Перерождение

 
Прошло десять лет с момента появления на свет вируса COVID-19, и никто не мог подумать, что он станет истоком перемен в российском государстве и в мире. Этот короткий рассказ – подходящее место для мыслей о дьяволе, антихристе и его фантазиях о Земле. Сегодня никого уже убеждать не стоит в чём-либо, все всё сами видят, так пусть увидят и те, кто, как и вирус, разлёгся у подножия страхов и трепета всякого верующего – в прошлом.
Поначалу возникли душевные перебои. Увидев раздутые кадры зла, которое несёт в себе инфекция, люди взволновались. После родились те, кто утвердился в идиотизме всего происходящего. А когда появились храбрые и холодные, начались столкновения, и люди сами сделались олицетворением гадости. С каждым месяцем психоз нарастал, пренебрежение друг другом укоренялось. Люди уверенно шагали в ад, и каждый считал, что несёт в общество истину, а все остальные глупы, потому ошибаются. И таких было куда больше, чем того хотели разум и адекватность. Нетрудно представить, что выходило в итоге. Но страшным и неотвратимым стали не результаты, тщательно зафиксированные на бумаге специалистами высокой руки, а совершенно иное. Всё человечество испытывали на прочность те, кому дан выроненный перс Божий. Дабы упрочить своё влияние, свою силу и богатство, необходимо было двигаться в сторону сближения, а государства с их песнями о нетленном суверенитете лишь трепали нервы и зря варили кровь. Однако невозможно было в один миг запереть всех в одной комнате со словами «Теперь будет так», и потому к реализации своих планов приступили аккуратно, почти ненавязчиво, выставляя всё как данность, с которой нужно что-то делать. Вирус поставил людей на колени, и речь не о смерти. Люди склонили послушные головы перед данностью, выдуманной только ради одной цели – оценить податливость народной кости. И как показала жизнь, то была вовсе не кость, а кусок плоти, легко пронзаемый даже тупым предметом. Люди послушно надевали маски, искренне считая, что их жизням грозит смерть. Были и те – вот и столкновения –, которые не поддавались, давали отпор. Кроме ощущения, что сегодня живётся, как в психиатрическом отделении, у здравых людей, не влезавших в соприкосновения с инакомыслящими (а были и такие), иных чувств не возникало. Люди боялись за жизнь, словно им предстояло жить вечно. Люди умоляли и стенали о прощениях, как никогда того не делали. Их рвение поистине восхищало верных служителей церквей. Те иной раз делали вывод, что сами не способны на такие откровения, и что было бы куда лучше и правильнее, если бы не они занимались церковными вопросами, а молящиеся. Люди ментально истощались, наслаждение жизнью погибало. Они подставляли руки под взор ручного аппарата, измерявшего температуру каждого входящего в помещение. Последнее особо удивительно в наше время, и именно на этом стоит прервать размышления о былом и переместиться к настоящему.
Именно вирус оценил людей и выдал заключение: годен для маркировки. Сегодня каждый имеет небольшой круглый чип особого сплава. Ему отведено особое место в теле человека – запястье. За предыдущие годы люди, кем бы они ни были, горячими или холодными, свыклись с тем, что таково правило, и все, уже не задумываясь над тем, что делают, подставляли свои запястья под датчик-луч, измеряющий температуру. Но теперь к температуре такое движение руки не имеет никакого отношения. Отныне это шаг на пути к повиновению, жест смирения, самого глубокого в истории человечества. Человек, куда бы он ни входил, подставлял руку под луч, исходящий от специального аппарата. Находя чип, аппарат неприятно пищал, и человека пропускали. Если же его не находили, аппарат молчал, и человеку оставалось одно – бежать, далеко и быстро.
Когда в мир приносят нечто новое, он дёргается. Он дёрнулся и теперь. Восстала давняя когорта людей, полностью отрицавшая новый порядок, где нет свободы, где есть одно сплошное подчинение, где нет даже шанса удрать и остаться полноправным членом общества. Подобных родилось немного, но они притягивали к себе иных, тех, кто вначале сопротивлялся и в итоге сдался. Теперь у них появились новые воля и цель. Такие люди не давали себя чипировать, уйдя в пыльные подвалы, леса и примкнув к болотам. Где такой возможности не оказалось, люди принимали чипы, но оставались преданными слугами тайных подпольных групп. Некоторые из них в нужный момент вырезали его, приходили в полицейский участок и жаловались на то, что их обокрали. К слову, возросла и группа людей, решившая наесться на зыбкой почве изменившегося мира. Они нападали на людей, вырезали чип, затем скрывались, оставляя человека «полумёртвым». Человек приходил в участок, где и рассказывал всю правду. Когда такие случаи только-только возникли, полиция добродушно отзывалась на призывы о помощи. Служащие учтиво слушали, обещали найти нарушителей, отсылали в больницу, где в специальных отделениях вставляли новый чип с начислением всего того, что было у человека до кражи. Учитывая, что всё было систематизировано и известно о личности человека, надуть систему в денежном вопросе было нельзя. Все данные о счетах и тратах были известны государству. Но когда стали появляться случаи вандализма, терроризма и прямых вооружённых атак, власти призадумались над тем, не те ли люди, кто приходит к ним с просьбой о помощи после нападения на них, и совершают набеги на государство. Долго и тщательно присматривались они к таким людям, и всё не зря. Спустя год точно выяснилось, что большинство из тех, кто заявлялся в полицию с проблемой вырванного не по своей воле чипа, оказывались частицами революционного оружия. Были среди всех заявлявшихся и настоящие потерпевшие. Но разбирать одно от другого было власти лень, и они решили просто – выкашивать всех. Таких людей беспощадно расстреливали. Власти долго размышляли над тем, почему революционные силы выбрали такую схему: приходить в участок, восстанавливать чип, а затем нападать. В этом не было логики, думали многие. Люди продолжали заявляться, и власти убивали. Но скоро всё стало понятным. Набрав приличное число жертв, получив резонанс от убийств, совершённых государством, эти революционные силы объявили террористами само государство. Они очерняли его, говоря, что новый порядок – смертельная машина. Они призывали снести государство и установить свою власть под формой, которая существовала до начала чипирования. Тогда государство ответило. Оно расстреливало теперь людей не сразу, а только после решения суда. Однако суд хорошо контролировался государством, а потому изменилась лишь форма противодействия, а суть осталась той же. Но эта хитрость успокоила людей, и они вновь преисполнились покорности. Ничего не могли и не хотели они сказать против государства. Они считали его борцом со злом, ведь государство выставляло напоказ всё, что творилось самим революционным духом; и на их руках виднелась немалая кровь. Революционные силы, несмотря на проигрыш, не сдавались. Они продолжали действовать прежними методами – отправлять людей в участки, откуда те больше не выходили. Пока они не знали, что противопоставить государству ещё, кроме испробованных средств. Однако же из описанной тактики лидеры реакции кое-что вынесли ещё, о чём государство не позаботилось подумать…
Таким сложился наш мир. Государство вело борьбу за новую шкуру, уж больно она была пока велика, революционная сила воспевала консерватизм прошлых лет, ворьё процветало, а людей, которым не повезло оказаться дома вовремя, принуждали покинуть землю.

 
Илья Дарванин работал учителем литературы в школе. Он никогда не пил, не курил, любил общаться с учащимися. У него не было мечты, ведь ему повезло, повторял он себе, жить так, как ему нравится. Жениться не успел, и то хорошо – всё ещё впереди, друзей не заводил. Он был одинок, но в то же время его окружали юные умы. Такой оксюморон его забавлял.
Дарванин жил в наше непростое время, но он не следил за происходившем в стране и мире. Он жил в своей реальности, где ему было комфортно. Он читал книги, вёл дневник, записывая в него свои мысли и малые рассказы о своей жизни, общался о литературе с ребятами из школы. В этом была его жизнь, этим, говорил он, и закончится. Часто он оставался до поздних часов в школе, занимаясь дополнительно с желающими. Это был своего рода литературный кружок. Его посещало немалое количество молодых людей. Его манера повествовать о жизни персонажей, о их судьбе, о фабуле воодушевляла, порой давала смысл тем, кто не верил в себя, кто давно забросил своё «Я». Таким, к слову, были некоторые преподаватели, коллеги Дарванина, и охранник школы. Дарванин был для многих примером для подражания. Громкая и объёмная фраза, но Дарванин достоин был такой оценки. Он полностью оправдывал своим отношением к окружающим добрые слова о нём. Он всегда держался милым, приветливым и незлобным. Истинный праведник в ночи или тот, каким должен быть человек, поставивший целью воспитывать новых людей: сообразительный, нравственный и пронизанный идеалами, воспетыми людьми, живописующими ради будущего.
Закончив одно из таких дополнительных занятий, он вышел из школы. Учащиеся пошли в одну сторону, Дарванин, улыбаясь им и крича, чтобы были аккуратны, пошёл в другую. Дорога, по которой он всегда шёл домой, была спокойна, но сегодня она неожиданно привлекла к себе трёх людей, видно, не из-за хорошей погоды решивших прогуляться по тому же пути, что и Дарванин. Заприметив его, трое мужчин, низкорослых и с отпущенными волосами, медленно пошли за ним. Дарванин не сразу понял, что за ним следят. Когда же он убедился в этом, ему оставалось дойти до дома, в котором жил, не более ста метров. Он уже видел свой подъезд. У него в голове раздалось желание побежать, но он оставил эту мысль. Илья считал, что трусость – невероятный порок. Он устыдился даже самой мысли о том, что побежит. И в искупление этого он остановился, повернулся к трём неизвестным, всё ещё шедшим за ним, и ожидал своего несчастья. Подойдя к Дарванину, они остановились. С минуту они молчали, глядя друг на друга. Илья изучал молодых людей. Они были одним целым. Одно лицо, одни эмоции, один интеллектуальный пробел; они были глупы и низки, в этом был Дарванин уверен. Их физиономии не оставляли надежды на лучшее.
На улице было по-июльски тепло. Один из людей, прогладив рукой чёрную футболку, спросил Дарванина:
– Интеллектуал?
Дарванин кивнул. Он не хотел отвечать тем, кто желает изодрать его. Общение создано было не для таких ребят, как те, что стояли перед ним, как чёрное облако.
Второй хамовато спросил:
– Кто конкретно?
Дарванин открыл кожаный портфель и показал книги, лежащие в нём.
– Так ты просто любитель чтения? – спросил третий.
– Я педагог, – неохотно ответил Дарванин.
– Теперь ясно, почему ты молчишь, – начал первый. – Такие люди, как ты, не общаются с такими, как мы. – И он ухмыльнулся.
Дарванин без дрожи стоял на двух ногах и упорно молчал. Он не собирался драться. Он был готов отдать всё, что захотят вперившиеся в него люди. Только он не понимал, чего они хотели от него… Чтобы избежать дальнейшей потери времени, Дарванин сказал:
– Берите что хотите. Я не стану сопротивляться.
– Я уж думал не трогать тебя, а ты предложил сам… – продолжил вести диалог первый. – Нехорошо отказывать щедрым людям. Руку! – повелительно сказал он.
Дарванин всё понял. Он слышал порой от учащихся и некоторых педагогов, что в государстве процветает воровство, но не верил во всё это до последнего. И вот теперь ему довелось увидеть своими глазами, как это происходит.
Он протянул руку, а один из них, достав из кармана нож с тонкой рукоятью, подошёл ближе, схватил руку Дарванина и полоснул её металлом. Чип упал на асфальт, чуть слышно зазвенев. Другой подобрал чип. Спрятав нож, первый отошёл, точно ничего не произошло. Он только хитрой улыбкой одарил Дарванина.
– Побереги руку, друг, – крикнул третий, когда они находились в отдалении от Ильи.
Ладонь обрамляли маленькие речки крови. Доходя до краёв пальцев, тёмно-красная кровь отрекалась от хозяина и с удовольствием липла к асфальту. Только сейчас Дарванин почувствовал боль. И не оттягивая с решением этого вопроса, он направился в ближайший полицейский участок. Ему завтра на работу, а без чипа его не пустят. С этим что-то нужно было успеть сделать за ночь.
Войдя в небольшое здание, Дарванин наткнулся на государственного служащего, что-то писавшего на листе бумаги; похоже, то были личные записи. Он был одет в светло-зелёную форму. На груди, справа, была вышита буква «U».
– Простите… – сказал Дарванин, и служащий поднял голову.
Увидев порез на запястье, он сразу понял, о чём пойдёт речь. Служащий напрягся: «Ещё один», – подумал он.
– Кто-то срезал чип, – продолжил Дарванин. – Я могу скорее уладить этот вопрос? Кто здесь во главе?
Ничего не ответив, U провёл его к кабинету заправлявшего участком; они спокойно поднялись на второй этаж. Постучав в дверь, U отпер её и вошёл.
За маленьким столом сидел громадного телосложения мужчина, уже перешедшего среднюю черту. Он читал художественную книгу. Его взгляд был задумчив и хмур. На нём также была зелёного оттенка форма, но с иной буквой: «Y».
Положив книгу на стол, он поднял глаза на вошедших. U поклонился и вышел из кабинета, оставив Дарванина с заправителем наедине. Однако далеко он не ушёл. Он стоял за дверью и прислушивался к тому, что происходит в кабинете. Он корил себя за невнимательность: он забыл обыскать пришедшего. «Члены революционной силы никогда не нападали изнутри, – говорил про себя U, – но кто мог знать наверняка, не подсунут ли они сюрприз на этот раз? В борьбе часто возникают новые способы войны». U держался наготове.
– Мне бы решить вопрос с чипом… – несуетливо начал Дарванин. – Вы в состоянии мне помочь?
– Скажите честно, вас правда обокрали?
Вопрос смутил Дарванина. Он ответил:
– Разумеется. К чему же мне тогда приходить к вам?
– Как вас звать, молодой человек?
Дарванин представился.
– Илья, вы, я вижу, не в курсе событий, верно?
– Послушайте, у меня завтра рабочий день. Если мне не вернут чип, я не попаду в школу. А может, и вовсе уволят. Я не знаю, я ещё не сталкивался с подобным. Одно знаю точно: ничего доброго мне это не обещает.
– И всё же, – настаивал на своём Y, ладонью нежно пройдясь по грубой коже своей щеки, – вы новости не смотрите?
– Признаться, я с давних пор не слежу за событиями мира.
– Кто вы по профессии? – спросил Y.
– Я школьный учитель. Преподаю литературу. Книги куда интереснее любых новостей.
Y закивал и сказал:
– Вполне возможно, вы правы.
Недолго они молчали. Y легко поднялся с места, подошёл к Дарванину вплотную и с любопытством вперился в него.
– Как натурально… Вас обыскали?
– Обыскали? К чему это?
– Либо вы чудесный актёр, либо вы действительно ничего не знаете.
– Вы поможете мне или нет? – не сдержался Дарванин. – Кто вы по званию? Как мне обращаться к вам?
– У-у-у, а вы дикарь. Звания отменили, давно. Мир повернулся к обезличиванию, друг. Скоро и букв на наших формах не останется. – Дарванин ещё держался за грубость, и потому Y решил смягчиться. Он добавил: – Иван Григорьевич. Зовите меня так. Думаю, нам всем недолго ещё жить осталось с нашими именами.
Иван Григорьевич не зря тянул и выдавал словесную пустоту. Он хотел раскачать Дарванина, понять, кто перед ним на самом деле, хотя внутри себя он давно всё понял. Но долг службы принуждал его в важном вопросе придерживаться проверок и перепроверок.
– Иван Григорьевич, я хочу сообщить о нападении, а после поспеть вдеть новый чип. О большем я не желаю. О сне, кажется, речи уже и не идёт.
Иван Григорьевич потёр висок, а затем рассказал всё, что творилось в государстве, что делали с теми, кому вырезали чип.
– Это шутка? – не верил Дарванин.
– Вы думаете? – И Иван Григорьевич достал револьвер и направил его остриё прямо в лицо Дарванина.
Дарванин отпрянул назад. Он со стуком прижался к двери. На это отреагировал U. Он открыл дверь и вошёл, вынимая свой пистолет. Дарванин обернулся и ужаснулся вновь. Он отпрянул уже от U. Оказавшись между U и Иваном Григорьевичем, меж двух строго глядевших на него дул, он упал на колени и заплакал.
– Я всего лишь хочу вернуться к литературе, мне нужно быть в школе. Многого ли я хочу?
– А вы уверены, что это возможно? – спросил Иван Григорьевич и опустил пистолет.
U он подал знак опустить своё оружие.
– Y, вы хотите и его отпустить? – обозлился U, не опуская руки с пистолетом.
– Ты молод, потому слепо берёшься исполнять приказания сверху. Любой радикализм исходит от незнания или его недостатка. Говорю, опусти пистолет. Я убеждён, что этот человек невиновен. Его следует отпустить.
U не спешил подчиняться. Несколько людей из революционной группы убили его сестру во время одного из налётов на квартал. Он пообещал себе мстить.
– Y, у нас есть предписания! Нам указали отстреливать таких людей. Пусть через суд, но их отстреливают.
– U, опусти пистолет, это мой приказ.
– Приказ исходит от того, кто сам не желает исполнять приказы? – желчно кинул U. – Я видел, как вы отпустили одного, потом второго, третьего… Но это уже четвёртый. Соседние участки с таким же рвением убивают революционное движение, а вы его приглаживаете. Кто здесь ещё враг?
Иван Григорьевич знал, что до U не достучаться. Он обозлён. Ещё несколько неосторожных фраз, и он пристрелит Дарванина, поэтому Иван Григорьевич нанёс превентивный удар. Он резко поднял револьвер и выстрелил в голову U. Кровь окрасила кабинет, а его тело тяжёлым весом прижалось к полу.
– Что вы сделали? – встал на ноги Дарванин, внезапно успокоившись. Его глаза были сухи.
– Хочешь об этом поговорить? Сейчас? Лучше было бы, если бы тебя пристрелили?
В кабинет сбежались, с пистолетами в руках, другие служащие участка.
– Уберите тело. Я разберусь после с этим, – приказал Иван Григорьевич.
Ему подчинились. Спрятав пистолеты, они утащили тело, вызвав медиков.

 
Через двадцать минут после убийства U Иван Григорьевич и Дарванин стояли у входа в полицейский участок под небольшим навесом. Пошёл слабый дождь, но тепло по-прежнему никуда не уходило. На улице становилось свежо и пусто.
– Что дальше? – тихо спросил Дарванин.
Иван Григорьевич вынул из кармана пачку сигарет и предложил Илье закурить. Верный себе, Илья вежливо отказался. Тогда Иван Григорьевич закурил в одиночестве. Несколько раз глубоко затянувшись, он огляделся, чтобы убедиться, что лишних ушей вокруг нет.
– Кто-то должен вести революционную борьбу и в государственном теле.
Дарванин медленно повернулся к Ивану Григорьевичу, округлив глаза.
– Так U был прав?
– Он малолетний идиот, – грубо высказался Иван Григорьевич. – Если о мироздании и порядках можно спорить, правды здесь не отыскать, то в одном он точно был ублюдком – он хотел убивать всякого, на кого легла революционная тень, то есть невинных. Разве не это есть зло, истинное зло?
Дарванин глубоко вздохнул.
– Но что же мне делать теперь? – спросил он.
– Всякий, кто лишился чипа, более к социуму не привязан. Это путь в один конец. Вам повезло, и вы живы, другим, пришедшим в иные участки, повезло куда меньше.
– А выбор скуден…
– Вы правы. Либо революционеры, либо воры. Первые живут для общества и свободы, другие – для себя. – Иван Григорьевич сквозь густой дым табака поглядел на Дарванина и завершил мысль: – Вы не похожи ни на первого, ни на второго, но вы должны выбрать. Иначе вы попросту умрёте с голоду.
Дарванин подошёл к урне и кинул в неё портфель.
– Вы быстро учитесь. – Иван Григорьевич вынул из кармана небольшой листок бумаги с неизвестным адресом. – Здесь вас примут как достойного солдата. Вас приютят, и вскоре вы обретёте куда больший смысл, чем тот, что был у вас до сегодняшнего дня. Ни одна книга никогда не даст вам того, что подарит борьба. Но постарайтесь закончить её до наступления старости, ибо тогда вы с печалью и тревогой заметите, что нищаете.
Дарванин взял листок и положил в карман рубашки.
– А что же с U? Что будет с вами?
Иван Григорьевич хмыкнул.
– Не переживайте. Я начальник в этом малом здании. Скажу, что он вознамерился пристрелить меня, что он сознался, что состоял в революционном клубе. А сам я продолжу спасать невинных и давать им приют.
Дарванин протянул руку, благоговейно глядя на своего спасителя.
Иван Григорьевич пожал её, а после обнял и его самого.
Дарванин ушёл, постепенно поедаемый мраком улицы. Он не скрывался от дождя. Он смело подставлял ему свою голову.
Иван Григорьевич, глядя ему в спину, с грустью спросил себя: «Сколько ещё суждено продолжаться войне? И удастся ли им вернуть всё на прежнее место?..» И с тяжёлой мыслью, не дававшей ему покоя ни днём ни ночью, он вошёл в участок, чтобы вновь влиться в борьбу.