Дед Кузьма

               

                «… то ли эхо прошедшей войны.»
                (Из песни.)


     На дворе стояла середина семидесятых годов прошлого века. В одном райцентре Саратовской области, по улице Энтузиастов, 6, жил человек, Кузьма Тимофеевич Сопельников
     Но, хотя это и был старый, почтенного вида, ветеран, соседи звали его  попросту: дед Кузьма.
     Это был тихий одинокий старичок, уже на пенсии. Он подрабатывал ночным сторожем при пищеторговской автобазе и любил украинские песни, советские и народные. Поговаривали, что служил он когда-то в танковых войсках, то ли майором, то ли подполковником и что дошёл до Берлина. Но дед Кузьма не любил ворошить прошлое и лишь по праздникам надевал свои боевые ордена и медали. А когда перед Днём Победы на него наседали пионеры, дед Кузьма шёл в школу и рассказывал октябрятам и комсомольцам, как командовал под Прохоровкой своим тяжёлым танком из состава Пятой гвардейской танковой армии Воронежского фронта под командованием генерал-лейтенанта Павла Алексеевича Ротмистрова.
      Дед Кузьма имел золотые руки, и все соседи всегда обращались к нему за помощью, если надо было что-то залудить, припаять или починить, электроплитку там, будильник, или, допустим, наточить мясорубку. Старичок всё делал быстро, на совесть, довольствуясь простым дружеским спасибо.
     У деда Кузьмы была сараюшка в углу двора за черёмухами, и там он всё и починял.
     И вот однажды выдался особенно погожий денёк, совсем как в одном дореволюционном стихотворении, где звучали такие строки:

              Это май-баловник, это май-чародей
              Веет свежим своим опахалом.

     Немного по-буржуйски, но по существу верно.
     Старичок Кузьма попыхивал «казбечиной» и, улыбаясь в прокуренные усики «а-ля нарком Ягода», мастерил на своём верстаке детскую игрушку в виде танка.
     Тут в дверь сарая тихо постучали, обождали и постучали снова.   
     - Это кто ж у нас такой скромный? – весело крикнул дед Кузьма. – Ванюшка, ты, что ль, балуешь? Погодь, скоро будет твой «ИС-2» к походу готов, через пол-часика прибегай. Не дрейфь, Ванятка, порядок в танковых частях!
     Но дверной проём загромоздил квадратным телом вовсе не Ванятка, а кто-то совершенно другой, из-за спины которого выглядывал любопытный дворник, и негромкий, отливающий металлом, голос спросил:
     - Гражданин Сопельников? Кузьма Тимофеевич?
     - Так точно! – всё ещё весело доложил дед Кузьма. – Он самый! А-а…
     - А может, мне вас лучше называть вашим истинным именем: гауптшарфюрер Бандура? – внезапно спросил спрашивавший. – Орест Яковлевич? По прозвищу «Лютый»? - и бросил на верстак пачку фотографий.
     Дед Кузьма вцепился в них глазами, захрипел, попятился и упал на чурбачок. Затем закрыл своё мерзкое морщинистое лицо трясущимися обагрёнными руками и глухо простонал:
     - Нашли таки, черти краснопузые! И ведь все тридцать лет ждал… У-у, жидо-кацапы, всю-то душу вы из меня по капле выдушили! – по-волчиному взвыл он. - Попадись вы мне в сорок втором-сорок третьем!
     И вдруг завизжал:
     - НэнАвыджу! Ох, як же ж я вас всих нэнАвыджу!..
     И деда Кузьму, это эхо войны, повели. То есть, не Кузьму, а шарфюрера. Ну и гадюка! А ещё ему пионеры тюльпаны вручали, галстук повязывали, салют отдавали, фашистской морде!