Шагая не спеша

 
  Утро всегда начинается с грохота мусорных баков. Большая, похожая на жука пожарника машина, жужжит, пыхтит и бесцеремонно швыряет огромные металлические коробки, вытряхивая мусор в свои недра. Конечно же, я просыпаюсь! Но я давно уже привыкла и к этим звукам, и к пробуждению под аккомпанемент «помойного жука». Меня не раздражает даже ранний подъем – если организм потребует, потом досплю. Небо улыбается мне из окна каждое утро всю мою жизнь. И я отвечаю взаимностью. Я люблю свой дом, улицу и весь этот город. Москва… Все по-своему видят её и по-разному описывают жизнь в ней. Попробую рассказать вам, мои дорогие читатели, о той Москве, которую вижу, чувствую и люблю я.
  Итак, утро началось. Дотащив, спящее ещё тело до ванной комнаты, фокусирую взгляд на отражении в зеркале. Вижу там то же самое, что и вчера. Значит, всё в порядке. Позавтракав и выпив регулярную чашку зелёного чая, действительно осознаю, что проснулась. Мозг начинает услужливо подсказывать запланированные на сегодня дела. Привычными, отработанными движениями руки рисую «красоту» на лице и, обретя «страшную силу», покидаю любимое гнездо. Независимо от того, куда я отправляюсь, со мной всегда мои друзья – наушники и MP3-плеер. Но они пока в сумке, на всякий случай.
  Для меня город полон музыки – и в прямом, и в переносном смысле слова. Весной, когда птичьи голоса пробиваются сквозь грохот магистралей, я слушаю истинную мелодию города. Все звуки становятся особенными. Весну в Москве можно услышать с закрытыми глазами. По-другому шуршат машины, звонко раздаются обрывки фраз, проходящих мимо людей. Радостно чирикают воробьи. Город наполнен музыкой и живой энергией. Он улыбается мне. Подставляю лицо ранним солнечным лучам и кожей чувствую – греет! Вокруг по-весеннему одетые прохожие бегут по зимней инерции, торопятся, даже если нет необходимости спешить. Будто хотят скорее в тёплое метро или офис. В Москве вообще все куда-то бегут. Везде: на пересадках в подземке, на улице, в торговых центрах. Даже покупки совершают быстро. Скорее, скорее! И при этом обязательно опаздывают, независимо от скорости передвижения. «Эх! Опять не успел! Не вскочил в нужный вагон! Эх! Застрял в пробке! Что за напасть!»
А ты оглянись. Посмотри, послушай. Ведь это твой город, твоя жизнь. Этот день СЕГОДНЯ! Он больше не повторится! Ну что стоит запастись лишними минутами и пройти по улице чуть медленнее. Ты же можешь не увидеть это небо, которое так похоже на море. То в нём бушует свинцовый шторм, то воцаряется яркой лазурью штиль. Подними голову, там всё ещё летают птицы, а не только самолёты, оставляющие длинный белый лохматый след. Смотрю на эту пушистую линию в небе, и мне представляются пассажиры, которые завтракают в облаках в предвкушении дивного отдыха на побережье. Но гораздо ниже самолётов, расправив крылья, парят птицы. По-весеннему встав на крыло, нарезают круги, проводя разведку на местности. Птицы в нашем городе – особая категория жителей Москвы.
  Например, голуби, отъевшиеся на помойках и выжившие в лютые морозы благодаря сердобольным бабушкам, выгуливающим внуков.
– Гули, гули! – приговаривают старушки, а за ними и дети, разбрасывая хлебные крошки по снегу.
А «гули», больше похожие на морских свинок, семенят, торопятся, как настоящие москвичи, переваливая свой солидный живот с лапки на лапку. Забавно наблюдать за ними, представляя, что это не голуби, а много маленьких Обломовых в тёплых халатиках бегают босиком по снегу за хлебушком. Шустрые воробьиные комочки не успевают выхватить свою долю из-под жирненьких клювов голубей. Не беда, у воробьёв своя столовая.
Мне кажется, что воробьи в Москве похожи на крошечных Суперменов с буквой на выпяченной груди. Только у тех буква «S», а у наших малышей «M». Но не от слова «малыш», а от «Макдональдс». На Пушкинской площади, среди столиков открытого кафе, собирается воробьиная мафия. У них своя иерархия. Некоторые сидят поодаль и скромно ожидают случайно отброшенных крошек. Другие скачут по перилам ограждения, чирикают и явно намекают на свои пустые желудки. Но самые наглые и уверенные в себе, а может, в нашей неповоротливости после съеденного обеда, присоединяются к трапезе в буквальном смысле слова. Маленькие мафиози, обхватив миниатюрными лапками спинку стула, внимательно косят глазом в сторону тарелки, будто прицеливаются. А потом вдруг соскакивают на стол и быстро подбирают упавший с тарелки картофель. Суперворобьи не боятся нас, эти птицы «подсели» на фаст-фуд, как люди.
  Вороны никогда не позволяют себе такого панибратства. Они уже мутировали настолько, что скорее напоминают человека. Воруют, хитрят, защищают своих детей, смело бросаясь на наши головы. Ну кто не попадал в воронью немилость только за то, что прошёл под деревом, на котором тихо спят в гнезде воронята? Московские вороны – птицы цивилизованные. Попробуйте согнать наглую захватчицу с балкона, если у неё свои планы на обустройство жилья. Одна моя знакомая сражалась с вороной в течение года за право пользования балконом. Птица упорно устраивала там гнездо, невзирая на нападки хозяйки квартиры. После долгих и мучительных военных действий измученная женщина, конечно, отстояла свои права. Вороне пришлось уступить. Что ж, каждый ищет себе дом.
  Кстати, дома в нашем городе, тоже имеют своё особое архитектурное сообщество. Здания в Москве живые, со своим характером, и выглядят совершенно по-разному в разное время суток. Ночью гигантские строения плывут в тёмном небе, словно корабли в океане. Чем больше темнеет небо, тем сильнее дома сливаются с ним, становясь похожими на призраки. И только ряды огоньков на высотных крышах, напоминающие дорожку лётного поля, не дают забыть о реальности. Днём же дома просыпаются и басовито переговариваются между собой. Они дружат и любят, ссорятся и мирятся, совсем как мы. Потому что, так же как мы, они разные.
Большие и агрессивные современные небоскрёбы дерзко и вызывающе пялятся с облачной высоты на город. Они похожи на прогрессивную молодёжь. Здания соревнуются между собой: кто выше, кто круче и современнее. Им нет дела до остальных, и общаются такие дома только между собой.
– Доброе утро сосед! Как дела, какой этаж достроили? – спрашивает стеклянный гигант, похожий на белый океанский лайнер.
– Доброе, доброе! – улыбается пластиковыми окнами новенькая высотка. – Восемнадцатый прошли, ещё мало. Вот когда до двадцать пятого дойдём, тогда… Ох и отделку мне обещали! Суперматериалы!
  А в это же время в центре города, на Тверской и Арбате, красуются, воображают здания начала двадцатого века. Дома хвастаются изящными архитектурными нюансами, старинной лепниной и благородными подъездами. Между ними совершенно некстати втиснулись модные магазины. Старинные постройки, украшенные гламурными витринами, не желая сдаваться неумолимому времени, выстроились в ряд, как кокотки, маня и сверкая неоновыми огнями. Словно старухи с благородной сединой, небрежно накрасившие сморщенные губы ярким пурпуром и напялившие на дряхлые бёдра мини-юбки.
  Тем не менее старые дома хорошо воспитаны. Они регулярно и вежливо справляются о здоровье давних приятелей – сталинских высоток. Эти добротные и важные строения, как персональные пенсионеры с выслугой лет, опытом жизни и хорошей пенсией. Крепко опираясь на землю мощным фундаментом, они указывают шпилем-пальцем в небеса, намекая на свою приближенность к высшим мира сего. На фасадах этих внушительных зданий солнечными бликами сверкают окна, словно ордена и медали на широкой груди. Дядьки-высотки охотно поддерживают светскую беседу со своими давними подругами. На здоровье не жалуются, мол, ещё долго простоят. А почему бы и нет? Личности они серьёзные, надёжные. Подходишь ближе, и невольно трепет охватывает при взгляде на такую мощь.
Последним звеном моих архитектурных наблюдений стали так называемые «новостройки» середины прошлого века. Конечно, они уже давно не новые, но название сохранилось. Блочные и панельные коробки, белого и серого цветов похожи друг на друга, как отражение в зеркале. Здания совершенно одинаковые, какими были, и мы когда-то одетые в штампованные вещи советских времён. Дома-близнецы давно уже стали темой для шуток и анекдотов. Тяжёлой поступью и плотными рядами они пришли и заполнили все пустыри и свободные пространства в пределах и за пределами города. Эти строения, как рыночные торгаши, толпятся, бубнят и влезают в чужие разговоры. Их никто не слушает, но они всё равно ворчат и вспоминают былые времена. Тогда было лучше и слаще, и не писали в лифтах, потому что лифтёрши были грозные, а почтовые ящики висели около каждой двери. Дома митингуют, размахивают красными галстуками, и в скрипе каждой форточки отчётливо слышится слово «социализм». И до тех пор, пока их не снесли, блочные и панельные дома будут напоминать о советских временах.
  Спускаюсь в метро. Вот тут-то мне и пригодятся мои друзья, притаившиеся в сумке. Шум прибывающих поездов будет слышно всё равно, но находиться глубоко под землёй, слушая музыку, намного приятней. К тому же не одной только мне приходят в голову подобные идеи, каждый второй пассажир метрополитена в наушниках. Главное, не проехать свою станцию, не прозевать, заслушавшись приятными звуками.
Захожу в вагон, нахожу комфортное место, где меня никто не пихает, и расслабляюсь. В моем музыкальном арсенале множество разных направлений: блюзы, ретро-музыка 40-х годов, восточные ритмы и энергичный транс. Слушаю ту музыку, которая подходит мне в каждый отдельно взятый момент. Сейчас, например, латиноамериканские ритмы как нельзя лучше соответствуют ситуации. В вагоне много молодёжи, и мне начинает казаться, что все движения тел, рук и ног пассажиров точно соответствуют ритмам моей дискотеки. Вот по проходу пробирается девушка в узких джинсах. Её стройные бедра покачиваются, словно танцуя сальсу. Мужчина, сидящий напротив, резко повернул голову – бум! (удар барабана), малыш хлопнул ладошками – блямс! (тарелки). И руки на поручнях задвигались – ритм. Двери открылись, люди выходят, их ноги удивительно совпадают со счётом – раз, два, ча-ча-ча.
  Но вот и я в ритме самбы наконец-то покинула вагон и плыву по эскалатору. Наверх! На воздух и свободу! Вновь иду по улице любимого города, и мне все в нём нравится. Вот только бездомные кошки и собаки заставляют приостанавливаться и снова, и снова раз объяснять самой себе, что всех сразу я всё равно не смогу приютить. А жаль… Эх, моя бы воля, огромный дом заселила бы этими бедолагами. Буквально за шкирку тащу себя дальше. Утешает только мысль о приближающемся лете – животные на улице не замёрзнут. Словно в подтверждение моих мыслей из подвала вылезает чёрная кошка с пушистыми малышами. Около дыры в подвал стоит жестянка с молоком, а на газетке приятно розовеет кем-то заботливо нарезанная сарделька. Мохнатое семейство принимается за обед. Котята лезут к молоку, и нежная мать уступает им. Сама же внимательно следит, чтобы вовремя дать детям сигнал к отступлению в подвал. Я улыбаюсь: эти не пропадут. Здесь о них заботятся. В очередной раз успокоившись за судьбу братьев наших меньших, продолжаю путь.
Перекрёсток. Призывно подмигивая зелёным глазом, светофор подманивает пешеходов. Машины, торопясь проскочить, по-весеннему сигналят, радуя разноцветьем выпуклых бочин. Город умыт и готовится к новому сезону отпусков. Пахнет дождём и солнцем, свежей землёй и неизменной масляной краской. Гастарбайтеры на корточках и с пахучей кисточкой в руке перемещаются от одного газона к другому. Ограждения приобретают яркий цвет. Тут и там попадаются прилепленные на свежую краску листки бумаги с надписью: «Осторожно, окрашено!» Точно весна пришла! А на моей улице рабочие в апельсиновых комбинезонах управляют шумной машиной, которая пыхтит и ползёт по дороге, оставляя за собой новенькую разделительную полосу. Я поднимаю голову и сквозь кружево нежной пробивающейся листвы вижу небесный океан, исчерченный многочисленными белыми линиями. И там тоже торопливое движение, подумалось мне. Это же небо над Москвой, а значит, тоже часть большого города.
Ближе к вечеру, когда на темнеющем небосклоне чётко прорисовываются силуэты домов, Москва утрачивает дневную суету. Из открытых форточек доносятся запахи готовящегося ужина. Можно запросто определить, где и что будут подавать на стол сегодня. Город стоит у плиты. А ещё позже в окнах будет мерцать свет от работающих телевизоров, быстро мелькающих цветной рекламой. Привычный атрибут обычного городского вечера. Приближается ночь.
  Утром я снова открою глаза и увижу небо, а под ним мой город. Завтра будет другая музыка и другие цвета, и звуки. Но всё равно это будет мой город, мой мир, мой дом.