Трубач

Мчится небом всадник бледный, на скаку в седле пьянея,
если выживешь, не смейся, а не выживешь, не плачь.
Знамя клонится на землю и от крови тяжелея,
солнце клонится к закату, и в трубу трубит трубач.

Жизнь не балует попкорном, 
а судьба та ещё тетка,
нам бы с нею жить покорно,
в никуда летим проворно,
нам бы скрипки да валторны,
у неё АК и «плётка».

На Голгофе всё, как прежде, прокуратор пьёт фалерно,
сообщил ЦАХАЛ, из Газы надвигается гроза,
на Кавказе, как обычно, режут верных и неверных,
аромат востока сладок и опасен, как гюрза.

Путь к Голгофе не был узким -
коммунизм, царизм да пьянство,
путь к Голгофе не был тусклым,
Страшный Суд не страшен русским,
вот вам крест и вот гражданство.

Там, где не ждут Петра с уловом,
там, где миру в небе чёрном ничего уже не светит,
видит ангел, чует ворон, кто крещён был русским словом,
за бессмертие в ответе.

А судьба наверх тех свищет,
кто на жизнь имеет право,
обойдётся бой без лишних,
Апокалипсис для нищих,
тем, кто выжил, честь и слава.

Скачет рысью всадник бледный, жизнь нисколько не жалея,
чем страшнее он и ближе, ты хоть смейся, хоть ты плачь,
с Откровеньем Иоанна и упрямством Галилея
из окопа с триколором поднимается трубач.