154. Благотворительность

        Интересно писать, когда конец уже придуман и почти написан.
     Это создает некоторый аромат и тАинство творчества, и ты как художник
     можешь повернуть начало повествования то влево, то вправо.
        Свобода воображения!
        Но меньше лирики.

        Был обычный февральский заснеженный день.
     Петр Алексеевич, слесарь-ремонтник инструментально-штампового отдела
     возвращался домой с работы.   
        Было всё как обычно.
     Еще кружилась замирая в фонарях вечерняя поземка, когда ветер стихал
     и снежинки ровно ложились на белоснежный ковер улиц, лаяли собаки. Но ветер
     вновь налетал и заставлял поднимать воротник его зимней тужурки, напоминал,
     что это все-таки февраль.

        Петра Алексеевича всю дорогу ГНОБИЛА одна мысль.
     В середине рабочего дня подошел к нему мастер участка, молодой рыжеватый -
     пацан еще Облезлов и говорит как-то легко и непринужденно, без всякого
     зазрения совести.
        В общем, сообщил ему, что он Бендзя Петр Алексеевич должен отдать
     сто рублей из зарплаты Олегу Григорьеву, слесарю их же участка.
        - Понимаешь, выписали мы на тебя двести рублей из фонда мастера,
     а ты сто верни, остальное твоё.

        Петр Алексеевич счет копейке знал и считал хорошо.
     Минус подоходный - остается ему 74 рубля. Вроде как с неба упали.
     Но почему Григорьеву?
        - Можешь мне - как бы читая его мысли подбодрил Облезлов - Я разберусь!

        История была проста.
     Об этом знал весь участок. Во время инспекционной проверки инженер
     по технике безопасности застал Григорьева во время погрузо-разгрузочных
     работ без каски.
        Случайно у того развязался шнурок на ботинке, он нагнулся, чтобы его
     завязать и снял для удобства каску, а одеть забыл на минуту. Тут-то его
     и прихватил инспектор.

        В цехе был порядок, комар носа не подточит.
     Инспектор Захудайкин ходил с тоскливой мордой и думал за что бы это
     зацепиться, чтобы акт комиссионной проверки не был бы таким пустым, голым
     и неуютным.
        Надо же было отрабатывать свою должность, за что-то и зарплату получать.
     Все это понимали - члены комиссии и проверяемые - мастер, начальник цеха
     Короткий, стоящий в стороне с начальником техники безопасности
     Скороспеловым, обсуждающие перипетии последнего подводного лова в прошлое
     воскресенье.

        А тут Григорьев и подвернулся со своим шнурком и без каски.
     Подозвали мастера, оформили акт о нарушении, все даже обрадовались
     произошедшему и разошлись довольные проверкой.
        Все - кроме Григорьева.
     На другой день на доске объявлений  красовалось распоряжение о наказании
     слесаря-ремонтника Григорьева О.Н. и лишении его 10% премии.
        - За что?
     Он громко ругался, размахивал руками и что-то доказывал.
        Все его понимали, сочувствовали, хлопали по плечу, успокаивали как могли,
     но ничем помочь ему были не в силах. Все понимали, что нужен был
     КОЗЕЛ ОТПУЩЕНИЯ и он нашелся в лице рыжеватого неудачника вчерашнего дня.    
        - Подумаешь, десять процентов!
     Но Григорьев был малый горячий и долго не мог успокоиться.
     Тут подошел к нему Облезлов и сообщил:
        - Мы тебе это дело компенсируем, премию выпишем через других.
     Напрямую было нельзя.
        Это было обычное дело.
     Особой вины Григорьева не было, потому на этом можно было ставить точку
     и забыть это малозапоминающееся событие.
        Но!

        По натуре своей этот Олег Григорьев был не совсем благополучным
     членом коллнктива. В быту был драчлив, гуляка, выпивал, с женой разошелся.
     И вообще, для окружающих казался в работе несколько ленив.
        Петр Алексеевич тоже недолюбливал его, но напрямую так не высказывал.
     Но было у него некоторое РАЗОЧАРОВАНИЕ, что вот он рабочий с большим стажем
     должен вот так просто отдать свои КРОВНЫЕ или возможно и БЕСКРОВНЫЕ,
     упавшие с неба деньги, отдать вот такому типчику.

        Досада брала его и за полчаса до окончания смены высказал он это
     мастеру. Облезлов призадумался, а потом ответил:
        - Ну понимаешь! Фонд есть такой внештатный. Собираем в него деньги
     на всякие случаи, ситуации, мероприятия...
        Вот! - вспомнил он - В прошлом году День металлурга был! Хорошо отметили
     на Волге, песни пели, выпивали. Деньги-то надо откуда-то брать?
     Профсоюз много не даст.
        Хорошо же было?

        Петр Алексеевич вспомнил тот прошлый летний день.
     Как раз после спиртного они разговорились с этим Олегом. На откровенность
     потянуло.
        - Лентяй ты!
     Чуть ли не до драки дошло. А теперь он должен ему сто отдать?
        Так он мастеру и сказал.

        Облезлов поискал в закромах психологии еще один довод, доказательство
     и нашел:
        - А помнишь! Когда штамповка у нас не шла и деталь не получалась, тот же
     Григорьев со мной три или четыре раза штамп собирал и разбирал.
        А он огромный!
     И в третью смену с ним остались. Висели тогда на волоске и начальник цеха
     говорил, чтобы кровь из носа - к утру штамп был готов!
         Собрал Григорьев.
     Когда надо - он человек!

        Петр Алексеевич заколебался.
        - А что фонд - продолжил Игорь Облезлов - Так некоторые даже согласны,
     чтобы им побольше выписывали и отдать чуть ли не полностью так, чтобы
     зарплата к пенсии была выше.
        Были такие маленькие рабочие хитрости!

        Всё это было понятно.
     Но что-то внутри у Бендзи было против этого. Что-то такое неправильное.
        Не по-коммунистически!
     С таким ворохом противоречивых мыслей подходил он к дому, где ждала
     его жена Клава.

        Клавдия была строгая, худая, немолодая уже женщина. Давно отметили они
     свою серебряную свадьбу и потихоньку подбирались к следующей.
        Она была инвалид по зрению, получала свою небольшую пенсию и к деньгам
     относилась очень скрупулезно и бережно.
        Цену денег знала.

        Детей у них не было.
     В юности много ездили, путешествовали, в зимние вечера часто ходили
     на каток, в театр, в кино, на концерты.
        Они любили спорт и политику.
     А ближе к старости - всё у телевизора. Теперь же, когда зрение ее совсем
     ослабло Петр Алексеевич усаживал ее в кресло-качалку, укутывал ей ноги -
     суставы сильно болели, садился рядом и читал ей взахлеб всю классику подряд.
        Она тихо стучала спицами, что-то вязала, ощущая умными пальцами каждую
     петельку. Он читал и им было хорошо.

        В этот раз он пришел домой каким-то взбудораженным.
     В день зарплаты Петр обычно отдавал ей деньги и расчетный листочек.
        Клава одевала тяжелые массивные очки с большими плюсовыми диоптриями
     и изучала каждую строчку его зарплаты. Ему это нравилось - вот так отдавать-
     ся на попустительство любимой женщины, терял голову и свободу, но прежняя
     любовь согревала их и придавала новые оттенки семейного счастья.

        Но не в этот раз.
     В замусоленных брюках его костюма в заднем кармашке лежала та злополучная
     сторублевка, которую он завтра должен был отдать мастеру.
        Он знал, что несоответствие принесенной зарплаты и расчетного листка
     скоро обнаружится и ему предстоял этот невообразимо ТРУДНЫЙ разговор
     в объяснялки с женой.
        - Не хватает сто рублей - осторожно произнесла она.

        "А вдруг! - мелькнула у него мысль в голове - Взять да и соврать, что
     потерял или зазевался в толпе у кассы?"
        Это представлялось ему более легким и простым , чем объяснение жене
     про какого-то там Григорьева, про общественную кассу, про злого гения
     инспектора по технике безопасности Захудайкина, про каску, про шнурки.
        Она все равно бы ничего не поняла.
     Прекрасно разбираясь в живописи, в художественных произведениях Чехова
     и Толстого, она была совершенная БЕЗДАРЬ в бытовых житейских вопросах.
        По магазинам ходил он, Петр Алексеевич, сам варил обеды, кормил их
     маленькую семью, а она только восторгалась им, всплескивала руками и
     говорила:
        - Петя! Ты святой! Ты всё умеешь!

        И кроме того, что он был СВЯТЫМ, в нем была еще одна черточка, которую
     он никогда бы не смог преодолеть.
        Он не умел врать!
     И если бы начал оправдываться и объяснять потерю, то лицо его моментально
     бы залилось пунцовой краской, которая была бы заметна даже его близорукой
     жене.
        И он сказал правду:
        - Благотворительность это! Благотворительность.

        Он не ожидал от нее такой реакции.
     Она сидела спокойная, маленькая, всё еще симпатичная, со своими сложенными
     друг в друга пальчиками.
        И просто молчала.
     Он всё ей рассказал и ему стало легче. Он будто бы сбросил с себя все эти
     сомнения, тягостные чувства и разбросанность мыслей, что владели им по
     дороге домой.
        Петр Алексеевич окончательно успокоился, потрогал, не зная для чего -
     на месте ли та злополучная сторублевка в штанах. Она естественно никуда
     не делась, но в этот раз уже не ЖГЛА его руки и не рвала сердце на части.
        Это была простая мятая бумажка, с которой завтра просто надо было
     без печали расстаться.
       
        - Благотворительность! - еще раз произнес он.
     Они поужинали. Клава уселась в свое любимое кресло-качалку, он читал ей
     Гончарова, Достоевского или еще что-то.
        И всё в этой квартире пахло уютом, теплом и спокойствием.

                2025 г.
                Октябрь.