Сила слова

Рассказ из цикла "Бабушкины истории"


Родилась моя бабушка в двадцатом веке, спустя три года после революции. Время тогда было непростое и очень голодное. Жила в селе Дмитриевском Ставропольского края на юге Советского Союза рядом с кавказскими республиками. Вся её семья были людьми простыми. Никакие не «кулаки», а самые обычные крестьяне. Слов умных не знали, но работали от зари до темна. Тем и жили.
Бабушка была не очень грамотная, но многое смекала чисто по-житейски. До чего-то сама додумывалась, а чему-то вынуждено научилась, извлекая мудрость из уроков жизни. У неё было много счастливых случайностей и не очень, но она никогда не унывала, даже когда со стороны могло показаться, что совсем худо, что хуже и быть не может. Бабушка всегда думала о хорошем. В этом беру с неё пример.
Не часто таких людей встретишь. Есть люди, которые прибедняются своими хорошестями как материальными, так и физическими, жалуются на выдуманные и всамделишные болячки, сетуют на несправедливость и лихую судьбу. Не знаю почему они так делают, может быть нравится, когда их жалеют.
Бабушка же была добрая, но не жалостливая, и к себе жалости не просила. Всегда крепилась и бодрилась, даже если было невмоготу.
Догадываюсь, что возможно эта её черта характера появилась ещё в детстве, когда приходилось терпеть множество лишений и даже голод. Один случай из её детства мне запомнился особенно.
В нём есть всё – бабушкино ещё детское терпение и покорность, её смелость и бесстрашие, растерянность и отчаянье. И конечно очередная толика мудрости жизни, которую она получила в обмен за нелёгкий опыт преодоления своих страхов. Эту историю бабушка вспоминала очень часто, и тому были весомые поводы, но о них позже.
Семья у бабушки была большая по нынешним меркам – папа с мамой, да пятеро ребятишек. Нравы тогда были почти дремучие, совсем не такие как сейчас. Да оно и понятно, время идёт и всё меняется. Ясно, что тогда никто соски младенцам не стерилизовал после каждого урона оных. Да и не было никаких сосок. В лучшем случае дали кусок яблока и ребятёнок сосёт его. Если зима, так морковку или ещё что. За детьми смотрят, воспитывают их, но не так, как сейчас. Если бы моя прабабушка за каждым своим ребёнком смотрела, как сейчас мамаши не надышатся на своё единственное чадо, заваливая его игрушками и излишним вниманием; если бы она каждому уделяла столько времени, сколько уделяют сейчас современным детям заботливые родители, записывая их во множество кружков и секций; если бы каждого у юбки держала, опекая и шагу не давая ступить самому, как заботливые мамочки двадцать первого века, вытирающие нос у двухлетних детей. Если бы она всё это делала, не были бы её дети самостоятельными. Не было бы тогда у неё времени ни на работу, ни на домашнее хозяйство, огород и скотину. Да и какой прок в семье от избалованных детей? Одни только заботы и хлопоты. Не помощники в семье бы тогда росли, а иждивенцы.
В наше время, чтобы получить льготы подоходного налога по зарплате, женщина предоставляет справку о количестве иждивенцев. А кого сейчас таковыми считает закон, то есть государство? Детей до 14 лет. Люди, которые живут по такому закону, считают также. Может потому и «не модно» сейчас детей «заводить», ведь их содержать надо, траты большие предстоят, а «нищету плодить» мало кто хочет.
То время было иное. Ещё сохранялись традиции предков, когда дети были не только радостью семьи, но и большими помощниками. Сейчас взрослые надеются, что государство им поможет, пенсию будет платить по старости, а тогда уповали на детей. Это достаток в доме и основное богатство, а не деньги как принято в наш век потребительства. Потому рожали и воспитывали помногу детей, зная, что в немощной старости будет на кого опереться. Никто с детьми не сюсюкал, а растили в труде, относительной строгости и конечно в любви.
Лишь зная всё это, становится немного понятным, почему, когда маленькая Машенька, моя бабушка, вдруг заболела, она не побежала к родителям жалиться, не стала взваливать на них ещё одну заботу. Скрыла всё настолько, что даже мама её ничего не заметила.
Болезнь оказалась невидимой постороннему глазу – у девочки заболело сердце. Не от любви и тем более не от горя, да и вообще никакие её переживания были не причём. Хотя, надо сказать, к её одиннадцати годам Маше пришлось испытать многое, что и не каждому взрослому под силу выдержать.
Она родилась через два года после Ефросиньи в благодатное время, когда в дружной семье был достаток. Ещё через два года у неё появилась младшая сестрёнка с многообещающим именем Надежда.  Они с Фросей, хоть и сами были ещё крохами, но вносили значимый вклад в дело помощи маме. Пока та занята по хозяйству, девочки за малышкой присматривают – смотрят, чтобы с палатей не упала. Если мама далека в поле, а Наденька проголодалась, то сами и молочком её напоят из-под коровы – терпеливо, заботливо из маленькой ложечки. Когда малышка чуть подросла и стала ходить, девочки взяли над ней опеку и брали её во все свои нехитрые детские игры. Когда же Наде исполнилось два года, в семье появился Лёня, и забот всем прибавилось ещё больше. Но какие же приятные были эти заботы! Ещё больше все в семье обрадовались, появлению Коленьки, и тоже спустя два года. К тому времени Машеньке исполнилось шесть лет, и вместо неживых кукол у неё был родной братишка. Она ему пела песенки и укачивала.
Если глянуть со стороны сегодняшней сытой взрослости, то какое в детстве горе может быть? Ну, разве что недоразумение малое, которое и слезинки то ни одной не стоит. Однако сердце у Маши заныло по-настоящему. Вначале засосало под ложечкой, как после долгого и быстрого бега, потом затрепыхалось, как будто онана  гадюку в камышах наступила, потом даже в руку отдавать стало. Она всё ждала, что пройдёт, отпустит и заживёт, как всегда заживали разбитые коленки и рассасывались синяки, но ничего этого не произошло.
Третий день сердце ныло не переставая - то сильнее, а то, немного стихая, чтобы только злым коршуном боли наброситься вновь. Девочка только что не стонала, настолько было неприятно, но никому ничего не сказала, даже сёстрам. Мамку тоже волновать незачем, у неё своих забот хватает с хозяйством, да ещё и в колхоз на дойку по три раза на дню ездит. Батя тоже без дела не сидит.
Как заболело у неё сердце, так сразу и свет белый не мил стал. Забилась девочка на печку подальше к стенке, да и лежит, не знает что делать. На четвёртый день вспомнила, что в райцентре врачица есть. Встала она спозаранку, прихватила краюху хлеба, испечённого матушкой, да крынку молока и пошла туда пешком по пыльной сельской дороге сквозь бурьян и лебеду. Идти далеко и только когда солнце уже палило нещадно, она добралась.
Врач, полная женщина средних лет, с короткими крашеными волосами и в узеньких очках встретила её угрюмо. Видимо не часто к ней дети сами приходили, но про родителей ничего не спросила. Даже карточки медицинской не завела на неё. Маша к врачу впервые обращалась. Обыкновенно все болячки лечились дома, народными средствами. Да и было это что-то совсем простое – ушибы, царапины, простуда или промёрзшие ноги.
- Раздевайся и на кушетку ложись, - грубо, как показалось Маше, скомандовала врач после её жалоб.
Девочка подчинилась, и женщина приступила к медосмотру. Прослушала грудную клетку через специальную трубочку.
- Дыши глубоко.
Маша задышала настолько сильно, как могла.
- Теперь не дыши, - она затаила дыхание, - не дыши.
Когда Маша подумала, что не хватит воздуха, ей разрешили дышать. Посмотрела также врач язык, глаза, посчитала пульс, молоточком по коленкам пару раз стукнула и даже в уши заглянула. Зачем только - непонятно. Потом сказала:
- Всё ясно. Порок сердца у тебя, причём врождённый. Странно, что ты раньше ничего не чувствовала.
- Что? – Маша удивилась и немного испугалась.
- Сердце у тебя плохое, - врачица поправила очки и продолжила, - осторожной надо быть. Тяжести лучше не поднимать и резко не вставать и не приседать. Прыгать и бегать поменьше старайся, а ещё лучше ходи медленно, чтоб без лишней нагрузки. Тогда, может быть, не захвораешь.
Маша растерялась окончательно. Ведь как это тяжести не поднимать, если у них хозяйство, если Николка ещё совсем малой и ещё не ходит, а она его на руках постоянно носит? Как быть ей, маленькой девочке, уже добровольно и радостно взвалившей на себя часть домашних хлопот? Ведь если не будет ничего делать, а только на печке лежать, как эта женщина говорит, будет лишним ртом в семье, считай убогой.
- Вёдра с водой, это за тяжесть ведь не считается? – спросила она с надеждой.
- Ещё какая тяжесть! – поспешила заверить врачица, - тяжелее пустой кастрюли тебе ничего нельзя подымать.
- А как же мне теперь жить? – девочка готова была уже расплакаться от страха и сознания собственного бессилия.
- Осторожно жить - не тужить. Будешь все мои предписания соблюдать, и всё будет с тобой хорошо.
- Но я...
У Маши был целый воз возражений и вопросов, но на неё уже не обращали внимание. Врач что-то чиркнула у себя в большой амбарной книге и, глянув в никуда, крикнула:
- Следующий!
Ничего девочке не оставалось, как уйти восвояси. Шла она домой сама не своя. В груди продолжало саднить, а к этому добавилась душевная боль. Как будто весь тот хоть и непростой, но радостный мир, в котором жила, теперь для неё рухнул в одно простое мгновение после слов врача. Теперь она больная и ей ничего нельзя делать. Хоть ложись да помирай.
Медленно-медленно брела Маша, боясь бежать. Дома оказалась почти ночью. Мамка, завидев её, спросила:
- Мария, где тебя весь день носило?
- По грибы ходила, - соврала девочка.
Мамку не обманешь, та всегда чувствует своё дитя, и потому стала она тихонько выспрашивать дочь по то, какие грибы нашла и почему с пустыми руками вернулась. Очень хотелось Маше всё рассказать, но не решилась. Сказала только полуправду:
- В райцентр к врачу ходила…
- Заболела, али как? – встрепенулась мамка.
- Нет, я просто так, на всякий случай.
- К врачам по делу даже лучше не обращаться. Они такого наговорят и насоветуют, что потом белый свет не мил будет. Иди-ка ты лучше дочка покушай с дороги, проголодалась небось.
Маша кивнула и пошла доедать остывшие щи. Ложка в рот не лезла, она всё думала о врачебном приговоре и прислушивалась к биению сердца, которое продолжало ныть. Потом легла на печку и уснула.
Следующая неделя прошла в тайном беспокойстве и думах о близкой смерти. Она не стала выполнять никаких предписаний, а жила по-прежнему. Носила полные вёдра, полола сорняки на огороде, баюкала братишку на руках и также бойко носилась по двору. Потому мало кто на неё обращал внимание. Такая же, как всегда, а то что внутри адов пожар, знает только она и ни единая живая душа более. Так ей казалось.
Как-то зашёл к ним в гости сосед - дед Василь – большой любитель потрепать языком да пошутить. Поздоровался со всеми, сел за стол и говорит играючи:
- Мария-богиня, ставь на стол пироги мне!
Девочка громко вздохнула. Нет сейчас в доме пирогов, только по праздникам. Дед не унимается и продолжает подзадоривать:
- Маша, не лежи на печи, подавай калачи!
Он и раньше подобным образом шутил, а Маша  в лад ему отвечала своей шуткой. В этот раз не до смеха было, снова промолчала. Василь, видя, что все его шутки мимо цели и бывшая раньше озорной егозой девчонка серьёзна как колхозный кассир в зарплатный день, спросил серьёзно:
- Ты случаем не захворала?
Благодаря тому что, в горнице никого больше не было. Маша рассказала ему всё, как на духу.  Она давно хотела высказаться. Хотела сочувствия и помощи. Ещё хотела выздороветь и никогда-никогда больше не болеть. Пусть даже будет она тяжело трудиться, пусть будет невмоготу, но это лучше чем болеть и знать, что умираешь от каждого сделанного движения.
Василь слушал, не перебивая, и качал головой. В итоге сказал своё  дедовское слово.
- К другому врачу тебе надо сходить, внученька. Рано ещё помирать. Завтра утром в Митрофановку поеду молоко продавать, там врача одного знаю, Петра Ивановича, мы с ним вместе служили. Он лекарь опытный, многих исцелил. Если бы не он, меня бы сейчас не было. Помню, было дело, когда наш взвод попал в засаду….
Тут дед увидел лицо Маши и остановился.
- Про это в другой раз расскажу, а сейчас решай – едешь или как?
Маша согласилась, и на следующий день к полудню, когда Василь продал всё молоко, они въехали во двор к его старому товарищу.
Тот давно не практиковал как врач, но всегда был рад помочь. Выслушал участливо Машу. Послушал сердце, задал вопросы про боли, как давно они начались и прочие подробности по самочувствию, а также про её образ жизни, как питается и двигается. Девочка рассказывала всё без утайки, не совсем понимая, как это может помочь. Даже про незнакомые ягоды, что она в лесу нашла и, наконец, выдохнула вопрос, приготовившись в ответ услышать подтверждение приговора.
- Дядя, это порок?
Пётр Иванович от души расхохотался.
- Хотел бы я, чтобы у меня такой же «порок» был. Деточка, здоровое у тебя сердечко. Ты с ним ещё сто лет проживёшь. Ступай и никого больше не слушай, кто вздумает тебе гадости говорить.
- Правда!? – Маша ещё боялась поверить в своё счастье, - Вы меня не жалейте, говорите как есть.
- Конечно, правда. Ещё дня два-три и все твои боли пройдут. Меньше волчьих ягод ешь и всё будет хорошо.
- Так это дело в ягодах? – обрадовалась Маша, - Вот я дурёха! Каждое лето их ем, но по паре ягодок, а тут голодная была и решила наесться вдоволь.
- Ешь морковку, лук и хрен, будь здоров как божий день, - пошутил пожилой врач и подмигнул, - В малых количествах даже яд полезен, а если переедать, то и благая пища в пользу не пойдёт.
Маша радостно кивнула и подпрыгнула. Она уже не могла не верить.
- Ну вот, - улыбнулся дед Василь, - раз наша стрекоза-егоза запрыгала, значит здорова.
Домой Маша ехала совсем в другом настроении. Душа пела и плясала. Когда завидела она родное село, в момент соскочила с брички и, махнув деду Василю, помчалась во весь дух через яры к родному дому. Бежала, не чуя под собой ног, не обращая внимания ни на пыль, ни на брехавших за дворами соседских собак, ни на подъёмы и крутые спуски. Сердце ходило ходуном от такого бега, но она уже не дрожала от страха за будущее, а счастливая улыбалась миру, солнцу, небу, природе, ветру и даже бисеринкам пота, выступившим на теле. Как это приятно уставать от бега.
Запыхавшись, взмыленная, вбежала в хату и, увидев братишек, схватила малыша Николку. Весело закружила настолько быстро, как могла. Тот оживленно заверещал.
- Держи его крепче, - тихо сказала мамка, поднимая голову от стола с тестом. Потом спросила, - Как твоё сердце?
- Откуда вы знаете? - Маша ошеломленно встрепенулась, - Дед Василь сказал?
- Милая, неужто я не узнаю, что с родным дитём творится? Материнское сердце не обманешь. Оно умеет молчать, но оно умеет и слушать.
- Всё уже хорошо, мамочка, - вымолвила счастливая Маша и подкинула Николку к потолку.
С тех пор прошли десятки лет. Машенька, повзрослев, сама стала врачом. Эта профессия оказалась её настоящим призванием. Много где пришлось поработать, но кто бы ни был перед ней, каждого человека добрым словом ободряла и утешала. Даже тяжелобольных и умирающих. Каждого взглядом старалась обласкать. Всегда помнила на собственном опыте, что слово, как хирургический нож тоже инструмент в руках любого человека, не только врача. Им можно нанести смертельную рану, а можно исцелить.
Кто знает, почему врачиха тогда поставила ей такой диагноз без обследования должного,  прямо так сразу? Кто знает, почему не вызвала родителей её, а сказала всё напрямик? Кто знает, почему дед Василь вовремя подвернулся со своим знакомым лекарем – мамка ли его попросила или он сам? Кто знает, что это были за ягоды и были ли они вообще, или Пётр Иванович зацепился за них, чтобы маленькая девочка ему поверила?
Слушая эту историю много раз, каждый раз возникали подобные вопросы. Задавала их бабушке, но она не смогла дать ответ. То ли забыла за давностью лет, то ли не ведала. Рассказывала она эту историю всякий раз, когда хотела меня подбодрить и показать, что даже в самой безвыходной ситуации есть выход, и что не всем можно доверять. Особенно надо быть на страже с врачами - она этого никогда не скрывала, зная медицинскую систему уже изнутри, часто повторяя слова своей мамки о том, что идти к врачам – последнее дело. Нужно верить в себя и жить радостно, без устали. Тогда нехорошее слово не сломит, а хорошее всегда подбодрит.