Чёрт-те что

Дом на улице Трихинова 36 лелеял в себе тайну, и ночами она делалась зловещей. Но что было интереснее всего, ощущала лучи этой тайны лишь семья Лаупсовых. Но обо всём поочерёдно.
Семья была полноценной и крепкой. Лаупсовы Владислав и Марина жили счастливо. Несколько лет они прожили на съёмной квартире, почти никогда не ругались, что редко встречается, с сожалением надо признать, часто дарили друг другу маленькие подарки, любили обниматься и душевно отдавать себя друг другу. Понимая, что узнали друг о друге всё, убедившись, что союз их вечен и надёжен, а доказывалось это ещё и округлым положением любимой, они непременно объявились в ЗАГСе. Там их оформили, пожелали безупречной жизни. Какое-то время они жили у родителей Владислава, но малютка родилась, и ситуация изменилась. Родители с обеих сторон были в достатке, а потому сообща, желая устроить праздник молодым людям, приобрели квартиру. Слова отца Владислава звучали убедительно и великодушно: «Вы уже самостоятельные люди, серьёзные, так сказать, солидные, потому и жить должны в своём помещении. Вот вам наш общий подарок! Нечего больше на съёмках прозябать». И вот Лаупсовы с малюткой перебрались в злополучную квартиру. На вид всё чудесно: дом не рухлядь, повсюду деревья, птицы, природа, сама же квартира с ремонтом. Благодать! Но всё всегда меняют соседи, а в нашем случае соседи сверху. Нет, дело не в неутомимой силе соседского сверла, говорливого и звенящего, а в топоте, который отчётливо слышен был ночами. И топот этот был жутким, точно кто-то в новеньких туфлях собирался чеканить танец. И сопровождалось это веселье периодическим взвизгом какой-то женщины. Поначалу Лаупсовы подумали, что всё может быть, праздник и веселье, что-то там отмечается. Ну что ж, бывает, почему бы и не дать людям повеселиться, поплясать, пусть даже и ночью. Но так уже длилось с месяц, и они задавались хмыкающим вопросом: «Что можно отмечать так долго и настойчиво?» Несмотря на раздражение, которое они, безусловно, уже испытывали, ибо сон их был тревожен, Лаупсовы ничего не предпринимали. Не сказать, что они были трусливы, но до боли отличались тактом и культурой. У них черта была родная – надеяться, что человек сам осознает свои ошибки и тут же их исправит. Как видно, соседи сверху и не поразмыслили над тем, что кому-то могут помешать. И с этим надо было что-то делать. В одну из таких топотыпных ночей Марина Лаупсова, лёжа в кровати, прошептала:
– Милый, надо это всё исправить, иначе я сойду с ума. Ну сколько можно слушать этот конский топот?
Супруг лежал рядом и тоже не спал, а потому ответил тем же шёпотом:
– Да, надо.
– Повезло, что наша кроха спит крепко. Её не будят все эти жуткие звуки и смех.
– Это да, не поспоришь. Ей повезло, а мы мучаемся.
Лаупсовы могли бы купить беруши, на том бы и покончили с проблемой, но они боялись, что их малютка всё же проснётся, закричит и заплачет, а они и не услышат. Даже работу проспать Лаупсов не боялся. Только о малютке думал.
– Я разберусь, – неизменным шёпотом произнёс он и закутал родную душу в любовные объятия.
– Обещаешь? – тая, спросила Марина.
– Угу. Больше так жить нельзя.
Тон его слов пусть и был тих, однако звучал он убедительно, а потому Марина улыбнулась, утыкаясь лицом ему в грудь. С ним она чувствовала себя в безопасности. Она верила ему.
Под утро они всё же уснули.

 
 
Проспав пару часов, Лаупсов проснулся в раздражении. Он ощущал рыхлинки в глазах, они жгли и тёрли. Даже умывание лица не помогло. Слабость владела им всё время, что существовал неясный топот наверху. Как ни странно, по утрам, днём и вечером всё было тихо. Как говорится: зло не лотерейное попалось!
Лаупсов проверил малютку (та ещё спала), собрался, перекусил и отправился на работу. Перед тем поцеловал супругу и прошептал слова любви. Выйдя во двор, Лаупсов остановился, держа в руке кожаный портфель. Поправил галстук и взглянул на третий этаж, являвшийся причиной его отторжения к соседской жизни. Ему пришла мысль зайти сейчас, застать соседа врасплох, высказать всё, что накопилось за месяц, позволить негодованию жить и бурлить в словах. Однако его останавливала нерешительность! А вдруг он оступится, начнёт заикаться, встретит и вовсе яростное сопротивление, получит по голове?.. Кто ж ещё жил наверху вместе с этой смеющейся женщиной? Вдруг тихий мужчина, который легко может перейти в агрессию?! И тогда весь сегодняшний день пойдёт кривым путём. Лаупсов, устав думать об этом, махнул рукой и двинулся по назначению.
К вечеру он освободился. Немного уставший, потрёпанный, Лаупсов готов был прям сразу же подняться на третий этаж и начать разбор ситуации, но во дворе, несомненно у подъезда, стоял дворник. Тот был староват, дряхловат, но порядочен на вид, не пивший. Он опирался на метлу и глядел на вялые зелёные ветви шелковицы, кажется, о чём-то мечтая. Лаупсов поздоровался с ним, чем нарушил мечтания простого человека, и спросил:
– А как долго вы тут работаете?
Дворник по-доброму улыбнулся, точно радуясь, что с ним заговорили, что его кто-то заметил:
– Давно. Почему вы спрашиваете?
Лаупсов немного мялся. Он не был уверен в том, что стоит говорить с чужими людьми о личных затруднениях. Но он сам же подошёл к нему, потому уже обязан оповестить. Он вздохнул и заговорил чисто, без обиняков:
– Знаете, уже месяц мучают соседи.
Дворник округлил глаза.
– Вправду? Ваш дом один из самых мирных в округе. Тут ничего никогда не происходит. А соседи… а о каких соседях вы говорите?
Лаупсов поднял глаза к третьему этажу:
– Да вон там, над вторым, над нами. Вечно топают, смеются. И всё ночами, ночами. Никогда в дневное время!
Дворник задумался. Лицо его приобрело мрачное настроение.
– Это вы… что-то путаете.
– Что это я путаю? – спросил Лаупсов, крайне удивляясь.
– Да то и путаете, что не может такого быть.
Лаупсовы руки задрожали, но не хотел он подать виду, что волнуется. Он аккуратно положил портфель к бордюру, а руки плотно сунул в карманы.
– Как это я путаю, если мы, то есть я лично и супруга моя, слышим это уже на протяжении месяца? Месяц! Не вру, ей-богу, правду говорю.
Дворник хмыкнул, но остался на своём:
– А я говорю, что путаете и наговариваете.
– Ничего не понимаю. Объясните же!
– Нечего тут объяснять. Вы наговариваете на хорошего человека, очень спокойного и мирного. Не верю я вам. Вас-то как раз я и не знаю. А её знаю… безупречная женщина, добродушная. Никогда зла соседям не сделает.
– Не торопите. Что это за женщина?
Дворник как-то подобрался резко, взялся за метлу и вырвал:
– Мне работать надо, а потом домой. И не выдумывайте! Спите!
Дворник удалился одинокой походкой. Ничего в спину Лаупсов ему кричать не стал. Нагнулся, подобрал портфель и поднялся в квартиру.

 
 
Супруга его ждала.
– С кем ты говорил на улице? Я отдалённо слышала, пока за малюткой убиралась, – сказала она, обнимая и целуя его.
Лаупсов ответил взаимностью.
– Да с дворником, хотел узнать для начала, кто живёт над нами, но он был так… злобен и отвратителен со мной, словно я нагадил ему в душу. В общем, он заступился за ту женщину, сказав, что я выдумываю наши проблемы.
Супруга сделалась серьёзной. Они пошли в кухню, сели за стол. Она заварила чай.
– Прости меня, мой родной, но я не удержалась и узнала у соседей, кто эта женщина, живущая над нами.
Лаупсов округлил глаза.
– Как?
– Я так была взволнована, я так не хотела тебя одного отпускать к этой проблеме, что решила нам помочь. Я подумала, что лучше будет, если мне удастся что-то узнать, прежде чем ты пойдёшь разбираться.
Её слова так растрогали, что глаза его увлажнились, и Лаупсов крепко сжал её руки в своих.
– Мне безумно повезло встретить тебя в своей жизни. Ты безупречная женщина!
– Я просто тебя люблю. Не могу допустить, что мы что-то будем делать отдельно друг от друга. Я хочу тебе помогать.
Чувственно вздохнув, как бы уважительно и признательно ставя точку в сентиментальном вопросе, он спросил по делу:
– И что же тебе сказали про эту женщину?
Супруга ждала его целый день, чтобы рассказать всё, что узнала, и потому она принялась запальчиво выговаривать:
– Мне сообщили, что эта женщина очень славная. Все отзываются о ней положительно. Мирная старушка. Ей уже восемьдесят. Никого у неё нет. Одна-одна в этой жизни. Никогда зла за ней не замечали. Дворник прав.
– Тогда я ничего не понимаю. Что за топот может быть в таком возрасте? Откуда смех и веселье?
Лаупсова пожала плечами. А он задумался, став угрюмым.
Какое-то время они молчали, кажется, ища ответ на эту смуту.
– Я предлагаю сегодняшней ночью, как всё начнётся, отправиться к ней. Мы поднимемся вместе и прямо поговорим с ней. Увидим своими глазами, что там происходит.
Глаза её заблестели от идеи, точно она была ребёнком, которому предложили отправиться на поиски редкого клада, на таинственный остров. Она судорожно закивала.
– С тобой пойду.
– Отлично, – не менее бодро отвечал Лаупсов. – Кроху уложим спать и отправимся. Этой ночью всё и решим. А теперь я хочу провести время со своими любимыми, о плохом не думая. Где моя радость?
Глаза Лаупсовой возбудились сильнее, а малютка вскрикнула, словно зовя и радуясь папе.

Время близилось к полуночи, но шум и смех слышны не были, и Лаупсовы, томительно сидя в кухне, не роняя ни слова, уже было подумали, что над ними старательно издеваются. Именно сегодня, в тот миг, когда они решительно принялись за идею разобраться во всём, их лишают повода, тем начисто убивая порыв. И многие бы возразили: «И что? Ну не смеётся и не топчет пол старушка сверху, а всё равно надо пойти и разобраться!» Возможно, это деятельный совет, да только Лаупсовы по-прежнему оставались людьми миролюбивыми и чрезмерно культурными. И не будь наступившей ночью мучительного раздражителя, они бы улеглись спать, позабыв о минувших неурядицах, как будто ничего никогда и не тревожило их в пожилой соседке. Но на счастье читателю – всё проявилось! Как только пол затопал, Лаупсов вздрогнул, взъерошился, вскочил на ноги и заявил супруге:
– Пора!
Лаупсова не менее отважно ответила:
– Да, родной. Пошли.
Малютка спала крепким сном, потому за неё не переживали. Выйдя из квартиры, они заперли дверь и неспешно, словно опасаясь подвоха, стали подниматься наверх в густой тьме. Несколько раз Лаупсова споткнулась, и она бы упала, но Владислав её удержал.
– Аккуратнее, моя хорошая.
Она едва заметно угукала на его замечания.
Наконец они стояли у двери старушки. Марина держала Владислава за руку. Она была точно дитя, боявшееся того, что её ждёт, но интереса накопилось не меньше, а потому она подначивала супруга:
– Давай, стучи…
Владислав не торопился. Он тронул рукой дверь. Убедившись, что она старая, поднёс ухо к ней, намереваясь что-то ещё услышать, помимо уже известного. Какие-то отдалённый звуки он уловил, но всё неотчётливо. Да и те, по правде, ничем новым не отличались. Собравшись с силами, он потянулся к ручке двери, тявкнул её на себя, и удивление поразило его. Она поддалась. Дверь была не заперта. Они взволновались больше.
– Заходим? – прошептала Марина.
Ничего не отвечая, Лаупсов вошёл первым.
Открыв дверь, они услышали шумный топот, тот самый, что их долго истязал. Он был отчётливым и пугающим. И старушка уже явственно смеялась. Она была весела, словно счастлива, как девица.
В коридоре было темно. И каждый новый шаг они пытались обсудить.
– Ну что, идём дальше? – тише шептала Марина, стараясь успокоить сердце.
– Надо дальше. Отсюда ничего не видно. Очень темно, – отвечал Лаупсов, тревожась не меньше.
И они аккуратно пошли дальше. Дойдя до двери со стеклянными вставками, Лаупсов заметил отдалённый свет. Это горели свечи, расставленные в комнате, откуда доносились звуки. Марина и Владислав замерли. Им достаточно было сделать два шага, чтобы отпереть дверь в комнату старушки и увидеть всё своими глазами, а затем возмутиться ночным неприлежанием.
Тяжело дыша, они всё ещё медлили. Шли минуты, а они не двигались. Сердца бились. Смех и дикий топот чьих-то членов пугал. Вдруг, как бы решившись окончательно разобраться во всём, Лаупсов, оставляя супругу позади, порывистым движением приблизился к двери, схватился за ручку, толкнул её, и та отошла. Он, стоя в проходе, видел всю картину. Марина тут же подбежала к нему, встав рядом. И перед ней открылась картина. У обоих рты раздулись, как шары.
Старушка сидела в кресле, листая фотоальбом своей юности, подтверждая своим смехом, что бесконечно рада. А вокруг кресла скакал огромный прямоходящий козёл, весь в каком-то пуху, пугавшем в свете свечей. Голова козла доходила до самого потолка. Глаза его светились болотно-зелёным цветом. И скача, он пронзительно выдавал звук: «Кза-Кзак-Кза-Кзак-Кзак».
Не зная, как объяснить увиденное, Лаупсов невнятно жевал:
– Вы… В… Вы-ы… В…
– Божечки, мать моя тщедушная! – вырвалось у Марины.
И на это отозвалась старушка:
– Гости? Хе-хе, как хорошо. Давно у меня не было гостей, давно. – Она засмеялась вновь, но вместе с ней засмеялись и изображения её молодости на старых фотографиях, стоявших в рамках и опиравшихся на книги в шкафах за тонким стеклом.
Лаупсовы приняли на себя этот оглушительных смех с фотографий, посмотрели на них, и новая волна дрожи прокатилась по ним. Они не могли сдвинуться с места, будто были поражены расстраивающим сном.
Старушка снова заговорила, но уже обращаясь к неугомонному козлу:
– Чего ты, чего ты! Поспокойнее! У нас гости. А потому прими их, угости…
Вдруг козёл, топча и издавая зловещие звуки, пошёл на Лаупсовых. Тут они очнулись и вышвырнулись из квартиры. Они со страхом сбежали по лестнице. Пытаясь открыть дверь собственной квартиры, Лаупсов несколько раз ронял ключи, и ему пришлось падать на колени, щупая испуганными ладонями пол, чтобы их отыскать. Страх не отстранялся от них. Марина кричала:
– Скорее, скорее! Он, кажется, спускается к нам.
И действительно, козёл вышел из квартиры и начал спускаться за ними. А старушка кричала изо всех сил в отпертую дверь. Её слова были слышны на лестничной площадке:
– Верни гостей, мой дорогой, верни их. Чего так рано убежали?
Наконец Лаупсов открыл дверь. Они забежали и заперли её изнутри. Марина и Владислав не отходили от неё и прислушивались. Козёл, как они слышали, спустился к ним, топал у их квартиры, странно дыша. В зрачок они видели зелёное мелькание животных глаз. Но неожиданно старушка прокричала:
– Кирюша, вернись! Кирю-ю-юша!
Козёл лихо проскакал на месте и ринулся наверх.
Всю ночь продолжалось привычное. Старушка смеялась, а козёл топал. Оставалось одно: понять, что они увидели, и принять решение о том, что делать дальше. Кому бы они ни рассказали об увиденном, всё покажется бредом. Люди подумают, что они сошли с ума.
Ночь супруги не спали. Утро приблизилось, и всё, что их тревожило и пугало, ушло, точно никогда и не существовало. Стало тихо и приятно. За окном начали щебетать птицы, а кто-то шёл на работу, тяжко попыхивая сигаретой.
Через несколько часов Лаупсов позвонил отцу и холодно сообщил, что вынужден продать квартиру из-за неудобств. Какое-то время отец пытался выудить у сына причину такого спонтанного решения, но Владислав, ничего не рассказывая, только отвечал:
– Мы хотим жить не в квартире. Дом для семьи будет лучше.
Отец не стал спорить с этим ответом, поскольку он показался ему разумным. И он сказал:
– Как мы сразу не подумали об этом, когда дарили вам жильё! Надо было сразу дом приобретать.
Какое-то время они помолчали. И неожиданно отец предложил:
– А давайте мы заедем в вашу квартиру, а вы поселитесь в нашем доме, а? Мы и в квартире с мамой поживём, а тут у нас прекрасно, свой огород есть, рядом лесок.
Поначалу Лаупсов ужаснулся, но вдруг ему пришла на ум мысль: а пусть заедут, там видно будет. Интересно, как они отреагируют на старушку с козлом. И так было решено.
Торопясь и суетясь, Лаупсовы съехали. Следующую ночь они провели в доме родителей, а сами родители, чтобы не смущать молодых, отправились в квартиру.
Прошла ночь, а родители всем были довольны, ни на что не роптали. Лаупсовы не понимали, что происходит. Прошла вторая ночь. Ничего. Третья. Опять тихо. Вот скончалась неделя. И никаких возмущений от родителей.
Лаупсов не мог удерживать любопытство. Он в телефонном разговоре с отцом прямо спросил:
– Вы спите в тишине?
Отец легко ответил:
– Да. А должно быть иначе?
– И вот вообще ничего не беспокоит? – не сдавался юный Лаупсов.
Отец потряс головой:
– Ничего.
– А как же соседка сверху?
– Ты про ту, что прям над нами?
– Да-да, она самая.
– О, там живёт великолепная старушка. Мы познакомились с ней сразу, как и со всеми остальными соседями, и вот каждый вечер в гости ходим к ней. Такая счастливая, радостная, любезная.
Беспокойство не покидало Владислава.
– И она совершенно спокойна?
– Совершенно. Мы рассказали ей о вас, о том, что вы жили тут, и она пригласила и вас в гости.
Шея Лаупсова взрачно взволновалась.
– Всенепременно.
Когда Владислав рассказал Марине о разговоре с отцом, та расхохоталась.
– Нам всего-то надо было с ней познакомиться и сходить погостить. Страдая от одиночества, она самого чёрта привлекла. Видимо, теперь чёрта не ждут. – Продолжая, она ехидно добавила: – Интересно, с кем ей было комфортнее: с чёртом или твоими родителями?
Лаупсов не смеялся и даже не улыбался. Его лицо оставалось серьёзным. Он ответил супруге:
– Если я умру, а ты останешься одна, не развлекайся в компании с чёртом, ладно?
Марина села ему на колени, обняла и поцеловала.
– Не обещаю, родной. И чтобы такого не случилось, не умирай и не оставляй меня, пожалуйста.