Неведомое. Глава LХХХ VI

(продолжение. Предыдущая глава LXXXV – http://www.proza.ru/2025/09/09/1664)
(Начало. Глава I - http://www.proza.ru/2020/01/01/1248)

      - Ваше высокоблагородие, подследственный Елизаров доставлен! – объявил унтер-офицер Михеев и сделал шаг в сторону от дверного проема, освобождая вход. Стражник Колываев бесцеремонно втолкнул закованного в наручники десятского в комнату, встал позади него и вытянулся во фрунт, стукнув об пол прикладом винтовки.

      - Очень хорошо! – сказал Селятин и указал рукой на табурет перед столом, за которым он сидел. – Присаживайтесь, Харитон Матвеевич!

      Елизаров осторожно присел на табурет перед следователем и огляделся.
      В помещении сильно пахло горелым мясом, в глубине его стояло тяжелое кресло с мотком, как ему показалось, окровавленной веревки. В углу стояла жаровня с раскаленной до темно-вишневого цвета кочепгой. Один из скаладских работников с забрызганным кроваво-красными брызгами лицом угрюмо тер тряпкой пол возле кресла, время от времени окуная его в деревянную бадью с розовой водой. У противополжной  стены другой мрачный мужик мыл пол под свисающей с крюка на потолке петлей и брезгливо морщился.

      Слева от стола, за которым сидел следователь, за конторкой с ворохом бумаг и чернильным прибором расположился Железнов, что-то торопливо писавший на лежащем перед ним листком бумаги. Телеграфист сумрачно глянул на десятника, обмакнул стальное перо на толстой деревянной ручке в чернильницу и снова старательно заскрипел пером.
 
      Селятин внимательно посмотрел на Елизарова: - Ну-с, Харитон Матвеевич, советую сразу рассказать как…

      В этот момент растворилась боковая дверь, и урядник Громов в забрызганном красными каплями фартуке заглянул в дверной проем: - Прошу прощения, Нил Карпыч!

      - Что такое, урядник? Я же просил, не беспокоить меня, когда я веду допрос! Я вас вызову, когда понадобится ваше умение развязывать языки!

      - Непруха, вашсковродие*! Сдох окаянный!

      Следователь стукнул кулаком по столу и резко вскочил с места: - Какого черта! Так я и знал! Говорил же тебе, что аккуратнее надо с твоими турецкими ухватками. Что теперь делать прикажешь с мертвецом-то? Его ведь оформлять надобно, документ для начальства писать!

      - Какой домУмент, вашсковродие! Как стемнеет, свезем на озерцо, камень на шею и концы в воду! А лесной порубщик-то и так лядящий был! Фельдшер сразу сказывал, что он кровью изошедши и вряд ли выживет!

      Селятин махнул рукой: - Делай что хочешь, Тит Наумович… Но, если кто из начальства прознает…

      - Не прознает, вашсковродие!  Свидетельства не найдется! – сказал Громов.

      - Ступай, Тит Наумович, не стой над душой!

       - Слушаюсь! – гаркнул урядник, неприязненно глянул на Елизарова и захлопнул за собой дверь.

      - Одни болваны вокруг, никому ничего поручить нельзя! - проворчал Селятин, снова усаживаясь в кресло за столом.

      - Записать в протокол, что подозреваемый артельщик скончался после допроса, Нил Карпович? – спросил Железнов.

      Следователь уставился не телеграфиста сузившимися от злости глазами: - Не было никакого допроса, Петр Григорьевич, и допрашиваемого тоже не было!.. И никто не умирал от побоев и пыток!.. Черт побери!.. Правду говорят: - Заставь дурака Богу молиться, так он себе лоб расшибет!

      - Понял, Нил Карпович! Следовательно, и протокола нет?

      - Естественно! И протокола тоже нет!

      - Вот и ладно! – сказал Железнов и собрался порвать на клочки бумагу, в которой он недавно что-то писал.

      - Минуточку! – остановил его Селятин. – Дайте-ка протокол мне. Хочу сравнить показания, если господин Елизаров удостоит нас признанием в своих преступлениях.

     - Пожалуйста, Нил Карпович! – сказал Железнов, передавая следователю бумаги.

      - Однако, мы отвлеклись. – вздохнул Селятин и посмотрел на Елизарова: - Продолжим, Харитон Матвеевич?

      Десятник судорожно сглотнул, беспокойно заерзал на стуле, со страхом посмотрел на кресло для пыток, которое как раз отмывали складские, и кивнул головой: - Спрашивайте, я все расскажу!

      - Елизаров – это ваша настоящая фамилия?

      - Да, настоящая… Я родился в Тарту. Мой отец был православным священником, а мать - местной жительницей, эстонкой по национальности.

      - Ваша матушка была лютеранкой?

      -Нет. Ее семья исповедовала православие.

      - А вы сами, господин Елизаров, к какой конфессии принадлежите?

      Десятник слегка замялся.  – Крещён по православному обряду в младенчестве.

      - А сейчас придерживаетесь православия, в церковь ходите, причащаетесь, исповедуетесь?

      - Признаться, к вопросам веры я равнодушен. В церкви давно не был.

      - А ваши артельщики? Что за люди?

      - Восемь человек - швейцарцы. Они принадлежат к реформаторской церкви. Двое – финны. Они лютеране-евангелисты.

      - Теперь понятно, почему у покойного артельщика не оказалось крестика на шее! Протестанты ведь не носят крестиков! Кстати, как звали вашего погибшего работника?

      - Его звали Элиас Вебер. Он уроженец кантона Граубюнден.

      - Интересно! Скажите, Харитон Матвеевич, а как жители далекой Швейцарии оказались в России и подрядились заготавливать лес на лесной делянке купца Рубинчика?

      - Лев Моисеевич приметил нас в 1880 году на лесозаготовках в Великом княжестве Финляндском. Я и швейцарцы трудились там на паровой лесопилке «Нурмисаари». Видимо, мы ему приглянулись, и он предложил нам перейти к нему всей артелью с солидной прибавкой к жалованью.

      - Понятно! – Селятин помолчал, рассматривая что-то на потолке, потом впился глазами в лицо десятника: - Почему ваши люди сбежали, когда мы арестовали вас на пристани?

     - Испугались, естественно!

     - Но ведь это вы приказали им бежать!

      - Я приказал?

      - Именно вы, Харитон Матвеевич! Я вырос в слободе, где жили семьи царских егерей. Среди них был один лесничий – эстонец. Он жил по-соседству, и я дружил с его детьми. Я понимаю эстонский язык. Кстати, почему вы кричали швейцарцам по-эстонски?

      Елизаров молчал. Он смотрел в пол и кусал губы. Пальцы его рук мелко дрожали.

      - Советую вам рассказать нам все начистоту, господин Елизаров, пока урядник не взялся за вас всерьез. Уверяю вас, он умеет развязывать языки! Прежде, чем испустить дух, бедняга Вебер (если это его настоящая фамилия) наговорил достаточно, чтобы упечь вас на каторгу. Советую вам говорить правду, так как ложь будет стоить вам, Харитон Матвеевич, неимоверных мучений или даже самой жизни. Дело в том, что урядник впадает в неистовство, и не знает удержу в своих … э-э-э… стараниях, когда ему говорят неправду. А я могу не успеть ему помешать!

      - Ну, хорошо! С чего начать?

      - Начните с самого начала, только не вздумайте врать!

      - Мои люди – действительно швейцарцы. Но их предки – эстонцы. Они переселились в Германию из России в начале восемнадцатого века, а потом перебрались в Швейцарию. В кантоне Граубюнден есть небольшое эстонское поселение в горах, жители которого сохранили в быту язык предков.  Мне это оказалось на руку, так как я очень плохо владею немецким, не знаю итальянского и не имею представления о старом романском языке, на котором может говорить местное население. 

      Кантон расположен в Альпах и граничит с Лихненштейном, Италией и Австрией. Вполне естественно, что местные жители знают секретные тропы и из поколения в поколение зарабатывают на жизнь контрабандой.  И мои артельщики, кстати, с большой выгодой, занимаются этим  делом. Контрабанда чая – дает основной доход их семьям. Они давно поставили дело в здесь, в России. Река Волга – стала основной дорогой для распространения контрабандного товара на всем ее протяжении. 

      Как известно, только один налог на чай составляет не менее тридцати пяти рублей за пуд. Если не тратиться на налоги, то прибыль от продажи чая, при известном везении, может составить весьма кругленькую сумму! 
      Чуть больше четырех лет назад я вошел в дело и изрядно расширил его. Сейчас чистая прибыль артели от контрабанды чая составляет около ста тридцати тысяч рублей в год!

      Елизаров посмотрел на свои руки в оковах, тряхнул наручниками и с досадой сказал: - Я и мои артельщики – уже сейчас довольно богатые люди. Через пару лет мы намеревались продать дело, поселиться где-нибудь в тихом месте и жить в своих семьях в свое удовольствие!

      Десятник внезапно перешел на крик: - А вы, черт бы вас побрал, господин следователь, неожиданно вмешались и разрушили нашу жизнь!

      Елизаров закрыл лицо руками и затрясся от рыданий. Потом вытер глаза рукавом и спросил: - Вы можете сказать, на чем вы нас прищучили? Где мы допустили оплошность?

      - Против вас дал показания Цыган – ординарец атамана шайки разбойников Федьки Упыря.

       - Так я и знал, что этому поганому мальчишке доверять нельзя!  Он взял у меня для реализации довольно большую партию товара и исчез! У него же на лице было написано, что он мошенник! Как я мог так глупо опростоволоситься!.. Ай-яй-яй! – десятник снова закрыл лицо руками и застонал. – Четыре года трудов и стараний!  Все коту под хвост!

      - Расскажите, как получилось, что именно вы и ваши артельщики совершили налет на усадьбу демидовского батюшки, зверски убили всю его семью, его самого и всех, кто оказался на поповском подворье в ту злополучную ночь?

      Елизаров оторвал руки от лица и круглыми от изумления глазами уставился на следователя: - Бог с вами, Нил Карпович! Какое убийство! Вы с ума сошли! Контрабанда – да, признаю, но ни в каком зверском убийстве ни я, ни мои люди не замешаны! Мы честные контрабандисты! Прекрасно понимаю, что в глазах закона мы серьезные преступники, но одно дело контрабанда чая, а вот кровавое лиходейство – это уже совсем другой коленкор!

      - На месте преступления найден топор финского типа с удлиненной рукояткой-топорищем, каковой обычно используется профессиональными лесорубами при валке деревьев. В средней полосе России такими топорами местное население не пользуется. Такие же топоры используют и ваши артельщики на лесной делянке.

      - Ну и что? Это не такой уж редкий инструмент среди лесорубов. Кстати, такой топор могли просто украсть у нас. Во время работы инструмент лежит в самых доступных местах на делянке почти без присмотра.

      - Убийцы оставили также приспособление под названием гомель, которое надевают на обувь, чтобы ноги не скользили на мокрых бревнах, когда сплавляют лес по реке.

      - Это что же, злодеи добрались до поповской усадьбы на плотах? Или кто-то специально оставил гомель на месте убийства, чтобы заподозрили моих артельщиков?

      Селятин развел руками: - Пока не знаю, Харитон Матвеевич! Но такие железки есть только у ваших людей. Между прочим, во время вашего задержания ваши подопечные открыли прицельный  огонь по представителям власти.

      - Да, стрельба велась, но кто стрелял, я не знаю. Возможно, это был человек, который передал товар моим людям по дороге к пристани. Мне самому непонятно, зачем он стрелял!

      Селятин пристально посмотрел Елизарову прямо в глаза. Десятник выдержал этот взгляд, и глаз не отвел. Выражение его широкого лица было самое простосердечное.

      Послышался стук в дверь, и урядник Громов заглянул в комнату: - Прошу прощения, Нил Карпыч, буду ли я вам тут еще нужОн?

      - Нет, Тит Наумович, нет надобности! Можешь идти по своим делам.

      - Как скажете, вашсковродие! – сказал урядник и недобро глянул на Елизарова. – А то я с превеликим удовольствием…

      - Ступай, Тит Наумович, ступай!

      - Слушаюсь, вашсковродие! - Громов щелкнул каблуками, отдал честь и вышел.

      -Ну, что же, Харитон Матвеевич, объяснения ваши приняты. Однако, я вынужден вас оставить под арестом до задержания ваших людей и того человека, кто стрелял в нас на пристани.

      - Воля ваша, ваше высокоблагородие! – несколько насмешливо, как показалось Селятину,  сказал десятник и поднялся со стула.  – Опять в проклятый подвал? – спросил он. – Может, дадите пару свечек с собой, а то я темноты боюсь. И иголку с ниткой. – добавил он. - Ваши подопечные так старательно заталкивали меня в подвал, что на моей поддевке половина пуговиц оторвалась.

      Следователь улыбнулся: - Дадим вам и свечки и иголку с ниткой. Потерпите немного, Харитон Матвеевич. Надеюсь, что подвал не станет вашим пристанищем на долгое время.

      - Я тоже на это надеюсь! – засмеялся Елизаров и обратился к Михееву: - Прикажите, господин унтер, вашим деревенским помощникам не толкать меня прикладами в спину, когда будут меня вести до узилища. Нервный я становлюсь от такого обращения!

      Михеев сердито глянул на него и, схватив за шиворот, бесцеремонно потащил к выходу: - Ступай, Ирод, была бы моя воля, я с тебя живо бы шкуру спустил, убивец!

      Он вывел десятника из комнаты и передал двум вооруженным складским работникам.

       - Снова заприте душегуба в подвале. Оставьте ему две свечи и иголку с ниткой. Наручники с поганца не снимать! С арестантом не разговаривать! – приказал он мужикам.

      - И глаз с него не спускайте! – добавил он вдогонку, когда складские повели усмехающегося Елизарова к дому деревенского старосты, в котором находился подвал.

      - Нутром чую лихого человека! – сказал Михеев Селятину, когда следователь попенял его за излишнюю жесткость в обращении с задержанным. - Черный он весь изнутри, Нил Карпыч! И душа у его черная, как сажа печная!

      Селятин покачал головой: - Да будет вам, Василий Иванович! Конечно, контрабандист тоже преступник. Закон карает весьма строго за такие преступления, но убийца ли он? У меня нет уверенности, что это он со своими людьми так зверствовал в усадьбе демидовского батюшки. Совсем не похож на такого злодея! Да и улик против него у нас нет, Василий Иванович.

      - Что с того, что улик нет! -  разгорячился Михеев. – Я таких душегубов в избытке повидал на своем веку! Глаза у его мутные и хладом могильным от него за версту несет! Лиходей он! Не могу я в энтом ошибиться, Нил Карпыч!

      - Ну, будет вам, Василий Иванович! Елизаров, контрабандист и нарушал законы , но на лютого злодея он совсем не похож!

      - Да, на вид – толковый работник и деловой человек… Правда, с хитрецой, так сказать, и себе на уме!.. - задумчиво добавил Железнов: - Но актер из него, право, неважный! Он вам, Нил Карпович, просто подыграл, изобразив смятение и страх... Громов немного перестарался и для пущего впечатления мазнул вишневым сиропом по спинке стула, на который потом сел Елизаров…  Мне показалось, что подследственный, прежде чем усесться на стуле, провел ладонью по мазку и специально испачкал её, а потом, когда так театрально рыдал и закрывал лицо руками, быстро лизнул ладонь языком…

      - А вы действительно видели, как десятник лизнул испачканную в сиропе ладонь, Петр Григорьевич?

      - Врать не буду, не видел, но он вполне мог это сделать, когда играл перед вами свою роль расстроенного до глубины души  «честного контрабандиста».

      - Мог или совершил – это разные вещи, Петр Григорьевич!

      - Убивец этот десятник! У его печать сатанинская на лице! – не сдержался Михеев. – Я ентого гнилого народца повидал в достатке!

      - Мне нужны явные улики, указывающие на виновность подозреваемого, а не ваши фантазии, господа! – сердито сказал Селятин. – Елизаров признался в том, что он контрабандист. А это по законам Российской империи строго карается.  За профессиональное занятие контрабандой группой лиц и вооруженному сопротивлению при задержании виновным грозит от четырех до шести лет каторжных работ!

      - Сдается мне, что это намного меньше, чем дали бы за убийство восемнадцати человек… -  вставил Железнов и хмыкнул.

      - Убийство еще доказать надо, господа! Пока явных улик нет – одни догадки! – сказал Селятин и поднялся с кресла. – Однако, похоже, что наш театральный дебют, милостивые государи мои,  провалился! Правда, нам еще повезло, что спектакль не смотрела публика и не освистала нас по его окончании!
 
      Уже за порогом Селятин обратился к телеграфисту и полюбопытствовал: - Ну-с, Петр Григорьевич, что можете сказать о десятнике Елизарове?
 
      Железнов пожал плечами: - Интересный экземпляр! Как мне представляется, этот человек может оказаться,  кем угодно, но в рамках десятника ему явно тесно…  Не так он прост! Явно не того полета птица! Видно же, что хорошо образован и умен… Кстати, обратили внимание на его манеры? Как представляется, он вполне светский человек, хотя старается показаться неотесанной деревенщиной или грубоватым простолюдином из глухой провинции…  Однако, повторю, что неважный актер этот Елизаров! Как примитивно и недостоверно он сыграл ужас, когда увидел декорации и вишневый сироп на полу!

      - Вы думаете, что он нас раскусил?

      - Так это же очевидно! Я же заметил, как он украдкой лизнул каплю сиропа на своей ладони, когда закрыл лицо руками.

      - Это неправда! Вы не заметили этот фокус, а только предположили,  Пётр Григорьевич!  Хотя, очень может быть, что десятник действительно мог таким образом  проверить, кровь ли это?

      Железнов покачал головой: - Эх, Нил Карпович,  дорогой вы наш! Доверчивость не самая нужная черта характера у следователя уголовного сыска!

      Селятин ничего не ответил и отвернулся, чтобы скрыть невольную улыбку, мелькнувшую на его мальчишеском лице.

***
      Между тем, урядник Громов решил проверить, каково состояние раненого при задержании Елизарова артельщика.  Через четверть часа он уже беседовал с местным санитаром по имени Федул, так как фельдшер уже ушел домой.

      На вопрос урядника: - Как себя чувствует швейцарской земли немец?

      Санитар махнул рукой: - Да что с им сдеется! Спит вражина! Фельдшер Кирьяныч накачал его опием так, что не скоро проснется! Коль будешь ждать, кады он глаза продерет, то можно чайком побаловаться. А то, если хошь, то что-нить и покрепче найдется!
 
      С самым загадочным выражением лица, Федул вынул из шкафчика склянку со спиртом и потряс ею перед лицом урядника: - Сообразим, Тит Наумыч? А за ентим делом и поговорим душевно! Ну, соглашайся, служба!

     Громов крякнул, зачем-то оглянулся на дверь, и подправил усы: - Ну, наливай, змей! Токма водичкой для меня разбавлить надобно! Чистое-то зелье у меня брюхо не держит.
 
      - То можно! – согласился санитар. Однако ж, сырой нельзя - холера ж! А вареная ишо горячая, долго ожидать надобно!

      - Так ты, Федул, горшок с кипятком в студеную колодезную воду поставь. Вот и выйдет быстро.

      Санитар вдруг хлопнул себя по лбу: - Погодь, Наумыч! Фельдшер наш Алексий Кирьяныч, в кувшине сырой воды серебряные крестики держит. От серебра-то всяка дрянь микробная, вроде холеры, в воде запросто дохнет. Щас разбавим спиртягу напополам серебряной водой и выпьем с нашим удовольствием. Чай скус с таковской водой  ишо лучше будет!

      В разлитый по кружкам спирт санитар аккуратно долил воды из кувшина фельдшера и быстро прикрыл кружки маленькими фарфоровыми плиточками для приготовления лечебных порошков.

      - Надобно подержать так малое время,чтобы разогреву в кружках не случилось! – пояснил он и поставил на стол корзиночку с ржаным хлебом, нарезанный на дольки репчатый лук, тарелку с солеными огурцами и миску с вареной бараниной.

      - Ну, будем здравы, Тит Наумыч! – сказал санитар и лихо опрокинул кружку в свой бездонный рот. Громов покачал головой, сделал несколько глотков из кружки и поставил на стол.

      - Лихо зачинаешь, Федул! – сказал он с неодобрением. – В питие надобно меру знать! – назидательно добавил он.

      - Ты закусывай, Наумыч! Меру-то мы знаем! Воздержимся, кады надоть остановиться!

      После второй кружки, санитар начал хмелеть и язык у него развязался. Рассказчиком санитар Федул оказался хотя и талантливым, но совершенно неутомимым. Уряднику пришлось выслушать, правда, не без интереса, все местные сплетни и истории, которые передаются друг другу только в тесной компании и, как правило, за совместной выпивкой.
 
      Время давно перевалило за полночь, когда кончилась вода в кувшине.
 
      - Эка незадача! – опечалился сильно захмелевший санитар, выливая последнюю каплю серебряной воды в кружку. Вместе с водой в кружку упало и несколько серебряных крестиков.

     - Чепуха! – махнул рукой урядник. – В самоваре вода уже почти остыла, можно и вареной разбавлить!

      - А ить и правда, Тит Наумыч!  Дорогой ты мой! Дай-ка я тебя поцелую!

     - Иди ты со своими поцелуями лесом, дурачок! – сказал Громом, отстраняясь и осторожно отталкивая пьяного. Федул обиделся, зашмыгал носом, но потом заглянул в кружку и попытался пальцем выловить из неё упавшие туда нательные крестики.

      - Дай-ка я тебе помогу! – засмеялся Громов, перевернул кружку, высыпал ее содержимое себе в ладонь и вдруг изменился в лице.

      - Откуда взялись у фельдшера эти крестики? -  так громко закричал он, что санитар невольно вздрогнул.

      - А х-хрен его…хрен его … знает, Наумыч! – заплетающимся языком пробормотал испуганный Федул, но потом вгляделся и вспомнил.

      - Так то … у нашего болящего молодца, что на пристани … под… подстрелили… нашли в кармане! На шее у яго креста-то не было, зато в кармане целых три нашлось! Сребреныя!

      - Эти старые греческой работы крестики я сам подарил сестрам Крутицким. Я их из Болгарии с Турецкой войны привез!

      Урядник вскочил со стула, нахлобучил на голову фуражку и яростно затряс санитара за плечо: - Федул, пьяница ты этакий!  Не спи, дуралей! Живо ступай к твоему подстреленному молодцу и вяжи его крепко, чтоб не сбёг! Зараз к койке прикрути, да так, чтобы шевелиться не моги! А я - к молодому следователю! Мигом обернусь! Сдается мне, что эта шайка артельщиков как раз демидовского батюшку и ешё кучу народу порешила на поповском подворье!

***
      После допроса, десятника отвели в дом сельского старосты и заперли в глухом и глубоком подвале. Двое, до зубов вооруженных складских работников склада купца Рубинчика остались охранять задержанного. Хозяева дома дали Елизарову швейную иглу и клубок крепких ниток, чтобы пришил пуговицы на одежде. Охранники вместо свечей поставили ему новенькую керосиновую лампу, но предупредили, чтобы не устроил ненароком пожара. Однако, несмотря на просьбы Харитона Матвеевича, наручников с него мужики так и не сняли.

      Едва оба стража покинули помещение, Елизаров вынул иглу из клубка ниток и внимательно осмотрел. Это была портняжная, трёхгранная игла, с широким игольным ушком, кованная на длину среднего пальца на руке. С помощью такого нехитрого инструмента крестьяне шили всю домашнюю одежду, включая зимние тулупы. Для отверстий в пуговицах игла оказалась немного великовата, но Елизаров аккуратно развернул отверстия, прокрутив в них иглу, и неспешно пришил в нужных местах все отсутствующие пуговицы, большинство из которых ему дала дочь хозяина.  Работать в наручниках, пришивая пуговицы, не сняв поддевки, оказалось неудобно, но десятник справился.

      Окончив работу, он накрутил нитки на тупой кончик иглы, где находилось ушко, снял стеклянный колпак с лампы и нагрел острие иглы на горящем фитиле лампы до ярко-желтого цвета. Потом аккуратно согнул кочергой о столешницу раскаленный конец и опустил его в кружку с водой.  С первым замком наручников пришлось изрядно повозиться из-за понятного неудобства в положении скованных вместе рук, но второй замок щелкнул почти сразу, едва десятник поковырялся в нем отмычкой.

      Освободив руки, Елизаров  потер ладонями натертые наручниками запястья и, прикинув, что уже поздний вечер, и, следовательно,  на дворе совсем темно, постучал кулаком в дверь.

      – Эй, ребята! – крикнул он, как человек, которому срочно приспичило сходить по нужде. - Проводите на двор, до ветру, сил нет больше терпеть!

      - Чего шумишь! – раздался недовольный голос одного из охранявших дверь мужиков. – У тебя там шайка* для энтого дела дадена!

      - Уговор был – шайка для малой нужды, а по-большому будут выводить в нужник во дворе! Вам что, поганых запахов в подвале не хватает? Люди же мы, а не скотина какая!

      - Давай сведем его в нужник, Фролка! – раздался голос второго стража. – Нам здесь его тухлые поветрия нюхать не обязательно!

      - А коль сбежит? Или свару затеет? Ундер сказывал, что шибко злобен и лют энтот десятник!

      - Так он же в железах!  А и без оных я, да и ты тоже, даже по отдельности, ему могём и холку намять, и рожу скосоротить!

      - Решайте побыстрее, ребята! Сил нет терпеть! – Елизаров изо всех сил забарабанил кулаками в дверь.

      - Хрен с им! Отвори его, Фролка!

      - Эй, десятник! Будь по-твоему, но, ежели что, шею свернем, как курице! Ты понял?

      - Да понял я, понял, ребята! – сказал Елизаров. В замочную скважину он видел, как к двери подошел самый молодой из складских по имени Фрол, второй страж встал у него за спиной с ружьем в руках.

      Как только в дубовой двери подвала заскрежетал ключ, десятник в шаге от неё замер в ожидании и приготовился, слегка наклонившись вперед. Он сжался, как взведенная до отказа пружина. Едва дверь дрогнула, открываясь, как Елизаров зарычал и с первобытной яростью стремительно рванулся вперед. Он распахнул её плечом, вкладывая в удар весь вес своего сильного тела. Возившийся с ключами Фрол, получил мощный удар тяжелой дверью в лицо и отлетел на своего товарища, стоявшего позади него. Оба рухнули на пол, Сначала десятник, высоко подпрыгнув, обрушился обеими ногами на лежащего спиной на полу Фрола. Громко хрустнули сломанные ребра раздавленной грудной клетки, и бедняга Фрол, после короткой конвульсии,  испустил дух. От содеянного Елизаров сразу же впал в бешенство и уже в каком-то зверском неистовстве набросился на не успевшего подняться второго стража. Очень быстро он затоптал и забил мужика ногами до смерти, но еще какое-то время прыгал на его неподвижном теле, не в силах остановиться.

      Потом убийца неимоверным усилием воли заставил взять себя в руки, постепенно остывая от ослепляющей его жажды убийства. Первым делом он удостоверился, что оба мужика мертвы, затем отдышался и прислушался. Все было тихо. Вероятно, шума в подвале никто из обитателей дома не услышал. Десятник быстро обыскал мертвецов, забрал патроны к оружию, оба револьвера, ружье-переломку и засапожный нож одного из убитых. Он также прихватил узелок с едой, оказавшийся в дорожной сумке Фрола. Чтобы о его побеге не сразу узнали, Елизаров затащил покойников за дверь и запер её на ключ.

      Очень осторожно, постоянно прислушиваясь к ночной тишине, десятник поднялся по лестнице в коридор, осторожно отпер закрытую на массивный крючок входную дверь и вышел на крыльцо.

      Было очень темно, ночной мрак не рассеивал ни свет звезд, ни тоненькая полоска молодой луны. По-видимому, шел второй час ночи. На пустом дворе не ощущалось никакого движения. Елизаров пробрался в конюшню, где содержалась в стойле хозяйская лошадь. Ощупью он нашел среди развешанной на стене упряжи уздечку. Чтобы не терять понапрасну времени, седло в темноте искать не стал, надеясь, что вполне обойдется и без седла. Потом открыл ворота и, опершись руками на холку, ловко вскочил на лошадь. Он когда-то, еще в юности, ездил без седла в ночное со сверстниками, однако и сейчас, много лет спустя, сидеть на лошадиной спине оказалось довольно удобно. Пустив по дороге лошадь рысью, довольный десятник решил, что он вполне еще может прокатиться и так.

      Елизаров рассчитывал к утру добраться до Рябиновской и там любым путем разжиться лодкой. Он нисколько не сомневался, что его люди сначала отправятся на делянку, и, пока туда не добралась полиция,  заберут свои вещи и деньги. Куда они отправятся потом, десятник догадывался, но не был до конца уверен. Скорее всего, артельщики постараются на время скрыться в шалаше, рядом с которым, в тайнике они хранили контрабандный товар и ящик с охотничьими ружьями, приобретенными на всякий случай. Правда, его люди часто брали их с собой, когда стреляли гусей и уток на окрестных болотах. Убежище построили на краю заросшего кустарником оврага, на дне которого протекал ручей с пригодной для питья водой. Какое-то время в шалаше можно вполне комфортно жить, если соблюдать осторожность и не выдавать свое местонахождение дымом костра. Как раз для приготовления пищи контрабандисты поставили под раскидистым дубом маленькую чугунную печь, дым которой полностью рассеивался кроной старого дуба.

      Некоторые опасения вызывал жандармский пост на Рябиновской. Елизаров подумал, что вид человека с ружьем на неоседланной лошади может вызвать подозрения у жандармов. Но потом решил, что отпустит коня неподалеку от пристани. А что до ружья… Его, конечно, можно просто выбросить по дороге, но сейчас, как раз в день Успения Богородицы и открылся охотничий сезон. Его наверняка примут за местного охотника. А ружье ему ещё может, ох, как пригодиться!

      За околицей Елизаров пустил коня в галоп. Пока не настало утро, побег его не должны заметить, но до Рябиновской нужно добраться как можно раньше, и поторопиться - совсем не помешает.

ПРИМЕЧАНИЕ:

Шайка* - банная емкость для воды (от шести до восьми литров)

(продолжение следует. Глава LХХХVII  http://www.proza.ru/2025///)