Флаг над бездной

Когда я всматриваюсь в зыбкое марево будущего, я вспоминаю эту фразу. Хочу чтобы она была моим ориентиром, моим щитом и стала моим ответом Хроносу.

«Умираю, но не сдаюсь». Эти слова обрели свою бессмертную плоть в июне 1941 года в Брестской крепости. Их нашли на штукатурке казармы возле тел погибших красноармейцев. Это было не письмо. Это был акт духовного сопротивления, последнее утверждение своей не согнувшейся перед лицом неминуемой смерти воли. Надпись - квинтэссенция жертвенности, на которой построена не только Победа, но и большая часть нашей национальной идентичности. Это не лозунг, сочиненный пропагандистами, а афоризм, рожденный в агонии, и потому обладающий страшной, неопровержимой силой.

Со временем эта фраза из исторического факта превратилась в культурный архетип. Она стала формулой, описывающей отношение к невозможному в своей запредельности выбору.
Стоицизм перед лицом рока: это прямая параллель с античными философами, которые утверждали, что человек не властен над внешними обстоятельствами, но абсолютно волен в своем отношении к ним. «Умираю» — обстоятельство. «Не сдаюсь» -  отношение.

Онтологическое упрямство: это готовность скорее исчезнуть, чем изменить своей сути, своим идеалам, своей правде. Враг здесь — не только конкретный противник, но и сама идея компромисса с совестью.
Фраза задает невероятно высокую, почти невыносимую планку человеческого поведения. Она становится мерилом поступка в критической ситуации.

Но «Умираю, но не сдаюсь» — это не только о войне. Это о последнем рубеже человеческого «Я». В жизни любого человека может наступить момент, когда судьба может сказать ему: «Сдайся. Откажись от принципов, предай идеал, сохрани комфорт ценой достоинства». И в этот миг внутренний голос может прошептать эту фразу — «Умираю, но не сдаюсь». Это выбор между  биологическим существованием и существованием смысловым. Можно сохранить жизнь, но потерять себя. А можно умереть, но остаться верным тому, что составляет основу твоей души.

И вот здесь мой взгляд в будущее обретает четкость. Да, для меня это не про героизм. Хотя и про преодоление.

Заканчивается мой восьмой десяток. Я знаю, что процесс приближения к неизбежному давно уже идет. И здесь возникает повод для сопротивления  — умираю, но не сдаюсь.

Мне не довелось встретиться с внешним врагом.  Теперь разрушающий меня враг — это само время. Оно методично и безжалостно. Оно не штурмует стены с криком, а тихо подтачивает фундамент. И я должен противопоставить этому что-то. А что? Ответ только один — волю.

Известно, что с возрастом сокращается мышечная масса — значит, каждый день (каждый!) полтора часа занятий на тренажерах и в бассейне. Это мой окоп.
Говорят и пишут об уменьшении объема головного мозга — значит, несколько часов в день (здесь как пойдет) работа над новыми и старыми моими текстами. Это моя оборона.

Это совсем не подвиг. Скорее обязывающий договор с самим собой.  Ежедневное, тихое сопротивление распаду. Не сдаться — это не обязательно громко крикнуть, встав во весь рост. Надо просто подняться и пойти в бассейн, когда ноет тело. И преодолевая теплую и нежную лень, открыть очередную рукопись и писать, забывая о времени…

Поэтому фраза, написанная кровью на стене Брестской крепости, —  не реликт. Она снова и снова задает вечный вопрос, обращенный к каждому в разных, подчас самых обыденных обстоятельствах: что в тебе сильнее — инстинкт покоя или твоя свободная воля? Готов ли ты заплатить достойную цену — кто-то  всей жизнью одним махом, а кто-то ежедневным трудом души и тела — за то, чтобы в последний миг понять: «Я не сдался»?

Моя крепость — это мое тело. Моя бездна — это угасание. Но пока я пишу эти строки, пока чувствую усталость в мышцах, мой флаг еще реет.