Пятнадцать вех

В свободном подвальном помещении убирались «рабы». Им не платили, их не одобряли, их в последнее время дурно кормили. Они умирали, за них вставали новые. Одетые в белые раздутые костюмы, похожие на медицинскую защиту, покрывавшие и их лица, они монотонно, без всякого энтузиазма, вбирали кровь тряпками, затем выжимали её в пластиковые вёдра. Наконец пол стал сух, но никакие старания не могли справиться с бурыми пятнами, оставшимися здесь из прошлого; кровавые стычки были неизбежны. Их перманентный дух был вшит в плоть этого помещения.
«Рабы» осмотрелись, перекинулись невнятными словами, кивнули друг другу и направились к двери. Открыв её, они исчезли в темноте. Незадолго до этого через эту дверь вынесли бездыханные тела ребёнка и взрослого мужчины. Рядом была иная дверь. За ней цвёл вечный свет, белый порошок, но открывалась она редко. Однако и перед ней навсегда разлеглись бурые пятна.
Посредине были расставлены пятнадцать стульев.
Напротив двух дверей, представлявших выход из помещения, имелась ещё одна, служившая входом. За ней уже слышался неприветливый шум. Над дверью загорелась жёлтая лампочка, металлическая дверь отперлась; галдевшие могли войти.
Первым вошёл статный мужчина. Он задал тон всем остальным гостям: острый нос, тёмные глаза, ещё темнее брови, природой вышитые приятными линиями, кожа пока молодая и опрятная. Это был человек решительный, дипломатичный, упругий. Одет в дорогой костюм. Туфли, оберегая его от крови прошлого, назойливо прилипшей к матовому серому полу, мерным стуком точно закрепили за ним лидерство.
Вторым вошёл, истинная противоположность, мужчина довольно расхлябанного склада. Одет он был небрежно. Весь его вид намекал на инфантильность и откровенную лень. Борода его распушилась оживлённее плодородного леса. Походка обдавала безволием.
Третьим вошёл мужчина сумасбродный. Он танцевал и всё что-то напевал. Разобрать было нельзя. Казалось, в его голове полная сумятица. Лицо выражало совершенную беспечность и бессмертный хаос.
Четвёртым вошёл человек весёлый, даже впечатлительный. Истинная сентиментальность билась в нём вместо сердца. Он всё вздыхал, сетовал, что его зря вызволили. Можно было безошибочно судить, что этот человек ранимый.
Пятым вошёл мужчина меланхоличный. Он горбился. Апатия давила на него. Он скис. Чудо – как его сюда сумели приволочь. Такие люди не приходят без напора извне.
Шестым последовал мужчина лучистый, низкорослый и хромой. Он любил всех, невзирая на физическую патологию. Никогда не держал злобу и ненависть на человека. Истинный мир руководил им. Радужные цветы, август, вечный день.
Седьмым вошёл мужчина дрожащий, напоминавший параноика. Он трясся, оглядывался без конца, всё ждал подвоха со стороны, хотя объективных причин вести себя подобным образом у него не было. Боясь неожиданного удара, он скрючился, округлил глаза… и так рыскал по помещению. Забитый зверь.
Восьмой вошла девушка, довольно молодая. Волосы её были густые, цвета свежего картона, приятно пахнущие. Про такую так и хочется сказать: «Подлинная красотка». На ней приятно разлеглось фиолетовое платье из тонкого велюра. Её туфельки чеканили свою мелодию, противовесную первой, но лидерство она ухватить всё равно никогда не сможет; не тот характер. Она была скорее красивой статуей, божественным великолепием, нежели ведущим характером компании. Она тут для украшения, для разнообразия, для самой жизни.
Девятым вошёл мужчина совершенно обычный, ничем не выделяющийся. Каждый бы сказал про него: «Да это натуральный рабочий. Что ему тут нужно?» Этот человек отличался невероятной способностью подстраиваться под всех и всё. Даже сегодня он организовался так, что пришёл сюда, ловко отпросившись у начальства, но вскоре он вернётся к работе, не потеряв ни денег, ни самого труда. Приспособленец и простак.
Десятым вошёл хитрец. Его глаза искрились навязчивой идеей обмакнуть окружающих в воду виртуозной лжи и корыстных планов. Часто проявлял ложную гордость, что позволяло ему ловко обходить трудности общения с окружающим миром, сбивать людей с толку.
Одиннадцатым вошёл парень молодой и красивый, под стать девушке в фиолетовом платье. Он вечно воодушевлялся несбыточными идеями и свершениями. Его неустанно тянуло к титаническим побуждениям. Такой человек был готов на всё. Но вот беда – он ничего не добился. Совершенный нищий при всём размахе натуры.
Двенадцатым вошёл юноша, бесцельный и живой. Он постоянно смеялся. С чего? Никто бы не мог сказать. Даже он сам не знал. Его мозг не созрел, его душа ещё не укрепилась, была юркой и растрёпанной, как влюблённая женщина по утрам вдали от глаз надоевшего мужа. Он был бедой для себя и окружающих.
Тринадцатым не решался войти… ребёнок. Он держал в руке свежие полевые цветы. Потеряв родителей, он всё блуждал испуганными глазами по сторонам. Одинокий и забытый.
Из темноты за ним послышался грубый голос:
– Проходи уже, мелкий таракан!
Ребёнок вздрогнул, инстинктивно обернулся и произнёс:
– Мне страшно.
Ребёнок ожидал поддержки и ласкового ответа, но получил увесистый удар в грудь. Он пролетел несколько метров, расплескав цветы. На какое-то время у него сбилось дыхание, испуг оброс глазами. К нему подбежали юноша и сентиментальный человек, чтобы помочь.
Четырнадцатым вошёл мужчина в военной форме. Он и пнул ребёнка в грудь. Высокий, мощный, беспощадный и неприступный. Такие люди неподатливы. Их не может по-настоящему взять ни жалость, ни боль, ни радость хоть к кому-нибудь. Он готов был воевать всегда, везде и со всеми. При нём было оружие: компактный автомат, пистолет и нож.
Сентиментальный человек наполнился жалостью, поднимая ребёнка на ноги, а юноша, чтобы задеть громилу, пошутил со свойственной ему глупостью:
– Ноги чешутся, потому и размахиваете? Может, почесать?
Военный человек подошёл к юноше и размахнулся кулаком. Когда сила прилетела в челюсть, тот легко свалился, словно ничего не весил.
Ребёнок, когда ему стало легче, подобрал цветы и побежал прочь от военного, а сентиментальный человек, печально ахнув, заметил:
– И зачем так поступать?
Военный грубо поглядел на сентиментального и ответил:
– Тебя тоже ударить?
Сентиментальный человек вновь ахнул.
– Хватит уже, приятели! – дружелюбно воскликнул решительный человек, дипломат. – Мы здесь не для этого, вы же помните? Усаживайтесь.
Все заняли свои места и с несколько минут молчали. Наконец-то дипломат заметил:
– Пятнадцатого вновь нет…
– Не беспокойся, – невежественным голосом ответил военный. – Он явится, но позже. Чтобы перенести всех нас, ему нужно время. – Он чуть улыбнулся; вышло устрашающе, со вкусом брезгливости. – Нелюдимый персонаж, но что поделать, ему от нас не убежать.
Все переглянулись. Забавно, у них словно было одно лицо на всех.

– В какой раз мы видимся? – после долгого молчания спросил любвеобильный мужчина. Не дав возможности кому-либо ответить, он добавил: – А я всё равно вас всех люблю. Вы такие прекрасные, замечательные… так и хочется вас всех обнять.
Он поднялся и хотел уже начать обнимать каждого, но его взгляд пал на мужчину решительного, мотавшего головой из стороны в сторону, как бы намекавшего на нелепость его идеи, что лучше сесть и попридержать язык. Любвеобильный осторожно поглядел на военного, чьи глаза обещали одно – смерть. Он виновато закивал и тут же сел на место.
– В последние несколько лет на наши посиделки стала приходить дама, – произнёс патетически зрелый парень с пухлым объёмом амбиций, но так ничего не добившийся. – Как тебя звать, дорогая? – Он смазливо улыбался, чем выражал неуклюжесть и легкомыслие, а не любезность. – Тебе нравятся мужские компании?
Девушка ответила улыбкой, далёкой от искренности, и произнесла:
– Я не по своей воле сюда пришла. Меня заставили, не более. – Она изящным движением тоненькой ручки поправила волосы, зазывно сузила глаза, кинув их обаяние на военного. Она уточнила: – Но вот этот мужчина меня очень привлекает.
– Вас привлекают мужчины, бьющие детей в грудь? – опечаленно спросил молодой парень.
– Это грубо было, признаться, но нисколько не изменит моего влечения к нему.
Военный обратился к девушке, не перестававшей соблазнять его на малом расстоянии:
– Я подумаю о твоих словах любви, потому что убить тебя не смогу из-за твоего пола… не хочется портить такое ласковое личико.
Не сдержав эмоций, ахнул сентиментальный человек.
– Боже, неужели тут творится любовь?! – воскликнул он. – Наконец-то, наконец-то!
Без предупреждения военный схватился за пистолет, направил его на сентиментального и выстрелил. Сентиментальный свалился на каменный пол, истекая кровью. Ребёнок, сидевший подле него, закричал, зарыдал. Не выдержав и его закипевших эмоций, военный чуть сдвинул руку с пистолетом и вновь выстрелил. Пуля алчно воткнулась в маленькую голову.
– Что ты творишь? – грозно вскрикнул решительный.
– Не принуждай меня направлять стрелу и на тебя. Твоей смерти мне точно не хочется. Ты мне симпатичен, разумеется, после дамы.
– Каждый раз ты стреляешь в них. Ты понимаешь, что так мы не выйдем отсюда?
– Лучше так, чем я стану терпеть дурацкие замечания или детские вопли! Меня это раздражает, а я не привык терпеть то, что меня не устраивает! – не пряча пистолета, объяснял военный.
– Ладно, пусть так… но сейчас-то опусти оружие! – не отставал решительный. – Или ты не закончил?
Военный оглядел всех, затем резко прозвучали выстрелы: в параноика, в юношу и… безвольного, который приходил сюда намеренно, кажется, за одним: прослыть мишенью для стрельбы. Тела троих прилипли к полу, омыв его новой кровью.
– Если ты дёрнешься, то пойдёшь следом за ними, понял? – утвердил военный, обращаясь к любвеобильному. Тот даже не посмел шевельнуться.
Вдруг послышался громкий смех.
– А мне нравится! Каждый раз новые комбинации жертв, но меня ещё ни разу не пристрелили. А када мой черёд? – заговорил сумасбродный.
– Боже, только не он… Как он надоедлив… – уныло заметил меланхолик, не подняв на этот раз голову.
– Раз нас стало меньше, – продолжил сумасбродный, – я предлагаю танцы!
Он вышел на середину. Несколько секунд он стоял неподвижно, но затем нелепо улыбнулся и приступил к движениям. Закрепив ступни на месте, сумасбродный перекидывал вес тела то на одно колено, то на другое. Человек походил на покачивающуюся куклу. Раз-раз, два-два… Руки его не волновались.
– А мне он нравится, – заметил гордец-хитрец. – Я могу вас пристроить к одному моему знакомому, в цирк. С выступлений, конечно, не мешало бы получить с вас процент. Как вам?
– Изумительно, просто потрясающе! – заликовал подстраивающийся человек. – Какие танцы! Какое совершенство! И идея ваша, – обратился он уже к гордецу-хитрецу, – бесподобна. Был бы чудеснейший союз. Но танцы, великий Господь!
– Они омерзительны и глупы, – рявкнул военный.
– И в этом вы правы, уважаемый мой, точно. Что-то в них есть неловкое. И всё же изумительные танцы, не так ли?
– Хватит уже! – снова вскрикнул решительный. Он встал, упорно глядя на сумасбродного. Тот вмиг прекратил идиотские движения и сел на место. Не садясь, решительный объявил: – Мы каждый раз, как видимся, забываем, для чего мы здесь собираемся. Наша первостепеннейшая задача – воссоединиться, стать одним целым, но мы всё колем друг друга, задеваем и даже… – он неряшливо поглядел на военного, – убиваем! Сколько это будет продолжаться?
Военный встал и произнёс:
– Да, надо положить этому конец!
Парень с массой идей вставил слово:
– Это вы говорите после того, как перестреляли тут почти всех?
Не успел он ухмыльнуться, как пуля пробила и его. С опешившими глазами он упал на пол; это была первая его смерть.
– Кто-то ещё? – спросил военный. Никто не перечил. – Все встали и подошли ко мне. – Он вышел на середину. – Будем объединяться. Слабых мы не берём в команду! Ну же!
Решительный подошёл к военному и пожал ему руку. Стали подниматься со своих мест и другие. Сидел один лишь меланхолик.
– Если ты в слабой команде, я помогу тебе примкнуть к ней, – строго высказался военный, обращаясь к меланхолику. Рука с пистолетом готова была подняться на него в любую секунду.
– Можешь стрелять, мне как-то нет дела до ваших мироустройств, но вот в чём затычка… – Он приподнял унылое лицо и поглядел на стоявших в середине зала. – Пятнадцатый. Вы забыли про него, что ли? Или вы без него?
– Проклятье! Я вечно его исключаю. И что интересно – я не могу его пристрелить. Он не умирает! Его не берёт ни одно моё оружие! – кричал военный.
– Тише-тише… – успокаивала дама, поглаживая ладонью его грудь. – Это не умаляет твоей власти, всем ясно, что ты ведёшь в нашей команде.
– К-хм, – вырвалось из решительного.
– Ладно, – снизошла до признания девушка, – ведёшь ты, мой хороший, но почтение я отдаю военному, уж прости.
Военный величественно потянул подбородок вверх.
Девушка прижалась к нему, вытягивая губы для поцелуя, но военный оставался одинок в величии и победах.
– Не могу описать, какой же ты прекрасный, – отвергнутая, она восхитилась им ещё больше. – Всегда с тобой буду.
Входная дверь неожиданно отворилась. Вошёл пятнадцатый человек.
Это была уникальная личность, телесно худая, почти немощная, но взгляд её был выразителен и проницателен. Одет он аристократично: длинное кремовое пальто, под ним красная водолазка, на ногах элегантные чёрные брюки и туфли. Руки были чисты, тонки и аккуратны. Он был наиболее ухожен из всех, даже даму в фиолетовом платье он перекрывал в своём изяществе.
– Творец! – воскликнул решительный. – И чего ты опаздываешь на этот раз? Наше общество тебе по-прежнему противно?
Творец не двигался с места, всё осматривал с отвращением замызганное помещение и озёра крови.
– Я прихожу в конце, чтобы поглядеть, как жалки вы снова, как животны и ничтожны. В этот раз, гляжу, жертв куда больше, чем случается обычно. Военный разошёлся? – И он непринуждённо засмеялся.
– Твоё счастье, что я не могу тебя убить, иначе ты бы присоединился ко всем лежащим.
– Я учту это, благодарю.
Столпившиеся смотрели на творца, ожидая от него ещё каких-то слов или действий, но тот упорно стоял у входа и молчал.
– Ну так что? Ты попробуешь вновь воссоединиться с нами? – спросил решительный. – Я хочу, чтобы ты присоединился. По крайней мере я тебя уважаю и ценю твоё присутствие. Сделай это ради меня. О другом не осмелюсь просить.
– Много убитых в этот раз. Не выйдет.
– Но попробовать стоит. Мы не всегда встречались в такой комбинации. Отжившие своё ушли к «рабам». И каждый из нас может присоединиться завтра к ним, а на нашем месте появится кто-то другой. Мне не хочется погибать так… понимаешь? Я лучше буду появляться из раза в раз в этом ущербном зале, чем… стану «рабом», тем, кто удалён за ненадобностью. Лучше так, попытка за попыткой, новая смерть, расслоение, чем… – Он глубоко вздохнул. – Прошу. Ведь «рабом» можешь стать и ты, творец. Пойми это. Давай попробуем ещё раз.
Творец, недолго подумав, с прямой спиной шагнул в их сторону. Приблизившись к ним, он пожал каждому руку.
– Ну что? Так лучше? – Творец попытался сделаться дружелюбным.
– Спасибо тебе, – вымолвил решительный.
Они все обнялись, образовав малый круг. Вначале ничего не происходило, однако спустя мгновение их плоть и одежда начали сплетаться. Круг сужался, каждый терял всё решительнее свои специфические очертания, пока не дошли до одной фигуры, одного человека.
Он стоял в сером строгом костюме, лакированных туфлях, с чудесной кожей и ласкающей причёской. Человек глубоко и радостно вздохнул, ощутив своё здоровье, дёрнул обеими руками лацканы пиджака и, резко и свежо повернувшись на каблучках, направился к двери, за которой цвёл свет. Он сделал несколько шагов и остановился. Неожиданно боль прошлась по его телу электрической струёй. Человек согнулся, схватившись руками за живот. Поняв, что ничего не вышло, он всё же продолжил бороться и цепляться за существование. «Надо успеть выйти отсюда, тогда, может, всё получится», – шептал он. Кожа его начала кровоточить. Одежда покрылась алыми пятнами. Каждый его малый шаг оставлял багровый след на полу. «Ещё немного», – всё повторял он, волочась к двери. Оставались жалкие метры, дверь отворилась. Из неизвестности ударил слепящий белый свет. Человек прикрыл лицо руками. Попытавшись сделать новый шаг, он рухнул на колени, а потом и вовсе разлёгся, однако силы его полностью не покинули. «Надо доползти», – шептал он. И он полз. Тело его начало разъезжаться, крови становилось всё больше. Вдруг человек заметил, что дверь запирается, а света остаётся всё меньше, и он вытянул то, что осталось от руки, чтобы удержать дверь, но ничего не вышло. Она захлопнулась, а сам он изнемог. Из неизвестности донёсся безумный крик, полный боли и неизбежности.
Единственное, что осталось от человека, – испорченная ткань и обилие привычной крови.
Из соседней двери, из темноты, вышли «рабы» в тех же белых костюмах. Они принялись убирать мёртвые тела и осушать пол, чтобы предоставить новую попытку воссоединения пятнадцати персонажам: первым последует решительный человек, за ним безвольный, а за тем…