Святой Долг

Когда Костик неожиданно позвонил в дверь, Веня жутко обрадовался. Скука и одиночество грызли его, как мокрая крыса. Он даже подумывал отравиться или завести собаку – пуделя или болонку. Но в семьдесят девять, после двух инфарктов, травиться уже некогда, а собака казалась необдуманной роскошью: уйдёт он — и что станет с бедным тузиком?

Костик пришёл не просто так.

– Сколько? – спросил Веня голосом, который всегда предательски сползал на высокие ноты, когда речь шла о деньгах.

«Больше сотни, как пить дать», – подумал он. – «Больше двухсот не дам.»

– Десять тысяч. Только не чеком.

Радость от встречи мигом улетучилась. Какого чёрта он припёрся именно в субботу? В субботу евреи в долг не подают. Правда, именно такая сумма хранилась у Вени в шкафу под простынями – на чёрный день. Неужели этот день и вправду настал?

У Костика был достойный арсенал: не первой молодости синий костюм от «Версаче», вечно модный «Ролекс» на дряблой, но ещё хваткой руке и чёрный «порш» под окном. Костик выглядел, как герой немого кино. А Веня рядом – как случайный статист в своих стоптанных шлёпанцах и с облезлым «Фордом».

Он очень не хотел обидеть друга, которому давно уже не доверял. Но десять тысяч! Десять тысяч! «Не отдаст. Он мот, ни за что не отдаст.»

Веня облокотился на стол.

Решение пришло неожиданно. Веня, несмотря на дрожь в голосе, вдруг жутко обрадовался и сказал:

– Нет, батенька, в субботу только вино. Деньги завтра.
«Вот старый козёл! – подумал Костик. – Нашёл время ностальгировать.»
 
Делать нечего – Костик, растерянный, с наигранным энтузиазмом всё-таки принял приглашение, хотя не очень поверил, что завтра или в любой иной день получит деньги от скуповатого Вени. Долларов двести – не больше. Но что делать, что делать…

Они выпили по чуть-чуть. Потом ещё. Вспомнили, как в юности играли в шахматы во Дворце пионеров, спорили до крика, а потом мирились бутылкой дешёвого «бiлe мiцнe» – в простонародье биомицина – в ближайшем от гастронома подъезде старой пятиэтажки. Как вместе бегали за Светкой из смежного класса, а она предпочла Олега. И слава богу. Костик смеялся. И Веня тоже. Впервые за долгое время им было так тепло и уютно.

Когда воодушевлённый Костик неохотно ушёл «до завтра», Веня весело напевал. Какая встреча!  Сколько воспоминаний!

Он, покрякивая, сложил сумку и позвонил на юг младшей сестре Лизе.

— Лиза, — сказал он, — у меня хорошая новость. Ты давно просишь – решено, еду! Поезд ночной. Встречать не надо. Думаю, недельки на две-три.

«А там или Костик найдёт свои десять тысяч или эмир сдохнет» — подумал он, радуясь, как ребёнок.

Назавтра, как и договаривались, Костик явился примерно в три пополудни. Он долго звонил в дверь, пока им не заинтересовались соседи. Обеспокоенный, он добился приезда полиции, но, вопреки ожиданиям, мёртвого Веню в квартире не нашли.
Дверь, однако, изуродовали.

Когда полиция уехала, он вызвал слесаря и за последние «кровные» починил замок.
И только потом, уходя, Костик заметил толстый конверт на журнальном столике в прихожей.

В конверте оказалось десять тысяч наличными. И ни слова.
«Вот дурак», – подумал Костик. – «А сразу не мог дать?»

Он сел на пуфик у входа и долго не мог отдышаться. Болело сердце и хотелось набить кому-нибудь морду — лучше Вене, фигурально, конечно, — но в груди словно что-то кольнуло острое и тяжёлое. Он посмотрел на конверт, потом на пол, на следы чужой спешки в прихожей, и смех вскользь прорезал ему горло — тонкий, нервный.

Костик вынул деньги, пересчитал снова, как будто мог за счёт вычислений вернуть утраченное время. Потом сунул конверт в карман, глянул на облачный октябрьский день за окном и тихо засмеялся уже по другому — не от радости, а от понимания: этот долг ему вряд ли удастся вернуть.

Он присел, подпёр ладонью висок, и подумал о Вене — о том, как тот в субботу отказался, как в воскресенье не открыл дверь. О том, как тонка была грань между долгом и подарком. Наконец Костик встал, поправил изогнутый воротник и вышел в подъезд.

Машина его поджидала, как преданный пёс. Он завёл мотор и уехал, оставив за собой поворот улицы, где ещё минуту назад жили воспоминания. Толстый конверт оттопыривал тяжёлый карман пиджака, как ответ на старый вопрос.

В это время далеко на юге Лиза, несмотря на опухшие ноги и диабет, разливала чай по ажурным чашкам Ломоносовского завода. В её движениях было что-то от героини Карамзина — тихая стойкость и печаль. Неожиданно приехал старший брат, как снег на голову.  Угрожал, что недели на две, а то и три.

Лиза вздохнула: «Чего ему дома не хватало?» — и, несмотря на усталость, попыталась улыбнуться.

С той поры постепенно прошло два года.

Веня умер в конце октября.

Когда Лиза приехала в город всего на один день прибраться в пустой квартире брата, неожиданно появился Костик.

Он принёс десять тысяч долларов.

Лиза выслушала его рассказ, отсчитала пять тысяч и остальные деньги вернула Костику.

— Так будет правильно, — сказала она. —  Это от Вени.

Годы сделали некогда симпатичную Лизу толстой и некрасивой. Замуж она не вышла, детей у неё не было.

Костик подошёл и поцеловал ей руку. Потом надел свою фетровую шляпу, взял деньги и вышел, как испарился.

Больше они никогда не виделись.

Дела у Костика шли из рук вон плохо. Он вынужден был продать свой некогда шикарный «порш» и пересесть в метро. Но осанка оставалась гордой, гладко выбритое лицо всё ещё излучало соблазн.

Он всё ещё читал без очков, играл в теннис дважды в неделю и даже писал небольшие рассказы. И, тем не менее, он не жил – он доживал.

Последние пять тысяч он потратил на памятник для скуповатого Вени. Ещё двести — на цветы. Всё, что осталось.