Кризис благотворительности

...Волки уходят в небеса, горят

зеленые глаза,

Приказа верить в чудеса не поступало

И каждый день иная цель, то стены гор, то горы стен

И ждет отчаянных гостей чужая стая…

Спиной, к ветру и все же

Вырваться может чья – то душа

Из репертуара группы «Би –

два». Вместо эпиграфа...



…В церкви назревал скандал.



...Как и сама церковь, небольшой пристрой около нее, был сложен из красного кирпича, и покрыт листами железа, нового, блестящего, жестко ослепляющего глаза на солнце. Весь комплекс зданий, выстроенный добротно и прочно, создавал впечатление богатой застройки. Пристрой находился чуть в стороне и сбоку от основного здания церкви и был отдан под благотворительную столовую.



Ближе к часу дня причудливым и тонким ручейком стекались к церкви самые разные люди, по одежде ( скорее, одеяниям ) и внешнему виду которых, можно было безошибочно сказать: сегодня все они принадлежат к одному социальному слою – самому нижнему…



Но чиновники от собеса или социальной защиты любят говорить о таких людях сложно: «малообеспеченные и слабозащищенные слои населения».



Нищие и «слабозащищенные», они проходили через ажурные, металлические, голубые с золотом ворота, поднимались на крыльцо или шли по балюстраде, раздевались в углу и присаживались в столовой на деревянные длинные лавки, за столы, ожидая обеда.

…Скандал сидел скромно, степенно поблескивал лысиной, ел неторопливо, с видимо ощущавшимся в каждом движении удовольствием голодного человека. И не понимал пока, что начинает быть объектом понемногу разгорающегося скандала.



- Литература, иногда, настолько совпадает с жизнью, - думала женщина, сидящая за длинным столом. – Я читала Умберто Эко «Имя Розы», как увлекательную и психологическую беллетристику. И никогда не думала, что действительность может быть настолько похожа на замкнутую и немного бредовую картину из жизни средневекового монастыря. То, что происходит между мужчинами, - она прислушивалась, немного против воли, немного рассеянно, к происходящему за столом рядом и чуть напротив, - да, то, что происходит между двумя этими мужчинами, их разговор и скрытые за ним взаимоотношения. Да, очень похоже, Умберто Эко - предварительный допрос инквизитора.



И нет особой разницы, что помощник пастора или завхоз, Киф, или Кивз, в миру – Кямиль, невысокий и крепенький, средних лет, работящий и добросовестный человек, задает простые и правильные вопросы, стараясь добиться ясных и точных ответов. А его собеседник не врет, отвечает. Но, иногда, явно и мягко уходит.



Иногда, от ответа, иногда, уводя в сторону весь разговор. Но если учесть, что уже декабрь, метет вьюга, а скоро начнутся рождественские, крещенские и прочие сильные морозы. Собеседник Кифа имеет возраст к пятидесяти или за пятьдесят лет, бледное, чуть одутловатое лицо с желтоватым, нездоровым оттенком кожи. И кажется еще бледнее на фоне крепкого, так и пышущего здоровьем Кифа.



Ожидая начала раздачи еды, женщина постаралась вспомнить, что же она знает об этом мужчине, с которым мягко и доброжелательно беседует помощник пастора Киф. И выяснила, что не так уж и много: зовут Сергей, замысловатое, красивое отчество, есть инвалидность и несколько болезней. Хронических. В столовую церкви ходит недавно. Появился здесь после развода с женой, развода, в котором непонятно и странно потерял вдруг все: жилье, имущество и даже прописку в паспорте.



Попросил убежище в церкви и получил временный приют. И, в который уже раз, перед обедом, помощник пастора ведет с ним продолжительные беседы, видимо, выполняя поручение руководителей церкви, пытаясь понять и решить.



- Видимо, ни один из них не понимает, - вновь подумала женщина, - насколько трогательно их беседы, углубляясь в детали, с каждым разом все более становятся похожими на допрос. Роли прорисовываются все яснее: инквизитор и его жертва. Допрос простодушного Кифа ускоряет ритм и набирает темп. Помощник пастора прост и прям, как правда. Не умея ни сомневаться, ни колебаться, он идет к цели кратчайшим путем. Не задумываясь, что может, порой, выглядеть смешно.



Как в тот момент, когда отклонившись назад, под тяжестью большой квадратной кадки с большим деревом молочая, выросшим в ней, помощник пастора вошел в столовую, внес кадушку, поставил ее на стол и, отпыхиваясь от натуги, сказал серьезно, торжественно и гордо:



- Вот, он у нас будет символизировать Исуса Христа.

– Обращаясь к женщинам: поварам и обслуге.

Молочай, ошарашенный внезапным возвышением, застенчиво качал мясистыми и толстыми листьями. И, полностью с ним согласная, женщина хихикнула от неожиданности, спохватившись, замаскировала нечаянный смешок под кашель. Получила в ответ доброжелательное:



- Не торопись. - Согласно кивнула и стала старательно дожевывать жареную мойву.

И Киф может быть страшным. В тот момент, когда он сам, или по его указанию, в столовую не пускают или из столовой выводят пьяных и голодных инвалидов – дебоширов. Тогда в его голосе вдруг появляются те, командные интонации, которыми так любят пользоваться состарившиеся на милицейской работе участковые, интонации полной «отвязности», команда ГОЛОСОМ.



Не подчиниться им, этим интонациям, нельзя. Они обязывают. Или заставляют. Продолжавших бунтовать и хорохориться, подвыпивших и слабых инвалидов, Киф усмирял сам. Не бил никого, нет. Но просыпавшийся на секунду, его несдержанный темперамент, делал его необузданным. И, потому, страшным.



Неделю назад помощник пастора, успокаивая, так толкнул инвалида Евгения (психический, вторая группа инвалидности ), что щупленький Евгений отлетел к двери. И обязательно бы ударился головой. Но кто – то из рядом стоящих, кажется, Сергей, Евгения поддержал.



- Ко мне это не относится, - зябко пожимая плечами, подумала женщина. Я получаю свой бесплатный обед, потому что так сложились обстоятельства. Меня не интересуют отношения между служителями церкви и теми, кого они одаривают своей благотворительностью. И меньше всего меня интересует, как они это делают. Меня устраивает благотворительность, при которой и ежедневно, я получаю бесплатную тарелку супа, пять кусочков хлеба, второе, компот, пирожок. И я не понимаю, отчего так напряженно, я прислушиваюсь к разговору - допросу двух мужчин за соседним столом.



На столах уже появились ложки, и сейчас разносили хлеб. После короткой обязательной молитвы, которую прочел помощник пастора Киф, все замолчали, в ожидании супа. Допрос прервался…



- Долго рассматривать девушку – разносчицу, - думала женщина, начиная помешивать ложкой, пробуя вкусный горячий суп, - я не могу. Она меня пугает (Зовут Наташа, инвалид детства и, кажется, серьезно и необратимо повреждена психика). Она разносит суп, довольная оказанным ей доверием. Не умея общаться словами, мычит и повизгивает от счастья и выглядит так, будто ее наскоро, наспех и довольно небрежно собрали из по – разному надутых детских резиновых шариков. Стилистика ее одежды и поведения меня одновременно пугает и притягивает, - думала женщина, хлебая суп, одновременно и осторожно рассматривая девушку - разносчицу.



- Деформированно - выгнутая в пояснично - крестцовом отделе спина и выпуклый, свисающий вперед животик, массивный выпяченный зад, облаченный в белоснежную, тонкую, слишком летнюю для середины декабря клешеную юбку, сквозь которую, почти отпечатываясь сквозь ткань, просвечивают кружева комбинации или нижней юбки. А сверху, на массивных плечах, белый и теплый, укороченный, зимний свитер.



Ее наряд, - вновь подумала женщина, достоин Диора или подиумов высокой моды «от Кутюр». И серые толстые штаны – гамаши с пухом во все стороны, который торчит, почти уже не портят впечатление.



Получив в бок дружеский, довольно сильный тычок локтем от своей соседки по столу, женщина полуудивленно – полуиспуганно вздрогнув, обернулась.



Ее соседка ( зовут Нина, возраст, около пятидесяти. Бывший хореограф. Последние десять лет по специальности не работает: суставные боли, вегето - сосудистая дистония, припадки ( приливы) странной слабости и та, непонятная здоровым людям постоянная трепетная забота о собственном здоровье, когда мочу по Нечипоренко, не доверяя анализам, необходимо пересдать не меньше трех – десяти раз, а раз в два - три дня просто необходимо пообщаться с любым врачом из местной поликлиники.



Последний год на инвалидности у невропатолога. Третья группа. Получив мизерную пенсию, она расправляется с ней так: идет в кафе и покупает стаканчик кофе, несколько пирожков, бутербродиков, пирожных. Пенсии хватает ровно на неделю. Затем голод возвращается.



Есть сын, студент политехнического университета. Сын получает стипендию. И это все их доходы. За квартиру не заплачено последние три года. Сейчас снесли в ломбард, заложили и проели все золото, что получили в наследство от умершей матери: серёжки, колечко, цепочку, кулон…



- Ну, ты и ешь сегодня! Голодная? - Улыбалась Нина более, чем наполовину беззубым ртом, но широко, доброжелательно и бесхитростно. Зубы, видневшиеся во рту одиноко и редко, не убавляли обаяния, а добавляли общей артистичности всему ее облику. Остренькая вытянутая мордочка полуголодной, всегда недоедающей лисички. Незакрашенная седина в высоко поднятой заколкой прическе.



Нина могла быть аристократичной в манерах и поведении, если хотела быть воспитанной или вежливой.

- Да, наверное, - ответила женщина, с некоторым удивлением рассматривая собственную пустую тарелку.

- Сегодня очень хороший суп, - ответила ей Нина и, приподнимая тарелку, наклонилась чуть – чуть и выхлебала остатки супа из тарелки через край. Затем отодвинула пустую тарелку и вновь широко и доброжелательно улыбнулась.



- Вы заметили? – Вступила в разговор Галина, сидящая за их же столом напротив (35 - 40 лет, инвалидность психиатрическая, вторая группа, среднего роста, короткая стрижка жестких темных волос. Решительная. Осенью долго и настырно, даже агрессивно, настаивала для них с Ниной необходимости НЕМЕДЛЕННО поверить в бога. Потом вдруг исчезла и вновь в столовую стала ходить недавно. Авторитетна. В церкви пользуется большим уважением. В отсутствие помощника пастора, именно Галине, доверяют прочесть обязательную предобеденную молитву.)



- Заметили, как долго сегодня, - добавила Галина, - Кивз разговаривал с Сергеем? Есть мнение, - она понизила голос, - среди руководства. – Сергей не тот, за кого он себя выдает.



Разнесли второе. Уложенные в одну тарелку: вермишель, котлета, немного винегрета сбоку и подливка, выглядели аппетитно. Разговор оборвался сам по себе.

Обед заканчивался. Съевши его, клиенты благотворительной столовой расходились. Поднялся и вышел Сергей. Ушла Галина.



Женщина доела свой пирожок и стала ждать неторопливую в пережевывании Нину. - Я не думаю, - размышляла женщина, - что кто – нибудь из присутствующих может вызвать в моей душе, хоть какие – то чувства. Просто на улице холодная зима. Голодные уличные побродяжки, без подкормки мы отощаем, ослабнем и не переживем холодную зиму.



Так много бездомников: котов и собак, умирает холодными ночами на улицах города. И нет разницы, что мы с Нинкой – люди, и у нас есть жилье. А вот у Сергея – нет.



- Женщина вспомнила. – Неделю назад Сергей подождал их после обеда и заговорил с ними, казалось бы, ни о чем. Высокий, в кожаной куртке, слишком легкой для зимы, в мохнатой и красивой кроличьей шапке, спортивных штанах, он выглядел худым и бледным, грустно шутил, что газовая котельная, в которой он сейчас при церкви живет, неисправна, выпускает в воздух помещения слишком много газа.



И до весны он, скорее всего, не доживет…



- Это не относится к моей жизни, - думала женщина. - После собственного развода я получила столько проблем, что уже никогда в жизни не научусь доверять мужчинам. Мужчина – опасен. Даже его желание жить рядом с тобой одной жизнью, может разломать твою собственную жизнь. А уж нежелание…



Но взгляд очень темных, карих, почти черных глаз согревал нечаянностью прикосновения… Под этим взглядом захотелось вдруг прихорошиться, взъерошить перышки, забывая о своих за …, да еще и с хвостиком…



- Но я ограничилась тем, - вспоминала женщина, что приняла участие в беседе и посоветовала попробовать или получить «Мэрскую» помощь, обратиться в МЭРию.



Собеседники смотрели на нее непонимающе и удивленно. Она объяснила:

- Не мерзкую помощь, а Мэрскую, то есть, помощь из МЭРии, от Мэра. На этой фразе случайная встреча закончилась. Больше с Нинкой, они вместе с Сергеем не пересекались.



- А вот сейчас Нина, - подумала Женщина, - доест второе и начнет вылизывать тарелку из - под второго тоже. Розовый язычок, быстро - быстро мелькая, вычищает подливку с тарелки, вылизывая ее до блеска. И, если бы Нина была кошкой, зрелище было бы замечательно красивое и интересное…



Но ведь Нинка – человек? А, может быть, уже и нет?...

Они вместе спустились с крыльца. довольные, сытые, согретые едой. Они дошли до церковного угла. И здесь ее товарка, задерживаясь, сбилась с шага и, полуоборачиваясь, сказала:



- Смотри, нас Сергей ждет!

Женщина присмотрелась и узнала. Действительно, мужчина стоял у церковных ворот.

- Похож на Сергея, - подумала Женщина. - Но на месте Нины, я не была бы так уверена и оптимистична, думая, что ожидает он именно нас.



Две женщины приблизились. Сергей шагнул им навстречу и, широко раскрывая, распахивая руки так, что кажется, обоих их был готов захватить в объятия, неожиданно спросил:



- Девчонки, ну кто из вас жить меня к себе возьмет?

- Каков наглец! – полувосхищенно, полуиспуганно подумала женщина, проскальзывая, между широко растопыренными руками, уворачиваясь.

Выбралась и быстро ответила:

- Конечно, Нина. У нее квартира есть, однокомнатная. А у меня только комната в коммуналке. И злые соседи. И только потом посмотрела.



Мужчина смотрел на них без улыбки. Похудевший, бледный, он казался еще более нездоровым, чем обычно. И без улыбки добавил:

- Я могу платить за жилье и постараюсь не занимать много места…



Женщина вопросительно посмотрела на Нину. Та стояла в стороне, не принимая участия в разговоре. Поторопила:

- Пойдем…

- Вы, извините, нам пора, - мягко отступила женщина.



Развернулась, заторопилась, принялась догонять Нину. Додумывая на ходу, что мужчину постепенно становится жалко. И большую больную собаку, пожалев настолько,она бы уже, наверное, прихватила на поводок, постаралась как - нибудь устроить и подкормить. Хотя бы до весны… Но мужчина! Я их боюсь…



- Слушай! - Обратилась к ней вдруг Нина, - а, давай, мы его через день ночевать к себе брать будем: ночь я, ночь ты…



- В таком случае, Ниночка, - автоматически отозвалась женщина, додумывая на ходу, , что понимает постоянную тоску своего товарища по «халявным» обедам ( халява – научно - философская или ненаучно - философская категория, объединяющая поведение «халявщиков», старающихся прожить свою жизнь на «халяву», то есть, не затрачивая ни средств, ни энергии, ни калорий).

И Нинкино полуголодное существование от пенсии до пенсии. Весь стиль ее жизни, бесхитростно - навязчивое «шакаленье» в поисках любой «подкормки», которую она находила у родных, друзей, знакомых и просто добрых, расположенных к ней людей, способных давать ей продукты или поношенную одежду.

И обещание Сергея оплачивать свой ночлег…



- В таком случае, Ниночка, - отозвалась женщина, я пропускаю свою очередь…

- Слушай, - вновь обратилась к ней Нина, называя ее по имени, - неужели тебе совсем никогда мужика не хочется?

- Милая моя! - Обратилась к ней женщина, замыкаясь в себе, сначала высокомерно, потом растерянно, она понимала: со времени моего развода прошло более трех лет...



Но отвечала:

- Я, наверное, уже и не помню, что это за вещь такая – мужчина. И для чего он может пригодиться в моем одиноком бабьем хозяйстве. А, кроме того, выброшенная в возрасте за…, да еще и с хвостиком, вновь на брачный рынок, в то время, как на рынке ценятся девушки в возрасте до двадцати лет или чуть - чуть за двадцать…



- На что же могу рассчитывать я, О моя Драгоценнейшая? – Впрочем, последнюю фразу она не проговорила, но додумала.



- Ох, - вновь обратилась к ней Нинка, называя по имени, - а какого мужика подцепила недавно себе я. Ему двадцать пять лет, служил в Чечне, пришел из армии.



Зовут Димка. Плечи у него широкие - у – у! Я прямо так и обмираю в его руках. Забываю все. Себя не помню.

Он мне говорит, что я самая сладкая. Я и сама думаю, что у меня внутри две ложки меда вместо одной положены. И Димка говорит, что я для него самая сладкая.



- Д – да, - растерянно согласилась женщина, внимательно и вновь рассматривая Нинку, неотразимо увлекательную в своих постоянных романах с двадцатилетними, курьезную в своей шубе из желтовато - коричневого искусственного меха, к которой она для тепла пришила срезанный со старого пальто песцовый воротник желтоватый и порыжевший от времени.



( …В плаще с малиновым подбоем ходил Понтий Пилат, в романе «Мастер и Маргарита» у М. Булгакова)

Пальто у Нины когда - то было темно – вишневое. И в обычном, сумеречном и зимнем освещении казалось потрепанным и старым.

Но стоило Нине приподнять воротник. В свете ярких электрических ламп цвета изменялись. В благотворительную столовую Нина входила королевой, сошедшей с подиумов «Высокой моды».



- Нина, я поняла, - серьезно ответила женщина. – Ты - бальзаковская героиня. («Человеческая комедия». Оноре де Бальзак. Графиня почтенных лет, влюбленная в очень молодого дворянина и всячески старающаяся его рядом ссобой удержать).



- Ну, надо же! - Восхищенно покрутила головой женщина. - В безнадежной попытке сублимироваться (Сублимация – не путать с сухими пищевыми продуктами! Попытка героини рассказа уйти от решения своих проблем, переключаясь на воображаемую жизнь в выдуманном ею же мире. Наиболее ярко сублимация объясняется в одном из рассказов Р. Шекли. Прим. Автора.)

В очень безнадежной попытке сублимироваться, - продолжала женщина, - я придумываю целый мир оборотней. Мир, в котором не я, но моя героиня, преодолевая тьму всяческих препятствий, находит в конце романа, может быть, любовь.



Но ты, милая моя Ниночка, плюешь на разницу в возрасте или барьеры социального положения, а просто ломаешь их. Я восхищена!



На улице мело. Холодный, перемешанный со снегом ветер, рвал полы пальто, стараясь пробраться внутрь, обдавал холодом ноги, морозил. Подошел трамвай, и обе женщины разбежались.



- А на следующий день, - вспоминала женщина, шагала в благотворительную столовую и вспоминала, - я вновь встретилась с Сергеем. На улице, случайно. Я получила какие – то деньги. Небольшую сумму. Кажется, детские выплаты.



Смогла купить для себя несколько нужных бабских мелочей. Крема;. Хорошее мыло. И шла довольная собственной попыткой немного себя побаловать…



Мужчина окликнул меня:

- Привет! – Смешной и обрадованный, он сказал, делясь своей радостью:

- Ходил в прокуратуру. Сделал себе временную прописку. И как только сказал, что у меня порвался пакет, они мне купили сразу же, новый, красивый, пластиковый. Посмотри!



- Угу, - неопределенно протянула женщина, радуясь мысли, что упаковочные и любые другие пакеты, она всегда покупала, покупает и, надеется, всю жизнь будет покупать себе сама.



- А, может, скатаем в Москву? – Еще более возбужденно продолжил мужчина. – На пару дней. Вывалимся из поезда на Казанском вокзале. Скажем: «Привет, Москва! Потом подъедем и плюнем в Чистые Пруды. Ты плевала когда – нибудь в Чистые Пруды?



- Нет! – Неожиданно разозлилась женщина, - в Москву я тоже езжу сама.Тогда, когда МНЕ нужно. У меня там есть свои родственники. И с незнакомым или малознакомым мужчиной я не поеду никуда. Тем более, что ка;дрите Вы по –моему Нину, в которую две ложки меда заложены. А в меня, - грустно додумала женщина, заканчивая про себя, мысленно, начатую вслух фразу, - я опасаюсь,что ни одной.



– И добавила громко, совершенно рассвирепев: - А я опасаюсь и не люблю людей. Мужчин, в особенности. А каждый настоящий мужчина…



- Я не настоящий! - Быстро продолжил мужчина, - я…



- Кроме того, - продолжила, перебивая женщина, - сейчас я уже влюблена. В Лорда и Повелителя всех Северных Земель. Я придумала его сама. Придумала земли, культуру, город ведьмаков и поселения оборотней. Поймите – он, ЛОРД и ПОВЕЛИТЕЛЬ! А кто Вы? Даже и не оборотень…



- Я оборотень, - заявил собеседник. – Я, м - м, лорд и повелитель оборотней.



- Тогда превращайтесь!...

- К - как? – Удивился мужчина.

- Ах, Вы даже и не знаете, - возмутилась женщина, - по технологии, придуманной мною – примерно, так: Вы сбрасываете всю Вашу одежду, перекидываетесь. И превращаетесь. Ну, превращайтесь, же!



- Прямо здесь? – Задумчиво засомневался мужчина. Посмотрев на проходящих мимо людей и проезжающие машины. – А, давайте, я Вас лучше украду?



- Не надо, - быстро и опасливо отступая назад, испугалась женщина.

Посмотрела в темные, невозмутимые глаза, перепугалась еще больше и, уловив боковым зрением приближающуюся, останавливающуюся, рядом с ними автомашину, приготовилась обороняться, убегать или звать на помощь. Но из машины никто не вышел. Наоборот, к машине подошла и в нее села молоденькая девушка в дубленке или шубке.



И лишь тогда, облегченно переводя дыхание, женщина поняла, что почти попалась на очередной розыгрыш. Сказала надменно: - Мне пора! – Развернулась и пошла прочь, стараясь держать походку ровнее, а спину прямее.



На улице было холодно. Но вспоминался разговор с Сергеем, который смешил и грел.

В тот день она на обед опоздала.



И, чтобы не сильно ворчала обслуга столовой и раздавальщицы, сказала:

- А меня, кажется, Сергей преследует. Сначала к нам с Ниной пристал: «Возьмите к себе жить». А теперь со мной уже и на улицах города пересекается.



- Ты его не бери, - посоветовала Лидия (состоит в церковном братстве, раздатчица обедов, женщина 40 - 45 - ти лет, с красивым женственным лицом и кривоватыми ногами, она косолапила при ходьбе, напоминая тогда домашнюю ухоженную уточку).



- Не выдумывай, смотри, не бери, - говорила Лидия. – Он при церкви живет. Пенсию свою получает. Мы его кормим.

– Лидию бросил муж. Она жила одна, не делала попыток выйти замуж и гордилась только сыновьями, своими детьми.



- И, может быть, Лидия права, - подумала женщина. И вновь увидела Сергея…

Он шел ей навстречу по главной улице города, сосредоточенно разворачивал, освобождал от целлофановой упаковки пряник «Улыбка». Надкусил пряник, увидел ее и, подходя вплотную, сказал:



- Пряник хочешь?

- Я уже выросла, мягко улыбнулась женщина, - из того возраста, когда один, даже большой пряник, грызут с двух разных концов, одновременно откусывая…



- Наблюдала, как заторопился мужчина, разламывая пряник пополам, от угощения отказалась. Не желая обижать, взяла небольшую крошечку.



Повеселела, радуясь возможности поговорить ни о чем, но на одном языке с собеседником.

А рассказчиком Сергей оказался увлекательным. В его пересказе многие их общие знакомые из церковной столовой приобретали вид неожиданный и уморительный. Женщина слушала и смеялась беззаботно.



До тех пор, пока собеседник не сказал: - Пойдем отсюда. Ты обколупала всю штукатурку с кинотеатра. А наверху, - он кивнул головой и направление показал, - спрятана скрытая камера. Сейчас охрана выскочит, арестует, сдаст Администрации. Заставят тогда ремонт делать на всем кинотеатре за порчу имущества.



Она спросила:

- Куда пойдем? – Не очень – то доверяя словам о кинокамере, но думала о том, что на холодном и резком, зимнем ветру, она замерзла даже в своем теплом, зимнем пальто. А каково ее спутнику в простой осенней, без меха, кожанке.



На морозе ведь кожа не согревает, а, только замерзая, еще больше охлаждает тело…

Они зашли в кафе. Встали у окна, облокачиваясь, на высокий подоконник.



Мужчина пожаловался: - Не могу долго в тепле находиться. Привык целый день на холоде быть. Стоит зайти в тепло и согреться, сразу начинаю спать хотеть. Смаривает.

- Может быть, посидим в кафе? – Предложила женщина. – Выпьем по чашке чая.Только…



Вам не тяжело купить для меня чашку чая? Вы можете? Я могу и сама за себя заплатить…

Мужчина ничего не сказал. Принес для нее чашку чая и пирожное. Себе взял стакан лимонада. Сел напротив, смотрел на нее.



Разговор затих и скомкался. За их столиком сидели и, может быть, прислушивались, другие люди.

Мужчина выпил лимонад. Протер глаза, постарался скрыть зевок и виновато добавил:



- Ты разбирайся быстрее с пирожным, и пойдем на холод. Мне на улице лучше будет, здесь, в тепле, я уснуть боюсь. – Посмотрел снова, виновато…



Женщина посмотрела внимательно. Он ничего не просил уже, готовый продолжать жить отдельной, обособленной от всех, своей «Уличной» жизнью.

Неправильно растущий волосок, выбиваясь из брови, свисал над глазом вниз, придавая мужчине вид собаки – побродяжки с переломанным надвое, свисающим над глазом - ухом…



И было мужчину пронзительно, до боли, жаль. Женщина заторопилась:

- Да, да, пойдем.



Они вышли на улицу. Стояли на остановке. Ждали трамвая. Совсем рядом, чуть ниже мостовой, отделенные двойными стеклами витрин в кафе и в магазине передвигались люди. И движения их, плавные и замедленные, напоминали движения сонных, задумчивых рыб…



Трамвай подошел вскоре, был пустым, погромыхивал на стыках рельс звонко и дал двоим возможность сидеть вместе, рядом. На сдвоенном и холодном металлическом сиденье.

- Что Вы думаете о нашей общей знакомой, Нине? – Спросила женщина, не зная, с чего начать разговор.



- Нинка? Наш человек. В богеме, - подумав, ответил собеседник. – Она будет своей и легко впишется в любое общество. И будет своей и среди писателей, и артистов, и художников. Но в вашей провинции нет ни настоящих артистов, ни богемы. Вот там, откуда я приехал, - мужчина замолчал.



Отвлекаясь от разговора, женщина посмотрела в окно и принялась растирать озябшие без варежек ладони.



- Замерзла? – Озабоченно поинтересовался мужчина. – Дай я согрею твои руки в своих. – Он забрал обе ее ладони одной своей большой мужской рукой, сжал их медлительно и нежно, поднес ко рту. Согревая, подышал. Спросил:

- Так лучше?



Женщина не знала. Ласковое прикосновение срывало барьеры, разрушало то гордое и горькое одиночество, ту полную изоляцию от всего человеческого рода, которое позволяло ей, иногда, в шутку, а, иногда всерьез, говорить о том, что она ближе к кошкам, собакам или оборотням. Они человечнее, чем люди…



Но Женский Кодекс Правильного Поведения запрещал оттаивать от случайного доброго слова, ласки или прикосновения. И, переводя все в шутку, она сказала:

- Ничего не понятно. Может быть, повторить?



Мужчина с готовностью повторил. Женщина подумала и сказала:

- Никогда бы не подумала, что бомжить так приятно. – Додумывая про себя: «Вдвоем».



Мужчина свел хмуро брови и немедленно убрал руку. И далеко отодвинул колено.



Женщина подумала и сказала:

- С самого начала – это всегда был только комплимент.

Мужчина ничего не сказал, но его колено придвинулось вновь.



Холодный, сухой и резкий декабрьский ветер зря старался, пытаясь замести дороги и перепутать следы. Двое шли по тропинке, отыскивая дорогу к церкви, торопясь в столовую. На крыльце женщина замешкалась, пытаясь спрятаться за широкую мужскую спину. Как настоящий джентльмен, мужчина пропускал свою даму вперед.



Они вошли вместе. Получили свои обеды под вопросительно – подозрительные и недоуменные взгляды окружающих. С непроницаемыми лицами пообедали. И в попытке запоздалой конспирации разбежались в разные стороны, упрямо делая вид, что ничего не произошло.



- Как могу я взять его, привести к себе домой? Как могу я его не взять? –Истерзала она за ночь себя вопросами. Ответ не находился. Так же, как и сон…



Но все решилось без нее. И даже без ее участия. На следующий день в благотворительной столовой ей просто «забыли» дать второе. Сидеть,вертеть в руках ненужную ложку под мимолетными и вопросительно – насмешливыми взглядами окружающих было тяжело.



Еще тяжелее было пережить непонимание: «Почему так? За что?» Ни с точки зрения морали, ни с точки зрения человеческой или христианской логики, даже логики ЭТОЙ церкви, она ничего не нарушила. Ответ пришел позднее: Просто так. Подброшенные на подкормку полуголодные либо бездомные щенки не имеют права ни жить, ни пробовать или пытаться жить, как люди. Ее хотели наказать именно за ПОПЫТКУ.



- Ну что же, - мрачно подумала она, медленно и неторопливо застегивая пуговицы на пальто. – Мне было тяжелее. Последние десять лет мне ВСЕГДА было тяжелее. Я ведь справлялась. А сейчас, я даже и не очень – то потолстела за два с половиной месяца этих халявно – благотворительных обедов. И сюда больше не приду.



Она вышла из столовой, спустилась с крыльца и пошла прочь. Оборачиваясь на звук своего имени, узнала того, кто ее позвал – Сергей.

Он сбежал с крыльца, догоняя ее, поравнялся, сказал:



- А меня выгнали. Из церковной котельной, где я жил. Не очень – то и жалко. Слишком много газа выпускает АГВ ( АГВ – Агрегат газового отопления или водонагревания. Прим. Автора).



Я травился, травился. До весны все равно бы не дожил. – Он неожиданно улыбнулся. - Или там, или вообще. Но вот куда теперь идти - не знаю…



Они вышли за ворота церковного двора, постояли. И женщина, решаясь вдруг, сказала, нерешительно и осторожно:



- Я… сюда тоже больше не приду. Все надоело. Но… если Вам совсем негде жить, Вы можете пока пожить у меня…



- На сколько возьмешь? - Спросил мужчина, - дня на два, на три?

- Н – ну, может быть, на неделю, - отозвалась она, думая о том, что русская поговорка верна. И в такую погоду ни хороший хозяин, ни плохой, даже собаку во двор не выгонит…



- Значит, до весны, - додумала она, взмолившись всем своим богам сразу, чтобы у ее будущего квартиранта, характер оказался не очень жуткий. И чтобы всю эту нагрузку, она сумела хотя бы до весны пережить и выдержать.



Но вслух ему ничего не сказала.

- Надо подумать, - сумрачно отозвался мужчина, отвернулся от нее, пошел прочь, ступая широко и размашисто. Чуточку небрежно или неуклюже выбрасывая вперед ноги.



Она смотрела вслед, обиженная и оскорбленная. Понимающая вдруг, что пожизненно обречена именно на этого мужчину, не понимающая, что же ей делать теперь, сейчас, когда он уходит, почти ушел.



Бледное зимнее солнце показалось из - за белесых снеговых туч.



- Будет снег, - подумалось женщине. Под лучами слабого солнца церковь, высокая, внушительная и добротная, отбросила тень, которая, окутывая, легла на уходящего прочь мужчину серой дымкой, прозрачной пеленой.



Сергей остановился, повернулся вполоборота, и взмахнув рукой, крикнул ей сердито:

- Ну, что стоишь? Догоняй!

Задохнувшись от возмущения, она пустилась вприпрыжку, догоняя его. Догнала, не говоря ни слова, пошла чуть сзади, сбоку и рядом.



- Не сутулься, - строго сказал ей Сергей. Обреченно вздохнув, она постаралась выпрямиться.



Двое пошли вперед, вышли из - под широкой церковной тени. Уходя с укатанной машинами большой дороги, свернули в проулочек и пошли по тропинке, пробираясь через наметенные ветром сугробы, оставляя две неровные цепочки следов.



А слабенькая поземка надрывно и натужно выла им вслед, неспособная ни замести их следы, ни разобраться в экстравагантной сложности человеческих отношений...