Не дождутся

«Ошибся что ли в направлении? Где вы, братцы?» 
«Тьма  – глаз коли. Не наткнуться бы на немцев»
«Сколько я уже на морозе? Три часа? Пять?»
«Соберись, соберись, разведка»
Щуплый красноармеец в ватнике, перепоясанный ремнём, перевернулся на спину, залёг, баюкая на груди автомат, прислушался, поджал ноги, обутые  в валенки, сунул озябшие руки за голенища. 
Над равниной космическое безмолвие. Холод лютый, а ведь только начало декабря. Звёзды светят ярко, как на родине в Холмогорах. 
– Пляшшой мороз, Ярёмка! Шубейку оболокай, – будто бы слышится бабушкин голос. Ветер, завывая,  гонит позёмку по заснеженным полям.
– З-з-замерзаю!  – Еремей вскидывается, трёт щеки, перехватывает автомат, ползёт дальше. – Тульская область, а такая стужа!
Вчера немцы силами до батальона навалились на  их стрелковый полк, смяли, вынудили откатиться к Ярославке, а сами заняли соседний посёлок. И это в то время как соединения Красной армии вот-вот возьмут Ефремов и Елец!
– Бойцы гвардейской дивизии! Враг окопался в Никифоровке! Там, где ещё совсем недавно реял красный флаг нашего стрелкового полка, теперь повисла тряпка с крестом проклятых захватчиков! – командир рассекал ладонью воздух, его воспалённые глаза сверкали. Над  неподвижным строем красноармейцев поднималось облако пара. Еремей уже давно перестал чувствовать уши, нос и кончики пальцев, но пошевелиться не смел.  Командир сказал ещё несколько слов о долге и верности отчизне,  боевом духе и братстве защитников родины, а потом пригласил начсостав к себе на командный пункт.
Совещались недолго. Было решено снарядить в разведку лучших бойцов, вскрыть огневые точки и укрепления окапывающегося в Никифоровке противника и ударить по гадам врасплох. Так красноармеец Еремей Ступин оказался в числе специальной группы.
Дождались темноты. По полям скрытно подошли к небольшому лесочку на севере занятого немцами населённого пункта. Залегли.
– Ерёма, – позвал тогда Пётр Андреевич, старшой группы. – Спустись-ка, паря, с пригорка, да ползком до крайних хат, да по задворкам пошукай. Погляди где и что там у них. Быть может, пушками шарахнем, так они и сами разбегутся.
Не разбегутся.
Враг и не думал окапываться. Немцы перегруппировались, готовые с минуты на минуту пойти в наступление как раз через лесок, в котором засела разведка.  Серыми волками, скапливаясь, они сновали от хаты к хате. Редко раздавались короткие команды. Противник умел экономить слова и время.
Промёрзший до костей Ступин упрямо полз по колючему снегу, торопясь к своим, пока из темноты не показался знакомый пригорок, на котором зимним сном спал тонкий перелесок. 
– Андреич! – жалобно позвал выбившийся из сил Еремей.
Рядом тяжело бухнулся в снег и неловко завозился  Гришка Фёдоров. Земляк! Лицо круглое и румяное, как блин, глаз не видать – одни щёлки,  смеётся. А чего не смеяться? На десять лет Ерёмы старше, а ни деток, ни хозяйства не нажил. А у Ступина в деревне три доченьки растут.  Как они там? Помнят папку? Полгода уж, как призвался.
– Ярёма, слышь? Порато замёрз?
А  ты, Гриша-набок крыша, как думаешь? Еремей умел и любил пересыпать разговор «перцем» шуток, но сейчас просто крякнул и кивнул.  Фёдоров потащил товарища наверх к деревьям.
 – Мишка вслед за тобой пошёл, тока другим путём, – рассказывал Гришка, отдуваясь. –  Ещё не вертался, где-то ползает. Мы тут околели сидеть! Чего там? Рассказывай.
– Таракан! – еле выговорил онемевшими на морозе губами Ступин. Он отталкивался ногами, помогая товарищу тащить его в горку.
– Что?
– Таракан, говорю, ползает. И ты, гусеница лохматая.
– А-а-а, – Гришка понимающе кивнул. – Ехидна ты, Ярёма! Я ж думал, ты пропал. Кумекать начал, яки-таки  нежны слова твоей жонке в похоронке писать, а ты лаешься.   
Ступин криво усмехнулся. Врезать бы Фёдорову по толстым губам за такие шуточки, да сил нет. Эх, жена. Голубушка… Еремей тряхнул головой. Не раскисать, не показывать товарищам горьких слёз. Я вернусь. Моей похоронки не дождётесь.
Еремей нырнул в неглубокую воронку, присыпанную снегом, сперва бережно передал автомат командиру, а уж потом закутался в поданный полушубок. На красноармейца с тревогой смотрели четыре пары глаз. 
– Докладывай, – потребовал Пётр Андреевич.
– Всё плохо, товарищ лейтенант, наступают! – выдохнул Еремей, стуча зубами.
– Кто? – переспросил Ванька Ушатов, вологодский парнишка.
– Ясно кто, немцы, – зыркнул из под густых бровей Матвеич, дядька тёртый, бивший врагов ещё в гражданскую.
– На, – лейтенант передал Еремею фляжку. – Хлебни. Да не трясись! Говори толком!
– Немец скрытно скапливается у северной оконечности села. Сейчас они попрут прямо на нас.
– На нас? – опять переспросил Ваня. Всё ему дважды надо растолковывать. Этот не из Ерёминого отделения, чужой, но, говорят, стреляет снайперски.
– На лесок, в котором мы засели. А через него на наши позиции в Ярославке.
– Не дураки немцы, – кивнул Матвеич. – Умеют воевать.
Еремей глянул на дядьку. Не боится, старый, правду-матку резать.
– Отчего же они свою разведку вперёд не послали?  – нахмурился лейтенант.
– Быват, выслали, да мы разминулись, – пожал плечами Матвеич и принялся снимать сосульки с пышных рыжих усищ. – Мишка, вишь ты, запропал. Быват,  на них и наткнулся.
– Мишке я велел разведать и сразу в Ярославку в расположение полка к командиру бежать, – отозвался Пётр Андреевич. – На всякий случай. Завяжем бой, а там наши подтянутся. Отобьёмся.
– Думаешь, живой он?
– Кто его знает, – лейтенант мотнул головой. – Если убит, то предупредить наших будет некому.
– Уходить надо, – подал голос Гришка.
Разведчики притихли. Переглянулись.
– Дядька, что думаешь? – спросил лейтенант.
– Немцев на плечах в родной полк принесём? – испытующе глянул на командира Матвеич.
– Надо тут остаться, – Еремей кутался в полушубок. – Примем бой, шумнём, в полку сообразят, что к чему.
– Да ты что, земеля, захмелел с двух глотков? – Гриша выхватил фляжку из рук Ступина. – Там этих немцев тыща штук, а нас пятеро. К своим идти надо, братцы. Всема отобьёмся.
Ванька закусил губу и тревожно глядел на однополчан.
– Андреич, скажи ты, – Еремей оглянулся на лейтенанта, сидящего чуть позади на вершине укрытия. Пётр Андреевич, годами ровня Ступину, вглядывался в кромешную темноту равнины.
Еремей поднял глаза к звёздам. Быть бою. Трассеры подсветят мглу, полыхнут взрывы гранат, кто-то будет орать от боли, кто-то материться со страху или от ярости, шершавая немецкая речь смешается с родной русской. Белая степная смерть уже всматривается в лица разведчиков. А что там, в неведомой Ярославке, которую при свете никто толком и не видел? А что там в деревне? Оказаться бы сейчас хоть на минуту дома, ангелом-хранителем склониться над кроваткой младшей доченьки, осторожно провести ладонью по волосам средней, прислушаться к ровному дыханию старшей, а там…
Командир всё глядел куда-то в ночь и думал о чём-то своём.
Разведчики молчали. Каждый понимал: чтобы сохранить свою жизнь, надо уходить, чтобы спасти товарищей, нужно остаться и погибнуть первым.
– Мать на заработки ездила, – нарушил тишину Еремей. Все посмотрели на него. – Однажды вернулась брюхатая. Так я и появился на свет Божий.
Ступин пожал плечами.
– В жизни байстрюка хорошего мало, а всё-таки были и белые ночи на заливных лугах, и молочко из-под коровки, и горячие шаньги, и любовь материнская чистая, как ключевая вода, и родина. Знаете, какая? Передняя изба в широкой северной реке подошву мочит, а у крайнего дома вместо забора дремучий лес частоколом стоит. Трудно жить, скажете, а мне другого не надо.
– К чему клонишь-то? –  спросил Матвеич. Гришка глотнул из фляжки, передал Ваньке.
– Мне? – Ушатов тряхнул манеркой, проверяя содержимое. – Булькает.
– Мы видели начало войны, – поморщился Еремей. – В глаза её пустые заглянули, а конца не видать, застанем ли живыми… но если сейчас мы не останемся задержать фрица, то навсегда и себя предадим, и родных своих, и товарищей. И Родину. 
– Убьют нас, – тоскливо протянул Гришка. – Погибнем.
– Кого? Нас? – переспросил Ваня. – Не дождутся.
– Тихо! – оборвал Пётр Андреевич, – Идут… немцы идут, ребята.
– Двум смертям не бывать, – Матвеич взглянул в глаза товарищей, лениво потянулся за гранатой. – К обороне, братцы. Командуй, лейтенант.


P.S.
Благодаря умелым действиям разведки, в результате ночного боя 7 декабря 1941 года 474 стрелковому полку удалось вернуть контроль над н.п. Никифоровка.
В результате проведения Елецкой операции войска правого крыла Юго-Западного фронта окружили и уничтожили более 2 немецких дивизий, нанесли серьёзное поражение 2-й армии вермахта.
9 декабря 1941 года освободили Елец – первый крупный город, отвоёванный у фашистов.
12 декабря 1941 года  6 гвардейская стрелковая дивизия, в состав которой входил 474 стрелковый полк, вернула России город Ефремов.
В ходе декабрьских боёв  1941 года 31-летний красноармеец Еремей Ступин пропал без вести. После войны однополчане рассказывали, что тяжёлый немецкий снаряд угодил ему прямо под ноги. От человека не осталось и следа. Еремей отдал стране самое дорогое, что было – жизнь. Похоронки на него в родной деревне так и не дождались.