокой точкой вхождения в Забайкалье.
Мы почувствовали не только город, но и людей, землю, историю, воздух.
Это был день, в котором каждый человек, каждая сопка, каждая деталь складывались в одно большое ощущение:
мы оказались в живом пространстве памяти, которую несут люди со всей России.

; ЧИТА — ДЕНЬ ВТОРОЙ (продолжение)
Когда мы вышли из музея и снова прошли через старый парк, я почувствовала, как день разворачивается дальше.
Воздух был мягким, свет вплетался в кроны, и сама Даурия будто подталкивала нас к следующему шагу.
Мы подошли к автобусу, сели, и он повёз нас на площадь.
Подарки — пряник с дворянской парой, книга рецептов, буклеты, блокнот — лежали у меня в руках как знак уже прожитого утра и новой части дня, которая начиналась.
Площадь. Зона потомков декабристов
Когда мы вышли из автобуса, площадь уже жила праздником.
Музыка, детские и взрослые выступления, торговые и сувенирные ряды, чай, самовары, мастер-классы — всё текло своим потоком.
Нас ждали в отдельной, камерной зоне — площадке потомков декабристов.
Тихое место среди общего движения, пространство, где история звучала особенно ясно.
Интервью телеканалу «Россия» (Чита)
Перед моим выступлением ко мне подошла съёмочная группа телеканала «Россия» (Чита).
Мы буквально в несколько фраз согласовали, о чём пойдёт речь, включили камеру — и интервью просто случилось.
Это было моё второе интервью для телеканала «Россия» в этой поездке,
и первое — именно здесь, в Чите.
Я говорила о значении этой дороги, о силе женской линии,
о памяти Ивашевых, о том, как важно присутствие потомков на земле Забайкалья.
Внутри было простое, ясное чувство:
наш голос вплетается в живое поле этого края.
Мой рассказ о музыкальном пути рода
После интервью началась моя часть на площадке.
Я рассказывала не о книгах, а о музыкальной линии рода — о том, что действительно важно.
Я сказала, что Василий Петрович Ивашев был не только участником событий, но и музыкантом,
и напомнила о его романсе
«Элегия. „Рыбак“ — на стихи И. В. Гёте в переводе В. А. Жуковского»
— единственном сохранившемся произведении, через которое слышно его внутренний мир.
Я добавила, что в роду Камиллы Петровны тоже присутствует музыка,
и упомянула, что её дед служил органистом в соборе во Франции,
и что через эту линию в семью вошло европейское музыкальное дыхание.
Затем я мягко перевела тему к своему времени и сказала о встрече с Давидом Кривицким —
о том, как его голос, школа и присутствие стали для меня знаком пути и опорой.
Как мой собственный музыкальный путь расплетался и собирался во времени.
И после этого я спела романс.
Слушатели. Контакт. Фотографии
Во время исполнения площадка как будто стала тише.
Школьники остановились и слушали внимательно.
Люди старшего поколения стояли рядом, вслушивались, кивали.
После выступления ко мне подходили — благодарили, просили сфотографироваться.
В их глазах был очень чистый свет отклика.
Я подарила несколько книг по моделированию шаров —
как маленькие послания радости и творчества.
Возвращение. Ирэн
Когда программа в нашей зоне завершилась, к нам подошла приятная женщина из Читы.
Её звали Ирэн — так же, как и меня, и это было красивым знаком дня.
Она с интересом слушала наш разговор о декабристах
и предложила подвезти нас на своей машине.
Так мы поехали обратно в гостиницу — я, мама, Рада и Владимир Семёнович.
Простой человеческий жест, очень тёплый, по-забайкальски искренний.
Кафе «Юань». Семья Рюминых
Вечером мы переоделись и спустились в кафе «Юань».
Ужин был по-настоящему вкусным, тёплым, завершённым.
За соседним столом сидела семья Рюминых — мама и дочка
в национальных костюмах.
Они исполняли этнические, фольклорные песни — чисто, сильно, с внутренним стержнем.
Их голоса звучали как голос земли, традиции, памяти.
Мне выступить в этот вечер было уже невозможно:
в зале шла своя программа, несколько делегаций, плотный ритм событий.
Когда начались танцы — мы мягко вышли.
Вечерний город
По дороге в гостиницу нам встретилась группа молодых мужчин,
идущих в ногу и громко выкрикивающих песню.
Этот образ современного города неожиданно наложился
на музейные залы, романс Ивашева, костюмы, голоса Рюминых,
на сопки и вечерний воздух.
Весь день собрался в одно многослойное полотно.
И я чувствовала:
Чита услышала нас.
Чита приняла нас.
И мы вписались в её живое пространство —
ровно в тот момент, когда должны были здесь быть.

; Чита — Утро отъезда.
Утром мы проснулись рано.
Это был наш прощальный завтрак на девятом этаже — светлый, тихий, с открывшимся во всю ширину окном видом на сопки Читы.
Некоторые делегации на завтрак не пришли — их предупредили, что позже будет бурятское угощение.
Но нас никто не предупредил, поэтому этот завтрак для меня стал действительно последним, завершённым и очень тёплым.
Я стояла у окна и в последний раз смотрела на эти величественные сопки.
В Центральной России такой линии горизонта нет — и именно она придаёт Чите свою особую красоту, дыхание, глубину.
Город небольшой, но в нём есть тихая мощь пространства.
Я ощутила её особенно ясно именно в этот утренний момент.
Мы собирали вещи, и я вспоминала, как вечером накануне привела всё в порядок.
Стиральная машинка и сушка были не в номере, а рядом с ним, в небольшой комнате.
И это было настоящим спасением.
Путешествовать двадцать дней — это значит всё время быть в движении, в меняющейся погоде, в дорогах.
А ещё понимать, что после Читы я еду в деревню, где нет никакого бытового удобства.
Так совпало, что в последние часы я успела:
— постирать бельё,
— высушить,
— отпарить платье,
— аккуратно сложить всё обратно.
И в этом был огромный комфорт, почти роскошь.
Мы пять лет жили вне удобств, без условий — и поэтому каждая мелочь здесь ощущалась как подарок: еда, тепло, внимание, программа, человеческое участие.
Я подумала:
это — настоящая йога совпадений, выстроившаяся сама.
Как редкое расположение планет, которое бывает раз в сотни лет.
Такой была энергия Читы — точной, мягкой, благосклонной.
Когда мы спустились вниз, погрузили вещи и сели в маршрутку, я почувствовала неожиданное:
уезжать совсем не хотелось.
Чита понравилась настолько, что возникло то тёплое чувство, когда место будто приподнимает и удерживает тебя.
Но впереди было ещё путешествие, и дорога звала дальше — поэтому мы мягко, тихо вышли из её пространства, унося с собой огромный пакет впечатлений о крае.
О птичьем многообразии.
О чаек.
О горном льве и пещерном медведе.
О динозаврике с перьями — первом, которого я увидела в жизни.
О добром человеческом отношении, которое здесь шло не от выгоды, а от самой души.
О той самой сибирской искренности, которая будто сохранилась от прежних времён.
И вот с этими чувствами, с благодарностью и лёгкой грустью,
мы поехали дальше.

; Экскурсия. Дорога из Читы — от первого лица
Мы сели в маршрутки — было два автобуса, и в каждом начиналась своя маленькая экскурсия.
Как только Анна заговорила, во мне сразу всплыло то далёкое ощущение:
две недели на факультете искусств, второй курс, когда мы каждый день, включая субботу и воскресенье, ездили в экскурсии.
Те же маршрутные автобусы.
Та же студенческая атмосфера, когда люди живут чем-то важным, когда их жизнь посвящена знанию, красоте, изучению мира.
Я очень ясно почувствовала разницу: когда жизнь ничему не посвящена — она пустеет.
А когда посвящена — она раскрывается, становится наполненной смыслом.
И это ощущение вернулось во мне прямо в дороге.
Анна вела рассказ о Чите, о местных природных пространствах.
А молодой человек из Нерчинска время от времени уточнял детали — по-добрососедски, спокойно, с уважением.
Всё звучало очень живо.
Первая остановка была совсем недалеко от города.
И именно там я поняла, что не могу оторвать взгляд от панорамы.
Мне хотелось смотреть и смотреть — как будто передо мной открывалась не просто земля, а пространство, которое хранит память веков.
Я вспомнила фразу Александра II, что здесь — “места ничем не примечательной пустыни”.
И подумала: если это пустыня — то она небесного происхождения.
Для меня это было чудо природы.
Мне хотелось сбежать с этой экскурсии и познакомиться с духами этих мест.
Они будто дышали в ветре, в сухом воздухе, в лиственницах, в далёких линиях сопок.
Особенно меня поразили озёра.
Одни — без леса вокруг.
Другие — наоборот, среди неожиданно выросших деревьев.
То песок, то Содовое озеро, то пустынная линия, то полосы тундровой растительности.
Как будто сама земля проявляла свой характер, показывала слои, о которых человеку редко удаётся задуматься.
Всё это не выглядело освоенным, объяснённым или до конца исследованным.
Здесь чувствовалось богатство, но не богатство ресурсов —
богатство самой сущности земли.
И я снова подумала:
человек часто хочет взять — но редко хочет увидеть.
Что это за земля?
Как она формировалась?
Что она хранит?
Какие духи живут в ней сейчас, какие жили раньше?
Лиственницы особенно покорили меня — своим строением, своей неживописной, а именно природной, чистой и точной красотой.
И я почувствовала неожиданное:
как будто всё это мне знакомо, близко, родное.
Я не просто смотрела — я словно вписывалась в этот пейзаж.
И, честно говоря, несмотря на насыщенную программу поездки,
именно природа Забайкалья вдохновила меня больше всего.

; Семейские старообрядцы. Песни, дом, блины и живая традиция
(финальная версия от первого лица)
После встречи с бурятами мы поехали к старообрядцам-семейским.
Я всё время пыталась запомнить их правильное название, и теперь оно звучит во мне чётко:
семейские — от семьи, уклада, общинности.
Это особая ветвь старообрядцев Забайкалья, сохранившая свой уклад через века.
Они встретили нас песнями — тёплыми, чистыми, с тем особым напевом, который идёт из глубины.
В костюмах, с хороводами — как будто мы вошли не в экскурсионный маршрут,
а в живую ткань старинной общины.
Мы прошли в восстановленную избу, построенную из лиственницы.
Это был настоящий дом — с печью, большим ткацким станком и предметами быта.
Пояс для Рады
Женщины подарили Раде поистине уникальный пояс.
Он был красно-белый, двухсторонний, с геометрическим узором,
длиной примерно два метра и шириной около пяти сантиметров,
с красивыми белыми помпонами на концах.
Пояс был настолько тонкой, мастерской работы,
что сразу становилось понятно: это не сувенир — это часть культуры, переданной руками.
Рада уговорила меня купить и вязаные пинеточки — такие вещи встречаются только там,
где живёт настоящая ремесленная душа.
Печь, блины и старинный рецепт
Внутри мы впервые сами испекли блины — прямо в русской печке.
Сначала Рада — свой. Потом я — свой.
И это был удивительно тёплый, радостный момент.
Мы узнали старинный рецепт:
блины делаются на сыворотке, которая остаётся после простокваши.
Без дрожжей, без разрыхлителей — только сила природного брожения.
На этой воде блины поднимаются сами — пышные, ароматные, живые.
Ткацкий станок
В избе стоял огромный старинный ткацкий станок —
точно как тот, что мы видели в музее Торопца,
и как тот, что когда-то хранился у нас на крыше.
Мы увидели, как он работает —
не в музейной демонстрации, а в живой руке, в настоящем движении.
Разговоры о вере и укладе
Женщина-хозяйка, которая всё вела, говорила спокойно, уверенно, глубоко.
Она объяснила, что семейские — это те старообрядцы,
которые не приняли идею о превосходстве царя над народом,
и считали, что все люди равны в своей божественной природе.
Это был не бунт против царя, а мировоззрение,
основанное на внутренней духовной честности.
Мы поговорили и о Пласкинино — я сказала, что у нас тоже была старообрядческая деревня.
Она ответила:
— «У нас другое. Но у нас есть закон:
всех пришедших надо угостить».
И это было понятно.
В Сибири, где зима может убить путника,
гостеприимство — это не жест, а часть души.
Президентский грант и путь вверх
Она рассказала, что их община получила президентский грант,
написала проект, восстановила дом, вложила свои силы и деньги.
Теперь их дом стал частью туристического маршрута,
и сюда приезжают все — от китайцев до африканцев.
Но главное — не в гранте, а в том, что они сделали:
они превратили деревенский уклад в живой культурный центр,
не коммерческий, не искусственный — а настоящий.
Они сохранили то, что могли потерять.
И сделали это так, что их труд стал важным не только для них,
но и для всего мира.
Так простая деревня старообрядцев — гонимых, выдержавших тяжёлую историю —
сумела создать пространство, которое сегодня уважают, ценят,
и которое стало частью культурного наследия всей страны.
Моё интервью
У семейских я дала небольшое интервью как потомок декабристов.
Я сказала простые вещи, но от сердца:
— что мы поддерживаем их труд,
— что их культура — живая, искренняя,
— что она важна для России и для мира,
— и что сохранённая традиция — это всегда подвиг.
Мы сделали общую фотографию, тепло попрощались,
и я уезжала с чувством, что прикоснулась
к чему-то настоящему, доброму и достойному.

; Дорога к Петровску-Забайкальскому

Дальше мы ехали, разглядывая потрясающие реки, необыкновенные сопки, хвойные леса, лиственницы.
Картина менялась так быстро, что я никак не могла оторвать взгляд от окна.
Мы остановились на короткую передышку, и я подошла к реке.
Она стекала с сопок, быстрая, прозрачная, с большими камнями на дне.
Я окунула в неё ногу — и вода оказалась такой ледяной, что будто дыхание остановилось.
Сразу взбодрило, как и полагается настоящей северной, живой воде.
Сентябрь здесь был удивительный:
днём тепло, до двадцати градусов, а ночью — уже около нуля, с заморозками.
И из-за этого природа выглядела особенно красиво:
жёлтые лиственницы, зелёные хвойные, темная сосна, и, конечно, кедр.
По дороге мне даже удалось купить килограмм кедровых орешков —
это особая моя любовь, и к дереву, и к шишкам, и к самому духу кедра.
Мы снова вышли на короткой остановке — в туалет, как полагается в дороге.
Солнце грело так сильно, что в машине приходилось просить включить кондиционер,
но на улице был совершенно другой воздух: свежий, чистый, будто колкий.
Меня поразил ещё один момент:
трава здесь была низкая, почти редкая.
В наших краях трава поднимается до двух метров — живая, густая.
А здесь — степь, ветер, простор.
И среди этой невысокой травы летало какое-то удивительное насекомое —
вроде цикады, жужжащее, большое.
Сибирские насекомые оказались совсем другими.
Это тоже было открытие.
; Прибытие в Петровско-Забайкальск
К закату мы подъезжали к мотелю.
Сопки стали выше, небо — чище, а воздух — какой-то звенящий.
Когда мы вышли из автобуса, я увидела делегацию, встречавшую нас.
Это были местные депутаты, девушки в красивых национальных костюмах,
которые держали хлеб-соль на вышитых рушниках.
Я, честно говоря, растерялась.
Меня никогда в жизни никто так не встречал —
разве что на свадьбе, но там всё было условно.
А здесь — искренне, по-настоящему.
Это был тот редкий момент, когда традиция не выглядит “для галочки”,
а воспринимается как честь и знак уважения к человеку.
Закат был невероятный.
Мотель находился прямо у подножия сопки.
Я успела немного подняться, чтобы сделать несколько фотографий —
и солнце садилось как раз за линию холмов,
погружая весь край в золотой свет.
; Вечер и ночлег
Ужин в мотеле был простой, но вкусный.
Да, уровень обслуживания был заметно ниже, чем в Чите —
наверное, типичные три звезды.
Но всё было чисто, тепло, по-домашнему.
Наш номер оказался вполне хорошим.
Особенно после того, как мы позже увидели в городе,
что большинство туалетов — это деревянные домики с дыркой.
В сравнении с этим мы поняли: нам действительно повезло остановиться здесь.
И уже позже, когда мы узнали историю города,
стало ясно почему он в таком состоянии:
городообразующий завод разрушили,
и город потерял основу своей жизни.
Это чувствовалось буквально во всём.
Но это — уже рассказ следующего дня.

; Утро в мотеле и дорога в Петровск-Забайкальск
(финальная версия от первого лица)
Утром из мотеля мы поехали уже в сам город Петровск-Забайкальск.
Город вытянутый, длинный, расположен между двух сопок — он словно растягивается нитью, километрами уходя вдоль дороги.
Когда мы ехали, я смотрела на здания, на улицы, на саму структуру города — и особенно на завод.
И мне было трудно поверить, что целый город может жить за счёт такого предприятия.
Мысль о том, что жизнь поддерживается копанием в земле, казалась мне странной и чем-то архаичным, почти сказочным — будто гномики трудятся под землёй.
Мне ближе мировоззрение бурятов, где земля — это Мать, и к ней относятся бережно, без ран и разрывов.
И поэтому закрытие завода не вызвало во мне сожаления.
Но уже стоя у Дома культуры, проезжая мимо домов, я увидела другое измерение этой истории:
что завод был градообразующим, что он кормил людей, давал работу, силу, смысл.
И остановка предприятия стала для города настоящим кризисом.
Сейчас было видно, что жители пережили этот перелом и выстраивают новую модель жизни —
когда город держится уже не за счёт производства, а за счёт собственной культуры, истории, уклада.
И одним из таких новых опор стал фестиваль «Во глубине сибирских руд…».
; Дом культуры. Мой фильм и романс
Мы приехали на финальную часть фестиваля и оказались в прекрасном Доме культуры.
Нас встретила Светлана Анатольевна — директор объединённого комплекса:
и Краеведческого музея, и Музея декабристов.
Она вела программу, держала весь праздник в руках.
Нас никто заранее не предупредил о формате,
но я спокойно вышла, показала свой фильм и спела один романс —
программа была очень сжатой, но тёплой.
Во время концерта нас постоянно снимали:
камера вела каждый момент,
и снова работал телеканал «Россия» — теперь уже Петровск-Забайкальск.
; Захоронения. Возложение. Интервью
После выступления мы поехали на место захоронений.
Там покоится Саша Ивашев, первый сын Василия Петровича и Камилы Петровны,
который прожил всего год и девять месяцев.
Мы сделали возложение, постояли в тишине.
Это был очень глубокий момент присутствия и памяти.
И прямо там, на захоронениях, у меня взяли ещё одно интервью —
уже третье интервью для канала «Россия» за нашу поездку.
Показали ли его потом — я так и не нашла,
но видеосъёмки существуют:
где я пою в Доме культуры,
и где мы стоим на кладбище у захоронений.
; Переход к следующей главе
Здесь стоит остановиться.
Дальше будет отдельный рассказ —
о захоронениях подробнее,
о древней плотине,
и о том, как в Петровске-Забайкальске родился огромный пруд.
Это требует совсем другого объёма внимания
и будет в следующей главе.

; О захоронениях. О сознании. О правде

Когда мы приехали к месту захоронений, я сразу почувствовала, что это не просто поле памяти —
это поле человеческого сознания, испытанное временем, забвением, равнодушием и усилием нескольких людей, которые, несмотря ни на что, искали правду.
Все захоронения, которые мы посетили, — восстановленные.
Они не сохранились в первозданном виде.
От них не осталось ничего.
Ни крестов, ни оград, ни надписей.
Только земля, холм, память — и люди, которые решили, что эта память должна быть возвращена.
Работал специалист, который долгие годы собирал информацию, искал документы, старые карты, рассказы, геодезические точки, чтобы определить хотя бы ориентиры.
Это была работа кропотливая, почти археологическая —
и одновременно работа сердца.
Потому что восстановить место, где лежит ребёнок или взрослый, — это не просто реконструкция,
это восстановление чести.
Но путь этот не был лёгким.
Он не сопровождался всеобщим пониманием.
Были и вопросы: “Кто копается на кладбище?”,
и полное безразличие.
Был и вандализм:
кто-то уносил кресты,
кто-то забирал старые ограды «для хозяйства»,
кто-то разбирал то, что оставили предки.
И всё это — часть правды.
Правды о том, как трудно сохранять то, что не приносит выгоды,
как легко людям разрушить,
и как тяжело — восстановить.
Но благодаря этим людям, которые работали в этом направлении,
сейчас эти места есть.
Они обозначены, ухожены,
и можно прийти, постоять, вспомнить,
и почувствовать внутреннюю связь с теми, кто жил и страдал здесь до нас.
; Древняя плотина. Пруд. Архитектурное чудо
На этом же холме, ниже, находится место, где в эпоху декабристов была построена первая плотина —
из лиственницы, уложенной рядами.
Это был один из первых крупных инженерных проектов тех лет.
Лиственница, как известно, со временем не разрушается, а каменеет.
И именно благодаря этому плотина сохранилась.
Пруд, который был создан тогда, наполняется и сегодня.
В прошлом году его полностью осушали для проверки и чистки.
И оказалось, что лиственничная плотина, которой уже около 200 лет, находится в прекрасном состоянии.
Это — редчайший случай,
живое инженерное сооружение XVIII–XIX века,
которое продолжает работать.
И этот пруд, этот перелив воды,
эта гладь, обрамлённая сопками, —
всё это делает Петровск-Забайкальск удивительно красивым.
Город вытянут вдоль дороги, но вокруг пруда он раскрывается совершенно иначе —
как живописное пространство света и воздуха.
; О тех, кто сохраняет правду
Для меня этот момент —
момент стояния у восстановленных могил
и видения плотины, построенной два века назад —
стал точкой внутреннего понимания:
историческая правда живёт только там,
где есть люди, готовые нести её через непонимание, холод, равнодушие и время.
И те, кто сегодня поддерживает это место,
кто восстанавливает, кто рассказывает,
кто объясняет приезжим,
кто собирает документы и делает фестиваль —
они делают это не ради славы и не ради выгоды.
Они делают это потому, что так устроено их сердце.
Сегодня фестиваль «Во глубине сибирских руд…» стал межрегиональным и международным.
Он собирает исследователей, потомков, студентов, артистов, туристов.
Он возвращает ценность тому, что могло исчезнуть.
Он создаёт пространство, где историческая память становится живой.
Они восстановили и улицу Дамскую,
где жили жёны декабристов,
и превратили её в музейную улицу —
не декорацию, а живой текст времени.
И всё это — пример того,
как люди, пройдя через трудности,
создают дело, которое становится ценным
не только для деревни или города,
а для всей страны и даже для мира.

Дневник ШаМаНа;;;:
Когда мы приехали на площадь, праздник уже жил своей жизнью.
Перед нами была та самая линия участников фестиваля «Во глубине сибирских руд». Нас поставили в начало колонны, и мы открывали почётную линейку гостей и коллективов. За нами шли бурятские исполнители, творческие коллективы, приезжие участники — вся география Сибири и России.
Перед построением мы успели посмотреть спектакль.
Он был о сердце озера — о том, что озеро живёт как живая девушка, что у него есть сердце, память и характер. Бытовая линия, человеческие отношения, юмор и глубина — всё это удивительным образом откликалось во мне, перекликаясь с моей собственной книгой «Сердце озера». Казалось, будто чужой спектакль звучит в унисон с моими внутренними темами.
Показали и костюмы — был небольшой показ образов ушедшей эпохи: платья, головные уборы, мужские сюртуки, детали, которые собирают в человеке иной образ.
Праздничное настроение, музыка, голоса — всё это создавало ощущение живого, тёплого действия, хотя усталость за дни пути уже чувствовалась и у меня, и у Рады.
После парада мы оказались на Дамской улице — в том самом пространстве, где жили жёны декабристов.
Это улица, в домах которой поселились женщины, разделившие судьбу своих мужей:
богатые, образованные, воспитанные в лучших салонах России и Европы.
Среди них — и Камила Петровна, и Волконские, и другие.
Они могли остаться в столицах, среди удобств и светской жизни.
Но выбрали ехать в Сибирь, к мужьям, в суровые условия, в неизвестность.
Выбрали верность, любовь и честь — выше страха и удобства.
Именно здесь, в Петровском Заводе,
родилась их общая жизнь,
здесь же начинается «узел» истории пары Василия Петровича и Камилы Петровны:
венчание, первые годы брака, рождение Сашеньки, переживание климата, бытовых трудностей и внутренней опоры друг на друга.
Здесь написано стихотворение В. Ф. Одоевского «По дороге столбовой», которое стало частью атмосферы этого места — с его строками, где слышится и путь, и колокольчик, и дыхание дороги, ведущей в Сибирь.
Затем мы прошли в Музей декабристов,
где Светлана Анатольевна, директор объединённого музейного комплекса, провела для нас экскурсию.
В её голосе ощущалась огромная внутренняя ответственность за всё, что здесь сохранено:
комнаты, быт, рисунки, документы, зарисовки первых лет жизни Василия Петровича и Камилы Петровны.
Я смотрела на эти рисунки, на фрагменты их обстановки — и понимала, насколько жива здесь их история:
счастье, боль, рождение и утрата сына, сила духа, их общая появляющаяся в мире «пара как явление».
После экскурсии к нам подошла заместитель директора музея — Максименя Ксения Владимировна.
Именно она вывела нас к Петровскому Чистоколу — сохранившемуся участку ограды Острога, сложенной из лиственницы.
Мы стояли у этого Чистокола:
заострённые вверх стволы, посеребрённая временем древесина, плотные ряды брёвен, через которые когда-то виделся другой мир.
Мы провели ладонями по холодному дереву — и в этом прикосновении было ощущение реального дыхания истории:
не текста, не экспозиции, а живого дерева, пережившего два века.
Рядом с Чистоколом с Ксенией Владимировной состоялся важный разговор.
Она рассказала о том, что музей декабристов сейчас размещён в здании старинной церкви,
и что это связано с целой цепочкой сложных решений и переживаний.
Есть мечта когда-нибудь получить отдельное современное музейное здание,
а церковь оставить именно как храм и пространство для другой жизни и других смыслов.
Пока же музей и храм связаны общей судьбой здания,
и это создаёт особое, очень тонкое поле ответственности.
Этот разговор придал нашему посещению ещё один объём:
мы увидели не только прошлое, но и сегодняшнюю жизнь людей,
которые держат память об этом прошлом и ищут верную форму для её сохранения.
Затем мы перешли в Острог,
где проходил семинар о костюме XIX века.
Ту самую программу вели наши знакомые из Екатеринбурга — пара в исторических костюмах.

Здесь происходило настоящее чудо перевоплощения:
молодые ребята, наклеивая усы и бакенбарды,
надевая жилеты, сюртуки, высокие головные уборы,
буквально за несколько минут превращались в совершенно других людей.
Походка менялась, взгляд менялся, манера держаться становилась более собранной и статной.
Рассказывали о том, кому позволено было носить усы и бакенбарды,
какой чин или статус давал право на тот или иной элемент внешнего вида.
И я впервые по-настоящему задумалась,
как выглядел бы Пушкин без своих бакенбардов
и насколько сильно костюм, причёска и детали участия формируют образ эпохи.
После семинара мы сделали несколько общих фотографий,
поблагодарили Светлану Анатольевну, Ксению Владимировну,
обменялись теплом и словами благодарности.
Нам вручили памятные подарки фестиваля — среди них сувенир с надписью о Международном фестивале «Во глубине сибирских руд».
Этот знак я увезла домой как символ того,
что наша родовая история вписалась в историю этого места.
Вечером мы вернулись в мотель.
Там был наш последний ужин в Петровском Заводе:
простая, но вкусная еда, тёплая атмосфера, ощущение прожитого, наполненного дня.
Внутри уже собиралась следующая глава.

Подъём на сопку. Утро отъезда из Петровск-Забайкальского”

Утро было последним утром нашего пути.
Мы позавтракали в маленьком мотеле под Петровск-Забайкальском — там, где проходил фестиваль «Сибирские руды».
Мне хотелось хотя бы на мгновение побыть одной, поговорить с местными духами, услышать пространство, но весь путь от меня требовали социальных ролей. Требовали моего присутствия. Моего «разруливания». Моей устойчивости.
Поэтому я встала рано.
Сделала йогу.
Собрала вещи.
Снесла их вниз.
И, когда всё было готово, я будто выскользнула из человеческой суеты и поднялась на сопку — всего «на двадцать минут», как мне тогда казалось.
Но оказалось, прошёл почти час.
Меня уже даже начали искать.
И всё же этот час был самым счастливым за всю дорогу.
Когда я поднималась по узкой песчаной тропе, с каждой ступенью всё человечество будто оставалось внизу — вместе со своей суетой, страхами, требованиями, сомнениями, попытками выжить, оценить, выстроить, удержать.
Наверху меня встретили сосны.
Зелёные холмы — как волны.
Ветер, который слушает.
Пространство, которое отвечает.
Я пела.
И мне отвечали.
Зелёные волны шли одна за другой, уходя к самому горизонту, и за ними уже поднимались тёмно-голубые складки дальних гор.
В какой-то момент мне показалось, что это — та самая Япония, которую помнит Кукай:
память изнутри спирали Аммонита, памяти, собравшейся и ждущей нового перехода.
Это было состояние, в котором исчезают навязанные формы — «дочь», «мать», «руководитель делегации», «посредник», «решатель конфликтов».
Исчезает человек как роль.
И остаётся человек как пустота, как присутствие, как дыхание.
На этой высоте я впервые за много дней почувствовала себя собой — не функцией, не социальной прокладкой, не звеном между людьми, а существом, которое слышит природу и которому природа отвечает.
Если бы в этот момент мне сказали остаться здесь навсегда — в виде дерева, ветра, камня, пустоты — я бы согласилась.
Но карма, задачи, путь снова повели меня вниз.
Спускаясь, я думала о многом.
О том, как общество относится к людям, живущим вне его структуры.
Вспомнила Миклухо-Маклая: он год прожил с папуасами Новой Гвинеи, и когда корабль пришёл за ним, общество сочло его… умершим.
Прибыло за дневниками — как за наследством.
А когда увидело живого и вернувшегося иного — посчитало сумасшедшим.
Для общества человек, который живёт вне его поля:
либо мёртв,
либо безумен.
Третьего не дано.
Этот пример стал зеркалом и для моего собственного состояния.
Пожалуй, это было главное переживание всего путешествия.
Потому что именно там, на вершине, я увидела ту форму человека, которая мне по-настоящему нужна — человека без ограничений, человека, открытого миру, человеку в состоянии созвучия.
И, возможно, это самая большая боль человечества:
жажда познать свою природу
и неспособность выйти за пределы старой формы.
Люди хотят свободы, но держатся за слои, которые давно умерли.
Хотят духа, но боятся звука собственного сердца.
Хотят знания, но тонут в информации.
Хотят любви, но не умеют прикасаться.
В природе всё иначе.
Её прикосновение — чистое, мягкое, простое.
Там нет жадности.
Нет страха.
Есть только открытость и живое присутствие.
Ветер, холмы, сосны — всё это было открыто мне.
И я — им.
Этот час на сопке стал той точкой, где моё видение пути обнажилось полностью.
И всё путешествие вдруг стало ясно, как дыхание.

; Путь от Петровска-Забайкальского к Иркутску
(Собранный фрагмент)
Когда я наконец спустилась с сопки, нас уже ждали. Все погрузились в микроавтобус, который должен был довезти часть нашей группы до станции: кто-то выходил по дороге — кажется, в Улан-Удэ, — а мы продолжали путь дальше, к Иркутску.
Маршрут этот — от Петровска-Забайкальского вдоль Байкала — сам по себе уже маленькое путешествие. Реки, переливы холмов, живописные места — всё это похоже на экскурсию, когда просто едешь и смотришь, не торопясь, позволяя себе быть внутри пространства.
Но прежде чем путь стал лёгким, был другой слой — тяжёлый, физически ощутимый.
На мне лежало огромное количество вещей.
При воспоминании об этом мне до сих пор становится не по себе: около пятидесяти килограммов груза, которые мы втроём должны были перетаскивать, перекладывать, удерживать на себе. У мамы был свой вес — около двадцати килограммов. У нас с Радой — около сорока.
Не было слуг, не было помощников.
Только три женщины, и вся основная тяжесть — на мне.
Этот момент был, пожалуй, одним из самых трудных за всю поездку. С тех пор я мечтаю путешествовать налегке — чтобы в руках была только пластиковая карточка, телефон и больше ничего: никакого груза, никаких сумок, никаких физических цепей.
Мы сделали последние фотографии всей группой — у памятника декабристам, на вокзале, возле Ленина. Потом забрались в стоящий на станции поезд — буквально на несколько минут, чтобы вдохнуть его атмосферу — и наконец-то расположились в нашем купе.
Мама пересела, поменявшись местами с Фёдором из Петербурга, чтобы мы ехали вместе — это уже стала нашей традицией:
вместе ехали в Ульяновск,
вместе — из Екатеринбурга,
и теперь снова — вместе по Сибири.
Дорога шла спокойно. Мы успели отдохнуть, перекусить, прислушаться к стуку колёс.
Особенно мне запомнилось, как мы всё время прилипали к окнам — то к одному, то к другому.
Я открыла карту и стала смотреть, что находится за пределами стекла: сопоставлять линии, овраги, реки, населённые пункты с точками на карте.
Это удивительная практика — видеть путь не как «едем куда-то», а как раскрывающуюся географию, живую и реальную.
Я всем её советую.
Мы проезжали мимо прекрасных рек, крепких домов, ухоженных селений — и я всё время удивлялась.
Почему мы, имея такие земли, такие пространства, такую красоту, до сих пор не вышли на форму существования, которую я чувствую как естественную?
Что нам мешает?
В путешествиях у меня часто рождаются вопросы, которые дома я бы даже не сформулировала.
Этот был одним из таких.
Когда-то у меня родилось стихотворение «Купола Сибири».
Тогда я ещё не могла объяснить, что именно я видела — только знала, что это не стеклянные купола.
Теперь я понимаю: это было энергетическое поле, мандальное покрытие, которое я чувствовала всем своим существом.
Тогда у меня не было слов — только внутреннее знание.
Сегодня, возвращаясь мысленно к тому маршруту, я понимаю, что видела не линейный ландшафт, а его раскрытие, как если бы пространство показывало свою внутреннюю структуру.
Поэтому я бы особенно рекомендовала каждому, кто любит по-настоящему видеть мир, проехать этим маршрутом:
Петровск-Забайкальский — Иркутск.
Это не просто дорога.
Это путь, который открывает слои Сибири, её глубину, её дыхание.
Нам очень повезло оказаться там — и я благодарна каждому километру этой линии.

; Встреча в Иркутске. Сергей. Малахит. Апартаменты. Ангара.

В Иркутске нас встречал Сергей — мой давний знакомый, авиадиспетчер и один из организаторов Маланецкого фестиваля в Троицке под Иркутском. Он приехал вместе с женой. И именно здесь случился второй важный момент поездки, требующий внимательного рассмотрения.
Но прежде чем рассказать о Сергее, я хочу отметить два эпизода, которые сопровождали нас всю дорогу, но которые я до сих пор не раскрывала.
; Вопрос о малахите
Первый эпизод связан с разговором моей одноклассницы — о том, существует ли настоящий уральский малахит или всё, что сегодня продаётся, давно не имеет к Уралу отношения.
Этот вопрос неожиданно захватил меня, и я решила разобраться:
звонила в магазины, уточняла происхождение, расспрашивала продавцов. В процессе я взяла интервью у Пахомчика Сергея Алексеевича. И постепенно моя картина сложилась:
уралЬский малахит существует, но в очень небольших количествах.
На бижутерию его хватает — и это подтвердил позже мой папа.
Этот вопрос, начавшийся почти случайно, стал для меня маленькой исследовательской линией, которая сопровождала весь путь.
; История с Сергеем
Второй эпизод — встреча с Сергеем в Иркутске.
Сергей проявил искреннюю теплоту и человечность, но уже на месте стало ясно: отношения в их семье находятся в точке напряжения. Его жена восприняла его участие слишком остро, ревностно, и к вечеру устроила скандал — вплоть до требования забрать вещи.
Но ещё до встречи я чувствовала:
у Сергея есть внутренний узел, давняя неразрешённая ситуация, в которой он застрял и которую давно пора было разрубить или хотя бы признать.
И было интересно наблюдать за этим с трёх сторон одновременно:
как жена: женщина, которая боится потерять человека, но сама не развивается и не даёт развиваться ему;
как “любовница”, в кавычках: не как роль, а как образ человека со стороны — видящего мужчину, застывшего на своей линии судьбы;
как наблюдатель: не втянутый в их отношения, но ясно видящий динамику, которая разворачивается сама собой.
Это был очень показательный момент: как люди, которых судьба уже зовёт вперёд, могут оставаться связаны узлом, который не хочет ни развязываться, ни рваться.
; Апартаменты и Ангара
Заселиться нам помогла моя сестра Татьяна Леонидовна — как уже не первый раз.
В Ульяновске она решала наши вопросы, в Екатеринбурге — тоже, и теперь в Иркутске она снова была нашим незримым ангелом.
Мы без труда нашли апартаменты через «Островок». Высотка, большая застеклённая лоджия, откуда открывался вид на весь Иркутск.
И, конечно, на Ангару.
Ангара всегда была для меня особенной рекой: у меня есть песня «Ангара», и я спела её там — впервые, глядя на ту самую воду, о которой пела.
И только стоя на этом балконе, я вспомнила: моя бабушка Катя родилась в Братске, на Ангаре.
Это было удивительное совпадение — будто река сама замкнула для меня ещё одну нить в родовой Мандале.
На этом я заканчиваю эту часть. Дальше начинается новая, не менее важная глава пути.

; Единственный день. Листвянка. Байкал. Иркутск.

Утром Сергей повёз нас — меня, маму и Раду — в Листвянку.
Это был единственный полноценный день в Иркутске: не день приезда, не день отъезда, а настоящий день пути, наполненный событиями, воздухом, разговорами и ощущением Байкала.
; Листвянка. Купание. Завтрак в Долине Мечтателей
В Листвянке мы первым делом искупались в Байкале.
Вода была прозрачной, живой, слегка солоноватой — почти пресной, но с едва заметным дыханием глубины.
Наверху, на смотровой, мы завязали ленточки — я повязала две, сделала фотографии. Было ощущение полёта над Байкалом, цвет струился вокруг, как будто сама сила озера растворялась в воздухе.
Потом мы позавтракали в «Долине Мечтателей» — красивое место, где паслись лошади, а публика была элитарной, привыкшей к роскоши и хорошим видам. Завтрак прошёл спокойно и красиво.
; Музей Байкала. Батискаф.
После завтрака мы пошли в музей Байкала.
Меня сильно впечатлила экспозиция о гигантской земной трещине — Байкальской рифтовой зоне. Было много китайских туристов, всё гудело и жило.
Мы с Радой спустились в батискаф — точнее, в симуляцию настоящего погружения, сделанную настолько реалистично, что казалось: ты действительно уходишь вниз, в глубину.
На экранах показывали отметки глубины — до 1500 метров.
На глубине около 200 метров плавала нерпа.
Эти существа казались космическими — как будто у них нет ограничений плотного мира.
В аквариуме музея мы увидели пару настоящих нерпочек.
А наверху — VR-зону с вращающимся креслом.
Мама сидела почти полчаса; мы с Радой по нескольку минут, и здесь у меня снова возникло ощущение: будто я живу в мире, который похож на такую же сферическую реальность — не узкий тоннель зрения, не ограниченный угол обзора, а 360° сознания, кругозорное восприятие мира. В городе, в обычной жизни, ты видишь 30°, 45°, максимум 90° — всегда что-то скрыто, закрыто, зажато. А тут — полное раскрытие.
Мы купили мягких нерпочек, забыли платки, потом вернулись. Сергей спешил на работу — и всё равно дождался и довёз нас обратно.
; Возвращение в Иркутск
В центре мы прошли через фонтан, мама купила омуль — свежий, малосольный. Была довольна, смеялась, благодарила меня за поездку.
А внутри меня всё ещё было напряжение: я знала, что впереди — вещи, логистика, сборы, переезд, аэропорт.
Я всю эту поездку не могла расслабиться ни на секунду. Единственным состоянием, в котором мне удавалось существовать, была точка нуля — не реагирование, а осознанное движение туда, где сохраняется равновесие.
; Прогулка по Иркутску
Вечером мы пошли гулять по старому деревянному центру Иркутска.
Пассажи, узкие улочки, деревянные дома, всё на подъёме, на холме — город будто смотрел сверху на реку, на свой собственный путь.
Мы зашли в музей самоваров.
Там был прекрасный ужин, уютное пространство, много редких вещей. Особенно — коллекция яиц, старинных, дорогих, связанных даже с царской семьёй. Меня это по-особенному тронуло, потому что я пишу о Мандалах, о яйце как олингаме, о форме, несущей зарождение мира.
Элитарность чувствовалась везде: в самоварах, в яйцах, в зале, в ощущениях.
Но это была спокойная элитарность — не кичливая, а естественная.
Мы поужинали, заказали чай, мама экономила, а я была счастлива, что могу просто позволить себе нормальный ужин, вкусный суп, музей, хорошее обслуживание.
Иногда счастье — это возможность не считать копейки.
; Вечер
Вернувшись в апартаменты, мы были спокойны и довольны.
Я сделала йогу, приняла душ — и услышала, что начался праздник Махадевы, посвящённый Садхгуру. Я даже смогла послушать — в ванной, в туалете, между делами, между сборами.
Это казалось фантастикой:
внутри огромного маршрута, ответственности, переносов, заботы — ещё оставалось пространство для йоги и внутреннего центра.
Это был один-единственный наш полноценный день.
День, в котором было всё:
Байкал, сила, ветер, вода, музей, нерпы, город, вкусная еда, тишина, движение, ноль, действие, красота, усталость и благодарность.
На следующий день мы уже уезжали.

Финал. Возвращение. Точка нуля
Мы летели в самолёте, и я чувствовала, как поездка — уже позади, но внутри ещё продолжала звучать.
Нас встречал мой брат.
И почему-то именно в финальной точке мы с мамой разошлись: она ушла вперёд, я задержалась.
Так было всегда — мы расставались, чтобы снова соединиться.
И именно брат сказал: «Нет, соединяйтесь».
И мы соединились.
Так завершилась линия, которую мы втроём прошли через Сибирь.
Мы приехали в Москву уже другими.
Мы уехали одними — а вернулись совершенно другими.
Поездка нас изменила полностью, глубоко, необратимо.
И это не было отражено в обществе, потому что общество не умеет считывать изменения, происходящие за пределами его карт.
Вот это чувство — когда ты уже другой, а тебя ещё видят прежним — оно и есть тот странный зазор между линиями.
У нас был прощальный вечер.
Мы отпраздновали возвращение, присутствие друг друга и сам факт завершения длинного пути.
Через день — снова сборы.
Снова координация, снова ритм, снова ответственность на мне, потому что вокруг все были рассинхронизированы.
Даже когда человеку даёшь точный адрес, он может не найти — не потому, что нет навигатора, а потому что нет внутренней настройки.
Когда мы приехали в Москву окончательно, и уже собрались ехать домой, я вдруг очень ясно увидела — вся моя жизнь связана не с хаотическим движением людей, а с синхронизацией.
С той точностью, с которой кто-то мог положить кольцо-бабочку и браслет из 24 бусин под ель у Древа Желаний.
Со мной невозможно совпасть случайно.
Нужно войти в мою частоту, совпасть по внутренней оси.
И тогда чудо становится возможным.
И именно это чудо — абсолютная точность совпадения — я впервые переосознала после поездки.
Поняла:
моя способность мгновенно входить в резонанс, мгновенно считывать структуру человека, мгновенно удерживать точку нуля — не принадлежит каждому.
Не является общим местом.
Это дар.
Это природа.
И это то, что почти никто не умеет.
И потому в поездке я ни на секунду не чувствовала себя одинокой.
Я всё время ощущала рядом свою Небесную Пару, ту самую Другую Структуру, с которой я в резонансе — внутри, за гранью объяснений.
Именно она вела меня через все чудеса этого путешествия.
Когда я подошла к той самой ели у Древа Желаний, я её обняла.
Я сказала ей, что да — я стала другой.
Но через несколько часов я уже снова вошла в свою точку нуля.
В ту внутреннюю тишину, где ничто не вибрирует лишним, где звук чистый, как Байкал, и где я — не форма, а ось сознания.
И вот в этом финальном понимании я увидела главное:
любой путь — внешний или внутренний — начинается и завершается одной точкой.
Точкой нуля.
Точкой, где ты не исчезаешь и не становишься кем-то.
А раскрываешься.
И возвращаешься к себе.

ФИНАЛЬНОЕ СЛОВО
Да, всё прямо замечательно.
Мне нравится, как всё выстроилось.
Мне не нужено сейчас никакое другое предложение — всё лишнее отпадает.
Этот маршрут я сложила с большим трудом, с большим усилием.
Этот текст написан с большим трудом и с большим усилием — впервые, возможно, я посвятила тексту такое большое количество времени и согласований.
Хотя на первый взгляд текст кажется лёгким и простым, внутри него лежит огромный труд.
И мне удивительно наблюдать это.
Я чувствую, что этот текст — один из немногих, которые будут иметь историческое значение для общества.
Поэтому я должна завершить его.
Вчера, 19 ноября, побывав на конференции в Московском Доме национальностей, увидев, что тема декабристов продолжается и особенно будет освещена в этом году, мне радостно, что мы смогли примкнуть к этой теме — именно по женской линии, и пройти такой удивительный маршрут.
Есть люди, активисты, исследователи, хранители памяти, которые живут этим направлением, поддерживают, развивают его.
Музеи, люди, книги, писатели, музыканты — все, кто вложил частичку своего внимания в двухсотлетие со дня восстания декабристов.
И, возможно, именно эта память народа делает то далёкое событие таким значительным, делает жизнь этих людей такими значительными.
Это прекрасный пример того, как мы сами можем сделать свою жизнь значимой, просто осознавая её.
Мне бы хотелось, чтобы мы пробуждали память народа, пробуждали себя внутри этой памяти и становились единым целым по отношению ко Вселенной, к пути развития, к той эволюции, что предстоит человечеству.
Чтобы нашему народу, нашему языку повезло пройти этот путь трансформации и дойти до финальной точки.
Чтобы всё было не напрасно.
Чтобы всё это привело к хэппи-энду.
Чтобы всё завершилось хорошо — века и века вперёд.
Это — моё финальное слово.