Слово и целая жизнь

 Слегка прищурившись, словно от солнца, он разглядывал фотографии в руке.
 Только взгляд выдавал его отношение к образу, повторяющемуся от снимка к снимку. Когда он отводил глаза от показаний самолётных приборов, в них не было прежней ясности.
 Приборы в кабине и раскинувшийся внизу до самого горизонта океан для него находились по ту сторону невидимой, неощутимой преграды — в другом мире.
 Память быстро прокручивала сюжет за сюжетом.
 Жизнь удивляла его: желания, которые появились однажды, спустя время приходили уже с намерением исполниться, — не сразу, последовательно и как бы сами собой.
 В возрасте лет четырёх он увидел прямо над головой высоко в небе кувыркающийся (как он потом узнал) планер.
 Ещё не понимая, что это, он получил от судьбы установку: стать как птица. С тех самых пор вопрос о профессии больше никогда не стоял перед ним.
 То ли его желание, то ли кто сопровождал, но в шестнадцать он впервые покинул самолёт с парашютом. Занятия, теория — и вот уже планер, и он один в кабине.
 Самолёт и вертолёт — следующие шаги, требовавшие знаний, в том числе школьных. Работа не слишком способствовала их получению, но жизнь уже намекнула на решение: школа вечером, а самолётная теория — по выходным.
 Ей шестнадцать. Собрание учеников для знакомства с преподавателями.
 Он сидел в середине ряда парт у стены с окнами, а она и, как оказалось, её старшая сестра — за его спиной.
 Когда сестра что-то спросила, он замешкался с ответом. Раздалось её дружески-подтрунивающее: «Он стесняется».
 Голос притянул его, как магнит, как горячая волна, лишая возможности осознать своё состояние. Казалось, её голос перенастроил всё его существо. Он осторожно покачал головой — вроде всё в порядке, только звон в ушах.
 Осмелился повернуться, взглянул на обладательницу этого необыкновенного, волнительного голоса — и его снова накрыла горячая волна, отчего он лишился возможности двигаться.
 Лишь её глаза цвета небосвода, с немыслимой глубиной, не отпускали. Он моргнул — и оцепенение прошло.
 «Что это было?» Этот вопрос нет-нет да и возникал потом в их обычных, влюблённых разговорах.
 Следующее непонятное состояние настигло его через несколько дней. Когда она вошла в класс, вся её фигура, лёгкий поворот головы, какая-то нереальная воздушная лёгкость вызвали новое оцепенение и чувство дежавю.
 А глаза... Он не мог отвести от них взгляда — нежные, внимательные, завораживающие. Они притягивали до нового приступа звона в ушах.
 Он всегда с нетерпением и удовольствием ждал эти глаза, любя их перемены, те короткие минуты и, главное, любя саму Её.
 С тех пор они всегда вместе.
Она не показывала тревоги, когда он уходил на полёты, а просто провожала из окна жестом — прижатыми к груди сложенными ладонями.
 А он не может не вернуться, потому что она — воздух, которым он дышит.
 «Он стесняется...»
Слова до сих пор отзывались эхом в голове, когда сменившийся звук работы мотора внезапно вернул его в реальность.
 Прошло уже больше десятка минут с того момента, когда он должен был переключить группу баков. Об этом яростно кричала сигнализация бака расходного.
Последние капли догорали в правом моторе: путь топлива к нему был короче, и он должен был остановиться первым.
 Теперь быстро. Кран на левую группу. Ручной насос — три-четыре движения. Порядок.
 Правый мотор вышел на режим, присоединился к левому, и вместе они продолжили самую лучшую, звонкую песню —
Песню жизни.