В последний путь

Дождь не сдерживал эмоций. Его небесный плач неистощимо обрушился на маленький городок. Анатолий Климнаров въехал в город. Протерев окно от влаги холодной рукой, он осмотрел окрестности. На глаза попалось крохотное питейное заведение с тихим названием, и он, соскочив с места, бросился к выходу, зычно и фамильярно бросив водителю, чтобы тот немедленно остановился. Водитель подчинился, и через секунду автобус, в котором, поддаваясь страсти меланхолии, ехал Климнаров, продолжил путь, а сам Климнаров бежал, весь скрючившись, взъерошив воротник кожаного пальто. Из рук он не выпускал сумку с профессиональным фотоаппаратом, камерой и прочей мелюзгой, необходимой для человека его занятости. Мчался он к бару, и так стремительно, что создавалось впечатление, что он спешит протиснуться сквозь всё уменьшающуюся щель ворот рая. Но его бичом бил рёв природы, призывая остановиться.
Заведение пустовало. И не удивительно – окраина города; и такая лютая погода. Весь ажиотаж, если он есть, в центре городка, но точно не здесь.
Здесь играла лёгкая, непринуждённая музыка. В скованном, но уютном зале было темно, несмотря на горевшие палевые лампочки-фонари, нырнувшие в потолок. Сухая, тёплая атмосфера расслабила Климнарова. Он сбросил с себя пальто, оправил чёрно-красную рубашку в клетку, похлопал влажными ладонями джинсы, положил сумку с принадлежностями подле выбранного столика, почти у самого выхода. После двинулся к стойке, не отнимая руки от кармана джинсов, в котором преспокойно дремал наполовину сытый кошелёк.
Анатолий Климнаров был мужчиной немолодым, но и старым его назвать было нельзя. Два месяца назад он насчитал 32 года. Многие возмутятся, громко возразив, что это начало жизни, а может оказаться и вовсе, что в тридцать с хвостиком жизнь и не начинается. Но внешне Климнаров не отличался живостью и подвижностью. Только промозглая погода вроде той, что сегодня его настигла врасплох, могла ненадолго расшевелить его дух и тело. Он был невысок и полноват. Его пузико, как нетленный силиконовый имплант, отяжеляло своего хозяина. А само лицо его было куда старше, чем он сам. Оно было испещрено морщинами. Кожа, грубоватая и отдававшая желтизной, служила явным признаком нездоровья. В довесок к нездоровью, и шаржа в Климнарове было предостаточно. Он выглядел смешно одним уже лицом, так оно отличалось одутловатостью, но нос его был острый, жадно выдающийся вперёд, как у птицы. Мультяшный герой. Глаза цвета травянистого болота вечно, без отдыха, томились грёзами печали, проклинавшими жизнь за её, по его мнению, беспутность и ущербность. Работал он исключительно на свой карман. Фотографировал и снимал торжества. Как правило, то были свадебные пиршества. И сейчас он прибыл в крошечный городок, чтобы поработать так, как делал это последние восемь лет: мирно и уныло.
В городе, в котором оказался, он никого не знал. Да и сам город, понятно, был ему не известен, но здесь, по счастливой случайности, жила, вдали от надоедливой суеты мегаполисов, его родная сестра. В городе её на тот период не оказалось, так как гостила у подруги за границей, в сердце Австрии, но она пообещала, что непременно его, Климнарова, встретит её муж. Но и здесь вышли неполадки. Кирилл Курбов, любимейший муж сестры, одно из движущих лиц местного главенствующего банка, был вынужден задержаться по срочным делам, а потому в разговоре с Климнаровым чётко объяснился (они созвонились, когда Анатолий подъезжал к городу; Курбов извинился за невозможность встретить его и упросил настоятельно, чтобы тот пока веселился, погулял где-нибудь, посидел и отдохнул).
– Хорошо, хорошо, не волнуйся, я найду, чем себя занять, – вежливо отвечал Климнаров, – если уж дел невпроворот, то я и сам как-нибудь справлюсь, не стоит меня забирать.
Кирилл выбился в люди благодаря ответственности и упорству, а потому возразил Климнарову:
– Нет, нет, даже не проси. У меня, правда, дела, но я освобожусь, и мы тебя устроим в квартире. Ну, будь здоров, – ободряюще бросил он в завершение, – не потеряйся, хоть это и трудно сделать, город мизерный.
Климнаров утащил с барной стойки «мартини» (баловство, и только). Он справился с первой, со второй, с третьей, и всё шло к осушению последней, но вдруг, словно из пыли, появился пожилой мужчина, седой, низенький и колченогий с татуировкой на плече в виде еврейской звезды. На нём были красная майка, матерчатые шорты, грязные и промокшие, а на ногах виднелись вымоченные сандалии. Он образовался в дверях без лишнего шума. И сходу он присел к Климнарову, выдернув у него из рук рюмку. Он её охотно впустил в себя.
– Ерунда же, – сказал он хриплым голосом. – Что вы пьёте, в самом деле?
Климнаров нисколько не удивился дерзкой выходке незнакомца. Он устало глядел на подсевшего к нему гостя, как бы спрашивая: «А что дальше?»
Между тем незнакомец продолжал:
– Ни одна увлекательная история не проходит без алкоголя. Куда ни сунься, везде он, что за чертовщина.
– А вы кто? – вяло спросил Климнаров. – Мы знакомы?
– Я ненадолго, буквально дать совет, а после уйду.
Климнаров совершенно ничего не понимал.
– Чего вы так смотрите на меня, будто вам не интересно, что я имею в виду?!
– Честно, – признался Климнаров, – не интересно. Я хочу слегка расслабиться, и больше ничего.
– Ладно-ладно. Вижу, вы не в себе. – Незнакомец, накинув серьёзность на землистое лицо, добавил: – Проблемы на работе, жена изменяет, дети бросили…
– Ничего из этого у меня нет.
– Однако! Вы лишаетесь роскошных, красочных и сентиментальных атрибутов современной жизни, вы её губите, – сказал незнакомец.
– Какой совет вы хотели дать?
– А, – воскликнул незнакомец, – всё-таки интересно, что я хочу вам сказать? – И он вперился в Климнарова выпученными глазами.
– Нет, по-прежнему не интересно, но я хочу, чтобы вы поскорее покинули меня.
– Хм, – задумчиво выдавил из себя незнакомец, угасая во взгляде, – не думаю, что вы спасётесь.
«Что говорит этот сумасшедший? – спросил себя, не раскрывая рта, Климнаров. – Надо поскорее избавиться от него».
– Совет! – обрубил Климнаров. – И будьте таковы.
Незнакомец сбросил с себя шутливость. Нагнувшись вперёд и схватившись ветхими, тонкими пальцами за край стола, словно намереваясь толкнуть его к Климнарову, выждав недолгую паузу, он сказал:
– Вам бы подстричься, заросли чрезмерно. Неподалёку, в соседнем квартале, есть парикмахерская. Загляните, не поленитесь. – И незнакомец проникновенно, чувственно подтвердил собственные слова: – Вам надо, ох как надо. Вас давно ждут.
Климнаров повернул голову к зеркалу, приклеенному к стене рядом с его столиком, и обнаружил, что он впрямь зарос. Когда он в последний раз стригся? Три-четыре месяца назад? Может, больше? Он хотел было ответить незнакомцу, но, отдёрнув фас от зеркала, обнаружил, что тот исчез. Он стал оглядываться по сторонам, но зал оставался пустым. Спросив бармена о загадочном незнакомце, Климнаров в волнении обнаружил, что тот не понимает, о ком он спросил. «Может, бармен его попросту не увидел, отходил в тот момент…» – думалось Климнарову. Он проверил свои вещи, чтобы выяснить, не пропало ли что, но всё, к счастью, осталось нетронутым.
Климнаров заказал ещё выпить, но на этот раз к алкоголю прибавился апельсиновый сок. Последующие полчаса он потягивал заказ и всё думал, убиваясь, как наскучила ему жизнь, как она его измотала, насколько он законченный, потерянный человек.
Во всё время разговора Климнарова с неизвестным бармен не покидал стойки.

 
Идея показалась Климнарову стоящей, пусть она и исходила от неприятного и незнакомого человека. Город обильно потел, влага порабощала всякую сухость на своём пути, но это не помешало Климнарову пуститься на поиски парикмахерской. И он её, признаться, быстро нашёл. Незнакомец не солгал – она расположилась поблизости. Значит, этот человек всё же существовал. Климнаров подумывал уже о том, что ему весь этот скоропалительный разговор померещился. Но нет, и Климнарову полегчало от осознания своей разумности.
Когда он увидел парикмахерскую, Климнаров впал в столбнячную болезнь. Он пристально рассматривал малое одноэтажное здание, стены которого были выкрашены чёрной краской. Стёкла были матовые, и через них невозможно было что-либо разглядеть. Но что более поразило Климнарова – это название парикмахерской: «В последний путь». «Вызывающе, конечно, – прошептал он». Преодолев сомнения, он вошёл в неё; cтолбняк сменился осторожным любопытством. Оказавшись в зале, он не обнаружил ничего особенного. Обстановка была привычной. Два дивана, стеклянный столик, модные журналы на нём, пол обложен плиткой. Пахло цветами. «Это гвоздики, – уточнил про себя Климнаров, – забавно». Но что было жутко наблюдать, так это те же бесконечные чёрные стены. И свет здесь не горел, а его стоило бы включить, так как день затянуло безнадёжной хмуростью.
– Здравствуйте, – отвлёк Климнарова от рассматривания интерьера вкрадчивый голос, прозвучавший за его спиной. Он дёрнулся от испуга. – А-ха-ха-ха, не бойтесь, не бойтесь. Я вам вреда уже не причиню.
Климнаров обернулся. Перед ним стоял запредельно худосочный мужчина лет 45-ти. На нём висел тонкий чёрный бархатный халат. И особенно ярко ударили по глазам Анатолия зелёного цвета кожаные перчатки обратившегося к нему человека, натянутые на его стручковые, безжизненные руки. Этот человек производил пугающее впечатление и наталкивал на мысли о том, что следует уйти отсюда. Но он, не понимая причины своей слабости, не решался откланяться. «Боже, какой он худой… – говорил внутренним голосом Климнаров, – эти кости, это лицо, истерзанное голодом… Как он до сих пор жив?»
– Проходите, я вас обстригу. – Мужчина указал тощей рукой на кресло напротив огромного зеркала, ехидно улыбнулся и добавил: – Вы давно не стриглись. Всё заняты были?
– Да-да, – пролепетал Климнаров.
– Понимаю, сейчас мы всё исправим.
Климнаров уселся в кресло. Он ещё не отошёл от вызывающей мысли убраться отсюда. Она пульсировала и ныла в его сердце.
– Чего же вы так трясётесь? – стараясь быть вежливым и обходительным, спросил парикмахер.
Климнаров не ответил на вопрос, но задал свой:
– А свет включить можете? А то тут как-то темно…
– Погода нынче такая… – сказал понимающим тоном мужчина, окружая красной материей Климнарова, преграждая путь отросшим локонам к его одежде. – А свет включить нельзя. У нас тут неполадки. Зажгу свечи.
Напряжение возросло. Мерцающие отблески свечей порождали бесчисленные тени, и казалось, что они, Климнаров и парикмахер, здесь не одни. И это зрелище ужасало. Климнаров содрогнулся внутри, в нём всё закипело первобытным страхом, хоть внешне он сумел остаться спокойным и непринуждённым.
– Так лучше? – спросил парикмахер.
Климнаров солгал.
– Вот и отлично. Теперь пришло время вас подстричь.
Парикмахер подошёл к небольшому шкафчику, стоявшему возле зеркала. Завёрнутый в мантию, Климнаров глядел на себя в зеркало, и его сознание то мутнело, и он думал, что свалится в сон, то приободрялся. Парикмахер взял в руки ножницы и расчёску. Вернувшись к Климнарову, он потянулся было к нему, чтобы наконец отстричь ненужное, сказав: «Ну, что тут у нас?», но Климнаров отпрянул головой, противясь чужой воле. Что-то в нём инстинктивно взбунтовалось.
– Но вы даже не узнали у меня, как надо стричь, – подозрительно сказал Климнаров. – Я вам ничего не говорил.
Парикмахер лукаво улыбнулся.
– Это не требуется. Я профессионал, знаете ли, и великолепно, в совершенстве, владею искусством подрезания человеческих волос. Можете мне довериться.
Климнаров более не противился, хоть и испытывал крайнее недоверие. Лицо его выражало теперь полнейшую покорность.
Щёлк, щёлк, щёлк.
Парикмахер был сосредоточен и идеален в движениях. Лишаясь волос, Климнаров не понимал, откуда наплывает на него непреодолимое отчаяние. Он чах прямо в кресле. И про себя он сказал: «Как же надоело жить в этом гнилом мире, я так устал, я так устал, я хочу покоя…» И, словно услышав его мольбы, обращённые в пустоту, парикмахер мимолётно процедил, так, что Климнаров даже не обратил на его слова ни толики внимания: «Скоро вы обретёте покой, мой милый… Скоро».
Когда работа была почти окончена, Климнаров отыскал в себе крохи энтузиазма и спросил парикмахера о подозрительном названии помещения. Но тот лишь отмахнулся:
– Не я придумывал… долгая история, вечная… – последнее слово прозвучало угнетающе, покрыв сознание Климнарова туманом нового страха. Тени, рождённые дрожащим горением свечи, возымели полную власть над ним; в их присутствии заговорили о вечности. Волнующий трепет обуял его.
Чтобы подавить бурю пугающих образов, было спрошено о том, сколько людей сюда ходит, какие барыши выкручивают из клиента, но парикмахер отвечал кратко и патетически:
– Работаем с давних пор, но был перерыв. Сейчас снова в работе. А плату не берём с клиентов. Мы им помогаем…
Эта деталь потрясла Климнарова. Но чтобы было понятно, сказать стоит, что недоумение его было сопряжено отнюдь не с выгодой, которую он для себя вынесет. Это было потрясение, вызванное устрашающим, губящим всякое умиротворение тоном парикмахера: величественным и враждебным.
В конце концов Климнаров был отпущен. И теперь он выглядел опрятнее обычного, но комичность его внешности от этого нисколько не потерялась. На прощание парикмахер пожал ему руку, сказав:
– Ещё увидимся.
Климнаров не придал значения и этим словам, а потому, хмуро кивнув головой, поблагодарив за подарок в виде бесплатной услуги, кинул небрежно:
– Да, увидимся, конечно.

 
Кирилл Курбов позвонил Климнарову через четверть часа после того, как тот покинул парикмахерскую. Дождь всё не унимался, являясь эманацией подлинной женской истерики. Увидев друг друга, они тепло пожали руки, сели в машину. Затем перекинулись парой слов о жизни. И когда поверхностные темы были пройдены, Курбов спросил:
– Чем занимался всё время, что меня не было? В баре сидел?
– Не только, – сухо ответил Климнаров.
– Чем же ещё?
Климнаров указал на бережно выделанную причёску:
– Подстригся.
– Неплохо-неплохо, – весьма халтурно отозвался Курбов. – А сколько заплатил? Мне бы тоже не мешало подстричься. – И он по-мальчишески, с задором взъерошил длинные, непослушные волосы.
– Бесплатно.
Курбов, поглядывая то на дорогу, то на Климнарова, восклицал:
– Сколько живу в городе, не слыхал, чтобы у нас что-то бесплатно делали. Удивительно. А где это место?
Климнаров кратко объяснил.
Курбов подурнел, напрягся, не зная, как высказать опасения.
– Что такое? – приметив резкую перемену в Курбове, спросил Климнаров.
– Толь, – с осторожностью начал Курбов, – никакой парикмахерской там нет и никогда не было, понимаешь?
Климнаров засмеялся с напускным рвением.
– Как нет, если я подстригся, гляди. Были раньше волосы, а сейчас?..
Курбов, задумчиво потирая подбородок, сказал:
– Там ничего не может быть, поскольку… в общем, там кладбище.
Климнарова передёрнуло. Как такое возможно? Он же был там и ничего подобного не встретил. Никакого кладбища! Но вдруг он вспомнил мрачную обстановку, тощего парикмахера, запах гвоздик, и его обуяла дрожь.
– Это кладбище стояло нетронутым многие годы, а сейчас, когда была срублена часть долгой посадки, было принято решение продолжить захоронения.
Несглатываемый комок докучал Климнарову. Жути, подобной этой, что вторглась в его жизнь, выхода не было, и она алчно грызла его нутро.

На том месте действительно разошлось кладбище. Когда Климнаров увидел теперь всё собственными глазами, его потянула тошнота, и он выбежал из машины к кустам, и его блевотина, сливавшаяся с неудержимым потоком дождя, потянулась к земле, чтобы впитаться в неё. Покончив с отторжением содержимого желудка, он поднял глаза и ужаснулся сильнее прежнего. Перед ним, в нескольких метрах, одной из первых, у основания кладбища, у его истоков, мрачнела могила, и на поношенном временем памятнике уныло и потерянно смотрелась фотография мужчины – того самого. Это был парикмахер. Климнаров не мог поверить своим глазам. Это всё сон, это морок! Оглядевшись, Климнаров сжался снова. Подле могилы парикмахера была могила незнакомца, безымянного чудака, подсевшего к нему в баре. Климнаров, не медля ни секунды, ринулся бежать. Сев в машину, он криком приказал Курбову нестись отсюда. Но было поздно.
Наутро в комнате, где остановился запуганный, нездоровый Климнаров, был найден человеческий миазматичный остов человеческого тела. Разложившиеся останки Климнарова невероятно испугали Курбова, обнаружившего в своей квартире безумное, нереальное зрелище. Климнаров иссох, ушёл в глухое, непреодолимое небытие. Невозможно было поверить в то, как за несколько часов он превратился в покойника, пролежавшего в могиле долгое время. Он мечтал о покое, и лишние годы, свисавшие с его головы, не дававшие ему припасть к земле, были сострижены, умело и заботливо. Его никогда более не потревожат человеческие невзгоды, тяжким бременем взваливающиеся на плечи рядового человека.
Желание подстричься кануло в пропасть. Курбов, в плотной задумчивости и недоумении, представлял, в кухне нервно куря сигарету и ожидая приезда полиции, насколько разительно переменится его облик в ближайшие годы; никогда больше он не притронется к волосам.