Сарашлы - золотая долина

Светлой памяти моей бабушки Евдокии
Ивановны Касимовой (Яркеевой)
посвящается.

Часть первая. Карта.
1.ФЕРШАМПЕНУАЗ. ФЕВРАЛЬ 200.. г.
Олег открыл глаза. Дико раскалывалась голова. Он попытался приподняться, острая боль пронзила затылок.
«Да, крепко меня задели...», - он присел на корточки, поднялся с земли и побрёл к дому. В голове пронеслись сцены произошедшего.
- Ну что, пацан. Отдашь документы или придется тебя замочить, - угрожая холодным стволом пистолета, прижатого к щеке, орал какой-то незнакомый, бритый под ёжик парень. Другие двое методично били Олега.
- Какие документы, я ничего не знаю,- пытался увернуться он от ударов.
- Решил все бабкино наследство себе прикарманить? Не получится, делиться надо! - продолжал орать бритый. - Даём тебе неделю сроку, а потом пеняй на себя! И он с размаху ударил Олега кулаком в лицо. Ударившись о мёрзлую землю, парень потерял сознание.
Когда пришел домой, все уже легли спать, он тихо умылся, глядя в зеркало на опухшее, перекошенное и посиневшее лицо, прошёл в свою комнату и лёг спать. Голова продолжала тихо ныть, озноб охватил тело. Олег закутался в одеяло и размышлял. Может, его с кем-то перепутали? Какое еще «бабкино наследство»? Да, действительно, у него недавно умерла бабушка. Но она всю жизнь прожила рядом, в их семье. Нищей баба Дуся, конечно, не была, но и богатством никогда не блистала. Как-то он слышал обрывки разговоров, что семья бабушки была раскулачена, отец ушел с казаками в Китай, а семья скиталась по чужим углам. Семья была зажиточной, но о богатом наследстве никто никогда не упоминал.
Олег очень привязался к бабушке. В детстве он рос слабым ребёнком, часто простужался, не ходил в садик, оставался дома с ней. А уж баба Дуся ему ни в чём не отказывала, как могла баловала внука вкусными постряпушками.
И вот теперь бабушки нет. И, как оказалось, в могилу вместе с ней ушла какая-то тайна, если, конечно, можно верить этим подонкам, избившим его. Но что-то подсказывало Олегу, что приехали эти парни неспроста. Какая-то есть у них конкретная информация по этому поводу. Но что они знают? И, главное, что должен знать он? Ведь через неделю они придут вновь, и тогда уж точно спросят по полной программе... Решив, что на следующий день расспросит обо всем мать, он постепенно заснул.
Утром мать ахнула, увидев «разукрашенное» лицо Олега.
- Кто тебя так?- взмахнула она руками. Он решил, что всех подробностей вчерашнего происшествия пока раскрывать не стоит.
- Так, на дискотеке какие-то малолетки пристали, пришлось поучить уму-разуму.
- Да разве можно с ними связываться, - заворчала мать. - Они ведь прирежут и глазом не моргнут.
- Да ладно, не переживай, до свадьбы заживёт...
- Вот-вот. Давно пора остепениться, завести семью. Вон Герасим-то уже и к свадьбе готовится, а вы со Светкой всё думаете.
Прикинув, что мать успокоилась, Олег решил прозондировать почву, спросить про события тех лет. И он перевел разговор на бабушку.
- Да, она была из зажиточной семьи, - сказала мать.- Но всё это было заработано своим трудом. Пахали от зари до зари. У прадеда были свои сеялки, какая-то там ещё техника, которая по тем временам была очень современная. Всё потом красноармейцы реквизировали, когда он ушёл в Китай. А до этого держали несколько коров, лошадей, много овец.
- Значит, они должны были накопить что-то, - пытался направить Олег разговор в нужное русло.
- Если и накопили, так революция всё отобрала, - махнула рукой мать. - Кое-что, конечно, успели спрятать. Бабушка рассказывала, что перед тем, как отец собирался уходить, они прятали у соседей тёплые вещи, посуду, обувь, тогда ведь всё отбирали, оставляли в том, в чём одет. А ночью что-то ещё закопали в лесу, но что именно, я не помню.
Это было уже что-то. Можно потянуть за ниточку, подумал Олег.
- А почему ты мне ничего не рассказывала?
- Да разве обо всем упомнишь! И бабушка сама мне мало что рассказала. Так уж, если разговор про прадеда заходил. Да ты и сам все можешь узнать.
-Где? - удивился Олег.
- Ну у бабушки же были какие-то записи... Что-то вроде дневника, который она в молодости вела. Она их, правда, никому не показывала. Но сейчас, наверное, можно посмотреть. Вон там у неё в вещах, в старой сумке вроде бы лежат.
Олег кинулся в бабушкину спальню. В старом потрепанном ридикюльчике он кое-что обнаружил. Здесь лежала небольшая библия с пожелтевшими страницами, остатки лекарств, катушка ниток с воткнутой в нее иголкой, старенькие, потускневшие от времени сережки и какая-то тетрадка.
Олег, отложив сумку и весь скарб в сторону, принялся листать страницы. Записей было много. А в конце на обложке какой-то непонятный рисунок.
-Бабушка говорила, что она писала о своих родителях, дедушках, бабушках, в общем, о родных, - заглянув в комнату, сказала мать.
- А это что такое? - спросил Олег, показав рисунок. Они вместе склонились над выцветшими от времени чернильными силуэтами. На потемневшей бумаге едва просматривались какие-то маленькие домики, деревья, извилистые линии.
- А если это и есть карта, где прадед что-то зарыл? - предположил Олег.
- Не знаю, уж больно сказочно, как в кино. В жизни таких чудес не бывает. Да и бабушка рассказала бы давно.
- Может, боялась чего-нибудь? - возразил Олег.
- Эх, Олежка, бестолковый ты у меня! Чего ей бояться? За свою жизнь она столько пережила. И голод, арест мужа в тридцать седьмом, и войну. Она всё говорила - вот, мол, и наступили наконец времена хорошие, когда люди не голодают, не страдают, жить бы да жить, да уж умирать пора.
- Ну, не знаю, - Олег решил все же проверить свою версию. А вдруг это именно то, что нужно. Прежде всего надо изучить досконально всю тетрадку. Придя на работу, он вновь и вновь прокручивал события прошедших дней. Синяки, несмотря на прошедшие два дня выходных, еще «сверкали», но коллегам он тоже объяснил все дискотечными разборками, не вдаваясь в подробности. И лишь лучшему другу Герасиму, заглянувшему на минутку, намекнул, что есть серьёзный разговор.
Работы накопилось много, и Олег первую половину дня «не разгибал спину» над компьютером. Но мысли о бабушкиной тетрадке так и лезли в голову. Он попробовал сканировать карту, выведя изображение на экран компьютера. Поработал над чёткостью. Домики на экране, деревья, извилистые линии проступили чётче, но ничего нового, естественно, не добавилось. Сомнения не вызывало, что это довольно большая деревня. Значит, это всё-таки карта. Деревья - это, наверное, прилегающий к ней лес. Или сад? А может, это какое-нибудь отдельно стоящее в поле дерево? С топонимикой составитель карты явно не был знаком, потому что всё это смахивало скорее на детский рисунок, чем на настоящую карту. «А может это и не карта вовсе, - размышлял он. - Почему я себе вбил в голову, что это карта, и что она как-то связана с какими-то ценностями?» Но как ни уговаривал Олег себя отбросить эту идею, она оказалась настолько заманчивой, что полностью захватила его, не давая места другим мыслям.
Он все вглядывался в экран компьютера. Линии - что это? Дорога или река? Скорее всего, всё-таки река. Дорога вряд ли будет такой извилистой.
И самое важное, что его беспокоило, - является рисунок всего лишь плодом фантазии кого-то или здесь нарисована какая-то реально существовавшая где-то деревня. А если всё-таки этот населённый пункт существовал или существует до сих пор, то где? Неужели в нашем районе? По рисунку даже непонятно, вся ли это деревня или только часть. В общем, как ни крути, ответы на этот вопрос может дать только бабушка, а она на них уже никогда не ответит...
Эх, вздохнул Олег, почему она не показала ему эту тетрадку раньше? А может, она и сама ничего не знала об этом рисунке? В любом случае, рассудил он, какую-то ясность могут внести записи. Но они из-за размытости чернил были едва разборчивы. И все же хоть что-то можно с трудом прочитать. Поскольку начальник уже несколько раз, проходя мимо него, окидывал строгим, осуждающим взглядом, Олег отложил тетрадку и вновь принялся за работу. И лишь вечером, придя домой, взялся за чтение.
Почерк был аккуратный, прямой. Буковки одна к другой ложились в ровные строчки:
« Мой отец Васильев Михаил Иванович родился в деревне Сарашлы в 1879 году. Его родители Васильев Иван Елизарович и Фёкла Евграфьевна были небогатой казачьей семьей. Хозяйство держали по тем меркам небольшое - одну корову, лошадь, несколько овец...»
Чётким, грамотным языком бабушка описывала жизнь своего отца. Увлекшись чтением, Олег словно погрузился в другую эпоху.
2. САРАШЛЫ. ИЮНЬ 1896 года.
... Полураздетые девушки, в длинных холщовых рубахах весело плескались в воде. Не боясь постороннего взгляда, на своем, девичьем пляже они с шумом плавали, разгребая руками прохладные воды. Июньская жара согнала к вечеру на этот пляж после тяжёлой дневной работы почти всех девушек станицы. Звонкий девичий смех и плеск воды скрыл шорох в прибрежных кустах, где затаился Мишка Васильев. Он хоть и знал, что ему попадет от станичников за то, что подглядывал за купающимися девчатами, да уж больно запретный плод сладок. Густые ветки закрывали обзор. Стараясь подойти поближе, он чуть развернул кусты и ... кубарем покатился в реку.
Визжа, девушки кинулись в разные стороны. Одни присели в воде, прикрывшись руками, другие выбежали на берег, схватив одежду. Мокрый, с прилипшей к телу одеждой, Мишка встал из воды. Густые кудрявые волосы перепутались, лицо и руки измазались в прибрежном иле, и он представлял из себя довольно жалкое зрелище.
- Мишка! Акылдан яздынмы ?лл?! (Совсем с ума сошел - прим. авт.) Тебе уж служить пора, а ты всё за девками подглядываешь!
- Шыр тиле! (дурачок - прим. авт).
Вечером к Васильевым пришел станичный атаман.
- Исенмесез,- поздоровался он, входя в невысокую избу. Отец, занимавшийся упряжью, отложил работу и встал со скамьи.
Мишка, забравшийся на сундэре (полати - прим. авт.), сразу догадался, что дело касается его проказ. Но улизнуть не успел. По строгим взглядам, которые метал в его сторону отец, было видно, что Мишке не сдобровать... Когда атаман ушёл, отец тихим, размеренным шагом подошёл к полатям.
- Слезай, па-ра-зит!
По этому странному русскому слову, которое отец произносил лишь в минуты наивысшего гнева, Мишка понял, что дела его совсем плохи. «Паразит» в устах отца было самым страшным ругательством. Лучше бы он выпорол его теми вожжами, что держал сейчас в руках. Но отец, презрительно посмотрел на него и, повернувшись, вышел из избы.
Прошла неделя. Мишкино баловство начало забываться. Но он всё же старался меньше попадаться людям на глаза, так как избежать насмешек было невозможно. Как-то вечером отец, загоняя скотину в сарай, сказал ему:
- На следующей неделе будет Сабантуй, тебе надо самому проехать на гнедом.
Гнедой жеребец был гордостью Васильевых. Его отец прикупил за большие деньги на требиятской ярмарке в прошлом году маленьким жеребёнком. За год конь, которого они с отцом любовно назвали Жильтын, «Огонек», превратился в стремительного и красивого скакуна. Норовистый характер его не поддавался перевоспитанию. Он едва слушался отца, а Мишку и вовсе ни за что не хотел признавать за хозяина. Стоило Мишке подойти к стойлу, Жильтын начинал недовольно фырчать и мотать головой.
Объезжали его долго. Никак не приучался огонек к седлу. Много раз сбрасывал отца, а уж сколько Мишка набил синяков - и не сосчитать. Но всё-таки приручили норовистого жеребца. И все же он позволял иногда выкидывать фортели. Стоило только запрячь его, он начинал нетерпеливо перетаптываться, а как только нога коснулась стремени, нужно было быстрее взлетать в седло, потому что Жильтын сразу срывался в галоп и скакал так, пока не устанет, лишь потом переходил на рысь. Отец пробовал, чтобы укоротить нрав, запрягать его в возок с сеном. Но жеребчик по-прежнему сразу срывался в галоп.
- Ладно, не будем портить коня, - решил отец, - раз он скаковой, пусть и будет такой резвый.
И вот с начала весны жеребчика готовили к предстоящему Сабантую. На этом празднике самым любимым зрелищем были скачки. Готовились к ним всем селом. Мужчины и парни готовили своих лошадей. Девушки ткали и вышивали рубашки, полотенца. Но особенно ценным призом считалось вышитое национальным узором полотенце. Джигит, завоевавший его на скачках, был уважаем в народе.
Васильевы хотели посадить на Жильтына младшего братишку - Василия, лёгкого и вёрткого. Но после Мишкиного баловства отец решил, чтобы проказник сам восстанавливал авторитет среди односельчан. Мишка с радостью согласился.
Через несколько дней на игрища собрались люди со всех поселков округи. Много зрителей собрала национальная борьба - куреш. Здесь и парни, и взрослые мужчины соревновались в ловкости и силе. Мишка попробовал свои силы, но вылетел после нескольких схваток. Нашлись казаки половчее его.
С азартом смотрели на борющихся собравшиеся вокруг зрители, поддерживая их дружными криками. Каждый «болел» за родственника или односельчанина.
- Давай, Микай! Держись!
- Вали его! Так! Так!
- Ну, что ты тянешь?!
Борцы, победившие в предыдущих схватках, вышли на поединок между собой. И вот, крепко ухватив друг друга за повязанные на поясе полотенца, перетаптывались с ноги на ногу, пытаясь выгадать момент, чтобы повалить противника. Но пока никому не удавалось это сделать. Силы были почти равными. Наконец один из них изловчился и, чуть приподняв противника, повалил его на землю под восторженные крики одобрения. Победителю по сложившейся традиции достался баран.
Постепенно людской поток переместился к месту скачек. Мишка придерживал жеребца, который нервно покусывал удила, глядя на шумную толпу.
- Мы им покажем, правда, Жильтын? Уж ты меня не подведи, - Мишка заботливо погладил коня.
Они с отцом решили, чтобы жеребчик участвовал лишь в одном забеге - верховой езде. И вот участники собрались, выстроившись в шеренгу. Мишка едва сдерживал ретивого коня, который так и рвался вперед. Атаман, проводивший скачки, дал отмашку, и лошади ринулись вскачь. Жильтын, вытянув шею, понёсся вперед. Мишка чуть сдерживал его, боясь, что у жеребца не хватит сил на весь путь. Но тот и не думал его слушаться, лишь нёсся как ветер, обгоняя лошадей, оказавшихся впереди. Ровным и лёгким был его шаг. Конь словно летел по воздуху, стремительно продвигаясь вперед. Вот уже почти все остались позади. Но жеребец не сбавлял шаг. Впереди шли двое наездников. Какой-то мальчишка на сером двухлетке и Афанасий, знакомый парень из соседней деревни на норовистом коне, который победил на скачках в прошлом году. Сейчас было видно, что Афанасий снова надеется на победу. Он чуть повернул голову, оглядев отстающих. Оценил, что Мишка его догоняет, и пришпорил коня. Жильтын в шпорах и не нуждался, он продолжал мчаться во весь опор. Вот он начал приближаться к лошади Афанасия, и тот, выхватив нагайку, резко хлестнул чужого жеребца по морде. Но молодой жеребец, лишь чуть шарахнувшись в сторону, продолжал скакать вровень с соперником. Он шаг за шагом, постепенно обходил бывшего победителя и вот к самому концу гонки обогнал его почти на корпус.
Когда седоки слезли с разгоряченных, взмыленных коней, Афанасий подошел к Мишке.
- Ты уж не держи на меня зла, - сказал он. - Это я сгоряча.
- Да ладно, с кем не бывает, - кивнул Мишка, хотя ему очень хотелось врезать Афанасию за то, что так обидел его любимого коня.
Расшитое цветным узором полотенце стало достойным подарком победителю. Но больше всего Мишка радовался, что теперь никто над ним уже не будет смеяться.
3. ФЕРШАМПЕНУАЗ. ФЕВРАЛЬ 200... года.
Услышав, что в дом кто-то вошёл, Олег оторвался от чтения. Бабушкина тетрадь здорово заинтересовала его. Он плохо знал своих предков, только бабушек и дедушек, да и то по отрывочным рассказам. А теперь перед ним открывалась история нескольких поколений.
В спальню вошел Герасим.
- Привет, раненый боец! Ну, что там у тебя произошло?
Олег подробно рассказал о нападении на него, о требованиях бандитов, а потом о бабушкиной тетрадке.
Герасим удивлялся всё больше и больше.
- Ни фига себе! Ну, и влип ты! А может, они тебя с кем-нибудь перепутали?
- Да я тоже сначала так подумал. Но ведь они сначала спросили фамилию, а потом уж бить начали. И потом ведь они говорили про бабушку, не думаю, что у многих в последнее время умерли бабушки.
- Но откуда они узнали про это наследство? - возразил Герасим.- И вообще, что за наследство? Колись!
- Да какое там наследство, - отмахнулся Олег. -Ты же сам понимаешь, что всё это ерунда. Единственное, за что можно уцепиться, - это вот, - Олег протянул другу тетрадку.
- И что здесь? - не понял Герасим.
- Понимаешь, здесь бабушка описывает своих предков. Я пока до конца не прочитал, но есть тут кое-что о прадеде, который во время гражданской войны ушёл со своим полком в Китай.
- И что?
Ну, баба Дуся, когда я был ещё маленький, матери рассказывала, что они перед этим что-то прятали в лесу. Но что именно, мать не помнит.
- Ну и дела! Да ты вдруг и вправду богатый наследник!
- И ты туда же! Они, скорее всего, просто оружие какое припрятали или, к примеру, иконы, документы какие-нибудь полковые.
- Но ведь в любом случае это сейчас может быть большой исторической ценностью! - хлопнул Герасим его по плечу.
- Эй! Больно же! - оттолкнул его Олег. - Да что рассуждать-то зря, всё равно ничего не известно, и спросить не у кого.
- Почему не у кого. Можно поспрашивать старожилов - бабушек, дедушек, кто примерно в те времена жил, может, их дети что-то знают. Можно и в музей пойти, порыться. Там наверняка какие-нибудь сведения есть.
- Как ты себе это представляешь?! - воскликнул Олег.- Что, мы будем ходить по домам и спрашивать, кто знает о закопанном в лесу кладе? Ты представляешь, какой переполох поднимется? Все окрестные леса перекопают! Тем более неизвестно, даже примерно, где и, главное, что искать.
- Кто ищет, тот всегда найдёт. Ну, кончай эту канитель, потом поговорим. А то уже опоздали. Друзья сегодня собирались идти на день рождения к подружке Герасима - Эльвире.
Эльвира была бойкой рыжеволосой девчонкой, худосочной и взбаламошной. И Олег не понимал, чем она понравилась Герасиму. Всегда принимала за него решения, указывая когда, что и зачем нужно делать. И было ясно как день, что и день свадьбы непременно назначит Эльвира. Поэтому Олегу не очень-то хотелось идти на этот день рождения, но выбора не было, не хотелось подводить друга. Кроме того, Эльвира была двоюродной сестрой Светланы. Так что идти приходилось в любом случае.
Кстати, Светлана была полной противоположностью Эльвире, тихая и спокойная. Олег даже иногда сердился на неё за бесхарактерность и нерешительность. Светлана совершенно не умела постоять за себя. На работе на неё взваливали всё что можно, заваливая всевозможными поручениями. Знакомые и подруги, пользуясь безотказным характером, постоянно её о чём-то просили. Светлана всем давала деньги в долг, не решаясь потом просить их возвращения. А когда Олег ненароком какой-нибудь неудачной шуткой её обижал, карие Светкины глаза вдруг краснели, на них накатывались слезинки. И вот уже шмыгает носом...
Друзья быстро собрались и вышли на улицу. Подарок они, сложившись, приобрели заранее, купив Эльвире модную косметику, которую та просто обожала. Её комната была буквально завалена различными кремами, лосьонами, лаками, шампунями и прочими косметическими средствами. Через несколько минут парни зашагали по темным вечерним улицам Фершампенуаза. Редкие фонари освещали тихо падавший снег, что крупными хлопьями кружился, ложась на подмёрзшую грязь. Снегу в этом году было мало, он едва покрывал землю. Машины, разъезжая по улицам, успевали за день растоптать его, обнажая асфальт. Зато морозы иногда доходили до сорока градусов. Вот и сегодня друзья кутались в воротники, защищая щёки и носы от пронизывающего холода.
4. САРАШЛЫ. АВГУСТ 1896 года.
Горка распиленных пеньков никак не хотела уменьшаться. У Мишки уже промокла рубаха, и он сбросил её, загорая на последнем летнем солнышке. Братишка Васька - Бишке, как звали его по-нагайбакски в деревне, ловко собирал падающие поленья и складывал во дворе под навесом.
- Не лезь под топор, энэкеш, (младший братишка - прим. авт.) - ругался Мишка, боясь зацепить пацана.
Пеньки один за другим с треском разламывались под ударами топора. Проходившие мимо девчата переглянулись.
- Кодай бойерсын! (Бог в помощь - прим. авт.) - девушки переглядывались между собой, явно что-то замышляя. - Что, наказали?
- Вот ещё. Что я, маленький, что ли.
Мишка размахнулся и вонзил топор в сучковатое толстое полено. Ударил обухом о пенек. Полено не раскололось, топор лишь вошёл чуть глубже.
- Эх, Мишка! Только за девками и умеешь подглядывать, а дрова-то рубить не научился.
Мишка злобно глянул на них из-под мокрого чуба, но промолчал. Девчатам палец в рот не клади. Начнешь перепалку - всё равно проиграешь. Он поставил полено на пенек и, придерживая рукой, чтоб не упало, вновь взмахнул топором. Вдруг горячая волна охватила кисть руки. Мишка с удивлением смотрел, как хлещет алая кровь, а палец, почти перерубленный, едва держится.
Девчата, все еще стоявшие неподалеку завизжали.
- Уй! Кодай! Бармак! ( О, Господи! Палец!) Мишка палец отрубил! Ой! Кодай! Что делать-то?
Девчушки собрались около Мишки, а он, зажав руку, обмотал ее лежавшей на дровах рубахой. Михаил с удивлением увидел, какими испуганными были глаза у соседской Насти. Она побледнела так, как будто поранилась сама, как будто это из её руки, а не из Мишкиной сейчас хлещет кровь.
- Что смотрите, подумаешь, поранился, до свадьбы заживет,- хмуро проворчал он и, стараясь не показывать, как ему больно, морщась от пронзительной боли, пошёл в дом.
Дома была лишь старая Мишкина прабабушка, которая уже доживала свой век, почти не слезая со своей кровати. Она обычно, покушав и попив чай у самовара, тихо дремала. Вот и сейчас Бещук- эбий мирно спала. Мишка не знал, что нужно делать. Он только понимал, что нужно хоть как-то остановить эту хлещущую кровь, которая уже насквозь пропитала рубаху.
В избу забежала мать, видно, кто-то ей уже рассказал о случившемся.
- Балам (сынок - прим. ред.)! Что стряслось?
- Да немного руку зацепил, когда дрова колол.
- Ну-ка, покажи. Девчата сказали, что ты палец отрубил.
-Эй, болтушки они, я же говорю - ничего серьёзного.
Миша откопал в сундуке старую тряпку и попытался потуже перетянуть палец. Мать, как могла, помогала ему. Она уговорила его пойти к местной знахарке - бабушке Авдотье, которая испокон веку лечила всех - от стариков до младенцев.
Старая Авдотья, увидев рану, покачала головой, промыла её, сполоснула настоями каких-то трав, пошептала по-нагайбакски какой-то заговор и аккуратно перевязала.
- Заживет, ничего страшного. Будет сильно болеть ночью, так ты дай ему вот это, - протянула она матери тряпичный кулёк.
- Что это? - спросили они хором.
- Чтоб не болело, - кратко и строго ответила Авдотья, давая понять , что лечение завершено.
Выйдя на улицу из темной низенькой Авдотьиной избушки, Мишка зажмурился от яркого солнечного света. Придя домой, мать развернула данную знахаркой тряпицу. В ней лежали коричневато-серые комочки, напоминавшие засушенные грибы. Мишка, наклонившись над тряпицей, понюхал.
- Поганки, что ли, она нам дала? Еще отравлюсь...
К вечеру мать заварила, как советовала знахарка, отвар. Поскольку рука нестерпимо ныла, Мишка всё-таки согласился его выпить. Через некоторое время он провалился в тяжёлый сон.
... Он шел по мрачному и тёмному лесу, пробираясь через какие-то густые, корявые заросли. Через низко висящие тучи едва пробивалась слабым светом мутная луна. Мишка старался выбраться из этих зарослей, но они все цеплялись и цеплялись за одежду, больно царапая тело и лицо. Наконец он вышел на небольшую полянку. От усталости свалился в мягкую, мокрую от ночной росы траву.
- Встань, юноша, - раздался тихий, но властный голос.
Мишка поднял глаза. Перед ним стояла небольшого роста красивая женщина в лёгких восточных шароварах и блузке. Длинные черные волосы её тихо шевелились от ночного ветерка. Раскрыв рот от удивления, Мишка стоял перед ней и не мог вымолвить ни слова. Какая-то непреодолимая сила сковала его.
- Испугался, что ли? - улыбнулась красавица. - Хотя меня многие боятся. Ведь я могу дать человеку богатство, могущество и власть. А могу навсегда сделать его несчастным скитальцем.
Мишка начал догадываться, кто перед ним стоит. Ещё в детстве слышал он рассказы прабабушки о прекрасной царице Сеюмбике, которая бережёт, пронося через века, тайны нагайбакского народа, доверяя хранение ценных реликвий наиболее избранным.
Из уст в уста передавалась среди нагайбаков легенда о том, как в 1533 году дочь ногайского мурзы Юсуфа Сеюмбике была отдана замуж за казанского хана Шигали. Она тоже была из богатого и известного рода, насчитывающего много поколений. Шестьсот холостых джигитов из знатных семей сопровождали будущую царицу по дороге в Казань.
5. КАЗАНЬ. Сентябрь 1533 года.
Несколько десятков больших, обшитых бараньей кожей, шатров расположились посреди холмистой степи, образуя огромный круг. Посреди этого круга горел костёр. В огромном казане варилось мясо. Около него суетилась прислуга, готовя ужин.
Сеюмбике, полулежа на мягких подушках, лениво жевала фрукты. Она молча смотрела, как служанки готовят всё для вечернего купания. Устав от многомесячного перехода, Сеюмбике уже не верила, что когда-нибудь они все же доедут до Казани. Выехала из родного дома она со своей многочисленной свитой ранней весной. И вот уже весенние пейзажи постепенно сменились летними. А теперь и листва на деревьях начинала желтеть. Но всё же переход близился к завершению. Сейчас они в безопасности, так как ехали по территории ханства. А в степях и лесах долгого пути не раз приходилось сталкиваться с лихими людьми.
Служанки подали ужин. Сочный ароматный бишбармак был разложен на дорогом серебряном блюде. Попросив разрешения, в шатер вошёл Улугбек, начальник её стражи.
- Скоро, через три перехода будет Казань, госпожа, - произнёс он, почтительно склонив голову, - думаю, нас уже завтра должны встретить люди Великого Хана.
Сеюмбике молча кивнула. Улугбек тут же вышел. Хоть она и устала от долгой дороги, но как хотелось, чтобы путь продолжался бесконечно, чтобы никогда они не приехали в Казань. Да, она станет царицей, так как будет женой Великого Хана Шигали. Но будет ли принадлежать ему её сердце?
Сеюмбике отодвинула поднос. Есть расхотелось. Три дня перехода. Это так мало. Её размышления прервала Гузель, любимая из служанок.
- Всё готово, госпожа, - не поднимая глаз, сказала она.
Сеюмбике поднялась с подушек. Ежедневное вечернее купание она очень любила. Слуги уже согрели воду и приготовили ароматические масла. Войдя в специальный «банный» шатёр, она подошла к огромному чану, наполненному теплой водой, благоухающей ароматными запахами. Гузель помогла снять одежду. Сеюмбике погрузилась в тёплую, успокаивающую воду. Служанка бережно мыла её. Эту процедуру Суюмбика не доверяла никому, только Гузель. Остальные служанки были или старыми, или совсем бестолковыми. А Гузель, умевшая и поддержать разговор, и помолчать, когда нужно, заменяла ей во время долго перехода подружку. Вот и сейчас, чувствуя, что хозяйка о чём-то размышляет, Гузель молча мыла её, осторожно подливая время от времени тёплую воду, так как хозяйка мылась уже долго.
Вздохнув, Сеюмбике поднялась и вышла из воды. Дала себя обтереть и укутать в тёплое одеяло. Пройдя в свой шатёр, она легла на уже приготовленное слугами ко сну ложе.
«Придет ли он сегодня?» - размышляла принцесса, нервно теребя пальцами одеяло. Гузель, которая всегда, в том числе и во время сна, должна была непрерывно находиться при своей госпоже, по молчаливому сговору хозяйки вышла. Она понимала её с полуслова, с полувзгляда и, даже зная, что ей за нарушение ханского приказа грозит смерть, шла на поводу своей любимой хозяйки.
Раздался тихий шорох. В шатер вошел высокий, статный мужчина.
- Любимая! - обнял он вскочившую с постели Сеюмбике за плечи.
- Скоро все закончится. Мы уже подъезжаем к Казани, - вздохнула она.
- Я знаю, вчера начались уже необъятные земли Великого Хана. Если раньше ещё что-то можно было сделать, то завтра будет поздно. Завтра нас встретят люди Шигали-хана. Решайся!
- Нет, Тахир, я должна принадлежать Шигали, и я буду ему принадлежать. И другого не дано.
- Но я умру без тебя, любимая! Как я буду жить там, в Казани? Находиться рядом с тобой, дышать одним воздухом, не смея даже посмотреть в твою сторону. Ты будешь царицей, ты будешь править миром, но принесёт ли тебе это счастье?
Оба понимали, что едва хоть какой-то намёк просочится до Великого Хана об их тайных встречах, им обоим грозит мучительная и позорная смерть. Но Сеюмбике любила Тахира давно, можно сказать с самого детства. Он был сыном большого друга отца, сотника Ишмурзы, а вскоре, показав свою удаль на Сабантуе, и сам стал сотником. И хотя во время гостевых визитов девочки и мальчики находились в разных комнатах, им приходилось иногда сталкиваться. Она видела, как краснели щеки Тахира при виде озорной девчонки. А потом он вместе с другими знатными джигитами вошёл в число её стражи, возглавив лучшую сотню. И, видно, со временем эта наивная детская любовь переросла в большое глубокое чувство. Сеюмбике и Тахир решили пожениться, и он уже собрался попросить своего отца поговорить с мурзой Юсуфом о сватовстве, как судьба сыграла злую шутку. Для укрепления власти над ногайскими племенами хан Шигали решил взять в жены дочь ногайского мурзы - беклярибека Юсуфа, бека над всеми племенными беками.
- Сбежим! Доберемся до Амударьи, а там спустимся в Хиву.
- Кому мы там нужны? Нас выдадут обратно или просто продадут в рабство. Нет, всё решено. Назад пути нет. Но у нас с тобой есть ещё одна ночь...
Тахир взял её мягкие маленькие ладошки, приложил к своим обветренным щекам.
- Я буду любить тебя всю свою жизнь. Ты - солнце на моем небосклоне, и без тебя наступит ночь.
- Я тоже люблю тебя, Тахир, и ты это знаешь,- улыбнулась Сеюмбике.
- Как же ты будешь теперь делить ложе с твоим мужем? Я знаю, ты просто забудешь обо мне, ведь ты станешь царицей. Какое тебе будет дело до презренного раба!
- Неправда, - прижалась Сеюмбике к груди любимого,- Я не смогу забыть тебя никогда. Но я должна буду любить мужа и родить ему наследников.
- О! Я убью этого хана! - воскликнул Тахир.
- Тихо! - приложила к его губам палец Сеюмбике, - Если нас услышат и что-то заподозрят слуги, то нам обоим несдобровать. На Гузель я могу положиться, а остальные готовы глотку друг другу перегрызть ради мелкой выгоды.
Тахир нежно поцеловал её. Последняя ночь. Да, теперь они никогда не смогут дарить друг другу любовь.
6. САРАШЛЫ. Август 1896 года.
Прекрасная Сеюмбике словно парила в воздухе, едва касаясь ногами травы. Она была так близко, что Михаилу казалось, что он ощущает лёгкое дуновение ветра от развеваемых одежд.
- Не случайно ты оказался в этом лесу, Михаил, - обратился к нему царица.- На тебя пал мой выбор. Ты будешь следующим хранителем сокровищ народа нагайбакского. Но не в золоте и драгоценностях заключается тайна. Главное - это то, что даёт власть, могущество и здоровье. Это скипетр желаний. Вот что нужно хранить как зеницу ока... Если он попадёт в руки корыстного человека, тогда не миновать беды. Но в трудную для твоего народа минуту ты можешь воспользоваться им, чтобы сохранить этот народ, уберечь его от гибели. А теперь - будь избранным! - она взмахнула руками. Мишку охватила судорога, он, корчась, повалился на землю, глотая воздух.
- Встань! И иди за мной! - властно скомандовала Суеюмбике.
Михаил тяжело поднялся. Он ощущал себя так, словно его целый день били десять мужиков. Сеюмбике, едва касаясь верхушек травы, тихо плыла впереди. Лишь капельки ночной росы, слетевшие с травинок, говорили о том, что тут кто-то слегка задел их. Михаил, пошатываясь, шёл следом. Они уже довольно далеко углубились в лес, когда обворожительная и таинственная красавица остановилась около старой кривой сосны. Нажав на одну из выемок на стоявшем рядом огромном валуне, она, улыбнувшись, посмотрела на него.
- Не бойся. Вернешься домой целым и невредимым.
- А я и не боюсь, - пожал плечами Михаил.
В это время что-то заскрипело. Целый пласт земли в несколько метров диаметром стал медленно поворачиваться и отползать в сторону. Михаил удивленно глядел туда. Никогда он ещё не видел ничего подобного. «Земля разверзается под ногами! Она, что, ведьма?»
Сеюмбике, словно прочитав его мысли, рассмеялась. Перед ними открылся вход в тоннель, уходивший под землю.
- Пойдем! - поманила она рукой. Михаил, хоть и опасался, что останется под землей навсегда, всё же не посмел перечить и молча подчинился. Сеюмбике скрылась в темноте тоннеля, но тут же вернулась, держа что-то в руках.
- Вот, возьми факел и зажги его.
Михаил, достав из кармана огниво, поджёг факел. Освещая путь, он двинулся вслед за царицей, которая двигалась в темноте уверенно, словно хорошо знала дорогу. Тоннель петлял, от него вправо и влево уходили какие-то мелкие ответвления.
«Да, если тут заблудишься, то никогда не выйдешь на поверхность», - подумал Михаил. Словно в подтверждение его слов за поворотом тоннеля лежали несколько высохших скелетов.
Михаил осторожно, прижимаясь к холодной землистой стене, обошёл их, едва не наступив на полуистлевшие кости.
- Господи благослови, спаси и сохрани! - шёпотом произнёс он, перекрестившись.
Девушка, плавно идущая впереди, лишь обернувшись, игриво улыбнулась.
- Они хотели разграбить мои сокровища. Поэтому нашли здесь свою смерть.
- Зачем же тебе хранитель, если ты сама их охраняешь? - спросил Михаил, сам испугавшись собственной дерзости.
- Это сокровища принадлежат твоему народу. Поэтому кто-то из его представителей должен них знать.
- Что толку о них знать, если ты все равно никому не даешь ими воспользоваться.
- Для личной корысти - да. Я уничтожу всякого, кто посягнёт на них. Но если дело коснётся спасения народности, здесь и пригодятся мои сокровища.
Они продолжали идти по тоннелю. Михаил прикинул, что прошли уже несколько километров. Если учесть, что двигались почти все время в одном направлении, то должны были даже пройти под речкой и находиться с северной стороны села. Наконец тоннель закончился. Перед ними была толстая дубовая дверь. На её поверхности были вырезаны выемки в виде отпечатков человеческих рук.
- Приложи руку вот сюда, - приказала Сеюмбике, показав на один из отпечатков, расположенный на правой нижней стороне двери. Что-то щелкнуло, и дверь, довольно легко для её веса, отворилась.
- А если бы я приложил руку в другое место? - спросил Михаил.
- Лучше тебе этого не знать! - улыбнулась принцесса. - Но сейчас ты бы находился совсем в другом месте, распятый на кольях.
Перед ними открылась огромная комната, тонувшая в полумраке. Своды её были отделаны каким-то красивым камнем. В центре, на небольшой возвышенности, стояли три замшелых от времени сундука.
7. ФЕРШАМПЕНУАЗ. ФЕВРАЛЬ 200... года.
На дне рождения друзья обсуждали разные версии, каким путём можно раскрыть тайну бабушкиного дневника и нарисованной в нём карты.
Выйдя на балкон двухэтажки, где жила Эльвира, они, закурив, сразу стали говорить на эту тему.
- Знаешь, а ведь можно просто сходить в музей, - предложил Герасим.
- Думаешь, стоит? - засомневался Олег.- Вряд ли мы найдём там что-нибудь конкретное.
- Попытка не пытка, сходим, узнаем.
На балкон заглянула Светлана.
- Чего вы тут так долго? - спросила она. - Замёрзнете ведь.
Герасим усмехнулся. Он видел, что она по уши влюблена в Олега. Но отношения их оставались какими-то вялотекущими. Вроде бы и встречались они уже больше года. Светлана часто прибегала к Васильевым и подолгу там сидела, даже в отсутствие Олега. Разговаривала с матерью, даже помогала ей по дому. То посуду предложит помыть, то пол подотрёт. Мать просто души не чаяла в девчонке, видя в ней будущую сноху. Она постоянно укоряла Олега.
- Что ты мучаешь девчонку?! Видишь, как она по тебе сохнет. Женились бы давно!
Но Олег только отмахивался и старался побыстрее уйти куда-нибудь, если мать начинала этот разговор. Он и сам видел, как тянется к нему Светка, как она влюблено заглядывает ему в глаза и старается во всем угодить, лишь бы не прогонял. Но сердце не откликалось на эту девичью любовь. Он постоянно, словно специально находил в Светке какие-то несуществующие недостатки, придумывал причины, по которым пока невозможна свадьба. Но сам понимал, что все это полный бред. А причина лишь в одном. Олег никак не мог забыть Джамилю.
Семь долгих лет прошло с тех пор, как он встретил первую любовь. Недолгим было их счастье, пришлось расстаться. Но до сих пор он думал о ней и Светку невольно всегда сравнивал с Джамилей. Вспоминал милые ямочки на пухлых щечках хохотушки Джамили, её такой добрый и непосредственных смех, когда она, запрокинув голову, заливалась хохотом. Он готов был смешить её постоянно, лишь бы она улыбалась ему. Но Джамиля далеко. Он даже не знает, где она. Может, давно уже вышла замуж за какого-нибудь парня из своей деревни. Олег пытался искать её, писал письма на адрес ее родителей. Но не пришло ни одного ответа. То ли они сменили место жительства, то ли родители просто ограждали дочь от общения с ним, ведь они сразу были против их отношений, из-за чего им и пришлось расстаться.
Олег очень жалел до сих пор, что не отстоял права на свое счастье, не уговорил Джамилю ослушаться родителей. Но что теперь об этом вспоминать. Прошли годы, и надо как-то залечивать раны. Вот вертится под ногами эта Светка, может, хоть с ней что-нибудь получится. Герасим, с которым Олег советовался по поводу отношений со Светланой, посчитал иначе.
- Мне кажется, ты только и себе, и ей жизнь испортишь, - сказал он как-то Олегу. - Если не любишь, лучше не морочь девчонке голову. Расстаньтесь, пока не поздно. Представь, поженитесь, пойдут дети. Потом поздно будет давать задний ход.
Олег понимал всё это. Но никак не мог решиться дать Светке «от ворот поворот». Ведь даже при неосторожной шутке на глазах её появлялись слезы. И Олег представлял, какой трагедией для неё будет расставание с ним. Поэтому просто снисходительно позволял любить себя, стараясь относиться к ней как можно мягче.
Вот и сейчас, когда Светка, обеспокоенная долгим отсутствием Олега, заглянула на балкон, он улыбнулся ей:
- Сейчас придем, мы ещё немножко покурим.
Но Светка не уходила, вопросительно глядя на них.
- Ладно, в общем завтра заходи за мной и идем в музей, - сказал Герасим, и они присоединились ко всем гостям.
На следующий день, выбрав на работе свободную минутку, друзья отправились в музей. Двери его были открыты. Парни, поднявшись по лестнице, шагнули в прохладную тишину чуть сумрачной комнаты.
Алексей Михайлович, работавший над документами, поднял голову, приветливо поздоровавшись в ответ на приветствие ребят. Некоторое время парни, перешёптываясь, разглядывали экспонаты музея - письма, фотографии, предметы быта прошлых веков. Чего только тут не было: и чугунные самовары, и старинные фотографии казачьих семей, и пожелтевшие от времени треугольнички фронтовых писем. Они, увлекшись разглядыванием, чуть не забыли о цели своего визита. Олег показал тетрадку, вкратце объяснив суть.
- У нагайбаков много разных легенд. Есть и такие, в которых говорится о древних сокровищах, хранящихся нашим народом, - неторопливо стал рассказывать Алексей Михайлович.- В основном это легенды о царице Сеюмбике, которая в благодарность джигитам, сопровождавшим её, что-то подарила. По одной версии это сундук с золотом и драгоценностями. Но есть еще и другая легенда, будто ногайским джигитам были переданы на хранение какие-то предметы, имеющие большую магическую силу и дающие кому-то здоровье или даже вечную жизнь, а кому-то всесильную власть. Причём хранятся они якобы в разных местах - это части одного целого. И только соединив их вместе, можно добиться желаемого.
Друзья с удивлением слушали краеведа. В том, что они напали на верную нить, они уже не сомневались.
- Я немного занимался исследованием этого вопроса, - продолжал Алексей Михайлович, - Но убедился, что это всего лишь красивая сказка. Старожилы, с которыми я разговаривал на эту тему, тоже так считают, каких-либо документальных подтверждений этим фактам я не нашёл.
Но Олег и Герасим не спешили разочаровываться. Слишком увлекла их идея. Тем более подтверждением служил визит бандитов, явно владеющих какой-то информацией на эту тему.
Парни решили посетить краеведческий отдел библиотеки. И прямо из музея пошли туда. В книжном царстве было довольно прохладно, и Лидия Григорьевна сидела за столом, закутавшись в тёплую кофту и накинув на плечи большую пуховую шаль. Но и это мало спасало от холода. Друзья сюда, ещё учась в школе, заходили часто, ведь так много можно тут почерпнуть интересных материалов для рефератов на разные темы. Да и потом, во время учёбы в институте, они забегали в библиотеку, где всегда находили нужные сведения для курсовых работ.
- Я слышала что-то подобное, но это рассказывалось в виде сказки, никто никогда не считал, что есть реальная основа для событий, - сказала Лидия Григорьевна, когда парни рассказали ей про тетрадку и разговор с Алексеем Михайловичем. - Можно, конечно, порасспрашивать бабушек, дедушек, оставшихся в живых, но они могут только повторить легенду. Вряд ли у кого-то есть какие-то конкретные сведения.
- Бабушка рассказывала, что во время гражданской войны её отец что-то закапывал в лесу. Вот мы и решили, что в тетрадке может быть карта, на которой обозначено, где закопан этот клад,- предположил Олег.
- Это очень интересно. Я ещё не встречала ни одного реального свидетельства, которое действительно подтверждало бы эту версию.
Поговорив с Лидией Григорьевной, друзья посидели ещёе немного, листая папки и книги, но надо было спешить на работу. Вечером они ещё раз вплотную посидели над краеведческой литературой, но ничего конкретного, что помогло бы разгадать загадку, в библиотеке они не нашли. Много было различных интересных сведений о жизни казанской царицы, но ничего, что бы указывало хоть каким-нибудь намеком на то, что они искали, не было. Домой они шли поздно. Олег и Герасим жили на одной улице, через несколько домов, и всё детство провели вместе, получая за свои шалости от родителей с обеих сторон. И после окончания школы и институтов они остались верны своей дружбе.
Рядом притормозил заляпанный грязью джип. Из него вылезли четверо парней. Олег сразу же узнал «собеседников», отделавших его на днях.
- Ну что, вспомнил? - ухмыльнулся один из братков, обращаясь к Олегу.
- Это те самые? - вопросительно глянул Герасим. Олег кивнул в ответ.
- Что киваешь? Неужели согласен?
Олег молчал. Спорить с этими громилами было бесполезно. Но выходить из ситуации как-то было нужно. Он решил как-то протянуть время.
- Да вы бы, пацаны, объяснили хотя бы, что к чему. Я вообще не въезжаю, про что разговор!
- Сейчас мы тебе объясним! - бандиты достали из-за спины бейсбольные биты. - Тогда мы только поиграли с тобой, сейчас ты получишь по полной программе.
- Жегердек! (Побежали! - прим авт.), - тихо сказал Герасим на нагайбакском, чтобы не поняли бандиты.
- Житмешмейбез, (Не успеем - прим. авт)- возразил Олег.
- Айда!
- Что это вы там разговорились! Ну-ка, пацан, ты можешь идти, - пихнули они Герасима, а с тобой мы еще разберемся.
Тут Герасим, толкнув одного громилу на других, дернул Олега за рукав и они рванули в тёмный переулок. Позади раздалась брань, шум заводимого двигателя и визг колес. Бандиты бросились вдогонку.
- Сейчас фарами осветят, и нам конец, тогда не уйдем. Давай сюда!- крикнул Герасим. Они перемахнули через небольшой заборчик, оказавшись у кого-то в огороде. Решили пробираться через двор, на другую улицу. Перепрыгивая через многочисленные изгороди, они молили бога, чтобы не напороться на собак. Друзьям повезло. Пробежав огородами, они оказались на соседней улице, юркнули в переулок и забежали в заброшенный дом. Через пустые оконные проёмы было видно, как пронесся, освещая фарами пространство впереди, тяжёлый джип.
- Сейчас убежали, а завтра что? - спросил Олег, - Не вечно же теперь прятаться.
- Что-нибудь придумаем. Конечно, в милицию обращаться не стоит. Зачем нам лишние разговоры. Но надо как-то себя обезопасить.
Парни ещё некоторое время подождали. Вроде бы всё было тихо. Попрощавшись, они разошлись по домам. Олег медленно брёл по темному переулку, задумавшись о последних событиях. Вот и родная калитка. Он взялся за холодную металлическую ручку, как вдруг свет фар ослепил глаза. А руки стальной хваткой оказались скручены за спиной.
- Ну что, добегался, пацан? А вот теперь ты ответишь по полной программе... - прорычал вышедший из машины мужик и с размаху ударил его коленом в живот. В глазах от боли помутилось, «оправдания тут не помогут, надо действовать, пока не прибили» - мелькнуло в голове. «Эх, хоть и зарекался...», - с сожалением подумал он.
- Ребята, оставьте меня по-хорошему, а не то пожалеете, - медленно произнёс он.
Эти слова вызвали сначала некоторое недоумение, а потом бурю поросячьего восторга. Бритоголовые громилы хохотали так, что в соседних дворах залаяли собаки.
- И что ты нам сделаешь, придурок? - наотмашь ударил кулаком Олега в челюсть один из них.
Олег, стиснув зубы, промолчал. Он сплюнул соленую от крови слюну и посмотрел обидчику в глаза.
- Хорошо, вы сами так захотели.
Он представил, как из груди его тянется мохнатая, жилистая рука с длинными, острыми когтями. Вот она становится все длиннее и длиннее и достигает противника. Войдя в его тело, как нож в размягченное масло, рука медленно сжимает пульсирующее в груди сердце.
В этот момент мужик судорожно стал хватать губами воздух и со стоном схватился за грудь. Стоявшие рядом с ним ухмыляющиеся дружки сначала ничего не поняли.
- Михей, ты чего? Подавился, что ли? - один из братанов похлопал его по спине. Но Михей, выпучив глаза, повалился на землю.
Олег все сильнее и сильнее сжимал когтистые пальцы астральной руки. И вот он почувствовал, как сердце противника перестало биться. Тот, несколько раз конвульсивно дернувшись, затих. Рука, невидимая для непосвященных, медленно сокращаясь, скрылась
- Ну, кто следующий? - устало спросил Олег.
- Ну, еще скажи, что это типа ты его угробил? - возмутились братки. - Да мы тебе сейчас проведём урок паталогоанатомии.
- Вы даже слова такие умные знаете,- усмехнулся Олег. Через несколько секунд за сердце схватился еще один из громил.
- Я пока не буду тебя убивать, - произнёс он, медленно сжимая сердце перепуганного бандита, - но все вы должны понять - ещё раз наедете на меня, пожалеете.
На этот раз угроза подействовала. Бандюки, пошевелив своими тупыми мозгами, всё же поняли, что происходит что-то неладное. Они молча, сверкая озлобленными взглядами, погрузили бездыханное тело своего друга в джип, сели в машину и, резко развернувшись, уехали.
Олег, зайдя во двор, обессилено сел на крыльцо. Опять черная магия! Столько лет прошло после того, как он сжёг вместе с бабкой-колдуньей дом! Пришлось вытерпеть несколько лет тюрьмы. И вот теперь, когда с магией, казалось бы давно покончено, вновь пришлось применить забытый дар. Прошлое, такое далекое, забытое, а вернее, старательно стертое из памяти, всплыло вновь.
8. САРАШЛЫ. АВГУСТ 1896 года.
Проснувшись утром, Мишка долго не мог понять, что это было - приснилось ему пребывание в лесу или встреча с красавицей Сеюмбике была на самом деле.
- Проснулся, балам, иди, покушай. Ну, как твоя рука?
Мишка и сам хотел посмотреть, что там с его пальцем. Осторожно размотав тряпицу, он увидел, что рана начинает затягиваться.
- Вот видишь, а ты не хотел к Авдотье идти, - проворчала мать. - Сами бы мы не справились, столько кровищи текло. Ну, ладно, мы пойдём, а ты уж сегодня дома сиди. Да, совсем забыла, Настя тебе привет передавала, спрашивала, как ты. Переживает, видно.
-Да ладно, нэнэу, она же по-соседски.
- Сначала по-соседски, а там, глядишь, и снохой в дом войдёт,- улыбнулась мать и вышла за порог.
Все домашние ушли в поле, косить хлеб. Лишь престарелая Бещук-эбий что-то тихо жевала своим беззубым ртом, глядя в окно. Видно, мусолила свой любимый корт. С раннего утра начиналась работа, все, кто способен был держать в руках косу или серп, жали колосья. Малолетки помогали укладывать их в снопы, а потом и молотить. Домой возвращались лишь поздним вечером, когда солнце пряталось за горизонт. Мишкина семья жила не так богато. Но собственный надел земли, как у всех казаков, имелся. На нём сеяли рожь, которая в отличие от капризной пшеницы и в засушливые, и в дождливые годы кормила семью, давая хороший урожай.
Мишка осторожно размотал тряпицу, обнажив палец. Рана затянулась, и он мог тихонько шевелить пальцами. «И что я дома буду сидеть», - мелькнуло в голове. Быстро одевшись, он тоже пошёл в поле.
Под палящим солнцем в поле собралось всё село. Мужики косили на своих наделах хлеба. Бабы и подростки укладывали снопы. У многих по полю лошади таскали конные косилки и грабли, технический прогресс продвигался и в уральское село. Некоторые такую технику у зажиточных хозяев арендовали, правда, за это приходилось потом платить долю от урожая.
- Микай! Мишка пришёл! - раздались на поле звонкие девичьи голоса. Парня окружила стайка девчонок.
- Ну, как ты?
- Заживает?
- Сильно болит? - посыпались на парня вопросы. Он лишь отмахивался и улыбался.
- Да так, пустяки, до свадьбы заживёт. Вот только свадьба не знаю когда.
Девчонки прыснули со смеху и разбежались по своим наделам. Мишка быстрым шагом пошёл дальше, к своим. Родители удивились, когда он пришёл, но прогонять не стали. В такие погожие деньки каждые рабочие руки наперечёт, успеешь убрать хлеб - будешь весь год сыт, а не успеешь - придётся скитаться, батрачить.
Сначала каждый рывок косы отзывался резкой, пронзительной болью во всей руке. Но постепенно она стихла, превратившись в ноющую, но терпимую. И до позднего вечера Михаил махал косой, пока солнце не село за горизонт. А вечером вся молодёжь да и некоторые взрослые пришли на посиделки. В темноте ночи раздавались переливчатые звуки гармони. Звонкие девичьи голоса пели задорные частушки. Подойдя к группе парней, он услышал, что частушки поют уже про него. Нагайбакские девчата, острые на язык, успели сочинить частушки про его больной палец. Взрывы хохота раздались, когда Настасья спела:
 Эх! Наш Мишка - простота!
Взял оттяпал палец.
Хорошо ещё не хрен -
Девки испугались!
Мишка тоже в долгу не остался. Подбежав к гармонисту, он подождал, когда гармонь заиграет новый куплет, и подхватил:
А девчонкам бестолковым
Лишь бы языки чесать.
Лучше б парню помогли,
Инвалидом может стать!
Словесно-музыкальная перепалка продолжилась. Бойкие девчата придумывали всё новые частушки - одна задиристее другой, только Настя не принимала участие в этой дуэли. Она сидела на сваленном толстом бревне и улыбалась, глядя на «воюющих». К Мишке уже присоединились почти все парни, в ход пошла «тяжелая артиллерия» - даже взрослые решили вставить своё веское слово в шуточный спор. Такие частушечные сражения не были редкостью в селе Сарашлы. Острословов тут жило немало как среди молодёжи, так и среди людей преклонного возраста. Причём баталии посвящались обычно какому-нибудь случаю, высмеивая лень, нерадивость или неопрятность кого-то.
Близилось к полуночи. Народ начал расходиться по домам. Мишка перехватил направленный на него взгляд. Это мельком поглядывала на него Настя. Но ничего не шевельнулось у него в груди. Мишка подошёл к друзьям и зашагал с ними домой. Настя, тихо вздохнув, взяла под руку подружек.
9. ФЕРШАМПЕНУАЗ. ФЕВРАЛЬ 200...г
- И что, они взяли и просто так уехали? - удивлялся Герасим. Заглянув утром к Олегу на работу, он узнал о дальнейших событиях вчерашнего вечера.
- Ну, не просто так, пригрозили. Но, по-моему, я их здорово напугал. Неизвестно только вот, что с тем мужиком - жив остался или я совсем его сгоряча прикончил. Прикинь, ещё пришьют убийство.
- А как тебе его пришьют? - возразил Герасим.- Ты же его не душил, не резал. Кто докажет, что из-за твоего воздействия он умер. Сердечный приступ - это любая экспертиза покажет. А магию никакими экспертизами не докажешь.
- Да я думаю, что они вообще не пойдут в милицию. Захоронят его тихонько на своем бандитском кладбище. Вот только нам от этого не легче. Пока они предупреждали, а если начнут действовать всерьёз... Я ведь не знаю, смогу ли опять от них таким способом защититься. Столько лет прошло...
После работы друзья вновь посетили музей и библиотеку. Но пока ничего нового им обнаружить не удалось.
- Знаешь, мне кажется, мы все-таки не там ищем, - задумчиво произнес Олег, когда они вместе с Герасимом возвращались вечером домой. - Надо найти людей, кто сам помнит события тех времен.
- Да кого ж сейчас живого с того времени обнаружишь!
- Тогда их дети могут что-то знать.
- Если уж кто-то что-то знал, тогда давно всё нашли и нам просто уже нечего и рыпаться. Смысла даже нет искать что-то.
Но на следующий день Герасим рано утром залетел в комнату к еще сонному Олегу.
- Я нашёл, представляешь!
- Что нашёл? - не понял Олег, который ещё неторопливо одевался, собираясь на работу.
- Я узнал про одну бабушку в Остроленке. Ей сто два года, прикинь! Она много чего может рассказать, - тараторил Герасим, откидывая падающие на лоб лохматые чёрные вихры.
- Да что она может рассказать? - с сомнением возразил Олег, застегивая рубашку. - Посчитай сам. Если ей сейчас сто два, значит, во время революции было лет пятнадцать - шестнадцать. Что она тогда соображала и что могла знать? Сидела, небось, дома да семечки грызла на печке.
Всё же Герасим уговорил своего неповоротливого друга и в выходной они, взяв отцовский жигулёнок, поехали в Остроленку. Отыскав нужный дом, осторожно постучали в ворота. Залаяло сразу несколько собак: и грозный волкодав, и мелкая лохматая болонка, и ещё какие-то разношёрстные, но злые собачонки.
- Вот остроленцы - куркули, собак-то сколько, - удивился Герасим. Друзья стояли у массивных деревянных ворот, не решаясь пройти дальше. Свора все лаяла. Наконец с высокого крыльца спустилась женщина лет сорока.
-Вы к кому? - спросила она, махнув рукой на собак, от чего они мгновенно умолкли и лишь иногда продолжали тихонько ворчать из своей конуры.
- Нам бы с бабушкой вашей встретиться, - сказал Олег.
- А зачем? Вы кто такие?
К этому вопросу друзья не приготовились, он их застал врасплох. Но шустрый Герасим не растерялся:
- Мы собираем материал для краеведческого музея.
- Проходите, - пригласила их в дом женщина.
Они поднялись на высокое крыльцо по чистым цветным вязаным половичкам, настеленным на ярко-желтые полы. Нагнувшись, прошли через низкую дверь в просторный дом. Женщина подошла к старушке, сидевшей на старой кровати с железными дужками, и начала ей по-нагайбакски объяснять, что к ней пришли из музея и хотят с ней поговорить. Бабушка в ответ кивала головой, но смотрела мимо ребят. Долгая, вековая жизнь оставила для глаз лишь радость видеть солнечный свет. Людей она почти не различала, узнавая лишь по голосам.
Олег лучше Герасима знал нагайбакский. Поэтому он первый уважительно обратился к бабушке, пытаясь как можно проще сформулировать вопросы для безграмотной старушки.
-Эбий, вы гражданскую войну помните?
- Эйе (да - прим. авт.), балам.
- А что вы можете рассказать?
- Я в ту пору совсем еще девчонкой была, - рассказывала старушка, довольная вниманием. - Нас в семье семеро было. Старший брат и отец служили в казаках. А средний - Петр - к большевикам перекинулся. Хочу, говорил, воевать за свободу народа. Какую ещё свободу, мы думали. Не понимали тогда, что это такое. Я помню, как старшего брата ранило, и его на телеге привезли домой. Мать плачет, соседи собрались, лекаря позвали. Но ничего уже нельзя было сделать, ему шашкой прямо в живот ударили, так и умер в этот же день.
Долго ещё рассказывала старушка, вспоминая события почти вековой давности. Олег и Герасим переглядывались, думая, как бы направить рассказ старушки в нужное русло.
- Бабушка, а говорят, что когда белые отступали, то зарывали какие-то клады. Чтобы потом вернуться и откопать? - спросил Олег.
- Слышала я про такое. Тогда, говорят, через наши края Дутов проходил. Он, Александр Ильич-то, (Герасим и Олег переглянулись, удивляясь цепкой памяти старушки, запомнившей в такой точности события и имена) всё мотался по нашим краям из стороны в сторону. То займёт какое село, то опять его красные погонят. Обложили его тогда у Остроленки красные, прижали почти со всех сторон. Вот он и спрятал, говорят где-то здесь в лесу клад. Помогали ему, как мне отец рассказывал, наши соседи - Иванов Илья и Васильев Михаил.
- Васильев Михаил! - воскликнул Олег. - Так ведь это, наверное, мой прадедушка. Он жил здесь, в Остроленке. Вы не помните, у него жену как звали?
- Да молодой он был в ту пору. Многие из девчонок по нему сохли, особенно Настя Юскина. Парень-то был видный. Только не знаю, женился ли на ком или нет. Я потом замуж вышла за кассельского парня, уехала туда. До самой войны мы с Григорием жили, а потом похоронка пришла. Куда ж я с четверыми детьми... Вот и приехала к родителям в Остроленку снова.
Бабушка, вздохнув, замолчала, и Олег поспешил воспользоваться, чтобы вновь направить разговор в нужную сторону.
- Так вы про клад, эбий, расскажите, пожалуйста.
- Эх, сынок, кто про него знает, уже умерли давно. Теперь и следов не сыскать.
- А что это за клад? Что именно там было зарыто? - пытался ухватиться Олег хоть за какую-то ниточку.
- Люди говорили, что какие-то сокровища царицы Сеюмбике, которые она подарила джигитам, её сопровождавшим. Эти сокровища передавались из поколения в поколения. Для этого раз в пятьдесят лет избирались особые хранители, которым доверялось богатство. Нужно было, говорят, быть очень честным, бескорыстным, без капли жадности, чтобы заслужить такую честь.
- И что было потом?
- Вот в гражданскую войну и перепуталось всё. Тогда весь мир перевернулся. После никто уже про эти сокровища не говорил. Даже удивительно, что вы, такие молодые, про них знаете.
- Да, похоже, кроме нас ещё кто-то про них знает, - шепнул другу Герасим.
- Знать про них многие могут, - удивительным образом услышав шепот (может, она только притворялась глухой?), сказала старушка. - Уже в другие годы, при советской власти их кто только не искал. Все леса вокруг перекопали, да толку нет. Так и забросили это дело. Да и в последнее время нет-нет, да и вновь видно, как кто-нибудь из чужих здесь неспроста бродит, всё что-то выведывают. Вот и вы ведь неспроста пришли?
Вопрос проницательной старушки застал друзей врасплох. Пришлось сознаться, что и они именно за тем и приехали, чтобы узнать про клад.
- Ладно, Бог с вами. Никому до этого я не рассказывала про это. Но сердце моё чует, что именно ты должен стать следующим хранителем нагайбакских сокровищ, - ткнула она сухощавым кривым пальцем в сторону Олега.
Олег почувствовал, что она как будто насквозь пронзает его своим пристальным взглядом, холодок пробежал по спине. Он оторопело глядел на старушку. А та смотрела на него, но уже словно не видела, словно сквозь него смотрела вдаль, вспоминая молодость.
- Значит, бабушка, вы были соседями с Михаилом Васильевым? - осторожно спросил Олег, боясь нарушить старушкино забытьё.
- Да, шубутной был парень, уткер жегет. Всё что-то вытворять умудрялся. Я хоть и маленькой совсем тогда была, но вместе с девчонками мы на посиделки бегали, слушали, как девчата с парнями частушки поют. Ох, и весело тогда было. Мишка-то никому спуску не давал. Такие частушки отвешивал, что некоторые девчата убегали со стыда, так он их высмеивал. Иногда даже до драк доходило, парни обижались на его шутки, но он незлопамятный, ни на кого зла не держал, да и все понимали, что это лишь шутки по молодости.
Возвращаясь домой, друзья обсуждали услышанное. Олег был доволен, что многое узнал про своего прадеда, про которого немного рассказывала бабушка. Герасим восхищался, что они так удачно попали на старушку, которая знает о кладе.
- В принципе мы уже много знаем,- тараторил Герасим, - Вот и старушка сказала, что ты должен быть хранителем сокровищ.
- Но ведь она не знает, где они закопаны, - возразил Олег. - И она сказала, что те, кто знал, все уже давно умерли. Так что ниточка обрывается.
- Знаешь! Я придумал! Нужно спросить у твоего прадеда.
- На тот свет, что ли, сгонять? - ехидно ухмыльнулся Олег.
- Ну, почему. Нет. Надо просто его вызвать. Помнишь, в школе духов вызывали. Хоть и не всегда получалось, но ведь можно попробовать. Это ведь реальный шанс!
- О чём ты говоришь?! Это просто детский лепет какой-то! Какие духи! Ты сам-то никогда не верил в это, все время хихикал над нами, когда мы пробовали.
- Может, и хихикал, - улыбнулся Герасим. - Но всё же верил, и со страху руки тряслись во время сеанса.
Олег пожал плечами. О таком варианте - вызвать дух прадеда и поговорить с ним - он как-то не думал. Но сейчас это действительно был единственно возможный источник информации.
- Что ж, давай попробуем как-нибудь.
- Не как-нибудь, а сегодня!
- Ладно, покумекаем. Может, и получится.
10. КАЗАНЬ. Сентябрь 1533 года.
Приезд мелике - будущей жены хана в столицу Казанского Ханства - был обставлен пышно. Незадолго до въезда в город Сеюмбике пересадили из дорожной повозки в роскошный, отделанный золотом и дорогими каменьями шатёр, который слуги понесли на руках. Стража переоделась в нарядные праздничные рубашки и шаровары. Построившись по четыре лошади в ряд, джигиты ехали рядом. Всех, кто случайно оказывался на пути, прогоняли кнутами. И бедняги были рады, что ещё так счастливо отделались. За то, что встал на пути у царицы, могли и голову отрубить. Ворота города были широко распахнуты. Длинная процессия из многочисленных верховых и повозок с приданым растянулась на большое расстояние. Поэтому жители, встречавшие невесту Великого Хана, пытались угадать, когда же проедет их госпожа.
Вот, расчищая путь в толпе, проскакали джигиты из стражи.
- Дорогу мелике Сеюмбике, невесте Великого Шигали-хана! - кричали они, направо и налево раздавая удары плетьми. Передние пытались пятиться назад, уворачиваясь от хлёстких плетей. Но задние любопытно напирали, и вновь узкие улочки запруживала толпа.
Передним стражникам ехавшей вслед за ними остальной процессии вновь пришлось расчищать путь кнутами. Первая сотня джигитов Сеюмбике въехала в город. Раздались восторженные крики:
- Слава прекрасной Сеюмбике, невесте Великого Шигали-хана! - ликовала толпа.
Кнуты уже не помогали, восторженная толпа всё теснее обступала процессию.
- Обнажить сабли, - раздалась команда начальника стражи.
- Обнажить сабли! Обнажить сабли! - передалось дальше по цепочке.
Толпа, увидев сверкнувшие на солнце острые лезвия, чуть отступила.
Джигиты со свирепыми лицами медленно проезжали через ликующую толпу. Вслед за ними несли шатёр с будущей царицей. Окна его были занавешены тонким шелком, и лишь смутный женский силуэт можно было разглядеть через него. Но появление мелике - невесты Великого хана - вызвало новую бурю восторга.
- Слава прекрасной Сеюмбике, невесте Великого Шигали-хана! - уже выла толпа.
- Интересно, откуда они знают, что я прекрасная, - улыбнулась принцесса, обращаясь к сидевшей рядом Гузель, - Они ведь никогда не видели и не увидят моего лица.
- Невеста Великого хана не может быть уродиной, - фыркнула служанка. Они засмеялись. Но сквозь этот смех на душе у Сеюмбике скребли кошки... Через крохотную щёлку, отодвинув край шелковой занавески, она глянула туда, где ехала стража. Стройная фигура Тахира в такт шагам лошади покачивалась в седле.
- Прощай, любимый, - прошептала она и опустила занавеску.
Когда процессия, миновав улицы Казани, въехала в ханский дворец, слуги осторожно опустили шатёр на землю. Сеюмбике ступила на землю. Сотни слуг упали ниц перед будущей царицей, не смея поднять голову.
Навстречу невесте с широкого мраморного крыльца спускался сам хан Шигали. До этого Сеюмбике ни разу не видела его. Будущий муж оказался среднего роста, коренастым мужчиной. Небольшая чёрная бородка окаймляла властный подбородок. Тёмно-карие, почти чёрные глаза рассматривали её с любопытством. Сеюмбике покорно склонила голову. Хан взял её за руку и повёл в покои. Она молча шла за будущим мужем. Гузель семенила следом.
- Вот твои покои. Пока ты будешь жить здесь. После свадьбы у тебя будут более богатые комнаты - покои царицы, - сказал хан и удалился. Сеюмбике и Гузель переглянулись...
Через некоторое время глашатаи зазывали народ на ханскую свадьбу, обещая угощение всем гостям. Народ вновь ликовал. Отведать ханского угощения хотел каждый. На центральной площади в огромных казанах варился плов. Так было принято - во время ханской свадьбы сыт должен быть даже последний нищий.
Сеюмбике грустно стояла у окна. Окна её покоев выходили в раскинувшийся на территории дворца сад. Множество деревьев, диковинных цветов, источающих аромат кустов роз различных окрасок, - всё это казалось ей удивительной сказкой. Сказкой, правда, с грустным концом... Она смотрела, как медленно вышагивал по отсыпанным песком дорожкам важный павлин. Шигали ей тоже показался похожим на этого павлина. Высокомерный и заносчивый, он был груб со слугами и никому во дворце не доверял. Это помогало ему выжить среди многочисленных дворцовых интриг.
...Свадебный пир во дворце был в самом разгаре. Слуги носили одно блюдо за другим. Сеюмбике, закрыв лицо длинной чадрой до самых глаз, сидела рядом с мужем, опустив голову. На улице тоже шло веселье, угощение толпы. Здесь, в ханском дворце, собрались лишь самые знатные и именитые гости. Беки, подвластные хану, темники, знатные князья орды. Витиеватые славословия лились в адрес молодожёнов. Пышные похвалы и хану, и его жене расточались уже несколько часов.
- О! Великий Хан, ты подобен солнцу на небосклоне. Ты затмеваешь своим величием всех предыдущих правителей! Весь мир лежит у твоих ног!
- Твоя мудрость не знает предела! Твой народ возносит свои молитвы аллаху о твоем здоровье, чтобы царствие твое продолжалось вечно!
- Великий Хан! Да будут дни твои, проведённые с женой, сладки, как мёд, а родившиеся от этой любви дети так же красивы, умны и справедливы, как и ты, наш господин!
Сеюмбике уже устала слушать эти длинные и витиеватые речи. Хорошо, что лицо её было закрыто чадрой, и она могла спокойно усмехаться, не боясь обидеть гостей. Лишь насмешливые глаза могли выдать иронию, но Сеюмбике сидела, опустив голову, как это положено покорной жене.
Шигали-хану, казалось, все эти дифирамбы приносили удовольствие. Он, конечно, не сомневался, что нет среди них ни одного искренне сказанного слова. Сплошная лесть. И доверять из этих лживых подонков он никому не собирался. Но Шигали с улыбкой выслушивал все речи, кивая в знак одобрения.
Наконец он тронул невесту за руку и поднялся. Пора идти в свои покои. Она покорно пошла за своим мужем и господином.
- Приготовься, - коротко бросил Шигали, когда они дошли до её новых покоев. - Я скоро приду к тебе, жена.
В покоях Гузель уже приготовила всё для купания. В душистой ванне Сеюмбике ненадолго расслабилась. Тёплая вода снимала накопившуюся за день усталость, а ароматические травы, настои которых предусмотрительно добавила служанка, расслабляли и бодрили одновременно. Гузель вытерла её, надела легкие ночные одеяния.
- Что ты скажешь мужу? - прошептала она. - Ведь сегодня он всё узнает.
Сеюмбике испуганно посмотрела ей в глаза.
- Но ты ведь не выдашь меня!
- Он догадается сам. И тогда нам всем грозит смерть.
Сеюмбике и сама понимала, что связь с Тахиром ей от мужа не скрыть. Но быть покорной судьбе не хотелось.
Вошел Шигали. Гузель сразу же удалилась, оставив их вдвоём.
11. САРАШЛЫ. апрель 1917 года.
- Нэнэу, а вы возьмете нас с собой? - жалобно заглянул в глаза маленький Гришка, цепляясь за материнский подол. - Мы тоже хотим на ярмарку.
- Не знаю, как вас всех возьмешь, вы же в телегу не влезете, - строго сказала Настя, - да и кто за птицей, скотиной приглядывать будет. Надо всех кормить, поить, сами же знаете, мы ведь не на один день.
- Хоть меня одного возьмите, пусть они смотрят, - сморщив веснушчатый носик, попросил малыш.
- Хитрый, Гришанька, ты будешь кататься, а мы тут работать должны! - стала спорить бойкая Полинка. Остальные дети - немногословный Илларион, скромная Дашутка и кучерявый Павлик - молча наблюдали за спором, не вмешиваясь.
- Никто не поедет, - строго произнес отец, выходя из горницы, где надевал «парадные» рубаху и штаны.
Настя не стала возражать. Она привыкла во всем подчиняться Михаилу. Одного его взгляда было достаточно, она без слов понимала мужа. И дети с детства были воспитаны на уважении и почитании родителей. Только вот бойкая Полинка иногда пыталась спорить с родителями, но отец быстро осаживал её. Да младшенький Гришанька пользовался положением младшего ребёнка, чувствуя любовь стареющих родителей. Но, несмотря на его просьбы, Гришку на ярмарку не взяли. Возьмешь одного - обидятся другие дети, а всех взять никак нельзя, нужно оставаться, приглядывать за большим хозяйством.
Шла масленичная неделя. Люди ездили друг к другу в гости из села в село, посещали ярмарку. Вот и родители собирались на весеннюю ярмарку, ехать было далеко - в Требию. Поэтому Михаил с Настей решили по дороге заночевать у родных в соседнем селе, находившемся посередине пути.
- Чем спорить, лучше бы лошадь запрягли пока, - строго глянул на детей Михаил. И, улыбнувшись, пообещал:
- Тебе, Гришанька, сахарных петушков привезу. И другим тоже что-нибудь купим.
Сев в телегу, они выехали со двора. Ребятишки, закрыв изнутри на засов большие деревянные ворота, побежали в дом.
Лошадь неторопливо шла по извилистой, припорошенной снегом дороге. Солнце начинало подниматься из-за горизонта. Голые, без листьев берёзы томно свешивали свои чёрные ветви вдоль дороги. Снег на полях уже начал сходить. И во многих местах чернели темные проталины.
- Красиво, правда, - вздохнула Настя. Михаил пожал плечами. Какая может быть красота в весенней распутице. Он достал приготовленный дома полушубок и заботливо накинул жене на плечи. Настя была уже на пятом месяце. И беременность в таком возрасте переносилась ею тяжело. Она уже и не ожидала, что сможет ещё кого-нибудь зачать. Но вот, похоже, скоро на свет появится шестой ребёнок...
Она не требовала от Михаила большой любви. Радовалась, что он всё-таки на ней женился, несмотря на то, что многие девчонки по нему сохли. Михаил относился к жене бережно, но ни словами, ни особым вниманием своей любви не выказывал. Он был скуп на чувства, словно боялся их выставить на посмешище. Но Настя чувствовала, что муж любит её какой-то глубокой и сильной любовью. Он радовался появлению на свет каждого ребёнка. Поэтому когда Настя в этот раз известила его о беременности, Михаил сгрёб её сильными, жилистыми руками в крепкие объятья и засмеялся: "»Можно ещё одну дочку родить! Помощники у меня уже есть!»
К вечеру с пригорка стало видно станицу, где жили родственники. Родные очень обрадовались их приезду. Они тоже собирались на осеннюю ярмарку, решили завтра ехать вместе. На стол было быстро собрано нехитрое, но добротное угощение. Хозяйка - Матрена, двоюродная сестра Михаила, бегом хлопотала, угощая гостей. Она с дочерьми тут же накатала тесто, поставила вариться гуся. И вот уже через некоторое время гости вместе с хозяевами ели сочный, жирный бишбармак.
- Ты что повезешь на ярмарку, кияу? - обратился Михаил к зятю.
- Хочу, кода (сват - прим. авт.), немного полотна продать, Матрена много наткала, и самим хватит, и излишек есть. Да из овощей кое-что по мелочи...
- Хорошее дело. Мы тоже разные овощи да ещё вот мед везу, за лето большой взяток набрался. Берёг до весны, чтобы выгоднее продать. Осенью мёда много было, цену хорошую не давали. А сейчас, наверное, получше можно заработать.
Михаил, собираясь на ярмарку, надеялся на продажу мёда. За лето совсем износились на сенокосе конные грабли, хоть он и делал их постоянно, но больше времени уходило на ремонт, чем на сгребание сена. Хорошо ещё шустрые ребятишки вручную помогали сгребать сено, даже маленький Гришанька, которому отец сделал небольшие симпатичные грабельки, весь день работал под палящим солнцем.
На другой день вместе с семьёй сестры пораньше с утра тронулись в путь. Телеги одна за другой медленно покатились в сторону Требии. По дороге встречали пеших и конных, также спешивших на ярмарку. Два раза в год около Требии, в поле собиралось много народу. На ярмарку съезжались люди со всей округи, соседних уездов и волостей. Вот и сейчас требиятская ярмарка бурлила. Люди продавали скот - лошадей, телят, коров, коз, овец. Гоготали гуси, кудахтали куры, клокотали, тряся красными носами, агрессивные индюки. Здесь можно было прикупить и зерна, и муки. А уж о выпечке и говорить нечего. Круглые баранки висели гроздьями, ароматные сдобные булочки дразнили проголодавшихся своим ванильным запахом. Тёплые козьи шали, яркие цветастые платки, разноцветные отрезы тканей. Чего только душа пожелает. Шустрые мальчишки бегали между рядами с большими кувшинами: «Чай! Горячий чай. Полушку не жалей, чаю свежего попей!»
Михаил с Настей медленно шли между торговых рядов. Справа продавали иконки и портреты. Настя потянула Михаила за рукав.
- Подожди, давай посмотрим.
Они подошли к продавцу. На прилавке стояли в ряд портреты Государя и царствующей семьи. Рядом расположились лики святых. Настя взяла в руки портрет Государя.
- Давай купим, - повернулась она к стоявшему чуть позади Михаилу. - Иконы у нас есть, а вот Государя-батюшки нет.
- Кто ж сейчас царя покупает,- услышала она сзади громкий смех. Около них стоял грязный оборванный бродяга. - Царя-то ведь скинули!
У Насти округлились от удивления глаза. Михаил тоже молча стоял, не зная сначала, что ответить.
- Ты что городишь, ирод! - вдруг прорвало его .- Как ты посмел про Государя такое говорить, - схватил Михаил оборванца за грудки.
- Ты отпусти по-хорошему, - завизжал бродяжка.- Кого хочешь спроси - нету уже вашего царя! Всё! Отказался он от престола! Ещё в феврале! Революция! Попил нашей крестьянской кровушки! Что, не слышали?!
- Дурак! - Михаил брезгливо оттолкнул мужика. Вокруг уже начал собираться народ. Слухи о царе давно витали над базаром, но вслух произносить их никто не решался. Перешёптываясь между собой, люди рассказывали друг другу дурную весть.
- Ой! Что же теперь будет с нами? - всплеснула руками Настя
- Что будет?! Свобода простому народу! - весело крикнул всё тот же бродяжка. Михаил погрозил ему кулаком, и тот поспешил скрыться за торговыми рядами.
- Рухнет всё. Мир перевернётся,- тихо произнёс Михаил.
- А как же мы? - заглянула ему в глаза Настя.
- Как-нибудь выживем. Но война будет кровавая. Застонет Россия-матушка...
Ярмарка шла своим чередом. Но у Насти уже не было настроения ничего покупать. Золотистый цветочный мёд они распродали быстро. Осталось ещё кое-что из овощей. Но Михаил велел собираться. Домой ехали молча. Он все время подгонял лошадь, словно в эти часы решалось что-то жизненно важное. Настя не допекала мужа вопросами, понимая, как ему сейчас тяжело.
«Конечно, наживали годами, с таким трудом. Неужели все это потеряем? - размышляла она.- Всегда казаки-нагайбаки верой и правдой стояли за царя, за Отечество. Всегда почитали и уважали царскую семью. Неужели есть люди, которые ненавидят Государя? Наверное, голытьба какая-нибудь. Вот у нас в селе - кто работает от зари до зари, тот и живет зажиточно. Держат много скота, косят сами сено, растят хлеб. Есть, конечно, и такие, что живут почти впроголодь. Вот у Варвары, что на соседней улице, муж в японскую погиб. Так ей с четырьмя ребятишками тяжело приходится. Но ведь работает, не побирается, смогла прокормить четверо ртов...»
Настя слышала, что в городах много нищих, что среди рабочих зреет недовольство. Обо всем этом рассказывал ей Михаил, возвращаясь из своих поездок, когда продавал излишки мёда, зерна. До глубинки события городской и столичной жизни доходят долго. Но вот, кажется, и до их уезда скоро докатится пламя народных волнений.
Когда они подъехали к соседней станице, уже вечерело. Но Михаил не стал даже останавливаться на ночлег. Рискнул с беременной женой ехать дальше, в родные Сарашлы. Он велел ей ложиться, укрыл лежавшими в телеге старыми потрепанными шубами и всё подстегивал уже начинавшую уставать лошадь. Домой они приехали поздно ночью. Еле достучались до ребятишек, которые давно уже спали. Сонная Полинка, услышав лай собак, крикнула с крыльца:
- Кто там?
- Это мы приехали, открывайте.
Послышался шум открываемого засова. Полинка распахнула ворота. Телега медленно въехала во двор. Михаил сразу распряг лошадь и отвел её в стойло, заодно проверив, как дети управились по хозяйству. В сарае был порядок. Скотинка мирно дремала, накормленная и напоенная., коровы все подоены, телята напоены молоком. Он зашёл в дом. Полинка уже забралась на полати, другие дети тоже мирно спали там. Михаил с Настей тихо разделись, не зажигая лампы, и даже не перекусив, легли спать.
Но сон не шёл. В голове всё стоял хохот и визг того мужика: «Кто ж сейчас царей покупает?!» Портрет она всё-таки купила. «Повешу в горнице», - решила Настя и, на этом успокоившись, уснула. А Михаил ещё долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к её ровному дыханию.
12. ФЕРШАМПЕНУАЗ. Февраль 200... года.
Герасим суетился, стараясь ничего не забыть.
- Свечку! Надо же свечку зажигать, - вдруг вспомнил он. - Ну, давай, тащи свечу, вроде бы всё остальное готово.
Олег нехотя поднялся. Вся эта суета вокруг клада ему уже порядком поднадоела. Но он всё же согласился на сеанс спиритизма, потому что понимал - другого источника информации все равно больше нет. Олег принёес полудогоревшую, где-то завалявшуюся свечку и попытался её установить в гранёном стакане.
- Ты бы ещё меньше огрызок приволок,- съехидничал Герасим, - Что, лучше не нашлось?
- Не нашлось, - пожал плечами Олег. Герасим только махнул рукой, видя, что сегодня он вряд ли растормошит друга на подвиги.
Приближалась полночь. Друзья, сидевшие у Олега дома, завершали приготовления. Давно стемнело. За окном шумел суровый февральский ветер, чёрные деревья колыхали ветками в такт его порывам.
- А как мы форточку откроем? Она же заклеена, - вдруг вспомнил Олег.
- Фу ты, черт! Давай быстрее тащи нож! - переполошился Герасим.
- Не чертыхайся, а то вообще ничего не получится! - Олег тихо прошел на кухню, где, не зажигая света, достал нож из ящика стола. Вместе они откупорили форточку. Минутная стрелка уже приближалась к двенадцати. Они выключили в комнате свет и расположились у стола, накрытого ватманом, на котором Герасим старательно целый час выводил круг с буквами по периметру.
Чуть мерцая от сдерживаемого дыхания, горела свеча. Слезинки растопленного воска тихо стекали на дно стакана.
«Мело весь месяц в феврале
И то и дело,
Свеча горела на столе,
Свеча горела», - пронеслось почему-то в голове Олега. И, действительно, подумал он, февраль, на столе свеча...
Послышался мелодичный звон часов из соседней комнаты. Эти старинные огромные деревянные часы, купленные ещё дедушкой Олега, били каждый час, независимо от времени суток, что каждый раз пугало и будило гостей, если они приезжая к ним, оставались ночевать. Но сами домочадцы уже привыкли и к громкому тиканью и к ночному бою и мирно спали, не обращая внимание на ежечасный звон. Вот и сейчас часы исправно отсчитали двенадцать ударов. Олег и Герасим переглянулись - пора!
Поскольку ничего лишнего произносить теперь было нельзя, Герасим кивком головы призвал «Начинай!» Олег, с трудом вспоминая слова обряда спиритического сеанса, ведь так много времени прошло с тех пор, как последний раз его проводили, начал:
- Дух Раба Божьего Михаила! Приди и ответь на наши вопросы! - Герасим вторил Олегу, стараясь произносить слова одновременно.
- Дух Раба Божьего Михаила! Приди и ответь на наши вопросы! - негромко повторили друзья.
Немного подождав, повторили фразу вновь. В ответ тишина, ничего не происходило. Олег уже начал сомневаться в необходимости продолжения сеанса, как вдруг резко распахнулась до отказа приоткрытая форточка. Ветер? Или что-то другое? Или это потревоженный после многовекового покоя рассерженный дух ворвался в комнату?
- Дух Раба Божьего Михаила! Ты здесь? - спросил Олег, прикасаясь пальцами к холодному, перевернутому вверх дном блюдцу. Герасим тоже прикасался к нему.
Под их руками блюдце тихонько пошевелилось и поползло, вращаясь. Приблизившись к слову «Да», стрелка, нарисованная на блюдце, замерла.
Парни переглянулись.
- Хочешь ли ты отвечать на наши вопросы? - спросил Олег. И вновь, чуть поерзав, блюдце остановилось на слове «Да». Приободрённые удачным началом, друзья продолжили сеанс дальше.
- Дух Раба Божьего Михаила! Знаешь ли ты что-нибудь о кладе, закопанном во время гражданской войны?
Блюдце с нарисованной стрелкой вновь зашевелилось, стало тихо вращаться, останавливаясь то у одной, то у другой буквы. «Да - я -х -р -а -н -и- т- е- л -ь - с- о- к - р - о - в - и- щ»
«Я - хранитель сокровищ»,- сообразили парни.
- Дух раба Божьего Михаила! Можешь ли ты нам сказать, где они спрятаны? - задал Олег следующий вопрос. Герасим аж рот открыл от предвосхищения, что сейчас они узнают великую тайну.
Блюдце, зашевелившись, поползло по листу ватмана, мальчишки, затаив дыхание, следили за ним. Вот стрелка, минуя букву за буквой, проходит почти круг и замирает напротив слова «Нет». Олег нахмурил брови, Герасим досадливо заёрзал на стуле.
- Дух Раба Божьего Михаила! Почему ты не хочешь нам это сказать? Ответь, пожалуйста.
После нескольких секунд надрывной паузы блюдце, шурша по столу, поползло. Парни, склонившись над столом, стали смотреть буквы, у которых оно замирало.
«Скажу только тебе, ты следующий хранитель сокровищ. Он пусть выйдет из комнаты».
Олег виновато посмотрел на Герасима, разведя руками, мол, с духами лучше не спорить. Герасим, надувшись, вышел из комнаты и, уйдя в сени, нервно там закурил. Он не ожидал, что мимо него пройдет самое интересное.
В сенях было свежо. Герасим второпях даже не прихватил с собой дублёнку, лишь натянул на ноги ботинки. И сейчас в томительном ожидании, вышагивая по узким сеням, он жадно курил, стараясь представить, что же там, в комнате, происходит. Прошло ещё минут тридцать. Герасиму они показались бесконечностью. Он уже продрог до костей, но в дом не входил, боясь ненароком разбудить родителей Олега.
И вот, наконец, дверь открылась и Олег, щурясь от яркого света, вышел в сени.
- Ну, что? - сразу подошел к нему Герасим. Олег щелкнул зажигалкой, прикурив сигарету. - Ну, не тяни.
- Подожди, дай отдышаться!
- Да я уже засох тут от холода!
- Так пойдем в дом! Что тут мёрзнуть?
Друзья, быстро докурив, погасили окурки в стоявшую на подоконнике пепельницу, возвратились в комнату. Свеча уже была погашена, и Олег включил свет. Усевшись в кресло, он закрыл глаза.
- И что, ты спать собираешься! - возмутился Герасим, - Я что, зря сюда пришел? Может, мне уйти?
- Да что ты кипятишься?
- Не хочешь - не рассказывай, - поднялся с дивана Герасим, собираясь уходить.
- Ой, ну что ты, прямо, с места в карьер! Отдышаться не даешь! У меня тут такой стресс после всего этого, - пытался успокоить друга Олег.
- Так расскажи, легче станет.
- Понимаешь, дух сказал, что я никому не имею права рассказывать то, что он мне сказал. Это семейная тайна.
- А! Вот ты как! - вскипел Герасим, - Ему помогаешь, возишь его везде, водишь, как ребёнка за руку! А он узнал что-то и возгордился! Тайна, понимаешь! Да чихать я хотел на твою тайну! Друг, тоже мне! Герасим резко развернулся и, схватив полушубок, вышел из комнаты.
Олег только усмехнулся. Он знал, что сейчас с ним спорить бесполезно. Сейчас Герасим злой, ещё поколотить может с психу. А вот завтра успокоится, сам придет. Олег уже знал незлобливый, отходчивый характер друга, поэтому особо не переживал из-за этой бурной вспышки гнева.
Так и произошло. Уже утром Герасим заглянул к Олегу на работу и, выманив друга в коридор, стал пытать о вчерашних событиях. Олег рассказал, что после того, как Герасим вышел из комнаты, дух рассказал, как пользоваться картой. Теперь Олег примерно представлял, где закопаны сокровища.
- Понимаешь, - объяснял он, - дело в том, я ни для себя, ни для семьи не могу воспользоваться ими. Это сокровища всей народности нагайбаков, которые должны передаваться из поколение в поколение.
- Для чего же они тогда существуют, если ими никто не может воспользоваться? - удивился Герасим.
- Ну, это как бы талисман нашей народности, залог того, что народ сохранится в веках, не вымрет. А если клад будет разграблен, то может случиться непоправимое.
- И что, значит, мы все это зря затевали с поисками? - вздохнул Герасим.
- Почему зря? Нужно найти клад и убедиться, что он цел. И, если нужно, перепрятать в другое место. Сейчас, зимой, мы все равно ничего не сможем предпринять, придется подождать до весны, а то до лета.
13. КАЗАНЬ. Сентябрь 1533 года.
Сеюмбике, прикрывшись лёгким покрывалом, лежала на огромной кровати с шёлковыми балдахинами, свисающими со всех четырёх сторон. Шигали подошёл и, скинув длинный ярко-красный халат, лёг рядом с ней. Он сразу сгрёб её своими сильными, жилистыми руками в охапку и навалился всем телом.
«Похоже, поцелуев и ласки от него не дождёшься», - мелькнуло в голове. Распалённый вином и красотой жены, Шигали сразу же овладел ею. И, как ужаленный, откинулся назад.
- Ты была с мужчиной!
Сеюмбике закрыла лицо руками. Шигали, схватив одной рукой за длинные чёрные волосы, дёрнул её голову назад.
- Смотри мне в глаза! Шлюха!
Сеюмбике молчала, не зная, что можно сказать в своё оправдание, да и нет ей никакого оправдания. Да, она изменила своему будущему мужу ещё до свадьбы. Этот грех карается смертью. И всё же не была бы она царица, если бы не нашла единственно правильное и мудрое решение.
-Да, я изменила тебе, - при этих словах Шигали бросился к ней, выхватив сверкнувший в темноте ятаган. Сеюмбике едва успела увернуться от удара. В воздух взлетел лебяжий пух из распоротой ножом подушки.
- Ты можешь убить меня! - крикнула Сеюмбике. - Но кто ты будешь после этого? Не великий Хан, а Хан-рогоносец!
Шигали ненавидящим взглядом смотрел на неё исподлобья.
- Вы оба умретё! И ты, и твой хайван, кто бы он ни был!
- Люди ждут, что твоя жена должна произвести тебе наследника, - спокойно произнесла Сеюмбике. - Если сейчас ты объявишь всем о моей измене, весь мир будет смеяться над тобой. Ты сам заинтересован в том, чтобы скрыть это.
- Ты права, - прошипел Шигали после долгого тяжёлого молчания, всё это время руки его яростно сжимали острый ятаган. - Я не буду предавать это дело огласке, чтобы не позорить свой трон. Но просто так это я не оставлю! И не надейся! Прольётся много крови! Но сначала ты всё же исполнишь свой супружеский долг. - Схватив за волосы, Шигали откинул её голову назад, свалил Сеюмбике на кровать и, навалившись всем телом, грубо овладел ею.
Когда он ушёл, в комнату тихо вошла Гузель. Сеюмбике так и продолжала лежать, униженная и растоптанная. В волосах её запутался лебяжий пух. В глазах стояли слёзы. Гузель подбежала к ней.
- Госпожа! Что с нами будет? - она обняла Сеюмбике, которая вдруг дала волю чувствам, громко разрыдавшись.
- Я ничего не сказала ему, - всхлипывая, произнесла она. - Шигали ничего от меня не добился. Но он... он взял меня силой!
Гузель не знала, как утешить любимую госпожу.
- Ты теперь его жена и должна принадлежать только ему, он может сделать с тобой всё, что пожелает.
- Но я не люблю его! Я люблю Тахира! И зачем я не послушала его, почему не сбежала с ним?! Теперь всю жизнь терпеть нелюбимого мужа! - Сюмбике снова заплакала. Гузель обняла её, из глаз её тоже покатились слезы.
Проснувшись на следующий день, Сеюмбике окликнула служанку. Та не появилась. Может, где-нибудь далеко, предположила царица и дёрнула колокольчик. Через некоторое время в покои зашла одна из её служанок, которая раньше ей не прислуживала.
- Где Гузель? - строго спросила Сеюмбике. У служанки сразу стали испуганными глаза.
- Её схватили, госпожа! Начальник стражи Ташбулат вместе со своими людьми увели её для допроса в подвал.
Сеюмбике застонала. В повале, как догадывалась она, находились камеры пыток, оборудованные такими приспособлениями, от которых даже самые невиновные старались взять вину на себя, лишь бы заслужить более лёгкую смерть и избавиться от мучений. Сеюмбике приказала подать одежды, служанки помогли ей одеться, и она побежала из комнаты. Но лишь раскрыв настежь дверь, она резко остановилась. Дорогу ей преградили два скрещенных острых копья. С двух сторон двери стояли стражники. Стояли они у её дверей и раньше. Но никогда прежде не смели преграждать путь.
- Пустите! Я вам говорю! Я, Сеюмбике, жена Великого Хана Шигали.
- Великий Хан запретил тебя выпускать, госпожа, - опустив голову, сказал подошедший на шум начальник стражи Ташбулат. Это был уже стареющий, но ещё сильный духом и телом мужчина. В прищуренных глазах его угадывалось коварство.
- Почему? Ты можешь мне объяснить? - Сеюмбике так гневно глянула на него, что подобострастная улыбка, сиявшая на его слащавом лице, тут же превратилась в гримасу растерянности.
- Великий Хан не объясняет своих приказов. Но могу предположить, да не будет гневаться твоё сердце, госпожа, что тебе во дворце угрожает опасность. Великий Хан всего лишь заботится о любимой жене.
- Какая опасность? О чём ты говоришь? - Сеюмбике пыталась оттолкнуть копья, перегородившие ей дорогу.
- Против царицы замышлялся заговор, Великий Хан предотвратил его. Арестованные уже начали во всем сознаваться, - с поклоном ответил Ташбулат.
- Арестованные? Какие арестованные? О чём ты говоришь, собака! - казалось, гневу её нет предела. Но Ташбулат, опасаясь её, понимал, что вся власть здесь, во дворце, всё же принадлежит Великому Хану. И Сеюмбике всего лишь его жена, хоть и жена хана. Поэтому он отвечал медленно и с достоинством.
«Такого криком не прошибешь, - подумала Сеюмбике, - Недаром его зовут Ташбулат – твердокаменный».
Тем временем начальник стражи опять спокойно поклонился и степенно произнёс:
- Заговор замышляла твоя служанка Гузель. Она хотела отравить тебя. В её комнате был найден яд, и она сама уже во всем созналась. Скоро её казнят на площади. Её пытали горшком с крысой, поэтому она быстро сказала правду.
Сеюмбике сжала до боли пальцы. Бедная, бедная Гузель. Пытка крысиным горшком была одним из любимых развлечений мастеров пыток Казанского ханства. Тем более, что она безо всяких усилий приносила хорошие результаты. Даже самые молчаливые быстро становились разговорчивыми, когда им к животу привязывали глиняный горшок с голодной крысой. Сначала животное сидело тихо, шебурша и пытаясь найти выход. Но с каждым часом оно становилось все голоднее. И, в конце концов, начинало вгрызаться пленнику в живот.
- Кто ещё арестован? - сжав зубы, чтобы не расплакаться, спросила Сеюмбике.
- Не знаю, госпожа. Я только что пришёл оттуда, палач как раз начал её расспрашивать о
сообщниках. Пока мы их не обнаружим, тебе опасно ходить по дворцу, госпожа.
Сеюмбике, молча повернувшись, ушла к себе в покои. Теперь можно только догадываться, что ещё скажет Гузель, не выдержав жестоких пыток. Целый день она сидела в комнате и смотрела в окно. Теперь не сбежишь. Теперь она как птица в золотой клетке. Что ей богатства и слава царицы, когда потеряна любовь.
Принесли ужин. Одна из служанок внесла на красивом золотом подносе сладкое - щербет, халву, засушенные финики и прочие сладости, что так любила она в детстве. Другая служанка поднесла к ней на подносе блюдо с ароматным, сочным пловом, вкусно пахнущим свежезаколотой бараниной. Третья принесла в кувшине кумыс. Четвёртая - блюдо с фруктами. Но ни к чему не притронулась расстроенная Сеюмбике. Она и не посмотрела на еду. Всю ночь Сеюмбике просидела у окна. Медленно всплыла на небо огромная красная луна.
14. САРАШЛЫ. АПРЕЛЬ 1918 года.
Промозглая весна с частыми холодными ветрами не прибавляла настроения сельчанам. Затянувшаяся гражданская война разорила даже зажиточные дворы. Семьи разделились в кровавой распре. Брат шёл на брата, сын на отца... Остроленцы также воевали как за белых, так и за красных. Село чуть ли не каждый день переходило из рук в руки. Вот и в последнюю неделю шли затяжные бои. Стороны, расположившись на пригорках у села, вяло перестреливались уже который день. Отряд Дутова, вымотанный постоянными переходами и скитаниями по степи, отбивался от сжимавших вокруг него кольцо красных.
Всю весну метался по степи, как загнанный волк, Александр Ильич Дутов. Метался из стороны в сторону, словно хотел убежать ото всех сразу. От Троицка его оттеснил Томин, с севера давил мичман Павлов, руководивший заготовкой хлеба продотрядами. В Верхнеуральске стоял один из братьев Кашириных - Николай. Другой брат, Иван Каширин, пытался отрезать путь на восток. А в Янгельке стоял отряд Галунова. И вот очередное столкновение с большевистскими отрядами, догнавшими его у Остроленки, где Дутов попытался провести полевой круг казачьего войска. Эти планы были сорваны. И теперь от былого сильного и многочисленного его войска остались лишь несколько сотен бойцов. Остался один путь - через надёжную переправу преодолеть Гумбейку и уйти в Наваринку. Об этих планах он еще никому не говорил. А пока его оставшиеся бойцы сдерживали натиск у Остроленки.
Старинное казачье село Остроленка, или, как его сами жители называют, Сарашлы – «Золотая долина», словно вымерло. Ни баб не видно, ни малых детишек. Дутов, сидя в седле своего белого в яблоках коня, в тени берёзовой колки разглядывал карту. Отступать можно было только на восток. «Придется ещ» дальше в степи, к киргизам двинуться», - размышлял он. Положение было критическое. Мало оружия, запаса патронов хватит ненадолго. Туго с продовольствием. Жители окрестных сел, уставшие от постоянных разграблений с обеих сторон воюющих армий, попрятали всю живность. На исходе была и армейская казна. Утром, во время короткого затишья в перестрелке он послал на разведку в село своего денщика - разжиться деньгами и продуктами питания. И вот он увидел, как тот вдалеке скакал на выезде из села. Рядом с ним бежала еще одна лошадь с незнакомым всадником. Когда наездники подъехали ближе, Александр Ильич разглядел, что второй - местный житель, один из казаков, не примкнувший ни к тем, ни к другим, сидевший в седле со связанными руками.
- Кого это ты притащил, Василий? - удивленно спросил Дутов.
- Вот, Ваше Высокоблагородие, не хочет говорить, где клад спрятан, - спрыгнув с лошади, денщик помог слезть с седла Михаилу. - Добрые люди рассказали, что он хранитель каких-то сокровищ. Да вот молчит как пень! Я уж и так, и эдак! Бился с ним два часа, ни в какую. Уж и жена ему говорит - скажи! И детишки плачут! Нет, хоть бы что ему!
- Что ж, давай побеседуем, - Дутов тронул поводья, подъехав поближе к пленнику. Он слышал от местных жителей легенду о хранящихся среди этих аборигенов каких-то сокровищах, но посчитал эти россказни лишь сказкой, народным эпосом, не придав серьёзного значения.
- Что ж, дорогой, ты умалчиваешь такие важные для нас сведения, - играя в руках аккуратной маленькой плёткой, обратился к пленнику Дутов.
Михаил хмуро молчал. Дутов удивленно приподнял брови. Денщик шустро подбежал и с размаху ударил прикладом в лицо. Михаил упал, почувствовал во рту солёный вкус крови. Тяжело поднявшись, он сплюнул кровь на грязный подтаявший снег.
- Отвечай, когда тебя спрашивают,- взвизгнул денщик, размахиваясь снова.
- Ну, зачем же сразу бить! - приостановил его Александр Ильич, - Как Вас там по батюшке?
- Михаил Иванович.
- Вот, видите, любезный, а я Александр Ильич. Что нам ссориться? Давайте решим вопрос мирно. С пользой для Вас и для нас. Ну, что скажете?
Михаил всё так же хмуро молчал. Дутов, видимо, принявший его молчание как молчаливое согласие, продолжал:
- Если у вас на хранении есть какие-то сокровища, то почему бы им не послужить правому делу. Ведь вы же сами всю жизнь прослужили за Царя и Отечество, должны понимать серьёзность момента. В ваших руках сейчас буквально судьба России.
Михаил лишь усмехнулся тихонько в усы, наклонив голову. О каких судьбах России может идти речь, если лежит эта Россия истерзанная и истекающая кровью, а сыновья её дерутся между собой.
- Так что Вы нам скажете, Михаил Иванович? - Задал вопрос Дутов с высоты своего положения верхового. Денщик хмуро, сложив руки на груди, стоял неподалеку. Перестрелка тем временем приближалась. Видимо, большевистские отряды все же прорвались через балку и теперь пошли в атаку. Михаил так и продолжал молча стоять со связанными руками.
- Расстрелять,- коротко бросил Дутов и, подстегнув лошадь, поскакал к месту событий. Денщик медленно снял с руки винтовку, передернул затвор.
- Ну, помолись, что ли...
Он поднял оружие, прицелившись пленнику в голову. «Даже попрощаться со своими не успел,- мелькнуло в голове у Михаила. - Вот Настя-то причитать будет...» Раздался выстрел. Он ждал. Секунда. Другая. Ничего не происходит. Михаил открыл глаза. Перед ним лежал мертвый денщик с простреленным, алевшим яркой кровью кителем. Сзади подъехали трое верховых.
- Чего стоишь? Небось, уже в штаны наложил со страху, - громко засмеялись они, поправляя папахи с красными полосками наискосок.
«Красные... Из огня да в полымя», -подумал Михаил, но вслух произнёс:
- Спасибо, братушки, выручили. А то я уж с жизнью попрощался.
Когда он вернулся домой, была уже поздняя ночь. Пришлось идти от леса до села пешком, потому что лошадь, на которой денщик привёз его, реквизировали красноармейцы, со смехом пообещав вернуть после окончания войны. Подойдя к калитке, он увидел слабый свет в окне. «Не спят, значит, ждут». Он улыбнулся. Настя всегда терпеливо ждала его, не позволяя никаких упреков. Лишь слезинки в красивых карих глазах стояли, когда он поздно возвращался домой. Но тут же она обрадованно начинала хлопотать, собирая на стол, а потом молча смотрела, как он ест.
Теперь, услышав, казалось бы, тихий стук калитки, Настя выбежала на крыльцо.
- Вернулся! Родной! - кинулась она обнимать Михаила. Жгучие слёзы обожгли ему шею.
- Ну, что ты! Ничего же не случилось! Живой! Пойдём в дом. Да ты босая! Простудишься ещё, такой холод на дворе, - Михаил потянул жену к двери. Та послушно пошла за ним.
- Уходить нам надо, - хмуро сказал Михаил, когда Настя, покормив его, принялась стелить постель.
- Куда же мы с детьми? - всплеснула она руками.
Он пожал плечами. Может, у родных твоих пока укроемся?
- Да у них самих семеро по лавкам. Где же мы там поместимся?
- Но и здесь нам ни белые, ни красные житья не дадут. Сегодня обошлось. А завтра может иначе сложиться. Завтра с утра собирай самое необходимое и будем двигаться.
- А дом-то, а всё нажитое, что, прямо так бросим? - в глазах Насти застыл ужас.
- Видно, придётся. Не мы одни добра лишаемся. Не о тряпье сейчас нужно думать, а о жизни своей.
Настя молча всхлипнула, не решаясь перечить мужу. Некоторое время они молчали.
- А корова-то как же? А вся скотина? Куда её денем? С собой же не возьмёшь.
- Придётся пока у соседей оставить. Присмотрят уж...
Во дворе громко залаяла собака. Настя приподнялась, прислушиваясь. Через некоторое время раздался громкий стук в дверь.
- Кто там? - испуганно спросила Настя.
- Открывай! - грубо закричали снаружи. - Давай, побыстрее, а то дверь выломаем!
Накинув шаль, Настя кинулась к выходу, отворила засов. Дверь распахнулась. Четверо красноармейцев с винтовками, блестевшими острыми штыками, ворвались в дом.
- Собирайся, быстро! - махнул винтовкой в его сторону один из них.
- Куда вы его? Ночь ведь на дворе! - запричитала Настя.
- Сами знаем куда, - усмехнулся другой. - А ты, баба, не шуми, ребятёшек разбудишь.
- Не дам! Не пущу его никуда! - кинулась Настя на красноармейцев.
- А кто тебя, дуру, спросит! - старший из них грубо оттолкнул женщину. Настя, тяжело упав, распласталась на полу. - Вот дурёха, ей богу.
Подталкивая прикладами, они вывели Михаила в холодную весеннюю ночь.
Часть 2. Поиски.
15. Фершампенуаз. Март 200... года
Март бесновался. Метели одна за другой бушевали почти каждый день. Столбик термометра едва опускался до минус десяти градусов, но, выходя на улицу, все кутались в многочисленные одежды, таким холодным и пронизывающим был ветер. Олег вышел из своей «конторы» и зашагал домой. Днём он созвонился с Герасимом, и они договорились встретиться у того дома. Герасим жил в предвкушении грандиозных событий. В конце марта, перед началом пасхального поста решено было сыграть его с Эльвирой свадьбу. Недавно состоялось сватовство, на котором присутствовали родители и самые близкие родственники. Олег, как будущий свидетель, тоже был там.
Прошло несколько недель с тех пор, как они вызывали дух его прадеда. Герасим, отвлекшись на подготовку к свадьбе, больше не спрашивал о дальнейших действиях, и Олег размышлял, не обиделся ли друг на него за скрытность. Ведь они раньше никогда ничего друг от друга не утаивали. За последнее время Олег и сам не предпринял никаких действий. Лишь несколько раз посидел в библиотеке, читая краеведческую литературу.
Бандиты тоже себя никак не проявляли. Правда, пару раз он замечал, когда шёл с работы, что за ним осторожно пристраивается какая-то чужая машина. Но через некоторое время автомобиль тихо исчезал. Его не трогали. А может, эта ненавязчивая слежка ему привиделась. Он уже не знал, что и думать. Но раз нет бандитов, лучше о них не вспоминать. Скорее всего всё таки вняли его угрозам и утихомирились. Но интуиция всё же подсказывала Олегу, что они всего лишь замерли, в ожидании дальнейших его действий.
Зайдя однажды к Герасиму, он застал у друга Эльвиру. Та уже обосновалась в доме на полных правах. Фактически она переехала к Герасиму, перетащив сюда все свои вещи. Многочисленная косметика громоздилась на трюмо в спальне. Родители Герасима уступили её молодым, а сами перешли в бывшую детскую.
Олег, который хотел поговорить с другом на забытую тему о кладе, теперь сник. Уж при Эльвире, падкой на всякие украшения и мечтавшей о богатстве, никак нельзя было про это говорить. Но он всё же попытался.
- Пойдем покурим, - позвал он его в коридор.
- А Герасим теперь не курит, - беспардонно вмешалась в их разговор Эльвира. - Мы так решили, чтобы ребёнку не навредить.
- Ребёнку? - Олег вопросительно глянул на Герасима.
- Да. Я жду ребёнка, - ответила за него Эльвира. - Что тут такого? Наши отношения давно стали серьёзными.
- Поздравляю! - растерянно пробормотал Олег, - Давай тогда просто поговорим.
- А тут что, нельзя говорить? Что ещё за секреты от любимой жены? - возмутилась Эльвира.
- Ну, пока ещё не жены...- усмехнулся Олег.
- Пока! Недолго осталось ждать.
- Да, крепко она тебя охомутала, - похлопал Олег друга по плечу, когда они, несмотря на ворчание Эльвиры, всё-таки вышли на веранду.
- Да это она так, поворчит и перестанет. Она вообще-то добрая.
- Да уж. Ну, ты сам выбрал себе такую судьбу.
- Какую «такую»?
Олегу не хотелось обижать друга. Но на язык так и просилось хлесткое «подкаблучник». Как же этого балагура Герасима угодило связаться с этой стервой? Но он промолчал. Лишь отмахнулся:
- Да ладно, проехали. Давай про другое поговорим. Весна, хоть и холода, всё же берет своё. Скоро растает снег, можно будет действовать.
- Но ты же сам не хотел мне ничего рассказывать,- упрекнул Герасим.
- Я не могу показать тебе сам клад, но ведь поехать туда и искать его мы можем вместе.
Олег вкратце изложил другу, где примерно им нужно вести поиски. Герасим слушал внимательно, идея найти сокровища вновь овладела им, казалось, он забыл обо всем на свете. К реальности их вернула все та же Эльвира.
- Ну, и долго вы будете здесь сидеть на холоде? Герасим, ты же только вчера кашлял, у тебя такое горло слабое, идите в дом.
- Да, сейчас зайдём, - улыбнулся Герасим ей.
- Ну ладно, я уж пойду, не буду вам мешать, - Олег попрощался и, несмотря на протесты Герасима, уговаривавшего друга остаться попить чаю, пошел домой. Какое-то нехорошее предчувствие зародилось в душе. Не нравилась ему эта Эльвира, хоть ты тресни. Хотя вроде бы ничего такого уж плохого он о ней не мог сказать. Но что-то подсказывало Олегу, что и ничего хорошего она Герасиму не принесёт.
Придя домой, он всё продолжал размышлять на этим. Какая-то лживость сквозила во всех словах Эльвиры. Наверное, она и про беременность наврала, чтобы женить Герасима на себе? Но какой ей смысл было врать, если Герасим и так с первых дней знакомства привязался к Эльвире, словно приклеенный. Или она его приворожила, рассуждал Олег. С неё станется. Вон какая черноглазая. Как бы то ни было, что-то тут не так, подсказывала его интуиция. Олег решил раскинуть карты. Он достал хранившуюся на книжной полке специальную гадальную колоду, которую никому и никогда не давал.
«Герасим - червовый король, - рассуждал Олег, раскидывая карты, - Что же у тебя предстоит в ближайшее время? Шестерка крестей - дорога. Допустим, Герасим любит ездить в город на базар. Тем более им с Эльвиркой предстоят свадебные покупки. А вот эта восьмерка червей рядом с пиковым валетом - какой-то серьёзный разговор с казённым человеком. К чему бы это? Может, начальник на работе с какими-нибудь претензиями. Но на работе Герасима очень ценят. Специалист он классный, особенно в компьютерах, его все сотрудники за это уважают. Ладно, разберёмся. А вот и пиковая дама рядом легла, и любовь её - пиковая девятка. Что тут скажешь, Эльвирка везде и всюду рядом с ним. Следующие две карты, вышедшие из колоды, ещё больше озадачили Олега. Пиковый туз в сочетании с пиковой же шестеркой. Смерть! Но чья? Эльвирки? Герасима? Или кого-то ещё?»
Олег уже пожалел, что взял в руки карты. Всё равно ничего не узнал, только вопросов добавилось. Теперь придётся переживать - кому карты предсказали смерть. Он смешал колоду. Правильно говорят, что лучше не заглядывать в будущее, слишком страшными могут быть пророчества. Лучше жить и не знать, что тебя ждёт.
Попив чаю, он ещё немного посмотрел телевизор. Но мысли его были далеко от происходящего на экране. Он всё размышлял о кладе, о счастливом и одновременно несчастном Герасиме и о страшном предсказании карточной колоды. Олег не заметил, как прямо на диване в зале и заснул. Телевизор, поставленный им на автоматическое отключение, через некоторое время послушно «вырубился», в доме наступила тишина. Все спали, никто не слышал, как к заднему двору тихо подошли двое.
- Давай, быстро, нечего тут телиться, - тихо проворчал один, одетый в потрепанную куртку.
- Погоди, зажигалку не найду, - забеспокоился второй, в такой же потрепанной одежде.
- Нам ещё нужно успеть смыться, пока не заметили!
- Успеем! - мужик, закрывая от ветра небольшой огонек, осторожно поджег рукав старой фуфайки и бросил его в сторону небольшого, оставшегося с зимы стожка сена.
- А точно загорится? - спросил его другой.
- Не боись! Будет долго тлеть, а потом полыхнёт - мама дорогая! Так что давай, сматываемся, пока не принялось.
Они тем же путём, что и пришли сюда, убежали. Мартовская метель быстро замела следы, оставшиеся на снегу.
Олегу снился странный сон. Будто идет по какому-то незнакомому лесу, а впереди - плывёт, не касаясь ногами травы, какая-то молодая женщина, очень красивая и статная. Она, оглядываясь, манит его за собой. Олег проходит через какие-то непролазные кустарники, цепляющиеся за одежду колючками, ветки деревьев ударяют по лицу. Но упорно идёт и идёт за этой неведомой женщиной. Хотя и не знает, зачем он это делает. Тропинка, виляя, ведет вглубь леса. Женщина то пропадает вдали, то вновь, как призрак, появляется совсем рядом.
- Олег! Встань! Ты должен встать! - обращается она к нему.
О чём она говорит? Ведь он и так стоит?
- Встань, проснись! Пришла беда! Проснись же!- женщина стоит совсем близко и тормошит его за плечо.
Олег проснулся. В комнате тихо, все спят. Но что-то его насторожило. И это чувство тревоги было необъяснимым и вроде бы беспричинным. И тут он услышал треск на улице. Подбежал к окну - на задах сараев полыхало сено. Олег, натянув быстро рубашку и штаны и разбудив родителей, бросился на улицу.
16. САРАШЛЫ. Апрель 1918 года.
«Из огня да в полымя!» - снова вспомнил Михаил поговорку, когда вооружённые красноармейцы ворвались в дом. Но он уже был готов к встрече. На крыльце, под навесом Михаил спрятал свою винтовку. И сейчас, когда бойцы в новеньких будёновках выводили его на улицу, он специально замешкался, будто закурить собрался.
- Да погодите, мужики, дайте хоть прикурить, - весело сказал он красноармейцам и подумал: «А сейчас я вам дам прикурить!» Выхватив из-под навеса заряжённую винтовку, он быстро передёрнул затвор и выстрелил в старшего из бойцов. Остальные, растерявшись, присели, лишь один стал отстреливался, спрятавшись за стоявшей во дворе телегой. Михаил подбежал к бойцам, ударил одного прикладом, другого коленом под дых, забрал у них винтовки. Третий тоже примолк, больше не стрелял. Видно, патронов им выдали не так много, не рассчитывали на особое сопротивление с его стороны. А может, красным, как и дутовцам, просто не хватало боеприпасов. Так или иначе, но это сыграло ему на руку. Михаил связал пленников. Настя, выглядывавшая всё это время в щёлочку приоткрытой двери, вышла на крыльцо.
- И что мы теперь с ними будем делать?
- Ничего. Пусть пока тут посидят, - завязывая очередной узел на руках одного из пленников, сказал Михаил. - Свои их быстро найдут. А ты пока собери мне вещи, уходить мне надо.
- А как же мы? На кого ты нас оставляешь?! - запричитала Настя.
- Тише! Не шуми! Вас никто не тронет. Оставайтесь. Уляжется - вернусь. Корова, свиньи есть, хлеба я тоже припрятал в огороде, сама знаешь где, так что прокормитесь. А от меня, похоже, ни белые, на красные не отстанут.
- И куда же ты подашься?
- Пока не знаю. Но здесь оставаться уже нельзя. Может и семья пострадать, ребятишки ведь ни при чём.
Настя вздохнула и пошла собирать мужа в дорогу. Она приготовила ему в узелке сменную одежду и положила нехитрую еду: каравай ржаного хлеба, испечённого накануне, большой шматок сала, несколько луковиц да горсточку соли, завёрнутую в тряпицу.
Выйдя из дому, Михаил оседлал последнего коня. Всех, что были, лошадей забрала эта проклятая война. Вот и сегодня красноармейцы забрали ещё одного.
- Пахать будете на быках, - обратился он к Насте.
- Так ты что, до весны не вернешься? - Настя прильнула к нему всем телом. - Неужели насовсем нас покидаешь?
- Вернусь, родимая, вернусь, - он нежно поцеловал жену, погладил её уже совсем округлившийся живот. - Но как скоро это будет... Пока мне нужно сохранить то, что мне велено хранить. Эту тайну я должен передать дальше. Но пока этому не время. Сами они без меня не найдут сокровища. А значит, я должен быть далеко от этих мест.
Он вскочил в седло. Ещё раз наклонился, поцеловав жену. Настя крепко ухватила его, не желая отпускать. Но Михаил мягко освободился, хлестнул нагайкой коня и умчался в ночь. Лишь топот копыт раздавался некоторое время в темноте. Но и он через несколько минут стих. А Настя, прижимая к губам кулак, чтобы не зарыдать, всё стояла, прислушиваясь - может, возвратится...
Пленных красноармейцев она растолкала, велев подняться. Один из них был ранен, но легко, тоже мог передвигаться сам. Она вытолкала их за калитку и закрыла её на засов.
«Да, мир перевернулся», - вспомнила Настя слова Михаила, когда они покупали портрет государя. Тогда она не поняла значения этих слов. Таким незыблемым казалось ей существующее мироустройство. Неужели всё вот так пошло прахом? Люди потеряли нажитое. Империя катится в пропасть. Черт с ней, со страной! Вот как бы нам с ребятишками теперь выжить. Скоро пахать, сеять хлеб. Там придут сенокос, жатва. Как справиться в поле без сильных мужских рук? Конечно, старшие дети немного подросли и уже помогают во всем. Не только присматривают за младшими, но и вовсю помогают по хозяйству. Напоить коров, телят, лошадей - это забота хозяйственного степенного Иллариона. Доить буренок помогает шустрая, острая на язык Полинка. А Дашутка, Павлик и Гришанька прибираются в доме, хозяйничают в огороде.
Зайдя в дом, Настя присела на скамейку. Тихо спали, кто на полатях, кто в горнице, дети. До рассвета оставалось совсем немного. Скоро начнется новый день. Первый день без Михаила... Она так привыкла к его надежному плечу, которое всегда рядом, что никогда не задумывалась, что можно остаться одной с детьми. «А ведь живут вдовы без мужей, растят детей, как-то перебиваются, - размышляла Настя, успокаивая себя, - что ж я без причины-то казнюсь. Мой-то живой, просто уехал на время. Раз так надо, что ж теперь поделаешь». Успокоенная этой мыслью, Настя легла, решив поспать. Вставать доить коров придётся рано, надо хоть немного выспаться.
Но сон не шел. Перед глазами проносилось прошлое. Как любовалась она Михаилом на летних вечеринках, а он совсем не обращал на неё внимания. Как неожиданно заслал к ним сватов. Родители Насти на некоторое время растерялись, когда к ним в дом с громким стуком вошла тётка Агафья и бойко скомандовала: «Посадите меня на подушки! В ноги дайте мне пенёк!» Это означало, что пришли сватать. Настя тогда решила, что, может, это младшую сестру - Галину - сватает соседский Пётр, с которым она дружит почти год. Ей и в голову не приходило, что шутливые Мишкины слова на последних посиделках, что он скоро женится, относятся к ней.
Родители повели димче - дорогую сваху в дом, усадили на пуховую подушку, подложили под ноги берёзовую чурку.
- У нас есть сын, у вас - дочь, - важно продолжала тетка Агафья. - Семейство у него небольшое, живет он хорошо, отдайте за него вашу дочь.
- Так какую? У нас три дочери, - развели руками Петр Иванович и Дарья Селивестровна.
- Как какую? Вы что, не знаете? Настю, конечно!
Родители переглянулись. Настя, выглядывавшая из кухни, шмыгнула обратно.
- Ну, ты, Настька, даешь! - усмехнулись Галинка с Марией, наблюдавшие за происходящим с нескрываемым интересом. - А всё скромничала. Значит, вы уже с Мишкой давно договорились?
- Ничего мы не договаривались, - нахмурилась Настя. - Но в душе у неё всё ликовало.
- Ну, так какой ваш ответ? - спросила в это время в горнице у родителей важная димче.
- Это надо у дочери спросить, согласна ли она, - ответил Петр Иванович.
- Так зовите её, спросим!
Вошла Настя. Галина с Марией тоже зашли в горницу, но остановились поодаль.
- Ты согласна, доченька? - обратилась к ней мать.
- Да, мама.
- Она согласна, а вы что скажете? - спросила димче у родителей.
- И мы не будем против дочкиного счастья, - улыбнулся отец.
И закрутилась предсвадебная круговерть. Родители давно приготовили ей приданое, и сама Настя на посиделках вместе с другими девушками вышивала полотенца, а теперь ей нужно было сшить и вышить узором льняную рубашку для жениха и льняные штаны. Потом приехали родители Михаила, чтобы договориться о помолвке, которая состоялась через две недели. А уж там назначили день свадьбы, которую решено было провести в октябре, после жатвы.
И вот накануне собрались в доме Насте все её подружки на девичник. Затопили предсвадебную баню. То же самое происходила и в доме Васильевых. Здесь на мальчишник и очищающую баню для жениха собрались дружки Михаила.
Всю ночь не спала Настя. Ей не верилось в свое счастье. Неужели Мишка, на которого заглядывались все девушки в селе, решил жениться именно на ней. А вдруг это злая шутка? И он не придёт завтра? Тогда вся её семья навеки будет опозорена.
На улице начало светать. А Настя всё не сомкнула глаз.
- Вставай, дочка, пора готовиться, - подошла к её кровати мать.
- Да я и не сплю уже, - вздохнула Настя.
- Уж слышала я, как ты всю ночь вертелась, - мать обняла её за плечи. - Не переживай, всё будет хорошо.
Вскоре нарядно одетая Настя сидела в горнице на скамье. На улице раздался лай собаки. В окно было видно, как к дому подъехала тройка лошадей. И через некоторое время в дом с дружками вошёл Михаил.
- Проходите, гости дорогие, - пригласила их мать. Она взяла Михаила под руку и провела в горницу.
- Лучшую овцу из нашего стада подарю тебе, - сказала она, усаживая жениха на подушки.
Взяв в руки масло, она помазала ему голову.
- Будь так же сладок и мягок для своей жены, как сладко и мягко это масло.
Лихо прокатились они тогда на тройке по селу. Радостные мальчишки бежали им вслед. Михаил нежно обнимал её за плечи. Потом молодёжь вновь подъехала к Настиному дому. Она вошла и переоделась в привезённую Михаилом нарядную одежду для церкви. Подружки помогли одеть ей на голову свадебный убор - сурэке. Красивый чепец - мэленчек - скрывал теперь ее волосы, которые теперь были заплетены не в две, а в одну косу. Украшения из монеток - жикэлек - тихо позванивали серебром. А потом они отправились в храм на венчание.
Долгая служба пролетела как одно мгновение. Слова батюшки звучали словно где-то вдали, в глазах стоял туман. «Неужели всё это происходит со мной! - стучала в голове мысль. - Уж не сон ли это? А вдруг я сейчас проснусь, и всё исчезнет?» Настя искоса поглядывала на стоящего рядом Михаила. «Нет, наверное, всё-таки не сон. Прилетело и ко мне счастье!»
А потом был пир. Сначала в доме жениха, затем у Настиных родителей, потом по нагайбакскому обычаю ещё гости звали к себе, даря подарки. Больше недели шла весёлая гулянка. А сейчас остались лишь одни воспоминания.
«Лишь бы всё нормально было с Михаилом, - подумала Настя, закутываясь в одеяло. - Лишь бы ничего не случилось, и он вернулся живой».
- Господи, благослови, спаси и сохрани! - пошептала она. И тут резкая боль пронзила в низу живота. Настя охнула. Схватки! А ведь ещё почти два месяца нужно было ходить. Значит, не терпится её дитю появиться на свет.
- Полинка! Илларион! - позвала она детей. Те, сонные свесили головы с полатей. - Бегите за повитухой, кажется, пришёл срок. Ребятишки тут же шустро оделись и, несмотря на ночь, побежали за помощью.
17. КАЗАНЬ. Сентябрь 1533 года.
На следующий день по дворцу разнеслась весть. Схвачен один из джигитов, сопровождавших Сеюмбике. Царица догадывалась о ком идёт речь. Значит, Гузель под пытками рассказала все. Интересно, какое ему предъявят обвинение? Ведь Шигали так не хочет быть осмеянным...
Вошла служанка и, поклонившись, поставила поднос с кушаньями. Она тут же повернулась, чтобы удалиться, но Сеюмбике жестом остановила ее.
- Эй! Как там тебя!
- Зайтуна, госпожа.
- Зайтуна, подойди. Расскажи мне, пожалуйста, что творится во дворце. Я сижу тут целый день в этой проклятой комнате и ничего не знаю!
Зайтуна покорно поклонилась и, приблизившись на несколько шагов, замерла в подобострастной позе, наклонив голову.
- Что именно хочет узнать госпожа? Я всего лишь служанка, я пыль у ваших ног, госпожа.
- Скажи мне, кого там опять арестовали и за что.
- Все покрыто мраком тайны, госпожа, - Зайтуна опасливо обернулась, боясь, как бы кто из стражи, стоящей у дверей, не услышал её слов.
- Ну, так что же говорят во дворце? - нетерпеливо спросила Сеюмбике.
- Я не знаю, что правда, а что ложь, но среди слуг говорят, что люди Ташбулата схватили одного из ваших джигитов - Тахира.
Сеюмбике ожидала, что служанка скажет именно это. Но она втайне надеялась на лучший исход. Теперь, после её слов, надеяться больше не на что. Тахиру не остаться в живых, она не сомневалась, что его будут пытать и уже пытают долго и мучительно. Шигали не поскупится здесь на самые изощрённые и изуверские способы, чтобы отомстить обидчику.
- Так за что же его схватили?- преодолела подступивший к горлу комок Сеюмбике, стараясь выглядеть равнодушной.
- За измену, госпожа, - Зайтуна опять оглянулась на дверь, опасаясь стражников, и тихо прошептала.- Говорят, он...
Тут за дверью раздались шаги. Зайтуна, быстро повернувшись, схватила поднос и выбежала в дверь, столкнувшись с входившим в покои Ташбулатом. Начальник стражи грозно глянул на растерявшуюся служанку, но ничего не сказал. Лишь попросил у Сеюмбике разрешения войти. Та милостиво кивнула.
- О! Моя госпожа! Вот и миновала опасность! Я могу обрадовать тебя, Великий Хан полностью раскрыл дерзкие планы заговорщиков. Они схвачены и во всём признались.
- Что же замышляли эти подлые люди? - из последних сил старалась казаться спокойной Сеюмбике.
Ташбулат жестом пригласил её выйти из покоев.
- Это наглые изменники! Да обрушится на них гнев Великого Хана! Они хотели отравить тебя, госпожа, и твоего мужа - Великого Шигали-Хана. В вещах подлой коварной служанки был найден яд. А один из твоих охранников хотел поднять руку на самого Хана. Он хотел заколоть его кинжалом, когда тот проходил мимо. Наша стража вовремя схватила его, когда он уже достал кинжал из ножен!
«Возможно, это и ложь, - размышляла Сеюмбике, слушая восклицания Ташбулата, но, может быть, и правда. Тахир ведь как-то говорил сгоряча, что убьет Шигали. Наверное, он решил осуществить задуманное». Сейчас об этом размышлять не было смысла. Тахира уже не спасти. Вот если бы раньше они бежали вместе куда-нибудь в Персию или Хорезм, а ещё лучше в далекие неизведанные страны. Тахир как-то рассказывал ей, что в соседней России немало пустующих земель среди лесов, где никто не живет. Они иногда мечтали о побеге, но  она так и не решилась. Ведь если бы они убежали, её отец - ногайский мурза Юсуф - не перенёс бы позора.
- Почему сегодня трубят? - спросила, оторвавшись от своих размышлений, Сеюмбике начальника стражи, шедшего почтительно чуть сзади.
- Я как раз хотел тебе сказать, моя госпожа, но не решился прерывать твоих раздумий, что сегодня назначена казнь этим изменникам. Ровно в полночь их предадут смерти. Великий Хан распорядился, чтобы его жена обязательно присутствовала при этом.
Сеюмбике собрала все силы, чтобы не расплакаться. Она медленно вдохнула воздух и так же медленно выдохнула, стараясь держать себя в руках.
- Конечно, мне интересно посмотреть на смерть этих подлых предателей, - спокойно, глядя в глаза Ташбулата, произнесла она. Ей показалось, что в прищуренных чёрных глазах начальника стражи блеснула лукавая усмешка. Или только показалось? Неужели этот мерзавец всё знает, возможно, только догадывается. Шигали вряд ли стал бы делиться с ним такими секретами, он никому, даже самым близким родственникам не доверял. А родственников Шигали боялся больше всего. Сколько было отравлено и зарезано их, как потенциальных претендентов на престол, сколько вспорото животов с этой же целью их беременным жёнам, сколько утоплено в арыках крошечных младенцев, знает только Великий Хан... Но Ташбулат не был даже самым дальним родственником, он был всего лишь преданным, как собака, слугой. Хотя всякая преданность изменчива, когда дело касается власти и денег...
Они, спустившись по длинной череде дворцовых лестниц, вышли в сад. Здесь в тени веранды на подушках полулежал Шигали. Красивый лиловый шёлковый халат его был подпоясан длинным поясом. Золотые перстни с огромными дорогими каменьями были почти на каждом пальце. Он махнул рукой, и Ташбулат, с поклонами, пятясь, ушёл назад. Кивком головы Хан велел Сеюмбике присесть рядом. Она покорно подчинилась. Некоторое время Шигали молчал, отхлёбывая из пиалы зелёный чай. Поставив пиалу и даже не глядя в её сторону, он откинулся на приготовленные служанкой подушки и закрыл глаза. Казалось, он мирно спит. Но Сеюмбике знала, что это всего лишь ещё одно ухищрение, чтобы испытать её терпение. Что ж, она подождёт.
- Я уничтожу сегодня твоего хайвана, - вдруг, резко открыв глаза, произнёс он. Это было так неожиданно, что Сеюмбике вздрогнула.
- Что, жалко стало? - усмехнулся он. Сеюмбике предпочла не отвечать на этот вопрос. Больше всего ей сейчас хотелось убежать куда-нибудь в самые дальние комнаты дворца и закричать от безраздельного горя. Но она должна сохранять своё достоинство. Только бы он не заметил, как предательски дрожат её руки.
- Я рада, мой господин, что предатели обнаружены и будут казнены, - стараясь говорить как можно спокойнее, произнесла она. - Твои решения всегда мудры и справедливы.
- Если бы ты так думала на самом деле, хитрая чертовка, - усмехнулся Шигали, - Но на самом деле ведь у тебя совсем другие мысли.
Он вдруг резко повернулся и схватил её за подбородок, повернув лицом к себе.
- Отвечай, ты всё ещё думаешь об этом мерзавце? Тебе жаль его?
Но Сеюмбике решила и дальше держать свои мысли при себе.
- Я покорна тебе во всём, что тебе ещё надо от меня?
- Мне нужен наследник, и желательно не один, - жёстко сказал он. - Сегодня после казни этих подонков мы займемся с тобою их зачатием.
- Хорошо, мой господин, - покорно склонила голову Сеюмбике.
- А сейчас уйди с глаз моих, - махнул рукой Шигали. Сеюмбике, поспешно вскочив, удалилась в свои покои.
18. ФЕРШАМПЕНУАЗ. Март 200.. года.
Горело сено, сложенное на задах. Уже занимался и сарай. Олег, наспех одевшись, выбежал во двор, велел родителям позвонить пожарным. Схватив вилы, он подбежал к горящему стожку. Не обращая внимания на крики встревоженной матери и жар полыхавшего пламени, он воткнул вилы в середину стога и, навалившись на черенок, стал изо всех сил отодвигать полыхавшую массу. Огненный жар пыхнул в лицо. Он почувствовал, как волосы начали плавиться, обдавая запахом гари. Олег натянул на голову полушубок. Поднатужившись, он немного сдвинул его с места. И затем, шаг за шагом, упираясь в вилы, отталкивал горевшее сено все дальше. Нестерпимый жар жёг лицо. Он едва успевал уворачиваться от языков пламени и летевших прямо на него многочисленных искр. Остановившись отдышаться, Олег обернулся. Сзади отец обливал водой стену сарая. Мать подавала ему ведра. Он снова навалился на вилы. Хорошо ещё, что попались с достаточно длинным черенком, те, которыми они завершают стога, складывая сено на задах. Если бы второпях схватил короткие, то не смог бы так приблизиться к огню.
Подъехала пожарная машина. Бойцы быстро и деловито раскрутили шланги, и вот уже под напором холодной струи огонь стал уменьшаться, а потом и совсем потух. Лишь сено ещё некоторое время обиженно дымилось. Пожарные добросовестно залили его большим количеством воды. Несмотря на поздний час, начали собираться любопытные. Некоторые останавливались около двора, поглядывая на происходящее издали, другие заходили во двор, подходили ближе, участливо интересовались причинами пожара. Прибежали испуганные соседи, сараи которых примыкали вплотную. Они с напряжением смотрели на действия пожарных, но постепенно успокаивались, видя, что большому пламени распространиться не дали, оградив огонь в самом начале. Через пару часов, когда пожарные, убедившись, что опасности повторного вспыхивания нет, удалились, стали расходиться и люди. Обследовав территорию, пожарные сразу заметили ошмётки обгоревшего рукава.
- Вот, скорее всего, и причина пожара, - сказали они, подняв закопченный рукав.
Отец, стоявший рядом с Олегом, пожал плечами.
- Да вроде никому мы зла не делали. За что нас поджигать?
- Это уж не нам судить, - пожали плечами пожарные.
А Олег задумался. Родители его действительно никогда ни с кем не скандалили, с соседями и всеми родственниками жили дружно. Может, причина в нём? Или опять эти бандюки? Как же от них отвязаться?
Уставший и грязный от копоти, Олег зашёл в дом. Наспех умывшись, он лёг. Сон не шёл, и он слушал, как на кухне родители долго обсуждали причины пожара. Они горевали о том, чем же теперь будут кормить скотину. Весной сено дорогое, на пенсию не купишь. Он слушал их и вдруг вспомнил, что проснулся он от того, что его кто-то разбудил. В голове мелькали отрывки сна, какие-то образы, которые он мучительно пытался связать воедино. «Встань! Ты должен встать! Пришла беда!»- звучал в голове мягкий, но настойчивый женский голос. Но лица Олег никак не мог вспомнить. Так он и заснул.
Утром, придя на работу, он занялся обычными делами. Но ему мешали коллеги постоянными расспросами о происшествии. Складывалось впечатление, что весь Фершампенуаз сбежался ночью к их дому, так много слухов и подробностей породил пожар.
- Сено-то хоть немного удалось сохранить? - сочувствовали одни.
- Скотину уберегли? - интересовались другие.
- А это правда, что был поджог? - спрашивали наиболее любопытные.
Олег как можно более вежливо отвечал, что всё нормально, сено, мол, купим, скотина цела. Про поджог он ничего говорить не хотел, только пожимал плечами. Но мысли о пожаре не давали ему покоя, на работе он снова размышлял об этом. Кому надо было поджигать их? В Фершампенуазе у них нет врагов. Конечно, были кое-какие трения с некоторыми родственниками, но они давно забыты, и за примирение выпита не одна бутылка мутного нагайбакского самогона...
Позвонил по сотовому Герасим. Он также, придя на работу, узнал новость и теперь тревожился за друга. Олегу пришлось опять отвечать на те же самые вопросы.
- Нет, сено купим. Скотина цела. Не знаю, может, и поджог...
Герасим, чувствуя, что у друга «неразговорчивое» настроение, пообещал в обед или вечером забежать к нему и положил трубку.
В кабинет зашел начальник и, зыркнув на любопытствующих строгим взглядом, сказал:
- Ты уж сегодня иди домой. Мало ли что... Работы особой нет. Наверное, ночь не спал. Отдохни...
Олег и вправду почувствовал, что сильно устал. Так сильно, что сейчас бы с удовольствием лёг спать. Он, облегченно вздохнув, вытолкал всех из кабинета, закрыл его и поспешил домой.
На улице было солнечно. Погода после холодных, пронизывающих насквозь, ветров внезапно утихомирилась. Потеплело. Солнышко пригревало. И если с утра ещё был морозец, то после обеда проезжавшие машины уже месили шинами растаявший на дороге снег. Сейчас ещё было рано, и Олег, стараясь не скользить в своих модных ботинках, осторожно шёл по краю улицы. Мимо сновали взад и вперед машины. Он, уступая им дорогу, залезал почти в сугроб, иначе на заметенных снегом улицах было не разойтись. Какая-то машина, ехавшая сзади, замедлила скорость и стала ехать рядом. Олег повернулся. Серебристое «Рено» с затонированными стёклами медленно двигалось рядом. Он остановился. Машина тоже встала. Олег ждал, что же будет дальше. Снова попытаются бить? Неужели не побоятся среди бела дня?
Стекло машины медленно опустилось, и Олег узнал одного из бандюков.
- Ну что, ещё будешь артачиться? - спросил хмурый мужик, сидевший за рулем. - В следующий раз подпалим так, что из дому не вылезешь. Дверь подопрём-то.
- В окно вылезу, - огрызнулся Олег, сплюнув на снег.
- Ну-ну... Но ты лучше подумай хорошо. А то ведь у тебя мама с папой есть, подружка опять же. Жалко, если они пострадают...
- Я же сказал вам, что ничего не знаю, - почти прокричал Олег.
- А в Остроленку зря, что ли, съездил?
Олег удивился. Значит, они давно следят за ним. Скорее всего, с самого начала, просто он не замечал.
- И что вам от меня нужно?
- Мы же ясно объяснили тебе, придурок, скажешь, где клад, отстанем.
Олег мрачно молчал. А бандит продолжал:
- Пока что мы видим, что ты засуетился, так что Босс велел немного подождать, не трогать. А потом приступим по полной программе.
- Босс? Разве он в тот раз не умер? - почему-то спросил Олег.
- Это был не Босс, а Бригадир, - тут другой ткнул его локтем в бок, чтобы не сболтнул чего лишнего, и бандюк ухмыльнулся. - Да это вовсе не твоего ума дело. Ты раскручивайся. А мы подождём. От нас ведь не уйдёшь...
- Как вы меня достали, уроды! - Олег вдруг почувствовал, как его охватывает словно какое-то бешенство. Всё побелело перед глазами, он сжал до боли зубы. Астральная рука вновь с острыми когтями начала вытягиваться из его груди. Она постепенно удлинялась, пока не достигла одного из бандитов. Он мысленно напрягся и схватил этой рукой мужчину за горло. Тот, вытаращив от ужаса глаза, стал задыхаться, пытаясь ухватить невидимое препятствие. Водитель, ухмылявшийся на своем сиденье, обернулся, понял, что происходит что-то неладное, стал трясти дружка.
- Рвём отсюда, - прохрипел тот из последних сил. Водила резко надавил на газ, и машина, урча, укатила.
Олег словно очнулся от сна, машина уехала, угроза миновала. Опять он не смог контролировать свои возможности, опять поддался гневу. Он был озадачен. Значит, они давно за ним следят. Скорее всего, с самого начала, просто он по своей задумчивости не замечал ничего. Олег медленно побрёл домой.
Родители, прибиравшиеся на сеновале, удивились его приходу. Он хотел помочь, но мать, видя, что Олег выглядит неважно, прогнала его в дом. Зайдя, он тут же лёг на диван и заснул глубоким, но тревожным сном. Ему снова приснилась эта загадочная черноволосая женщина.
Незнакомка склонилась над ним, едва не задевая красивыми кудрявыми, чёрными, как смоль, локонами. Она внимательно смотрела на него. Потом улыбнулась. И выпрямившись, поманила за собой. Роскошные царские покои были вокруг. Слуги в цветастых халатах сновали вокруг. У широких дверей застыла свирепая стража. Внезапно всё куда-то исчезло, словно растворилось в воздухе. Они очутились в тёмном, сыром подземелье. Длинный, узкий коридор, петляя, вел в неизвестность. Женщина плавно шла впереди, держа в руках взявшийся откуда-то факел. Сворачивая время от времени в ещё более узкие боковые коридорчики, она то удалялась, то опять оказывалась вблизи, словно призрак, мгновенно пролетая через тугой, спертый воздух.
- Ты должен запомнить этот путь! - внезапно обратилась она к Олегу.
«Запомнить этот лабиринт! Это просто немыслимо! Отсюда никто живым не выйдет!» - подумал он, но вслух ничего не сказал. Но женщина, словно прочитав его мысли, улыбнулась:
- Да, живым отсюда, и правда, ещё никто не выходил, - Олег похолодел от страха. - Никто из непосвящённых. Те, кто были посвящены в мою тайну, эти несколько избранных из разных поколений вашей народности, они хранили тайну и никого не допускали к сокровищам.
У каменной двери женщина остановилась. Нажав на одну из выемок, отворила тяжёлую дверь. Они вошли в тёмное большое помещение.
- Я показывала его всем, кто должен стать хранителем сокровищ, - произнесла Сеюмбике. - Теперь время пришло показать его тебе. Ведь ты очень хотел этого, так?
Она строго глянула на Олега. Он почувствовал, как замирает, упав куда-то в пятки, его сердце.
- Я не осуждаю тебя за излишнее любопытство, - вновь улыбнулась Сеюмбике. - Оно свойственно всем юношам.
Они подошли к стоявшим на небольшом возвышении сундукам. Она легко приоткрыла крышку одного из них. Тяжелый, кованый сундук до краев был наполнен переливавшимися от огня факела драгоценными камнями невиданных размеров. Жемчуг, золотые и серебряные кольца, колье и диадемы, украшенные бриллиантами, рубинами, сапфирами, сверкали в полутьме. Олег зачарованно смотрел на все это богатство.
- Здесь хранятся мои драгоценности, - сказала Сеюмбике, махнув рукой на сундуки. - Всё это моё приданное, что дали родители к свадьбе.
Она опустила крышку сундука. В помещении даже стало как будто темнее.
- Но не в этих сокровищах тайный смысл, - вновь обратилась она к Олегу. - Если что-то из этих побрякушек пропадёт, я не буду так переживать. Главное - сохранить скипетр желаний.
- Скипетр желаний? - впервые смог произнести Олег пару слов. - А что это такое?
- Как ты любопытен, юноша! - захохотала Сеюмбике, и Олег проснулся.
19. САРАШЛЫ. Апрель1918 года.
На утро Сарашлы (Остроленка) вновь были под властью белых, выбивших-таки, хоть и, вероятно, ненадолго, красноармейцев из села. Настя заснула лишь под утро, уставшая и вымотанная от этих преждевременных родов. Бабка Авдотья, совсем состарившаяся, прибежала по зову детей довольно быстро. Настя к тому времени, наученная предыдущим опытом, всё-таки пятерых родила, приготовила всё необходимое - согрела воды, вытащила из сундука чистое тряпьё. Схватки скручивали пронизывающей болью. Настя набирала ртом воздух и, прислоняясь к чему-нибудь, чтобы не упасть, терпела. Вот и бабка Авдотья.
- Ложись, миленькая, ложись! Что ж ты ходишь? Без тебя всё приготовим! - заворчала она. Прогнав детей в горницу, повитуха стала помогать роженице. Сколько прошло времени в мучительных болях, Настя уже не соображала. Ей казалось, что это длилось вечно. И уже не осталось сил, а Авдотья всё уговаривала её -  «тужься, тужься сильнее». Наконец слабый писк синенького сморщенного младенца раздался в комнате. Настя тяжело дышала. Не было даже сил спросить - кто же родился. Бабка, перерезав пуповину и обмыв ребёнка, поднесла его к Насте.
- Вот тебе помощница будет на старости лет! Дочка у тебя!
Через некоторое время уставшая, измождённая Настя забылась тяжёлым сном. Бабка Авдотья, наказав детям присматривать за ребёнком, ушла.
Но уже на рассвете Настя проснулась. Сказалась повседневная привычка, ведь надо доить корову, кормить семью. Но, проснувшись, сразу почувствовала - встать сил ещё нет. Крикнула Полинку. Та быстро прибежала, подала ребёнка, который как раз проголодался и, прильнув к набухшей молоком груди, стал жадно сосать.
- Полина, вы уж сами по хозяйству управьтесь, я не смогу пока. Подои корову. Илларион пусть тебе поможет. И кушать потом сваришь.
- Ладно, нэнэу, мы всё сделаем! Не беспокойся, - дети собрались около неё, с любопытством глядя на крошечную сестрёнку. А Настя всё думала про Михаила. Вот не привелось ему поглядеть на дочурку.
«Что же я им скажу про отца», - горевала женщина, прижимая к груди малышку. Та старательно чмокала. А потом, пошевелив губами, ещё немного бессмысленно посмотрела вокруг и, закрыв глазки, уснула. Настя осторожно подала её детям, которые переложили малышку в подвешенную к потолку зыбку.
«Как же там Михаил? Где прячется? Куда подался?» - терзалась она размышлениями.
В окно Настя увидела, как к ней спешит соседка Агафья. Та через несколько секунд постучалась в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошла в дом.
- Хеллер? (Как дела?) - вместо приветствия спросила она.
- Хорошо.
Увидев Настю, лежащую на кровати, Агафья удивилась.
- Что, разрешилась уже? Тебе же вроде ещё не скоро срок был?
- Видно, Богу так угодно, - кратко ответила Настя. Она решила не посвящать Агафью в события прошедшей ночи. Соседка была болтлива, и доверять ей особо не стоило.
- А Михаил-то твой где? Что-то не видно. Всегда в это время уже во дворе копался.
Двор Агафьи выходил крыльцом к их двору, разделял их лишь небольшой забор из горбыля, так что соседка почти всегда была в курсе их повседневной жизни, кололи ли они скотину, праздновали что-то или ругали ребятишек - до всего у Агафьи было дело. Она, бывало, встанет на крыльцо и, подперев руки в бок, деловито смотрит на происходящее, забывая подчас о своих заботах. Вот и сейчас Агафья интересовалась явно неспроста. Может, что-нибудь слышала ночью? Выстрелы ведь не скроешь...
- Куда-то уехал по делам, - ответила Настя на её вопрос.
- А то я ночью-то проснулась, стреляют где-то поблизости, в вашей стороне. Не у вас случайно?
- Наверное, опять красные отстреливались, - пожала плечами Настя.
- А я-то что пришла! - вдруг встрепенулась Агафья,- Ведь Васильев Фёдор вам родственник?
Настя ненадолго задумалась.
- Дальний. Он Михаилу троюродный брат, а что?
-Так ведь Федор дочку свою, Татьяну, за Дутова выдаёт. Говорят, он давно уже сватался. Но отец согласия пока не давал. Но теперь вот Дутову отходить надо, опять его красные прижали со всех сторон. Люди говорят, пойдут в Китай. Вот в воскресенье в церкви будет венчание. Вот бы сходить, посмотреть... Я вот и хотела тебя позвать-то, вместе пойти, да куда тебе сейчас ходить...
- Не до этого мне, - махнула рукой Настя. - А ты сходи, потом расскажешь.
Ещё немного порассуждав о том, о сём, соседка ушла. А Настя, присев у окна, вновь задумалась о муже.
...Недолго ехал той ночью Михаил. Вроде бы и старался держаться перелесками, обходя дороги, но всё же не уберегся от случайной встречи. Несколько верховых замаячили на горизонте. Он понял, что его тоже заметили, так как Михаил как раз въехал на пригорок и в спину ему светила полная луна. Попробовал стегнуть лошадь и ускакать, но рядом сразу засвистели пули. «Не успею. Пристрелят и имени не спросят», - подумал он и потянул лошадь за уздцы. Через некоторое время всадники поравнялись с ним.
- Кто таков?
Михаил не успел даже ответить, как один из них произнёс:
- Да это наш, остроленский казак, Михаил Васильев. Я его знаю, он мой родственник.
Михаил по голосу узнал своего троюродного родственника - Фёдора.
- Куда ехал? - продолжал спрашивать офицер.
- От красных уходил, - сказал Михаил, и это была чистая правда. О том, что он и от белых прятался тоже, конечно, промолчал.- Сегодня ночью ворвались ко мне в дом, хотели забрать, пришлось отстреливаться.
- В деревне сейчас наши, можешь не прятаться, - сказал Фёдор.
- Поехали с нами, - распорядился офицер.
Михаилу ничего не оставалось, как поехать вслед за верховыми.
- Оружие при себе? - вновь обратился к нему офицер.
- Казак без оружия не казак, - хмуро ответил Михаил. Офицер усмехнулся и, стегнув лошадь, пустил её легкой рысцой. Остальные поехали вслед за ним. Фёдор, как будто бы присматривая за ним, ехал рядом.
Ехали молча. Дозорный отряд осматривал окрестности. Красные отступили, укрепившись в Касселе. Пока они, измождённые последним боем, вряд ли бы пошли вновь в атаку. И всё же излишняя предосторожность не мешала. Проехав ещё несколько вёрст по берёзовым колкам, группа всадников въехала в село.
... Венчание проходило как будто в спешке. Но Татьяна не обижалась. Она понимала, что у её суженого такая судьба. Он военный. Она не сразу полюбила Александра Ильича. Полнолицый, раскосый, словно кипчак какой-то, он сначала не привлек её внимания. Она лишь фыркала и, засмеявшись, убегала, когда Александр Ильич, зайдя в дом, делал ей «городские» комплименты. Непривыкшая к такому выражению мужского внимания - деревенские парни ухаживали грубовато и неумело, она постепенно приглядывалась к этому странному человеку. Слова, что Дутов говорил ей, казались Татьяне мудрёными. Он читал какие-то замысловатые стихи. Про некоторых авторов Татьяна ещё слышала, про других узнавала впервые.
Началось все с того, что Дутов остановился в их доме, оборудовав там штаб своего войска. Семья переместилась в одну комнату, а горнице теперь жил Александр Ильич. Здесь же он проводил совещания военного совета. Татьяна, украдкой подглядывая за этим, удивлялась его мудрости и умению предвидеть события на несколько шагов вперед. Так он почти всегда правильно предполагал, где красные нанесут очередной удар. Вот только сил для отпора оставалось всё меньше и меньше. Поэтому и венчание решено было произвести без излишней помпы.
В последнее время в церковь в воскресенье приходило не так много народу. Сторонники красных ударились в безбожие, а тем, кто ещё верил, было не до служб, шли напряжённые бои. Поэтому в это воскресенье в остроленской церкви народу было не так много. Лишь близкие родственники невесты, несколько офицеров из окружения Дутова да горстка особо богомольных старушек.
Они стояли у алтаря. Батюшка читал молитву. Обряд шёл своим чередом. Золочёные венчальные короны помощники священника держали над их головами. Скрипнула дверь, в церковь забежал какой-то солдат, подойдя к одному из офицеров, отдал честь и начал вполголоса что-то торопливо докладывать. Дутов искоса глядел на них. Офицер, отпустив солдата тихим шагом, стараясь не шуметь, подошел к жениху и невесте. Став позади, он наклонился к Дутову и прошептал:
- Александр Ильич, красные приближаются, скоро перейдут в наступление. Отряд дозорных вступил с ними в бой, но надолго они их не задержат.
Дутов кивнул и офицер отошёл.
- Побыстрее, батюшка, завершайте, - обратился он к священнику. Тот понимающе кивнул. Татьяна, которая видела подошедшего офицера, но не расслышала его слов, догадалось - что-то случилось. Она сжала за локоть суженого, вопросительно глядя в глаза. Но он, повернувшись, только улыбнулся:
- Все хорошо, дорогая.
Когда венчание было закончено, Дутов под руку с молодой женой вышел из церкви вместе с офицерами. Перекрестившись, надел папаху. Вдруг взгляд его упал на одного из казаков, стоявших вместе с другими неподалеку. « Я же его велел расстрелять»,- мелькнуло в голове. Александр Ильич, проходя мимо, пристально посмотрел на него. Казак смутился. Дутов остановился:
- Как этот стервец здесь оказался? Я же велел его расстрелять.
- Ваше высокоблагородие! Как же расстрелять?! Это же наш, остроленский казак - Михаил Васильев. Он всегда верой и правдой служил царю и Отечеству, - вступился за него испуганный Фёдор.
- Ладно, потом разберёмся. Сейчас мне не до этого, - махнул рукой Дутов и, улыбнувшись жене, сказал:
- Пойдем, дорогая. Нам надо ещё собрать вещи. Дорога предстоит длинная.
20. КАЗАНЬ. Сентябрь 1533 года.
Огромная красная луна с чуть откусанным краешком взошла над стенами дворца. На площади перед ханским дворцом гремели барабаны. Глашатаи, завывая громкими, но уже осипшими от напряжения голосами, зазывали людей на площадь. Весть о предстоящей казни разнеслась быстро. Народ охотно шёл поглазеть на предстоящее событие, не так часто на площади происходит прилюдная казнь. Чаще преступникам лишь отрубают руку, выдавливают глаза, отрезают уши, нос или язык, в зависимости от характера преступления и воли Великого Хана. Сегодня же было объявлено, что изменников казнят. Народу было интересно, каким способом Великий Хан это сделает. Способы казни были также самыми разнообразными. Изменников могли повесить, посадить на кол, им, в конце концов, могли отрубить голову. Предугадать, какой способ выберет Хан, было практически невозможно, и все же с утра люди обсуждали это между собой.
Сеюмбике лежала, уткнувшись в подушку, и изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. Она должна присутствовать при казни. И, конечно, ни Шигали, ни прислуга не должны видеть её с заплаканным лицом. Она будет гордой и надменной. Поэтому Сеюмбике до боли сжимала зубы и тихонько, чтобы не услышали слуги, стонала.
Попросив разрешения, в покои с низким поклоном вошел Ташбулат.
- Госпожа, Великий Хан велел тебе спускаться. Сейчас будут начинать казнь.
- Хорошо. Я готова, - коротко бросила в ответ Сеюмбике.
Она поправила растрепавшиеся волосы, и, опустив чадру, вслед вышла. Ташбулат, поклонившись, пропустил её вперед.
На улице было свежо. Яркие звезды покрыли небосклон. Сотни факелов, которые держали стражники, освещали небольшую дворцовую площадь. Люди толпились у каменного помоста. «Сколько крови впитали эти камни», - почему-то подумала она.
С противоположной им стороны к месту казни привели троих преступников. Сеюмбике узнала Тахира и Гузель. Третий - измученный пытками и едва державшийся на ногах мужчина - был ей неизвестен.
- Кто это несчастный? - спросила она.
- Это известный вор. Сегодня его поймали с поличным. Он хотел украсть кошелек с золотом у очень достойного господина, - пояснил начальник стражи. - Поскольку руку за воровство ему уже отрубали, то сейчас отрубят голову. Поистине люди не понимают, что милость Великого Хана не безгранична.
На Тахира страшно было смотреть. Один глаз его заплыл, всё лицо представляло собой кровавое месиво. Одежда на нём была почти вся разорвана и сейчас висела на плечах изодранными лохмотьями. Гузель мастера пыток пощадили больше, скорее всего, она просто сразу, не выдержав первой боли, всё рассказала...
По двое стражников вели под руки качающихся и еле волочащих ноги преступников. Их окружала усиленная стража с обнажёнными саблями. От беспрерывного грохота барабанов у Сеюмбике уже начала раскалываться голова. Несчастных затащили на помост, на котором уже стоял, приготовив свой тяжёлый топор, палач. Глашатаи огласили решение:
- Велика мудрость Великого Хана Шигали. Сегодня он дарит милость одному из приговорённых!
Толпа взревела ликованием. Помилование так возвышало правителя в их глазах. Конечно, Великий Хан примет мудрое решение...
Она, услышав о помиловании, замерла. Кого же решил помиловать ее муж? Уж, конечно, не Тахира. Обидчика он никогда не оставит в живых. Может, пощадит Гузель? Девушка ведь ни в чем не виновата.
Глашатаи продолжали громко оглашать решение:
- Юзбаши Тахир, стражник Великой царицы Сеюмбике, подлый изменник, предавший свою госпожу, - кричали глашатаи. Сеюмбике затаила дыхание... - приговорён к смерти! Служанка Гузель, предавшая свою госпожу, подлая изменница, приговорена к смерти! Вор и грабитель Ишмурза, воровавший имущество у честных и благородных людей, приговорён к смерти!
Барабаны застучали ещё чаще. Толпа затихла. Сейчас произойдёт самое интересное. Она старалась дышать как можно ровнее. Тахир даже не глядел в её сторону. А ей так хотелось встретиться с ним на прощанье взглядом. Палач подошёл к Тахиру и занес топор. Шигали едва заметно кивнул головой. Взмах - окровавленная голова покатилась по камням. Толпа ахнула. Темно-алая кровь обагрила камни, стекая вниз по ним тонким и страшным ручейком. Шигали повернулся к жене, но Сеюмбике усилием воли выдавила из себя улыбку. Хотя сама была на грани обморока. В глазах потемнело, и она резко вдохнула свежий ночной воздух, чтобы прийти в себя.
- Мудрое решение, мой господин, - с трудом проговорила она.
Палач подошёл к Гузель и вновь занес топор. Она замерла, жалобно глядя в ее сторону.
- Прости меня, госпожа! Я ни в чём не виновата! - закричала она.
Сеюмбике закусила губу. Нельзя проявлять жалость на глазах у людей. Она должна оставаться в их глазах твёрдой и непреклонной. А ведь они с Гузель стали настоящими подружками, доверяли друг другу самые сокровенные тайны. Палач медлил, глядя на Шигали. Ещё один кивок головы - и вот уже длинная коса её бывшей служанки валяется в луже крови. Толпа ахнула. Многие думали, что милость Хана относится как раз к этой беззащитной девушке.
Вот и следующая жертва. «Неужели Шигали помилует этого прожженного вора?» - засомневалась Сеюмбике. Палач занес топор. Шигали едва заметно махнул рукой и глашатай прокричал:
- Хан дарует жизнь этому человеку!
Шигали кивнул:
- Отрубить ему ещё одну руку, теперь он не сможет воровать!
Толпа взревела ликованием. Какое мудрое решение принял Великий Хан! Вору оставлена жизнь, но он не сможет продолжать свой преступный промысел.
- Слава Великому Хану! - Да пребудет мудрость его в веках! - ревела толпа. Кто-то пытался броситься в ноги Хану, чтобы поцеловать его сапоги, но стражники быстро растолкали толпу, освободив проход для движения ханской свиты.
Казнь завершилась. Шигали в окружении стражников направился во дворец. Сеюмбике покорно шла чуть позади своего мужа, высоко и гордо подняв голову. А в горле стоял комок невыплеснутых рыданий. И сейчас ей снова нельзя будет поплакать. Ведь Шигали обещал прийти сразу после казни. Чуть поодаль от них, сзади шёл, степенно ступая, Ташбулат. Начальник стражи на протяжении всей казни, как велел ему хозяин, наблюдал за царицей, но даже намека на жалость к преступникам не углядел. Жена Хана, как он сделал вывод, вела себя безупречно. То ли она действительно согласна с решением Великого Шигали, то ли настолько хитра, чтобы скрывать свои чувства. Так или иначе, сейчас для доклада хозяину у начальника стражи не имелось никаких фактов и даже намёков на недостойное поведение его жены. Но Ташбулат был уверен, неспроста Великий Хан дал ему такое указание, значит у него есть какие-то подозрения, и он, верный пёс Ташбулат, сделает всё, чтобы угодить своему владыке.
Народ ещё немного потолкался на площади, наблюдая, как стражники складывают в плетеные корзины головы жертв, а тела стаскивают с помоста и грузят на небольшую арбу, запряжённую упрямым ишаком. Когда тела погрузили на арбу, туда же поставили корзину с головами. Погонщик стегнул спесивого ишака, тот, поупрямившись, зашагал, таща за собой нелёгкий груз. Сеюмбике была уже во дворце, и она не могла видеть, как погонщик ишака проводил в последний путь двух самых близких ей людей. Через некоторое время улицы города опустели. Люди, посмотрев казнь, торопились разойтись по домам. В такой поздний час запрещено находиться на улице. Этот ханский указ соблюдался всеми от мала до велика. Нарушивших запрет ждало тяжкое наказание, вплоть до смерти. Поэтому почти сразу после казни над городом воцарилась тишина, нарушаемая лишь лаем заблудившихся собак да тихими разговорами дозорных, обходящих узкие улицы.
21. ФЕРШАМПЕНУАЗ. МАРТ 200..года
Во дворе у Герасима, как обычно в субботу, топилась баня. Эльвира пошла последней, после всех, сославшись на то, что в жаркой ей теперь мыться нельзя. Герасим согласился, помылся после родителей один и сел пить чай. Позвонил Олег. Он и забыл, что сегодня обещал зайти к нему, да Эльвира запудрила мозги своими свадебными приготовлениями. То взялась подсчитывать, сколько будет родственников с обеих сторон. «Надо непременно одинаковое число, - утверждала она, - Чтоб никому не было обидно». Герасим во всём соглашался с ней. Так в суете предсвадебных забот прошёл день. Теперь, когда Олег позвонил сам, Герасиму стало стыдно, что он даже не поинтересовался, как дела у друга после пожара. Поэтому сразу вначале разговора Герасим сказал:
- Давай не по телефону. Я как раз к тебе собираюсь прийти.
Он крикнул матери, возившейся на кухне, чтобы передала Эльвире, что он ненадолго сходит к Олегу, оделся и вышел во двор. Выйдя на крыльцо, достал из кармана зажигалку, чтобы прикурить. Но огонек зажигалки так и не зажег сигарету. Рука Герасима замерла. Он явственно слышал смех Эльвиры. «Что это она в бане хохочет?» - удивился он. Сойдя с крыльца подошёл к дверям бани. Послышался мужской голос, а затем снова - смех Эльвиры. Он обомлел. С кем это она там? Герасим осторожно, стараясь не выдать себя, сделал пару шагов к окошку. Но оно изнутри было занавешено шторками. Через них видны были только фигуры. Вот смеющаяся Эльвира, а вот какой-то мужик.
Герасим стоял в нерешительности. Схватить топор и ворваться. Глупо. Она найдёт, что сказать в своё оправдание, скажет, что она не хотела, что её изнасиловали... Нет, поступим по-другому.
Герасим сбегал в сарай и притащил высокую лестницу. Осторожно, стараясь не шуметь, приставил её к стене бани. Тихонько залез и, дотянувшись до трубы, засунул в неё прихваченную с собой тряпку. Слез, поставил лестницу на место. В бане продолжали смеяться. «Смейтесь, смейтесь», - злорадно подумал Герасим. Он подпёр дверь лопатой. Окошки в бане были настолько малы, что в них не только весь человек, но и голова бы не пролезла. Баня была построена его родителями давно и была крохотным сооружением, где едва могли поместиться двое, а троим было уже тесно. Поэтому Герасим не сомневался, что Эльвире и её любовнику, кто бы он ни был, не выбраться. Он вышел со двора и пошёл к другу.
Олег сидел дома и листал бабушкин дневник. Он размышлял о приснившейся ему женщине. Неужели это сама Сеюмбике показала ему свои сокровища?! Последствия пожара уже почти ликвидировали. Отец выписал в совхозе в счёт зарплаты корма, и теперь скотинка в стойле мирно жевала ароматный сенаж.
Олег рассказал Герасиму про последние события - пожар, намеки бандитов и про сон. Герасим слушал вроде бы заинтересованно, но как-то отстранённо, казалось, он думал о чём-то своём.
- Что мутный такой, с Эльвиркой поссорились? - спросил он друга.
- Ты знаешь, похоже, я убил её, - вдруг тихо сказал Герасим.
- Что?! Что ты с ней сделал?!
Герасим рассказал. Олег вскочил.
- Что ж ты, придурок, молчал?! Может, они живы ещё! Побежали!
Герасим словно проснулся ото сна.
- Да? Думаешь, живы?
- Давай, быстрее шевелись. Может, ещё успеем спасти.
Друзья побежали по тёмным, вечерним улицам Фершампенуаза. Олег первым добежал до их дома. Забежав во двор, кинулся прямо к бане. Отпиннув лопату, раскрыл дверь. На улицу вывалились два безжизненных тела. Подбежал Герасим.
- Отец! - только и сказал он. Олег посмотрел на второе тело. Да, это был отец Герасима.
- Что стоишь, делай Эльвирке искусственное дыхание, а я отцу попробую помочь, - крикнул Олег и сильными рывками начал давить мужчине на грудь, чередуя с вдыханием воздуха в безжизненный рот. Герасим повторял его действия, приводя в чувство Эльвиру. Через некоторое время она закашляла и открыла глаза, усилия Олега пока были напрасными.
- Давай их в дом занесём, что ж мы на земле. Перепуганная мать заплакала, когда они втащили в дом Эльвиру и отца.
- Мать, «скорую» вызывай! - сказал хмуро Герасим. И, помедлив, добавил: - Только не говори, что они вместе были. Не надо сплетни распускать.
Мать, тихо плача в скомканный платок, набрала номер телефона и сбивчиво вызвала врачей. Эльвира уже совсем пришла в себя и громко откашливалась с тяжёлыми рвотными позывами. Герасим, несмотря на все её «старания», не обращал на неё внимания. Теперь они вместе с Олегом старались привести отца в чувство. Но всё было напрасно. Во дворе залаяла собака, послышался шум подъезжающей машины. Через несколько секунд в дом вошла фельдшер.
- Что случилось? - она подошла к отцу, взяла руку, прощупывая пульс.
- В бане плохо стало, - ответил Герасим, - мы уж поздно хватились, думали, он в стайке копается.
Фельдшер кивнула, послушала пульс:
- Уже ничего сделать нельзя. Он мёртв.
В голос зарыдала мать. Герасим сжал кулаки. Ведь получается, это он погубил своего отца. Пусть ненароком, из-за этой проклятой Эльвирки. Предупреждал его Олег, что от неё ничего хорошего не дождёшься.
- Надо везти в морг, на экспертизу, устанавливать точную причину смерти, - Фельдшер закрыла свой чемоданчик и вышла.
Мать продолжала плакать. Герасим обнял её за плечи. Олег не знал, что ему делать. И мешать не хотелось, и уйти тоже было неудобно.
- Герасим, подойди, пожалуйста, - позвала из другой комнаты Эльвира. Он встал и пошёл туда.
- Что с отцом? - спросила она, когда Герасим вошел в комнату.
- А ты не знаешь? - съязвил Герасим. - Умер отец.
Он хотел выйти из комнаты, но Эльвира попросила:
- Погоди... Как же теперь наша свадьба? Придется отложить. А ведь многих уже позвали, столько куплено...
- Свадьбы не будет, - отрезал Герасим.
- Ты хочешь сказать, сейчас не будет...
- Не будет совсем! А ты можешь прямо сейчас собираться и уходить.
Эльвира присела на кровати.
- Что значит уходить? Ты меня выгоняешь. Ты во всем случившемся винишь меня? Но это не так!
- Конечно! «Не виноватая я, он сам пришёл», так что ли? Ладно, некогда мне тут с тобой рассусоливать. Надо машину срочно искать, отца в морг везти, потом похороны готовить. Можешь не переживать, про то, что ты была там в бане с ним, я никому рассказывать не собираюсь. Пусть это будет на твоей совести.
- А как же наш ребёнок? - пустила в ход Эльвира последний козырь.
- Что ж, буду платить алименты, - и он вышел, притворив за собой дверь.
Олег, слышавший, что разговор в соседней комнате проходит на повышенных тонах, радовался, что Герасим наконец-то проявил характер. Он не знал, чем закончился разговор, но спросить друга, вышедшего из комнаты, не решился. Но Герасиму, видно, нужно было поделиться.
- Всё, - тихо сказал он, садясь на табурет.
- Что всё? - не понял Олег.
- Всё кончено. Отца нет. Свадьбы не будет. И всё из-за меня.
- Не вини себя. Ты же не знал, с кем она там была.
- Но ведь она тоже могла умереть, а вместе с ней и наш ребенок.
- А ты уверен, вообще, что она беременна? Она что, вместе с тобой ходила к гинекологу или показывала тебе результаты теста?
- Ничего она мне не показывала. Просто сказала и всё.
- И ты поверил. А может, она просто сомневалась, что ты женишься на ней. Может, хотела окрутить тебя.
- Да. Я сомневалась! - войдя вдруг в комнату, сказала Эльвира.
Олег не успел даже удивиться, как Герасим, схватив лежащий в ящике стола нож, заорал:
- Ах ты, сволочь! - и бросился на Эльвирку. Та с визгом побежала назад. Олег, вскочив, повалил Герасима на пол.
- Дурак! В тюрьму из-за этой стервы захотел?!
Он вырвал у друга нож и положил его обратно в стол.
- А ты собирайся и уматывай отсюда побыстрее! - крикнул он Эльвире.
- Вы ещё оба пожалеете! - сверкнула та глазами, когда, уже одевшись, подошла к двери.
22. САРАШЛЫ. Апрель 1918 года.
Хорошее настроение Дутова, не желавшего в день свадьбы расстраивать молодую жену, и поддержка Фёдора спасли Михаилу жизнь. Он остался в его армии, которая спешно отступала, пробираясь на восток. Вместе с ними пришлось уходить и Михаилу. Он даже не успел попрощаться с женой. А ведь знал уже, что она родила. Слухи по селу распространяются быстро. Но забежать домой не было времени. Лишь через пробегавших мальчишек передал ей весточку. Но кто знает, вдруг эти пострелята не выполнят его поручения? И будет тогда его Настена переживать, не зная, где её муж и что с ним. Но Михаил зря сомневался. Мальчишки тут же послушно побежали к Васильевым.
- Тетя Настя! - закричали они, подбежав к высоким воротам, закрытым изнутри. Теперь, боясь всех и вся, Настя закрывалась даже днём.
- Что вам? - подошла она, услышав детские голоса.
- Тетя Настя! Нас дядя Миша прислал к вам.
- Михаил? Что с ним?
- Да ничего. Он велел передать, чтоб вы не переживали. С ним все хорошо, он с Дутовым ушёл.
«Значит, все-таки не удалось спрятаться», - вздохнула Настя, а вслух сказала:
- Ох! Спасибо, мои хорошие, добрую весть вы мне принесли. За это дам вам кущтенещ (гостинец- прим. авт.).
Ребятишки заулыбались. Настя, вернувшись в дом, наложила в подол фартука несколько горячих дурщмаков (ватрушек - прим. авт.), которые только вынула из печи. Мальчишки, обжигая ладошки, взяли угощение, вежливо поблагодарили Настю и побежали дальше по своим мальчишеским делам.
Конница Дутова отступила к станице Париж. В селе останавливаться не решились, красные могли догнать в любой момент, и тогда снова пришлось бы принимать бой. А бойцы, измотанные постоянными перестрелками, хотели хоть немного отдохнуть. Поэтому Александр Ильич почувствовал себя намного спокойнее, когда они въехали в густой сосновый бор за селом. Сюда красные, по крайней мере, ночью, не сунутся.
Войско стало располагаться на ночлег. Разбили палатки, расставили часовых. В середине кашеварил на полевой кухне отрядный кашевар Петька Ишмаметьев. Он тоже был из нагайбаков, поэтому частенько радовал боевых товарищей разными вкусностями национальной еды. Сегодня Петька изрядно устал, но в закромах его оставалось ещё много всяких продуктов. И он решил побаловать казаков, уставших от переходов и боев. Умудрившись неизвестно каким способом накатать тесто, он сварганил такой сочный и жирный бишбармак, что даже сам Дутов его похвалил за расторопность.
Михаил тоже с удовольствием поел. «Как там Настена, как ребятишки?» - вновь пришли на ум мысли. К нему подсел со своей порцией Фёдор.
- Ну что, казак, загрустил? Где наша не пропадала? Прорвёмся! - похлопал он Михаила по плечу.
- Да, что-то невесело, - усмехнулся Михаил. - Да и с чего веселиться-то? Драпаем, как крысы расстревоженные. Пройдём так через всю Россию-матушку, а что дальше?
- Говорят, собираемся уйти в Китай, - ответил Фёдор.
- Что ж нам теперь в России даже места не найдётся? Помирать на чужой сторонке не хотелось бы, - вздохнул Михаил и стал выскребать со дна котелка остатки вкусного варева.
- Может, все ещё и образуется, - предположил Фёдор. - Не всё ж красным удача будет. Может, и мы когда-нибудь соберёмся с силами да вдарим им так, что чубы затрещат.
- Сомневаюсь я что-то, - Михаил облизнул ложку и положил её в вещмешок.
Покушав, стали укладываться спать. Михаил не стал ложиться в палатке. Не хотелось спать в духоте. Решил отдохнуть на свежем воздухе. Постелив хвойные лапы возле костра, он прилег на них, с головой укрывшись шинелью. Винтовку положил рядом, а под голову пристроил свой вещмешок. Бойцы у костра ещё тихо о чём-то переговаривались, а он, уставший от событий и впечатлений, быстро уснул.
Проснулся Михаил от раздавшихся в лесной тишине выстрелов. Это часовые подняли тревогу. Он поднял голову. В лагере началась суматоха. Все бегали, на ходу одеваясь, беспорядочно стреляли. Дутов пытался навести порядок, расставляя вместе с другими офицерами солдат на круговую оборону.
Стреляли со всех сторон. Видимо, красные всё же решились атаковать дутовцев прямо в лесу. Они тихонько пробрались к войску и начали окружать его. Часовые, заметившие неладное, подняли тревогу, но было уже поздно. Красные, хоть и немногочисленным отрядом, имели преимущество внезапности. Не сразу Дутову удалось навести порядок в переполошившемся войске, не ожидавшем удара. Много за эти минуты погибло его бойцов, спросонья не разобравшихся в ситуации.
Михаил, схватил винтовку, сполз со своей хвойной постели и, используя эти ветки в качестве укрытия, тоже начал отстреливаться. Он внимательно присматривался, где за соснами мелькнет красноармейская буденовка, и стрелял не торопясь, наверняка. Пули свистели вокруг. Михаил огляделся. Большинство казаков залегли, отстреливаясь. Так долго им не продержаться. Надо уходить. Но куда? Со всех сторон красные.
Он чуть приподнял голову. У телеги ожесточённо стрелял Фёдор. Михаил пополз к нему.
- Ну что, брат, будем делать? Надо отходить, долго не продержимся, - спросил он.
Фёдор, откинувшись на спину после удачного выстрела, прохрипел:
- Так это верная смерть! Тут же подстрелят.
- Отходим! - раздалась команда, переданная по цепочке. Офицер, залегший неподалеку, махнул им рукой, зовя за собой. Михаил и Фёдор поползли, прижимаясь к земле. Как оказалось, с одной из сторон дутовцам удалось образовать коридор, оттеснив красных. Здесь и решили прорываться все вместе. Кони в переполохе разбежались, и теперь придется надеяться только на свои ноги. Но пока даже и на ноги встать нельзя. Такой плотный обстрел устроили красные. Косили и из пулемета, и из винтовок. Михаил полз вслед за Фёдором. Внезапно острая боль пронзила плечо. Он вскрикнул. Федор оглянулся:
- Что с тобой?
- Да зацепило, кажется. Ты иди без меня, я уж тут останусь, - сказал Михаил, чувствуя, как вместе с потоком льющейся из раны крови уходят и последние силы.
- Ну, что ты говоришь, - Федор вернулся, разорвал исподнюю рубашку и перевязал раненого.
- Да брось ты меня. Вместе не уйти, - простонал Михаил. Яркие звезды в небе над ним вдруг потускнели, и он провалился в темноту.
«Вот она какая, смерть», - только и успел подумать.
23. ФЕРШАМПЕНУАЗ. Март 200...года.
Когда Эльвира ушла, Олег подошёл к другу.
- Знаешь, я почему-то предполагал, что дело плохо кончится. Даже на картах как-то раз гадал, и вышло - чья-то смерть.
Герасим удивленно поглядел на него.
- Ну, я тогда не понял, к кому это относится. А вот видишь, сбылось. Карты никогда не врут.
- Ладно, чёрт с ней, с Эльвиркой, надо машину искать, отца везти в морг, - махнул рукой Герасим.
- Да ты уж посиди дома, мать успокой. А то она не знает, что и думать, скажи, что Эльвирке плохо стало в бане, он её спасал, и сам задохнулся, а то будет теперь, после смерти плохо о нём думать. А он ведь наверняка не виноват, эта стерва явно сама его заманила.
- Да я тоже так думаю. Никому не надо говорить, что они там были вместе. Эльвирка, скорее всего, не проболтается. Зачем ей себя позорить? Так что просто всем скажем, что ему в бане плохо стало.
- Ты матери-то ничего не говорил?
- Про что? Про то, что они были вместе? Это она и сама поняла.
- Нет, что это ты их запер?
- Нет, про это ничего не сказал.
- Правильно. В общем, ты сиди, а я побегу, найду машину.
Олег, позвонив домой, предупредил родителей, рассказав о несчастье. Оделся и вышел на улицу. На крыльце он глянул в сторону бани. «Герасим сказал, что забил чем-то трубу, - вспомнил он, - Как бы это ему не повредило». Олег вернулся в сени и, приоткрыв дверь, позвал друга.
- Про трубу-то ты забыл! Ведь останешься виноватым!
- Я и так виноват, пускай забирают! - хмуро произнес Герасим.
- Дурак! Виновата во всем эта стерва, ты действовал, можно сказать в состоянии аффекта, ничего не соображал, - возразил Олег. - Ведь не стал бы ты просто так запирать в бане своего отца! Давай, тащи лестницу.
Герасим принёс лестницу, Олег быстро взобрался на неё и, пошарив рукой в трубе, вытащил тряпку, которую на всякий случай положил к себе в карман. Потом побежал к знакомым водителям. По дороге в одном из переулков забросил тряпку в чей-то огород, вымыл на колонке замаравшиеся в копоти руки и побежал дальше. Этой же ночью тело отца Герасима было доставлено в морг. Утром пришёл следователь из прокуратуры. Герасим уже заученно повторил ему рассказ о том, что отцу стало плохо в бане.
- Он что, у вас сердечник был, на учёте состоял? - спросил следователь, заполняя протокол.
- Да нет, он вообще не болел, в больницу даже ни разу не обращался, - ответил Герасим. Мать при этих словах опять вытерла платком набежавшие на глаза слёзы.
- А он мылся один? Обычно муж с женой ходят в баню вместе? - обернулся следователь к матери Герасима. Она, растерявшись, жалобно смотрела на сына и не знала, что ответить.
- Они сначала помылись вместе, - хмуро ответил за неё Герасим, а потом отец решил ещё раз сполоснуться перед сном.
- Понятно,- следователь ещё некоторое время что-то писал в протоколе. - Прочитайте и распишитесь.
Он протянул протокол матери. Та взяла документ, но слезы застилали глаза. Всё расплывалось, и мать, передав бумаги сыну, попросила следователя:
- Пусть он почитает, я плохо вижу, не разберу ничего.
Герасим вслух прочитал написанное, дал матери расписаться и затем расписался сам. Положив протокол в кожаную папку, следователь, попрощавшись, вышел.
Через два дня на похороны отца собралась вся многочисленная родня Герасимовых родителей. Они оба были коренными жителями Фершампенуаза. Поэтому и у отца, и у матери было много двоюродных и троюродных родственников, бывших коллег по службе и друзей. Эльвирка как ни в чем не бывало пришла на похороны и вместе с другими женщинами хлопотала на кухне, помогая готовить поминальный обед. Герасим не стал перед людьми устраивать скандал, хотя ему очень хотелось выгнать её. Но он делал вид, что не замечает, игнорируя старание бывшей невесты привлечь к себе внимание. Всё прошло баз заминок, как обычно и бывает на похоронах. Родные и коллеги помогли во всём. И вот уже комья земли летят, падая со стуком на крышку гроба. Герасим тоже, поддерживая под руку мать, подошёл к куче земли. Они взяли её и кинули несколько пригоршней, за ними стали кидать землю все родственники и друзья. Потом заработали лопаты, и вот уже небольшой могильный холмик с деревянным крестом, усыпанный венками и искусственными цветами, возвысился рядом с другими на кладбище. Постояв еще некоторое время, люди стали расходиться по машинам. «Хорошо, что хоть сюда эта дура не припёрлась», - подумал Олег про подружку Герасима. Он видел, как она хотела тоже забраться в машину, где рядом с гробом сели самые близкие. Но Герасим грубо отстранил её, сказав что-то. Эльвирка широко раскрыла глаза, видимо, не ждала от безответного Герасима такого отпора и, пожав плечами, отошла в сторону.
После похорон Олег приходил к Герасиму каждый день, чтобы как-то отвлечь друга от мрачных мыслей. Про клад пока уже не говорили. Олег не решался тревожить друга ерундой, когда у него тяжело на душе. В один из вечеров, когда они сидели в спальне, а мать, закончив работу по хозяйству, смотрела телевизор, кто-то постучал в дверь. Мать пошла открывать.
Вошла Эльвира со своей матерью.
- Здравствуй, сваха! - с порога заулыбалась Вера Юнусовна, мать Эльвиры.
- Какая я тебе сваха? - проворчала мать, прекрасно знавшая о прекращении отношений между их детьми.
- Как какая? Раз Эльвира - невеста вашего сына, значит, мы свахи. Так у добрых людей принято.
Олег и Герасим пока решили не вмешиваться в разговор и лишь, подойдя к двери, слушали, что происходит в другой комнате.
- Это у каких таких добрых людей? - злорадно произнесла мать Герасима. - Что-то я тут никого не вижу из добрых людей!
- Что это ты, сваха, так на нас. Дочка ждёт ребенка от Герасима, а вы нос воротите. Не ожидала я от вас такого. Ладно бы сказали, что из-за похорон свадьба переносится, а то ведь совсем прогнали её. Что она такого плохого сделала?
- Что она сделала?! Ты еще спрашиваешь? - мать вскочила от возмущения. - А что разве она тебе ничего не рассказывала?
- А что она мне должна была рассказать? - удивилась Вера Юнусовна.
- А вот ты у неё спроси! - ткнула мать пальцем в сторону засмущавшейся Эльвирки. Обе женщины разом повернулись в её сторону. В комнату вошли Олег с Герасимом.
- Да, пусть она при всех расскажет правду, - тихо произнес Герасим.
Эльвирка вдруг всхлипнула, вскочила со стула:
- Что я должна говорить? Ничего я не скажу, сами всё знаете!
- Мы-то знаем, а вот мать твоя думает, что ты такая розовая и пушистая, - усмехнулся Олег.
Вера Юнусовна, ничего не понимая, глядела то на мать Герасима, то на друзей. Эльвирка продолжала стоять, отвернувшись к окну.
- Что же ты молчишь, рассказывай, как всё было, - вновь потребовал Герасим.
- Что вы все ко мне пристали?! Да пошли вы все! И не нужна мне эта свадьба! - Эльвирка, схватив свою куртку, выбежала во двор. Вера Юнусовна, ничего не понимая, удивленно последовала за ней.
- Туда ей и дорога, - усмехнулся Олег. - Вот она и показала свои зубки. Хорошо, что до свадьбы. А представь, что бы ты делал, если бы вы уже расписались, тогда впилась бы она в тебя, как клещ, и пила бы твою кровушку.
Герасим только вздохнул в ответ. Расстроенная мать пошла на кухню и долго гремела там, переставляя с места на место посуду.
24. Окрестности с. Париж. Апрель 1918 года.
Александр Ильич находился в смятении. Он не ожидал, что красные нападут ночью. По всем правилам военной стратегии такого хода не предполагалось. Но большевики военного искусства не изучали. А он, видимо, следует так полагать, находится в плену избитых штампов. Что ж, с серьёзным и наглым противником и вести себя нужно так же нагло и дерзко.
Дутов с горсткой бойцов смог-таки прорваться через оцепление, но из его когда-то сильного войска осталось едва несколько десятков казаков. Сейчас он выслал в разведку несколько казаков, чтобы определиться с путями отступления. Теперь оставался один выход скрываться в казахских степях, чтобы собрать людей, силы для предстоящего отпора очередного удара красных.
Александр Ильич прикидывал силы. Сейчас главное - избегать столкновений с противником. Потому что ещё одного серьёзного боя им не выдержать. К тому же раненые, которых они успели прихватить, выходя из леса, являлись серьёзной обузой. Но бросить бойцов на растерзание красным он не мог. Сегодня бросишь ты, завтра бросят тебя. И Дутов принял решение:
- Раненых отвезти в село, пристроить по хатам, - распорядился он. - Капрал, Вы отвечаете за это.
- Так точно, Ваше благородие, - отдал честь усатый старый капрал Афанасий Иванов.
Две брички в сопровождении троих верховых, одним из которых был Фёдор Васильев, присматривавший за Михаилом, тронулись в сторону села. Париж ранним утром только ещё просыпался ото сна. Красных, по данным разведки, в селе пока не было. Но, соблюдая все меры предосторожности, казаки, оглядываясь по сторонам, въехали на крайнюю, ближнюю к лесу улицу. Брички остановились. Верховые подъехали к нескольким избам, стали стучаться в ворота. Кто-то их прогнал, здесь в бою погиб сын-красноармеец. Кто-то просто не открыл, боясь быть ограбленным. Наконец удача улыбнулась. Какая-то полуглухая старушка отворила дверь и пустила казаков. Она после недолгих переговоров, обрадованная тем, что ей сунули немного денег, разрешила оставить Михаила. Остальных раненых распределили по совету старушки по другим домам, куда она указала.
...Снова эта женщина звала его за собой. Она плавно шла по лесу, так, словно не было перед ней никакого бурелома. А Михаил едва мог продираться через густые ветки.
- Ты не оставил хранителя, - сказала вдруг она. Сказала так тихо, одними губами, словно лёгкий ветерок прошелестел, задев его по щеке. Но Михаил почему-то расслышал и понял её.
- Я не успел, - хотел он объяснить, что второпях, в суете побега не сделал главного, не передал своего секрета жене или кому-нибудь из детей.
- Я знаю, - улыбнулась Сеюмбике.- И не виню тебя. У вас идет война. Что ж, видно моим сокровищам суждено пребывать в забвении ещё много лет. Ещё не родился тот, кто станет следующим хранителем.
Она махнула рукой, словно прощаясь, и растворилась в голубой дымке ночного тумана. Михаил очнулся. Первое, что он увидел, - белый, потрескавшийся от времени, крашеный потолок, с широкими балками поперек. Такой же, как у них дома, но чужой. Где он? Михаил вспомнил последние события: отступление, бой, ранение. Потом Фёдор волок его на себе, а потом он потерял сознание. Что же произошло? Или Фёдор доволок его куда-то, или бросил и его подобрали красные?
- Эбий, дяденька открыл глаза! - услышал Михаил детский голос, раздавшийся где-то рядом.
Он попытался оглядеться, но малейшее движение вызывало резкую боль. В комнату вошла женщина, она склонилась над ним. Это была довольно пожилая старушка, сморщенное её лицо улыбнулось беззубым ртом:
- Проснулся, балам! Вот и хорошо. А я-то уж думала, не дотянешь ты до утра. Но ты, видно, крепкий оказался, - лопотала она по-нагайбакски.
- Эбий, дяденька, наверное, кушать хочет, - снова где-то рядом с кроватью пропищал малыш.
- И правда! Вот старая ворона! Заморила голодом гостя! Сейчас я тебе, сынок, принесу покушать.
Старушка, шаркая ногами, но довольно шустро вышла из комнаты. Через некоторое время она вернулась, держа в руках расписную пиалу.
- Вот шурпы тебе приготовила, - она присела на край кровати и, приподняв Михаилу голову, стала осторожно деревянной ложкой поить его. Горячая ароматная шурпа из сочного гусиного мяса, словно разливаясь по организму, сразу придала больному бодрости и сил. Он немного повеселел.
- Рахмет, бабушка.
- Так ты быстро пойдёшь на поправку, - сделала старушка многозначительный вывод, - раз кушать начал, значит, силы будут. Ты - крешен, урус?
- Крешен.
- Это хорошо, значит, можно с тобой по-своему разговаривать, а то ведь я по-русски совсем не умею.
Он ещё что-то хотел спросить, но после сытного супа стал одолевать сон.
- Ты поспи, поспи, балам, тебе это полезно, а я пойду, не буду мешать, - видя, что он засыпает, пошептала старушка и вышла из комнаты.
Ароматный запах гусиного бульона напомнил ему дом. Гусей они, как и большинство казаков-нагайбаков, держали в большом количестве. С утра стада белых птиц выгоняли на реку пастись. За гордыми птицами, рьяно защищавшими от чужаков своё пушистое потомство, приглядывали ребятишки и пожилые женщины, подгоняя их к реке длинными прутиками с привязанными к ним яркими ленточками. К осени гусиная молодь подрастала, и с первыми крепкими морозцами начинался массовый забой. Тут и приходило время каз-эмесе, «гусиной помощи».
С детства помнил Михаил этот обряд взаимопомощи, когда по очереди собирались все родственники и знакомые, чтобы помочь ощипывать гусей. Пар стоял в доме, где на нагретой печи ошпаривали завернутые во влажные тряпки тушки гусей. А потом - с пылу, с жару - шустрые женщины как можно быстрее, пока гусь не остыл, старались побольше ощипать с него перьев и пуха. Весь пух отделялся, высушивался и складывался для изготовления перин и подушек на приданое. Маленький Мишка всё тогда вертелся под ногами, мешая матери и помогавшим ей женщинам. И мать всё пыталась прогнать его на улицу, но Мишка прятался под стол, откуда с любопытством высовывал голову. В волосах его запутался пух, который валялся по всей кухне и Мишка всё пытался стряхнуть его с себя, но ничего не получалось. Одна из соседок засмеялась:
- Вот ещё один бепке! (гусёнок - прим. авт.), весь в пуху, - и тихонько ущипнула его за бок. Мишка, залившись смехом, опять шмыгнул под стол.
...Дрёма постепенно охватывала Михаила. Перед глазами проносилось детство. !Может, я умираю, - подумал он. - Что-то вся жизнь вдруг вспомнилась». Проснулся он только поздно вечером. Осторожно, превозмогая боль, повернул голову, огляделся. В сумраке комнаты он ничего не мог разглядеть. Услышав шевеление (может она и не была настолько глухой, как притворялась), в комнату вошла старушка. Она снова покормила его. А потом присела рядом, сложив на коленях жилистые, обтянутые сухощавой смуглой кожей.
- Ты сам из чьих-то будешь? - спросила она.
- Васильев я, Михаилом звать. С Остроленки.
- А, Сарашлы. А я одна уж давно живу. Вроде и семья большая была. Да вот сыновья, кто войну с германцами, кто в гражданскую - все погибли. Остались только снохи да внуки. Да они живут все в своих домах. Зовут к себе, конечно, да мне одной спокойнее. Что ж я им буду мешать... Когда понянчиться надо, то и так оставляют. Вот Мишутка, тот часто прибегает.
- Тёзка, значит.
- Ага. А у тебя семья есть или ты вольный казак?
- Есть и жена, и дети, пятеро у меня их было, недавно вот шестой родился.
Старушка поила его какими-то горькими отварами, лечила настоями и мазями рану. Через несколько дней Михаилу стало легче. И он решил собираться. Не оставаться же у хлебосольной старушки навсегда. Только вот куда пойти? Вернуться домой - сочтут дезертиром, догонять своих - ещё сложнее, где же их теперь искать.
- Ты, я вижу, в путь собрался, сынок, - зайдя в комнату, старушка протянула ему его вещмешок. - Вот тут вещи твои. Да я еще на дорожку положила покушать.
- Спасибо, бабушка, - он обнял и поцеловал старушку в щеки. Та смахнула слезу.
- Береги себя, тебя ведь тоже дети ждут. Повоюешь и возвращайся домой...
- Ладно, эбий. Так и сделаю. Вот только знать бы, куда наши ушли, - Михаил задумался. О своих планах никто ему не говорил, и он даже не мог догадываться, где сейчас хоронятся остатки отряда Дутова. Да и пешком много не поищешь. «Пойду на восток, - решил Михаил после недолгих раздумий, - Вроде бы Фёдор говорил, что они собираются в этом направлении двигаться. Где-нибудь да встретимся». Он попрощался со старушкой и вышел в промозглую, холодную весеннюю ночь.
25. КАЗАНЬ. Июнь 1534 года.
Лежа на широкой кровати, Сеюмбике тяжело дышала. Она никак не могла прийти в себя. Вроде бы и наступило облегчение после мучительных и долгих родов. И в то же время она чувствовала страшное опустошение, как будто ей выпотрошили душу какой-то грубой и грязной рукой. Служанки хлопотали около младенца, а она не могла даже найти силы посмотреть на него. «Вот и дождался Шигали наследника», - подумала она. Сеюмбике решила не доверять ребёнка кормилицам и приказала поднести его. Служанки тут же выполнили просьбу. Маленький черноволосый младенец смешно шевелил розовыми ручонками, выбившимися из-под покрывал, в которые его заботливо закутали. Почувствовав материнское тепло, он зашевелился в поисках и тут же жадно стал сосать молоко. Сеюмбике улыбнулась.
Быстрым шагом в покои вошел Шигали, кивком головы показав служанкам удалиться. Те покорно и торопливо выбежали из комнаты. Шигали подошел к кровати, поглядел на сосущего молоко малыша. Некоторое время молчал. Она тревожно ждала.
- Я не знаю, мой ли это ребёнок, - хмуро начал Шигали. - Но он будет наследником. Назовем его Утямыш. И пусть он прославит наш род.
Постояв ещё некоторое время, Шигали молча развернулся и вышел из комнаты. Сеюмбике была в растерянности. О том, что не только Шигали может оказаться отцом ребёнка, она не думала. Тахира нет, неужели тогда, сентябрьскими ночами, он все же оставил память о себе. Сеюмбике почувствовала, что беременна, через некоторое время после свадьбы, о чём сразу же сказала Шигали. Но ведь и после связи с Тахиром тогда прошло очень мало времени. Как же теперь узнать, кто отец ребёнка?
Она пристально посмотрела на малыша. Он, наевшись, мирно посапывал, радуясь материнскому теплу. И тут словно молния пронзила Сеюмбике, на мочке уха малыша она заметила крошечное пятнышко. Такое же родимое пятно было у Тахира. Она прижала малыша, слезы тихо скатились по щекам. Хоть и не довелось ей испытать счастья жить с любимым, но Бог, видно, услышал её молитвы, и от Тахира остался сын. Она вырастит его достойным своего отца...
Вошедшие в комнату служанки, осторожно взяв ребёнка, переложили его в красивую резную колыбельку, что Шигали заказал заранее. Её пока не показывали Сеюмбике и лишь после родов внесли в комнату. Колыбелька понравилась ей. Не слишком маленькая, но и не тесная, она была вырезана из редких пород дерева, которые по специальному заказу привезли в Казань. Лучшие мастера трудились над кроваткой будущего наследника престола. О том, что может родиться девочка, Шигали почему-то не думал. И, кто знает, может, если бы так случилось, то надолго ханская жена попала бы в опалу.
С этого дня Сеюмбике как будто расцвела. Теперь у неё был смысл жизни. И дни в ханском дворце уже не текли так бесцветно. Ребёнок заполнил все уголки её потухшей было души. Она вновь почувствовала радость жизни. Вот он - тот цветочек, который нужно холить и лелеять, вот ради чего и стоит жить! Дни полетели быстро.
Весть о том, что у хана родился сын, быстро облетела окрестности. Глашатаи по всем городам и кишлакам оглашали радостную весть. По этому случаю на площади в Казани вновь было устроено праздничное угощение. Знатные люди торопились в ханский дворец, чтобы преподнести подарки будущему правителю. Дорогие персидские ковры, позолоченное оружие, стройные холёные аргамаки лучших кровей - всё это приносили и привозили к ханскому дворцу. Шигали был доволен. Никто не посмеет сомневаться, его ли это сын и действительно ли он наследник престола. А если у него и есть какие-то сомнения, то он о них промолчит. Знать бы только самому правду. Но ведь эта чертовка Сеюмбике никогда не скажет ему её. Пусть даже это и не его сын. Что это меняет? Для всех он - наследник престола, и он вырастит его таким - жестким и умеющим повелевать людьми. А все женские ласки ему ни к чему. Они только портят мужчину, делают его мягким и бесхарактерным.
Так рассуждал Шигали, лежа на топчане в тени деревьев сада. Немного поразмышляв, он решил, что женское влияние вряд ли будет благотворным для сына. Надо оградить его от жены. А это можно сделать лишь изолировав их друг от друга. В том, что это необходимо, Шигали не сомневался. Сейчас он раздумывал лишь над тем, как практически это осуществить, чтобы не наделать лишнего шума. Отослать Сеюмбике в дальнюю провинцию было бы слишком, это вызовет ненужные слухи. Но и оставлять здесь тоже нельзя - его жена ни за что добровольно не расстанется с ребёнком, она, как волчица, вцепится в него. Пока они никому не говорил о своих планах, чтобы жена не узнала о них раньше времени от пронырливых слуг. Ведь найдутся такие, кто решит ей угодить. Тем боле Шигали знал о восторженном отношении его поданных к Сеюмбике. Она была всенародной любимицей, и затевать против нее какие-то интриги было опасно. Эти людишки, хоть и уважающие его, могут внезапно взбунтоваться. Если с их любимицей что-нибудь случится.
«А если просто отравить ее? - рассуждал Шигали. - Кто узнает, отчего она умерла. Скажем всем, что не выдержала родов... Но опять-таки этот её братец, Юнус, может докопаться до истины. И зачем я его поставил на мангытское место?»
Юнус, приехавший вместе с сопровождением ханской невесты, согласно обычаям, был назначен на этот высокий пост и теперь был среди нескольких наиболее знатных людей в правительстве ханства. Сбрасывать его со счетов тоже не стоит. Юнус не позволит, чтобы его сестру отослали куда бы то ни было. И он, скорее всего, не даст её в обиду.
Шигали прикидывал все варианты. Он хан, в его руках все карты. Но портить отношения с ногайцами тоже не хотелось. Ведь он взял в жены Сеюмбике именно для укрепления взаимоотношений с этими непредсказуемым и плохо ему подчиняющимся, независимым народом. Ногайские беки, хотя и были формально в дружественных отношениях с казанским ханством, всё же иногда проявляли свой характер и даже смели выдвигать условия. разговаривая с ним, как с равным. А беклярибек Юсуф, отец Сеюмбике во время последнего их разговора после Курултая прямо намекнул на не очень-то внимательное отношение Шигали к жене. Да, с тех пор, как Шигали узнал о беременности жены, он почти не появлялся в её покоях, проводя ночи с наложницами. Не из-за того, чтобы уберечь жену от возможных осложнений беременности. Просто он после того, как узнал об измене, охладел к ней и теперь считал, что его долг выполнен - появление наследника обеспечено. Это отношение видела вся прислуга, кто-то из них мог доложить Юсуфу. Ведь сама Сеюмбике вряд ли бы стала жаловаться отцу, в этом Шигали был уверен.
Он хлопнул в ладоши. Через несколько секунд из-за деревьев появился верный Ташбулат. Подойдя к своему господину, он поклонился и изобразил на лице подобострастное внимание. Шигали поманил его пальцем, приглашая подойти поближе. Ташбулат подчинился.
- Ближе, - нервно бросил Шигали, давая понять, что разговор предстоит серьезный, и нужно позаботиться о том, чтобы их никто не услышал. Хотя такое в ханском дворце почти невозможно. Стоит кому-нибудь затеять какую-то интригу, как об этом многим становится известно. Кажется, что и дворцовые стены, и деревья ханского сада здесь имеют уши и глаза...
Ташбулат наклонился к хану, продолжая стоять. Шигали быстрым шепотом стал ему что-то говорить. Несмотря на то, что Ташбулат очень удивился услышанному, ни один мускул на его лице не дрогнул. За время своей службы во дворце он привык ко всякому, и тем более слуге не пристало удивляться необычности приказов господина. Он молча кивал в знак согласия, а когда Шигали закончил, с поклоном отошёл и, оставаясь незамеченным, продолжать держать хана в поле зрения.
Все должно было произойти под покровом ночи. И, веселясь вечером с наложницами, Шигали предвкушал, как завтра разнесется по дворцу весть о смерти Сеюмбике. Но радость его была внезапно прервана. Какой-то шум за дверью заставил его насторожиться. Казалось, там идёт борьба. Он подбежал к двери и, распахнув ее, увидел, что начальник стражи и несколько его солдат лежат с рассеченным горлом в последних предсмертных конвульсиях. А на него с насмешкой, покачивая обнаженной саблей, глядит его двоюродный брат Джан-Али. Визг наложниц, раздавшийся сзади, привел растерявшегося было Шигали в чувство. Он попятился, хватаясь за саблю, но тут же со всех сторон на него навалились люди Джан-Али.
Часть 3. Конец пути.
26. ФЕРШАМПЕНУАЗ. Март 200... года.
На девятидневных поминках в доме Герасима собрались, как принято у нагайбаков, все родные. Из зала пришлось выносить часть мебели, чтобы поставить столы и разместить всех. Родных было много как со стороны матери, так и со стороны отца, оба были местными и прожили в родном селе всю жизнь, как и большинство родственников, которые не торопились покидать родные места. Поэтому на деревянных скамейках, покрытых покрывалами, за столами разместилось множество народу. Бабушки, оставив принесенный поминальный «табак» - чашку с печеньем, пирогами, булочками, сладостями и фруктами - в другой комнате, сели в переднем углу, рядом разместились остальные. Кто помоложе, пока за стол не садились, помогая в обслуживании гостей.
Снохи и другие молодые женщины сновали из кухни в зал, осторожно разнося горячую лапшу. Мать Герасима почти не ела, грустно сложив руки на коленях. Она никак ещё не могла отойти от свалившегося на неё внезапно горя. В поставленные стаканы налили водку, помянули. Через некоторое время на столе появилась горячая, политая растопленным маслом, рисовая каша. Тихо переговариваясь между собой, гости степенно ели, вспоминая, каким хорошим человеком был усопший.
Герасим сидел около матери. Та лишь кивала головой в ответ соседке, что-то говорившей ей по-нагайбакски.
- А что же ваша будущая сноха не помогает? Что-то её совсем не видно... - спросила внезапно вездесущая бабка Матрёна. Она была двоюродной теткой отцу Герасима и считала себя вправе указывать всем родственникам, как надо правильно жить.
- Никакая она нам не сноха, - тихо произнесла мать. И по тону ее слов все сразу догадались, что за ними кроется какой-то смысл.
- Неужели поссорились? - искренне удивилась Матрёна. - Мына сина кирек булса! (Ну надо же! - прим. авт.) Так хорошо дружили. Я уж радовалась, что Герасим наконец-то женится.
Все гости с интересом прислушивались к разговору. «Ну, теперь начнется по посёлку обсуждение моей личной жизни»,- с досадой подумал Герасим, но вслух лишь сказал:
- Не сошлись характерами, бывает.
Бабку Матрёну такой ответ, видно, не устроил.
- Вот молодёжь нынче. Сошлись, не сошлись. Мы вот ничего, терпели. И бил меня, бывало, мой Микулай, так что ж теперь, сразу разбегаться.
При этих словах все, усмехнувшись, переглянулись. В то, что маленький худосочный Микулашка, как его звали в посёлке, мог поднять руку на дородную, двухметрового роста бабу, один строгий вид которой внушал страх у всех встречных, не верилось. И тут взгляды всех присутствовавших почему-то оказались направленными в одну сторону - за спину Герасима. Он оглянулся. В проёме двери стояла Эльвира.
Герасим молча встал и, взяв под локоть Эльвиру, вышел с ней на улицу.
- Милые бранятся - только тешатся, - не преминула прокомментировать бабка Матрёна.
Мать лишь посмотрела на неё, ничего не сказав. Остальные гости стали тихонько обсуждать между собой это небольшое, но все же событие, внесшее разнообразие в размеренное течение поминок.
- Пора табак чыгарырга (выносить поминальную чашу - прим. авт.), - сказала мать скорее для того, чтобы отвлечь гостей от досужих разговоров. - Валя и ты, Галя, - обратилась она к молодым женщинам, - заносите чашки.
Надев чистые, новые фартуки, подаренные хозяйкой, женщины приступили к старинному ритуалу. Распределили конфеты, печенье, другие сладости и фрукты, дали заварить свежий чай из принесенных пачек. По ходу действия бабка Матрёна успевала делать замечания.
- Вот учитесь, пока я жива, - ворчала она. - А то мы, старые, помрём, кто потом будет наши обычаи сохранять. Так и похоронить по-человечески не сможете.
- Ты только умри, а уж мы похороним, - пошутил сосед Игнатий Петрович.
- Назло тебе, Игнатий, до ста лет доживу, - взмахнула руками Матрёна.
- Вот за это время и успеешь научить молодёжь, как тебя хоронить и как поминать, - усмехнулся тот.
Олег, который видел, как Герасим вышел с Эльвиркой, хотел сначала выйти вместе с другом, но потом решил не мешать ему. «Разберутся сами, - подумал он. - Только бы Герасим не дал слабинку. А то сейчас ему эта стерва навешает лапши на уши и опять окрутит».
Но через несколько минут Герасим вошёл в дом, он был один. «Значит, прогнал», - с облегчением подумал Олег.
Бабка Матрёна, оторвавшись сразу же от своих нравоучений, сделала удивленные глаза.
- А что Эльвиру за стол даже не пригласили?
- Она торопится. Только на минуту с работы отпросилась, - соврал Герасим.
Когда все гости разошлись, Олег с Герасимом помогли женщинам прибраться в доме. И лишь потом уставшие ушли в комнату.
- Ну и что? - спросил Олег друга.
- Ты про что?
- Ну про что же еще? Про кралю твою ненаглядную.
- Она не моя. Пусть катится куда подальше.
- Оба на! Неужели прогнал? Я думал, что она опять тебе мозги запудрит, - Олег насмешливо поглядел на Герасима.
- Нет, всё. Знаешь, как отрезало. Я как будто прозрел. Теперь сроду жениться не буду.
- А вот это ты зря. Из-за одной дуры обо всех вывод не стоит делать. Попадется тебе еще хорошая девчонка. Вот у нас со Светкой же нормальные отношения.
- Но что-то ты не торопишься жениться...
- Просто надо немного денег подзаработать.
- Все так говорят, - махнул рукой Герасим.
- Ну а что ты ей сказал-то, Эльвирке? - Олегу было любопытно узнать, как же все-таки друг «отшил» бывшую невесту.
- Всё, что думал, то и сказал, сказал что она... - тут Герасим как-то задумался и замолчал.
- Ну, что? - вопросительно глянул на него Олег. Но Герасим стоял, как будто о чём-то глубоко задумавшись.
- Может, я погорячился? - вдруг тихо произнёс Герасим, - Ведь она не такая плохая, как кажется.
- Ты что, спятил? Да она отца твоего загубила! - возмутился Олег. - Ты что уже забыл? Ведь из-за неё все произошло!
- Да вроде бы так, всё я понимаю. Но вот тянет меня к ней, ничего не могу с собой поделать!
- Так! - протянул Олег, - Кажется она тебя все-таки крепко охомутала. Скорее всего, тут без приворота не обошлось.
- Ты думаешь? - засомневался Герасим.
- А как иначе объяснить твоё дурацкое поведение. Ты же, как зомби на ней повёелся. Ну-ка рассказывай конкретно про ваш разговор.
- Да ничего особенного, - наморщил лоб Герасим, припоминая подробности визита Эльвирки, - Она только сказала, что просит простить её. Я начал выгонять её.
- А она?
- Она начала плакать, сказала, что как ей жить теперь, все, мол, будут обсуждать.
- Вот! - удовлетворенно воскликнул Олег, - она не самого расставания боится, а соседских пересудов. И вообще, что-то тут нечисто, прицепилась к тебе, как клещ. Замутила твой рассудок, живёшь как зомби какой-то.
- Я и сам чувствую, что она меня удерживает какими-то странными средствами. Вроде бы и не нравится мне она, и хочу с ней порвать, а вот как будто прикипел, ничего не могу сделать.
- Так и есть, значит, она тебя и раньше пыталась приворожить. В общем, ставим астральную защиту.
***
Злая на всех и особенно на Герасима, Эльвирка, придя домой, рухнула на диван и уткнулась головой в подушку. То, что рыбка соскакивает с крючка, ей было ясно, как день. Так ловко она окрутила этого простофилю Герасима, всё уже шло к свадьбе. И вдруг такой прокол! Черт бы побрал её связаться с этим герасимовским папашей! Эльвирка и сама не могла себе объяснить, зачем она это сделала, просто захотелось похулиганить, думала, так это и прокатит незаметно, что так и будет она морочить Герасиму голову всю жизнь, крутя любовь с другими мужиками, как она это частенько делала. Да вот не вышло, и теперь рушились все её планы.
Эльвирка встала и, пройдя на кухню, налила чай. Хорошо, хоть мать не пристаёт с расспросами, подумала она. Горячий чай немножко взбодрил. «Так, надо биться до последнего. Первая попытка примирения окончилась неудачей. Надо придумать что-то посерьёзней, - размышляла Эльвира, отхлебывая горячий крепкий чай. - Надо сходить к бабке, что на Бикимова живет. Как же её зовут? Ладно, потом вспомню. Как-то раз она ведь мне гадала, тогда всё сбылось тютелька в тютельку. Может, и сейчас бабуська даст дельный совет».
Эльвира решила не откладывать задуманное и, наспех накрасившись, ведь крокодиловы слёзы подпортили её косметику, сразу направилась к старой гадалке. Прикупив в магазине сладости на гостинец и прихватив на всякий случай побольше денег, она торопливо шла по улицам Фершампенуаза.
Бодренькая, шустрая и совсем ещё не старая женщина встретила её не очень приветливо. Видно было, что непрошенные гости в её планы не входили. А когда Эльвирка попросила её погадать, замахала руками:
- Что ты! Что ты! Ведь пост начался! Грех будет!
Но Эльвирка довольно быстро её убедила, что ничего страшного не произойдёт, особенно убедительно выглядела хрустящая пятисотка, которая и перевесила чашу весов в её пользу.
- Ну, тетя Федосья! (она наконец-то вспомнила её имя) Мне очень, очень надо!
- Ладно, проходи, - буркнула она, - попробуем посмотреть. Ох! Грех только это! Грех!
Федосья явно напрашивалась на вторую пятисотку, но Эльвирка решила приберечь деньги для дальнейших целей. Она задумала попросить гадалку осуществить ещё кое-что.
Старушка пригласила её в зал. В этой довольно прохладной в отличие от кухни комнате мебели было по минимуму. В углу стояла кровать с железными дужками, покрытая множеством перин, одеял и разноцветных подушек. Напротив - старенький выцветший шифоньер. В углу, на такой же обшарпаной тумбочке, укрытой ажурной, пожелтевшей от времени ажурной вязаной накидкой, примостился телевизор. Посередине стоял круглый деревянный стол с несколькими подозрительного вида стульями около него.
- Присаживайся, - махнула Федосья в сторону стола. Эльвирка с опаской попробовав стул на прочность - не шатается ли, присела. Гадалка плюхнулась напротив.
Она уже успела достать откуда-то старенькие, замызганные карты. Перетасовав их, протянула колоду Эльвире:
- Сдвинь левой рукой.
Эльвирка покорно выполнила просьбу. Напевая себе под нос какую-то песенку, Федосья деловито стала раскладывать карты в каком-то, ей одном ведомом, порядке.
- Отвернулся от тебя бубновый король, - вдруг сказала она, подняв глаза. - И ты сама виновата в этом.
Гадалка ткнула пальцы в карты.
- Смотри, между вами ещё один король, старый и немощный. Что ты в нём нашла? Какая-то смерть легла на эти карты.
Эльвирка молча слушала, кивая.
- В смерти этого короля виновных много, - продолжала неторопливо рассказывать Федосья. - И молодой король, и ты. Это и послужило причиной разлада.
- Ну, допустим, так. Но это я и сама всё знаю, - Эльвирка начинала терять терпение. - Вы мне скажите, что дальше будет. Я про будущее своё хочу знать.
- Не торопись, - улыбнулась старушка. - Без прошлого и настоящего нет и будущего.
Она раскинула остатки карт. Несколько секунд смотрела на них пристально.
- Не хочешь ты терять бубнового короля, - сказала наконец гадалка. - А всё-таки потеряешь. И уйдёт он от тебя при помощи своего друга.
Сказав ещё несколько незначительных для Эльвирки вещей, гадалка смешала карты. Но девушка уходить не собиралась.
- Тетя Федосья, а не могли бы вы помочь мне вернуть его... за дополнительную плату? - нерешительно произнесла она.
Женщина сделала вид, что не понимает, о чём речь.
- Как его вернешь, если у него не лежит к тебе душа, - пожала плечами она. Эльвира молча достала из кармана ещё одну пятисотку.
Искоса глянув на купюру, Маргарита продолжала капризничать:
- Это ведь грех большой... Тем более пост сейчас...
Пришлось Эльвире расставаться с последними деньгами.
- Ладно, научу, что нужно делать, - сжалилась гадалка, - Слушай.
И она стала тихо, как будто боялась, что её кто-то услышит, что-то рассказывать Эльвирке.
27. ХАРБИН, КИТАЙ, ноябрь 1924 года
В ресторане «Русский яръ» в центре Харбина было густо накурено. Разномастная публика сидела за небольшими столиками, громко разговаривая между собой. Под аккомпанемент хромого скрипача в кумачовой рубашке, разгуливая среди посетителей, стройная с броской благородной красотой женщина пела чистым и сильным голосом грустный романс. Некоторые не удостаивали её своим вниманием, разговаривая друг с другом, другие, наоборот, заворожённо слушали.
- Ну что? Как будем жить дальше? - спросил, закуривая, Михаил. Фёдор, сидевший рядом, взял бутылку водки и молча налил в стоявшие на столе стаканы. Протянул один из них другу.
- Так и будем жить, как жили. Что ж теперь, помирать пока не собираюсь, - он залпом выпил, уткнувшись носом в обшлаг старого кителя.
- Нет, как раньше не получится, - с грустью сказал Михаил. - Нет той, ранешной России, сгинула. А мы тут все сгинем, если домой не вернёмся. - Приступ кашля не дал договорить. Михаил кашлял тяжело и натужно, но что-то, сдавившее грудь, не отпускало.
Хромой скрипач, нежно водя смычком по скрипке, шёл по залу. Вот он подошёл совсем близко, грустная музыка на короткое время прервала разговор. Они молча смотрели, как играет этот уже пожилой музыкант, слушали пение стареющей Анастасии Ледянской.
- Возвращаться нам некуда, и ты это знаешь, - хмуро произнёс Фёдор после некоторого молчания. - Все, кто пытался вернуться, давно расстреляны. Да и куда тебе ехать такому больному? Ведь не доедешь, сляжешь по дороге. Вон как кашляешь. Небось уже чахотку заработал.
- По-твоему лучше здесь догнивать? - Михаил сжал кулаки. Он и сам понимал, что нет ему дороги в Россию, но ведь он обещал вернуться Насте, ведь она его ждёт. В том, что Настя будет ждать, Михаил не сомневался. Только переживал, как она там с шестерыми детьми. Всё хуже он чувствовал себя в последнее время. Страшный кашель одолевал всё чаще. А недавно, как страшный приговор - он увидел алеющее на носовом платке пятно крови. Он ничего тогда не сказал Фёдору, но, похоже, тот и сам догадывался, что друг серьёзно болен.
В «Русском яре» собирались в основном эмигранты из России. Они проводили здесь вечера в ностальгии по родной стороне. Хозяева ресторана всё делали для того, чтобы эту ностальгию поддерживать. Вся обстановка заведения навевала воспоминания. Нарисованные на стенах родные пейзажи с белоствольными берёзками и бескрайними полями золотистых хлебов. Услужливые официанты в русских косоворотках и шароварах. Самовары с вязанками баранок по углам. И, конечно, русские романсы. Их пели несколько работавших здесь певичек из бывших жен офицеров, которые, овдовев, остались без средств к существованию и теперь подрабатывали - кто голосом, а кто и телом впридачу.
Не часто Михаил с Федором сидели в этом довольно дорогом ресторане, в основном собирались с друзьями, бывшими солдатами и офицерами дутовского отряда в чьём-нибудь номере обшарпанной дешёвой гостиницы. Впрочем, никто из них не считал себя «бывшим», даже обращались друг к другу по старым званиям. Но вот сегодня друзья разжились деньгами. Пришлось провернуть одно не очень чистое дельце. Такие вот грязные дела больше всего раздражали Михаила. Он, казак, воспитанный на честности и доверии к людям, никак не мог привыкнуть обманывать. И всем сердцем каялся после каждой аферы, затеянной их хозяевами. Ещё поэтому он страстно рвался возвратиться на родину. Надеялся, может, простит новая власть. Она ведь, как там они говорят, народная. А казаки кто ж? Такой же простой народ.
Он выпил ещё немного, а потом, подозвав услужливого официанта, попросил счёт. Попрощавшись с Фёдором, который ещё не хотел уходить, вышел на улицу. Зябко поёживаясь от пронизывающего ледяного осеннего ветра, Михаил вновь закурил. Подъехал извозчик.
- Садись, барин, довезу вмиг.
- Какой я тебе барин, - вздохнул Михаил, махнул рукой и пошёл пешком по ночным улочкам Харбина. Мелкие, но колючие снежинки, завихренные ветром, били по лицу. Он поднял воротник шинели, но это мало спасало от холода. Остались позади освещённые яркими огнями центральные улицы городка, узкие переулки встретили враждебной темнотой. Город, ставший для многих русских последним пристанищем, был не слишком гостеприимным.
Придя в комнату, Михаил, не раздеваясь, прямо в сапогах повалился на кровать. Сил скинуть их не было. Он почти сразу заснул, погрузившись в тяжёлый, хмельной сон.
Наутро он проснулся от того, что кто-то настойчиво тормошит его за плечо.
- Вставай, Микай! Пора идти, дело есть.
Михаил поднял голову, открыл глаза. На краю кровати, рядом с ним сидел Фёдор. Он попытался подняться, но понял, что ещё больше ослаб.
- Ты иди сегодня один, а я отлежусь, - тяжело прохрипел он.
- Да ты совсем плох ,давай-ка я за лекарем сбегаю.
- Не надо, - остановил, взяв его за рукав, Михаил. - Лекарь мне уж не поможет.
- Да брось ты! И не в таких переделках бывали! - махнул рукой Фёдор, но по его лицу было видно, что он и сам не верит в то, что говорит.
- Ты мне обещай, что вернешься в Россию, - тихо, с трудом произнося слова, сказал Михаил. - Обещай, что найдёшь Настю, расскажешь ей про меня.
- Обещаю, - так же тихо сказал Фёдор. Он изо всех сил сдерживался, но предательская слезинка всё же соскользнула по щеке.
- Спасибо, - только и произнёс казак, вновь впав в забытье.
Фёдор постоял ещё немного и, решив не тревожить больного, ушёл. «Зайду к вечеру», - подумал он, прикрывая за собой дверь.
28. КАЗАНЬ. Июнь 1549 г.
Утямыш-Гирей степенно спускался с лестницы в сопровождении слуги. Ему хотелось, как в детстве, весело сбежать по ступенькам. Но он понимал - теперь он взрослый, ведь сегодня ему исполнилось пятнадцать лет. И скоро он будет властителем Казанского ханства.
Утямыш- Гирей спустился по лестнице, прошёл по мощёным камнями дорожкам в сад. Там в беседке сидела со служанками мать. Бек Джамгул, прибывший из отдаленной провинции, докладывал состояние дел.
- Сильно беспокоят нас, моя госпожа, новгородские ушкуйники. Нашим нокерам иногда не хватает сил отражать набеги.
- Что же, джигиты стали так трусливы?
- Они смелы, госпожа, но ушкуйники коварны. Они приходят ночью, когда все спят.
- Сторожевые посты тоже спят? - Сеюмбике так грозно взглянула на Джамгула, что он поперхнулся.
- Что ты, госпожа, конечно, сторожевые посты не спят. Но ушкуйники стремительны, как ветер, и злобны, как все демоны вместе взятые. Они грабят наши поселения всё чаще и чаще.
Сеюмбике задумчиво молчала. Видно, какие-то мысли кружились в её голове. Джамгул почтительно молчал, не решаясь прервать тишину. Справедливость и мудрость царицы были почитаемы народом. Её веское слово не подвергалось сомнению, и приказы выполнялись беспрекословно не из боязни наказания, а из глубокого уважения.
Новгородские ушкуйники, эти безземельные бедняки, выселенные за территорию города, давно доставляли беспокойство. Дерзкие и наглые, они проникали в глубь Казанского ханства и грабили всё, что плохо лежит. Терять им было нечего, ни кола, ни двора. Даже семьями себя не обременяли. Жили в вырытых за стенами города тесных землянках, которые легко можно было бросить, чтобы поселиться в другом месте. Их стремительные отряды наносили весомый урон. И Сеюмбике сейчас продумывала, как прекратить эти набеги.
- Надо покончить с ними, - наконец произнесла она.- Покончить навсегда. Чтобы и другим неповадно было.
- Мудрое решение, госпожа, - поклонился в знак уважения Джамгул.
- Я знаю, что мы сделаем, мы расставим им такие сети, которые для них станут смертельными.
Утямыш-Гирей слушал всё это, не перебивая и не вмешиваясь в разговор. С некоторых пор мать разрешила ему присутствовать при обсуждении важных государственных вопросов, чтобы он мог брать пример, как нужно заниматься их решением. Она даже разрешила ему один раз посидеть на заседании совета Беков. И, хотя некоторые из них косо смотрели на безусого мальчишку, возражать царице никто не решился.
- Я тебе дам в помощь своих джигитов, - сказала Сеюмбике.
Джамгул опять поклонился в знак согласия.
- Юсуф! - позвала она начальника стражи. Тот быстро подошёл. - Оставь во дворце сотню джигитов, остальных направь с Джамгулом. Продумайте, где можно поставить засаду, чтобы напасть на них неожиданно.
- Госпожа, они очень осторожны и приходят всегда разными путями. Или разбиваются на несколько отрядов. Выследить их невозможно.
- Значит, расставьте «секреты» в нескольких местах, - строго сказала Сеюмбике, - Только сильно не дробите людей. А то не будет толку. Но вы должны их встретить там и тогда, когда они вас меньше всего ожидают. Тогда застанете их врасплох.
- Можно и мне поехать с ними? - раздался сзади голос Утямыш-Гирея, который всё-таки не утерпел и, вопреки этикету, вмешался в разговор взрослых.
Все оглянулись. Но Сеюмбике не стала его укорять. Она лишь подняла удивлённо бровь. Молчание нарушил Джамгул.
- Я думаю, госпожа, он уже взрослый юноша и воин, он достоин воевать наравне с другими мужчинами. Пусть и он участвует в этом походе.
- Да, - согласилась Сеюмбике, - хватит ему нежиться во дворце, боевой опыт всегда полезен мужчине.
Утямыш-Гирей покраснел. Он знал, что, как истинный мужчина, не должен показывать своих чувств, но не мог сдержать их.
- Спасибо! Я докажу, что способен защитить ханство.
Сеюмбике улыбнулась. Сейчас, когда сын из худенького, угловатого подростка начал превращаться в стройного, симпатичного юношу, он все больше стал походить на Тахира. Сеюмбике всегда любовалась им, вспоминая свою первую и последнюю любовь. Вот и сейчас она задумалась, глядя на сына.
- Юсуф, - обратилась она к начальнику стражи. - Пусть Утямыш-Гирей возглавит один из отрядов.
- Слушаюсь, госпожа, - поклонился тот.
Взмахом руки царица отпустила их, оставив лишь Утямыш-Гирея. Он подошёл поближе к матери.
- Я не подведу тебя, - смущаясь сказал сын.
- Я знаю, ты будешь великим воином. - Сеюмбике пристально посмотрела на сына. Ей так хотелось, как в детстве, погладить его по голове, прижать к себе. Но теперь это взрослый юноша, воин. Не к лицу ему материнские ласки.
После смещения Шигали-хана с престола Сеюмбике два раза выходила замуж. Она была женой Джан-Али, ставшего ханом, потом женой Сафа-Гирея. Теперь же никто из мужчин не смел ею повелевать. Взяв правление ханством в свои руки, Сеюмбике сама сидела на ханском престоле. В общем-то формально правителем считался её сын - Утямыш-Гирей, но фактически всеми делами в государстве пока занималась она.
Но Сеюмбике понимала, что время её правления когда-то подойдёт к концу, и начала готовить сына к государственным делам. Утямыш-Гирей постепенно вникал в тонкости политики и дворцовых интриг. Получивший хорошее образование, прочитавший трактаты многих восточных философов и знающий наизусть длинные поэмы персидских поэтов, Утямыш-Гирей мог тягаться знаниями с самыми образованными людьми эпохи.
Сеюмбике вздохнула. Слишком мягким и податливым казался ей сын. А ведь правителя должны отличать прежде всего жёсткость и умение подчинять себе людей. К тому же он очень доверчив, и Сеюмбике сомневалась, удастся ли ему выжить среди многочисленных дворцовых интриг.
Наступала полуденная жара. И царица, поднявшись с подушек, вышла из беседки и направилась в свои покои. Здесь, в тени каменного дворца, она решила немного отдохнуть.
Прошло почти шестнадцать лет с тех пор, как она приехала в Казань. Далеко позади осталось беззаботное детство, когда её, любимую дочку, баловал отец. Затихла казавшаяся нестерпимой боль утраты Тахира. Она так и не смогла полюбить кого-то ещё. Да, у неё были мужья, кто-то красивый, кто-то почти мерзкий, кто-то сильный и мужественный, кто-то хитрый и трусливый. Но все они старались в трудную минуту советоваться с ней, признавая удивительный острый ум, проницательность и даже мудрость. Сеюмбике никогда не выпячивала себя, предпочитая оставаться в тени. Но теперь, когда формально власть перешла к её сыну, она всё взяла в свои руки.
За эти шестнадцать лет из скромной девушки, мечтавшей лишь о семейном благополучии, Сеюмбике превратилась в строгую, уважаемую народом правительницу. Целый день она была в государственных делах и заботах. Придворные поражались её неутомимости. Но никто не догадывался, как ей тяжело оставаться одной. Ведь тогда сразу начинали одолевать воспоминания. Прошлая боль, хоть и притупилась в сознании, всё же давала о себе знать.
Вот и сейчас, оставшись в покоях, Сеюмбике задумчиво лежала на огромной кровати. Лёгкие голубые занавеси чуть шевелились от тихого ветерка, долетавшего из открытого окна. У её ног лежало ханство. Тысячи подданных покорно склоняли голову и падали ниц при одном появлении ханской свиты. У неё были власть и богатство. Не было лишь одного - любви. Любви от неё не смог добиться ни Шигали-хан, ни другие мужья, хотя делали для этого всё возможное и невозможное. Но словно застыло сердце Сеюмбике, превратившись в ледяной камешек, растопить который не по силам ни одному мужчине. Лишь в сыне была вся её радость. Сеюмбике лелеяла его как могла. Она боялась, как бы её ласки не повредили мальчику, ведь она хотела вырастить его настоящим воином.
«Он справится, - подумала Сеюмбике о предстоящем участии Утямыш-Гирея в походе против новгородских ушкуйников. - Но на всякий случай надо распорядиться, чтобы Юсуф проследил за его действиями. А то сгоряча может и сам погибнуть, и людей погубить».
29. ФЕРШАМПЕНУАЗ. Март 200.. года.
Придя домой, Эльвира сразу стала делать приготовления к полуночному таинству. Она уже пробовала привораживать Герасима всем известными девчачьими способами, но раз он теперь сорвался с крючка, нужно более сильное средство. Вот за этим и ходила она к гадалке, ради этого и не пожалела денег.
Бабка Федосья сказала ей несколько способов. Но почти все они были в данных обстоятельствах неосуществимы. Не сможет она теперь ничего подмешать ему в еду, не сможет больше добыть его волосы, чтобы, как в прошлый раз, заговорить их. Оставался лишь один старинный нагайбакский способ - заговор на печной дым. Но Эльвирка жила в двухэтажке. Где же найти дом с печкой, да ещё так, чтобы без лишних вопросов хозяев? Она лихорадочно соображала, перебирая в голове всех возможных знакомых и подруг. Но никто не подходил, с кем-то она давно поссорилась, кто-то уехал, наконец Эльвирка подскочила от радости. Она вспомнила, что на самой окраине села живёт её одноклассница Людка, которая давно развелась с мужем и сейчас жила в двумя детьми в небольшом родительском домишке недалеко от речки. Эльвирка давно не общалась с Людмилой, но решила попробовать. Она тут же позвонила бывшей подруге, изобразив негасимую школьную дружбу. Напросившись в гости, Эльвирка тут же оделась и побежала к ней.
Людмила уже пришла с работы и занималась приготовлением ужина. На электрической плитке в крохотной, тесной кухне аппетитно булькало какое-то варево. Любопытный мальчишка в домашней маечке выглянул из спальни, с интересом глядя на «тетю».
- Проходи, - кивнула Людмила Эльвире. - Можешь не разуваться, у нас холодно, я ещё печь не затопила.
- Вот и хорошо, - обрадовалась Эльвирка.
- Почему? - удивленно глянула на нее Люда. Пришлось Эльвирке рассказать об истинных целях своего визита. Выслушав одноклассницу, Людмила задумчиво покачала головой.
- Ну, не знаю... Мне, конечно, не жалко, но ведь ты сама понимаешь, что это не выход, - сказала она. - Может, вы всё-таки помиритесь ещё?
- Да нет, - вздохнула Эльвирка, - Это последний шанс.
- Ну, ладно, попробуй. Вон дрова за печкой сушатся. А я пока чай вскипячу.
Эльвирка деловито стала складывать дрова в печурку. Она клала поленья так, как научила её гадалка. Потом взяла спички. Чуть помедлив, зажгла этот маленький костерок. Подложенные под дрова бумажки и лучинки занялись огнём, и скоро уже дрова, весело потрескивая, полыхали в печурке. Убедившись, что огонь разгорелся уже достаточно для того, чтобы не потухнуть в самый ответственный момент, Эльвирка повернулась в Людмиле.
- Слушай, а дети не забегут? А то собьюсь, и ничего не получится...
Людмила, пройдя в спальню, попросила детей минут пятнадцать посидеть спокойно и прикрыла поплотнее дверь.
- Дым, дым, дымок. Приворожи ко мне раба божьего Герасима, - начала Эльвирка. Она медленно произносила слова заговора, сидя на корточках перед печуркой и чуть приоткрыв дверцу печки. Людмила молча сидела невдалеке, стараясь не мешать таинству. Она была суеверной женщиной, и эти колдовские дела подруги были ей не по нраву. Но сейчас Людмила просто не хотела ссориться с бывшей одноклассницей. В последнее время у неё осталось не так много подруг.
- ...Чтобы любил и помнил меня, чтобы сох и заботился обо мне, - продолжала тем временем Эльвирка.
«Кто бы обо мне бы позаботился...», - размышляла Людмила, смотря, как в дверной щели весело пляшут языки пламени.
Разгорячённое близким пламенем, лицо Эльвирки покраснело, в глазах отражался огненный танец. Наконец, Эльвирка закончила и, устав сидеть на корточках, поднялась, тяжело разгибая спину и потягиваясь.
- Уф! Кажется всё! - она весело потерла руки. - Надо бы для закрепления ещё пару раз повторить. Можно я к тебе немного похожу?
- Приходи, - кивнула Людмила. - Мне всё равно вечером одной скучно.
- Вот и хорошо.
Подоспел ужин. Людмила позвала детей и, накормив их, посадила за стол гостью. Достала из шкафчика бутылку крепкого самогона. Долго они ещё болтали, вспоминая школьные годы. Эльвирка вернулась домой за полночь - навеселе не только от самогона, но и от удачно сделанного приворота. В том, что он подействует, она и не сомневалась. Она, пройдя в свою комнату, разделась и легла. Сон тут же сморил её. Но среди ночи страшная головная боль скрутила её на кровати.
***
После смерти отца все хозяйственные заботы целиком легли на Герасима. Придя с работы, он, переодевшись, сразу отправлялся в сарай. Надо было вычистить навоз, напоить корову и телят, дать им свежего сена. Вот и сегодня Герасим неспешно копошился в сарае, приводя всё в порядок. Вдруг почувствовал, как словно покачнулась под ним земля, а потом страшная боль охватила голову. Он присел, сжимая в руках вилы. Боль не отпускала, она начала пульсировать, как будто ему в голову вбивали гвоздь. В глазах потемнело. Герасим попытался подняться. Голова кружилась. Но надо закрыть скот. Он, преодолевая боль, положил сено в кормушку и, пошатываясь, пошёл загонять телят. Те разбегались и не слушались, задрав хвосты, прыгали вокруг него. Голова закружилась сильнее, боль всё не отпускала. Он снова присел. Один из телят подошёл и, принюхиваясь к замершему человеку, осторожно лизнул Герасима. Тот отмахнулся. И, встав, с трудом загнал их в сарай.
Зайдя домой и с трудом раздевшись, Герасим прошёл в спальню и лёг на диван.
- Покушай сначала, - заглянула к нему мать. - Как раз сварилось.
- Пока не хочу, - сказал, морщась, Герасим. - Голова болит что-то.
Он порылся в коробке с лекарствами, нашёл нужные таблетки и, приняв лекарство, снова лёг. Но боль не отпускала. Она то становилась тише, то вновь начинала резко пульсировать, доводя его до изнеможения. Послышался звук открываемой двери. В дом кто-то зашёл. Он услышал, как мать с кем-то разговаривает на кухне. Через несколько секунд в комнату зашел Олег.
- Чего это ты разболелся? Простудился что ли? - спросил он.
- Да не знаю..., - приподнялся Герасим. - Что-то голова разболелась, прямо мочи нет. Уж и таблетки пил, не помогает.
Олег, подойдя к Герасиму, приблизил ладони к его голове. Несколько минут держал их так, водя вокруг головы, словно прислушиваясь.
- Знаешь, неспроста она у тебя болит, - сказал он. - Это опять Эльвиркины пакости.
- Сюда-то что её приплетать, - усмехнулся Герасим. - При чём тут Эльвирка и моя голова.
- А вот при том, - Олег серьёзно поглядел на друга. - Что-то она опять затеяла. Наверное, хочет тебя снова приворожить. В прошлый раз это прошло безболезненно, потому что ты не сопротивлялся. А сейчас ты не хочешь быть с ней, вот и получается такая реакция.
- И что ты предлагаешь? - Герасим снова поморщился от боли.
- Надо отразить нападение, тогда оно вернётся к ней ответным ударом.
- Делай, что хочешь, - махнул рукой Герасим и, застонав, уткнулся в подушку.
Олег позвонил своим и предупредил, что задержится у Герасима, домой придет поздно. Мать поворчала, что его ждёт Светлана, но Олег уже не слушал и положил трубку. Сразу начал все приготовления. Заставил Герасима принести свечку и большое зеркало. Выйдя во двор, поискал в гараже старые ржавые гвозди. Поставив зеркало по направлению к Эльвиркиному дому, он начал произносить отворотное заклинание. Потом взял два гвоздя и вбил их в стену.
-Стены только портишь, - нахмурился Герасим. - Что, эти кривые ржавые гвозди так и будут здесь на самом виду торчать?
- Не навечно же. Временно, - положив молоток на стол, усмехнулся Олег. - А ты, я вижу, ожил?
Герасим и сам не заметил, как боль постепенно словно растаяла.
- Да это, наверное, таблетки подействовали.
- Конечно, - съехидничал Олег. - Два часа не действовали, а потом решили подействовать.
- Хочешь сказать, что вбил ты гвозди в стену, и голова моя прошла? - к Герасиму явно возвращалось хорошее настроение.
- Именно это я и хочу сказать. - Олег сел на диван рядом с Герасимом. - Мы отразили первый удар. Но надо ожидать и других. Правда, теперь защита выставлена, и все её пакости к ней же и возвратятся.
На часах было уже половина второго. Холодный мартовский ветер завывал за окном.
- Ладно, побегу, завтра на работу рано вставать, - Олег попрощался и ушёл.
***
Как змея, извивалась Эльвирка на своей кровати. Адская боль пронзала голову. Словно по черепу били огромной кувалдой. Она тяжело поднялась, зажгла свет. Выпила лекарство. Но ничего не помогало. Промучившись всю ночь, лишь к утру она уснула в тяжёлом забытьи.
30. Харбин. Китай. Ноябрь 1924 года.
Так он больше и не встал. Вся жизнь пронеслась перед глазами. Вот он мальчишкой оседлал любимого гнедого и поехал на водопой. Вот торжественные проводы на службу. А вот и они с Настей радуются первенцу. Настя! Одними воспоминаниями о ней он и жил все эти годы... Путанные и переплетённые между собой события стремительно проносились в памяти.
Все эти дни Фёдор дежурил у постели больного. Поил отваром, надеясь, что он принесёт хоть какое-то облегчение этому задыхавшемуся в нескончаемом кашле человеку. Но Михаил лишь изредка приходил в себя, что-нибудь спрашивал и вновь впадал в забытье. Он все время бредил, звал детей, мать, звал Настю.
... Стайка мальчишек радостно бежала по селу, обгоняя взрослых.
- Боз карау! Боз озату! Проводы льда! - кричали пацаны. Маленький Мишка едва успевал за старшими.
Запыхавшись, они прибежали к берегу реки. Здесь уже собрались люди. Деревенские парни играли на гармошке, девчата пели частушки. Подходили старики, взрослые казаки. Вскоре на берегу Гумбейки собралось почти всё село. Всем хотелось «проводить лед». На растрескавшихся льдинах разложили солому и подожгли. И теперь эти пылающие факелы в сумерках вечера медленно двигались по реке вдоль деревни, вызывая восторг мальчишек. Мишка, раскрыв рот, смотрел, как огромные льдины, топорщась и нагромождаясь друг на друга, величественно проплывают белыми громадинами.
Михаил открыл глаза. Перед ним был желтоватый, в трещинах потолок. «Такой же, как эти льдины, - подумал он. - Только никуда он не уплывет».
Он приподнял голову. Около кровати дремал Фёдор. Пересохло в горле, но Михаилу не хотелось будить друга. Было видно, что не выспался, ухаживая за ним. Михаил попытался приподняться, но вновь страшный кашель стал душить его. Он кашлял долго и тяжело, а потом в изнеможении откинулся на кровать. Фёдор проснулся.
- Может, поешь? - спросил он друга.
- Пока не проголодался, - попытался улыбнуться Михаил. - Вот попить бы.
Федор взял кружку с отваром и, придерживая голову друга, поднес питьё к его губам.
- Совсем я беспомощный стал, - вздохнул Михаил. - Видно, недолго ещё протяну.
- Терпи, казак, - махнул рукой Федор. - Выкарабкаешься ещё!
- Нет, видно, не судьба мне свидеться с Настей.
Михаил устало откинул голову на подушку и снова забылся тяжёлым сном.
... Много гостей собралось в его доме, когда его провожали на службу. Перед этим все родственники поочередно звали его к себе, угощали, давали деньги на дорогу. И вот настал день проводов. Собралась вся родня. Столы ломились от угощения. Потом все встали из-за стола.
Мать подала ему каравай. Михаил отрезал горбушку. Ломтик положил в свой вещмешок, чтобы хранить его во время службы. А остаток каравая отдал родителям. Они тоже должны были хранить хлеб до возвращения сына.
Михаил, поправив новенькую форму, подошёл к иконам, перекрестившись, трижды поклонился лику спасителя. Потом, повернувшись, поклонился родителям. Все гурьбой вышли во двор. Трижды стукнув плеткой о столб ворот, он сказал:
- Как стоишь тут, так и стой до моего возвращения.
Мать незаметно вытирала слёзы. Отец с гордостью смотрел на статного казака. Михаил взял под уздцы коня, подхватил из вертевшихся под ногами мальчишек соседского Никитку и посадил его в седло. Никитка сиял от счастья. Такая честь - прокатиться на коне уходящего на службу казака - выпадает не каждый день и не каждому. Ноги его не доставали до стремян, и Никитка крепко держался за седло, чтобы не упасть. Не столько опасался ушибиться, сколько боялся опозориться перед другими мальчишками. Вот, скажут, не смог в седле удержаться.
Михаил вёл коня, родственники шли рядом. Вот и околица. Михаил обнял родителей и, сняв счастливого Никитку, вскочил в седло.
- Ну, бывайте, - пришпорил он коня и поскакал по дороге в уездный город.
Михаил вновь пришёл в себя. Хотя просыпаться ему не хотелось. Не хотелось возвращаться в эту маленькую комнатушку с пожелтевшим, растрескавшимся потолком. Во сне он снова был на родине. Купался в речке, бегал с мальчишками, был рядом с Настей. Он тяжело закашлялся.
Фёдора пока не было. Видно, ушёл по каким-то делам. Михаил молча лежал, вспоминая свою жизнь. Он уже не надеялся вернуться домой. А ведь Настя ждёт его. «Может, рассказать Фёдору про сокровища Сеюмбике, - подумал он. - Пусть хоть он сможет воспользоваться богатствами и поможет тем, кто нуждается».
К вечеру опять пришел Фёдор. В комнате было прохладно. Давно не протапливаемое помещение остыло. Поэтому первым делом Фёдор развел огонь в камине. От разгоревшихся поленьев стало распространяться тепло.
- Ты прости, что задержался, - сказал он, грея руки у камина. - Работа подвернулась такая, что не откажешься.
- Знаешь, скоро ты не будешь нуждаться в деньгах, - тихо произнёс Михаил.
Фёдор шутливо поглядел на него.
- Это откуда же свалится на меня богатство? Или пока я куда-то уходил, ты клад нашёл?
- Фёдор, а я ведь сказочно богат, - ответил Михаил, не обращая внимания на его иронию. Друг, боясь обидеть больного, не стал возражать. - Разве ты не помнишь, ведь я - хранитель сокровищ нагайбаков. Несметные богатства видел я в глубоком подземелье, мог взять их, и мы жили бы сейчас в невиданной роскоши. Но вот как посмеялась надо мною судьба. Теперь я умираю в нищете.
Фёдор молча слушал, не перебивая. Он слышал легенду о нагайбакских сокровищах, но не очень-то верил в нее и сейчас не знал - то ли это бред больного, то ли та самая единственная ниточка, за которую стоит ухватиться.
- И где же они находятся, эти сокровища?
- Сарашлы, - с трудом произнес Михаил. Видно было, что говорить ему всё труднее, - По правому берегу реки, на горе у кривой берёзы есть ход. Найди его и возьми, сколько можешь унести, только не жадничай, не бери лишнего, будешь наказан. Возьми и помоги Насте и ещё тем, кто нуждается.
«Сейчас всем нелегко», - подумал Фёдор, но вслух ничего не сказал, лишь кивая в знак согласия.
Михаил притих, видимо, погрузился в глубокий сон. ФЁдор, сидевший около него уже несколько дней, и уставший без сна, задремал. Когда он проснулся, Михаил всё так же лежал, закрыв глаза. Блаженная улыбка была на его лице. «Неужели всё?» - испугался ФЁдор. Он наклонился поближе. Дыхания не было слышно.
- Прощай, друг, - тихо сказал Фёдор и, уже не стесняясь, заплакал.
31. Фершампенуаз. Май 200.. года
Прошло два месяца после похорон. Олег, наблюдая за другом, замечал, как тот постепенно отходит от нахлынувшего на их семью горя и остывает от бедовой своей любви к Эльвирке. Вечером Герасим заглянул к Васильевым. Друзья вышли покурить на веранду. Солнце уже клонилось к закату, и на западе краешки облаков окрасились в нежно-розовые тона. Стоявшие у дома огромные старые тополя тихо шуршали листьями в такт ветерку, который только к вечеру и начал стихать, весь день хулиганя своими резкими и холодными порывами.
- Как у тебя продвигаются твои поиски? - спросил вдруг Герасим.
Олег не ожидал этого вопроса. В последнее время он и думать забыл о поиске сокровищ. Почему-то отстали или, может, всего лишь временно затаились бандиты. Никто его не трогал, не тревожил. А он сам за чередой текущих дел не мог выбрать время, чтобы заняться поисками вплотную.
- Да знаешь, я как-то забросил это дело. Не до этого пока было, - ответил Олег.
- Зря! - убежденно произнес Герасим. - Столько времени и сил потратили на поиски, а теперь, когда вроде бы немного прояснилось, ты рукой машешь.
Олег пожал плечами. С одной стороны, было заманчиво продолжить поиски. Но с другой стороны, он понимал, что вся эта затея может обернуться серьёзными последствиями.
- Ты хоть примерно представляешь, где искать? - спросил Герасим, надеясь разговорить друга. - Я же не прошу тебя раскрывать все секреты, просто хочу помочь в поисках.
- Ладно, чего уж там, - махнул рукой Олег. - От тебя у меня секретов нет. Ты ведь не разболтаешь первому встречному?
- Могила! - сделал страшную рожу Герасим. Они дружно рассмеялись. Олега радовало, что, освободившись от эльвиркиного влияния, Герасим стал прежним простодушным и весёлым пареньком.
- К сокровищам ведёт два хода, - начал рассказывать Олег, - В общем-то там, в районе Остроленки, как я понял, целая сеть каких-то старых катакомб, нарытых ещё в какие-то древние времена. И заблудиться там проще простого. И те, кто даже и находили вход, чаще всего не могли найти выход. Блуждали по лабиринтам, пока не погибали. Там под землей многие сложили голову из-за этих богатств.
- И что теперь делать? - Герасим озадаченно почесал затылок.
- Прежде всего нужно эти входы найти. Один из них находится в лесу недалеко от посёлка. Но там ориентиром была какая-то кривая береза. Я сомневаюсь, что она сохранилась по сей день.
- И что? - Герасим просто сгорал от нетерпения.
- Второй вход в лабиринт располагался в остроленской церкви.
- Но ведь там нет сейчас никакой церкви! Где же мы будем искать?
- Церковь, я уже выяснил, стояла на том месте, где сейчас расположен их клуб. Так что там и можно будет искать.
- И как ты себе это представляешь? Приедем, будем, как дураки, бродить около клуба, а если спросят, скажем - ищем сокровища, так что ли? - усмехнулся Герасим.
- Да ничего не надо никому объяснять. Приедём в выходной вечером на дискотеку, туда фершанские парни частенько наезжают. Где сможем, там и посмотрим. Может, что и обнаружится.
Поскольку ничего другого Герасим предложить не мог, ему пришлось согласиться с этим предложением. В ближайшую субботу друзья решили поехать в Остроленку.
... Около Дома культуры на крылечке толпилась молодежь. Олег с Герасимом машину решили оставить чуть подальше, на другой улице, припарковав у двора одного из дальних родственников. Мало ли чего можно ждать от местной молодёжи.
Поднявшись по небольшому крыльцу, они вошли в фойе.
- Делаем вид, что нас интересуют исключительно местные девчонки, - тихо произнёс Олег.
- Естественно, ведь мы сюда приехали просто оторваться! - согласился Герасим.
В танцевальном зале гремела музыка. Но танцующих было ещё не так много. В основном кучки парней и девчат толпились у стен.
«Видимо, мы еще рановато подъехали, - подумал Олег, - Не разогрелась ещё молодёжь».
Они встали чуть в сторонке. Пока на них никто не обратил внимания. Дискотека продолжалась. В танцзале все прибавлялось народу. Скоро он был забит почти битком. Друзья, встав в один из кругов, тоже танцевали. Симпатичные девчонки, танцевавшие напротив, стали всё чаще поглядывать на них. Герасим строил им умиленные рожи, те прыскали со смеху. Остроленские парни косо поглядывали, но пока не вмешивались.
- Хватит любезничать, - наклонился Олег к Герасиму. - Действовать пора. Давай, я тут попробую походить, посмотреть. А ты снаружи обследуй. Герасим кивнул в ответ и начал тихонько, стараясь не толкнуть кого-нибудь, двигаться к выходу. Одна из девчонок, улыбнувшись, пошла вслед за ним. Олег сквозь толпу стал проходить в другую сторону. Он не видел, как несколько парней, переглянувшись, двинулись следом за Герасимом.
- Пожарная инспекция! - подошёл он к одному из сотрудников ДК. - Мне нужно осмотреть ваши помещения.
- Что ж вы сразу не подошли, билет покупали? - удивился он.
- Хотели посмотреть сами сначала.
- Ну, пройдемте, - мужчина повёл его по кабинетам. - У нас всё, как положено. Вот огнетушитель, вот всё остальное. Документацию глядеть будете?
- Нет, меня интересуют все помещения, - сделав строгое лицо, сказал Олег.
- Сейчас я возьму ключи, - Мужчина быстро куда-то сбегал и появился через несколько минут с гремящей связкой в руках.
Проходя с ним по кабинетам, Олег делал вид, что смотрит на предмет пожарной безопасности, а сам приглядывался, нет ли где здесь потайного входа.
- А подвал здесь есть? - спросил он мужчину.
- Да, давайте покажу.
Они спустились в подвал. Но и здесь, судя по всему, ничего похожего не наблюдалось. «Скорее всего, он где-то остался под полом, - подумал Олег. - Если строители о нём ничего не знали, то просто настелили доски и никакого люка не оставили».
В это время в подвал забежала испуганная девчонка.
- Быстрее! Там драка! Фершанские с нашими дерутся!
Поскольку Олег знал, что из «фершанских» в зале были только они, значит, легко можно было сделать вывод, что бьют Герасима. Он выбежал из подвала.
- Там, на улице! - крикнула девчонка вслед. Видимо, это была одна из тех, кому строил рожи Герасим.
Олег выбежал на улицу. За клубом шла приличная потасовка. Несколько человек молотили Герасима, который как мог отбивался от нападавших. Ему помогали какие-то парни, видимо, тоже приехавшие из другого села, и решившие помочь попавшему в беду чужаку. Олег подбежал и с размаху врезал одному из парней кулаком в скулу. Тот, чуть пошатнувшись, но сохранив равновесие, отвесил ему весомый пинок в бок. Олег сжал зубы, удар пришёлся по печени. Он снова рванулся «в бой». Драка всё разгоралась. К ней присоединялось как с одной, так с другой стороны всё больше людей. В этой заварухе уже ничего нельзя было разобрать. Отвешивая удары направо и налево, Олег продирался сквозь толпу к Герасиму.
- Сматываемся! - крикнул он, подойдя поближе.
- Как? - отбивался тот от какого-то драчливого остроленца.
- Просто делаем ноги! - Олег изо всех сил оттолкнул паренька, опять намеревавшегося нанести Герасиму удар по лицу, схватил друга и рванул из толпы. Продравшись сквозь дерущихся, они наконец-то выбрались из этой свалки и побежали к машине. Вслед им никто, к счастью, не кинулся. И друзья, плюхнувшись на сиденье «Жучки», смогли облегченно вздохнуть.
- Поехали! - только и смог, тяжело дыша, произнести Олег.
- Вот так потанцевали! - усмехнулся Герасим, разглядывая в зеркало заднего вида свою ободранную до крови физиономию с заплывшим глазом.
32. САРАШЛЫ. Ноябрь 1924 года.
Вынув чугунок из печи, Настя, обжигая руки, достала из него дымящиеся горячие картофелины. Ребятишки радостно стали хватать их - каждому по одной. И так же, обжигаясь, чистили кожурку. Некоторые жадно жевали прямо нечищенную, лишь посыпав солью. Она, вздохнув, собрала за ними кожурки и отправила в рот. Уже несколько лет они едят почти одну картошку. Изредка заколет Настя какую-нибудь плохонькую курочку, которая приболев сидит, распустив крылышки. В этот день в доме бывает праздник. Аромат куриного бульона дразнит изголодавшихся ребятишек, и они все вертятся на кухне, с нетерпением дожидаясь, когда же сварится шурпа.
Но теперь осталось лишь пяток кур, и Настя хотела сберечь их на зиму, чтобы весной они вывели хоть немного цыплят. Корову, как уехал Михаил, пришлось вскоре продать. Сена они с ребятишками не могли заготовить много, и весной оголодавшая и обессилевшая корова обезножила. Жалко до слез было Насте, когда сосед зашёл в сарай с огромным ножом в руках. Жалобно смотрела корова, словно понимала, какая ей уготована участь.
Прошло шесть лет, как уехал Михаил. Обещал вернуться, да, наверное, сгинул где-то. Ведь если бы был жив, хоть ползком бы приполз домой. В этом Настя не сомневалась.
Ребятишки доели картошку и, зная, что сегодня уже ничего в рот не перепадёт, полезли на полати.
За окном послышался скрип отворяемой калитки. Настя выглянула из-за занавески. Во двор входила Агафья. Шла она медленно, а на крыльцо едва взобралась, держась руками за расшатавшиеся от времени деревянные перильца.
Войдя в избу, Агафья немного постояла, привыкая глазами к темноте, потом села на скамейку и, вздохнув, поздоровалась.
- Не займешь ли, соседка, немного картошки? - спросила она. - А то Кирюшка мой совсем плох стал. Я то-старая, мне жить и так немного осталось, а вот ему-то помирать каково…
Настя растерялась. Ей жаль было соседку, но она понимала, что голодают все. И если она опять даст ей эти несколько картофелин, то через пару месяцев её собственные дети останутся голодными. Ведь Агафья приходила уже не в первый раз.
- У нас у самих совсем немного осталось, - растерянно пробормотала Настя. Агафья вздохнула. По щекам пожилой женщины потекли слёзы.
- Ведь Кирюшка-то совсем плох, - плечи её подрагивали от рыданий. - Я не себе, Кирюшке только. Хоть одну дай!
Настя молча дернула за кольцо люка, подняв крышку подпола. Спустилась, взяла несколько картофелин.
- Ты уж прости, больше не смогу дать, - сказала она, выкладывая картошку в дрожащие руки Агафьи.
- Ох! Рахмет, рахмет! Дай Бог тебе здоровья! - и Агафья вышла, прижимая картофелины к груди как последнюю надежду.
Голодало всё село. Страшная засуха, обрушившаяся на Урал, и зверства продотрядов, выгребавших у крестьян последнее зерно, сделали свое дело. Уже осенью людям нечего было есть.
Летом старики, помнившие древние обычаи, пытались вызвать дождь. Для этого на берегу реки собрались аксакалы села и детишки. Разложили костёр и поставили большой чан, в котором должна была вариться жангыр-боткасы, «дождевая каша». Дети пробежали по селу, собирая крупы, масло, яйца. Люди давали понемногу, у кого что есть. И вот пролилась на землю кровь жертвенной курицы. Голосистые женщины затянули песню с молитвой о дожде.
В таинство обряда верили все. Господь не может их не услышать, ведь все село просит его о дожде. Скоро каша была готова, ели её всем селом. А потом сталкивали под дружный хохот друг друга в воду. Моление всё продолжалось.
К вечеру на небе начали собираться облака, которые всё сгущались, наливались тяжестью. Над селом пронесся вихрь, деревья закачались и согнулись в одну сторону под его напором. Повеяло холодом. Сначала упали редкие капли, и вот уже заморосил дождь. Радостные люди бросились обнимать друг друга. Но недолгой была их радость. Чуть покрапав, дождь прекратился, не смочив даже дорожной пыли. И за лето больше люди не увидели ни одной капли дождя. Солнце выжгло пастбища. Урожай пшеницы и ржи тоже высох на корню. К осени нечего было убирать. Скудного урожая не хватило бы даже на семена.
Люди ели собак, голубей, отлавливали воробьёв, выкапывали коренья, ели лебеду. Жевали всё, что мог хоть в какой-то степени переварить желудок. И всё же смерть косила подряд. Вымерла вся семья Агафьи. Полегли другие соседи. Дома один за другим пустели. Люди начали бояться, что и хоронить их скоро некому будет. Да и похороны превратились в рутинное закапывание - лишь бы не распространилась зараза.
Зиму Васильевы хоть и с трудом, но пережили. Самое страшное началось весной. В конце апреля слегла самая маленькая - Дуняшка Ей шёл лишь шестой год, и старшие братья и сестры, как могли, заботились о сэннэкеш - младшей сестрёнке.
Дуняшка лежала, обессилев, на полатях. Живот её вздулся, ребра торчали из-под кожи. Настя осторожно взяла её на руки, невесомое тельце податливо прильнуло к ней, хрупкие с прозрачной кожей ручки беспомощно повисли. Тяжёлое дыхание распирало ребра. Настя положила Дуняшку на свою кровать. Заварила березовой коры, решив попоить хотя бы отваром, еды в доме давно не было.
- Нэнэу! Мы сходим в лес, поищем чего-нибудь, - спросила Полинка.
- Сходите. Только что же вы на ноги оденете? - всплеснула руками Настя. Вся обувь, имевшаяся в доме, за шесть лет пришла в негодность.
- Да мы так, тепло уже, - засмеялась Полинка. - Вон уже сколько проталинок на полях. Мы по ним и перебежим.
Дашутка, Полинка и Гришанька убежали. Может, накопают чего-нибудь съестного. Гришанька даже умудрялся синичек и снегирей в ловушки хватать. А однажды поймал в силки зайца - вот было радости.
Повзрослевший Илларион подрабатывал, приходя домой лишь чтобы принести сэкономленную еду да переночевать. Он тоже исхудал, но пока держался, чувствовалась в нём какая-то внутренняя сила. Он во всем походил на отца, такой же спокойный и молчаливый. Даже жесты, улыбка - все напоминало в нем Михаила. Непослушные светлые вихры, выбивавшиеся из-под шапки, - точная копия отца.
Заменяя отца, Илларион во всем помогал матери по хозяйству. Он взваливал на себя самую тяжёлую работу и в поле и дома, жалея стареющую мать.
Настя заглянула в кувшин с берёзовой корой. Отвар настоялся. Она отлила немного в пиалку и присела на край кровати, чтобы поить Дуняшку. Но какой-то шорох у двери заставил её оглянуться. В открытую дверь протиснулся грязный и оборванный мужик, который тут же рухнул у порога. Настя подбежала к нему, приподняла голову и ахнула:
- Фёдор!
Она хотела поднять его, но тот был слишком тяжёлым и грузным. Тогда Настя, взяв его за руки, потащила в горницу. На Федоре была старая, потрепанная царская шинель без погон, босые ноги были покрыты струпьями и весенней грязью.
- Куда же его? - спохватилась Настя. - Ведь найдут, всем несдобровать...
Она огляделась вокруг. Прятать Фёдора в доме было негде. Погреб! - мелькнула спасительная мысль. Открыв люк, Настя подтащила мужика к дыре в полу.
- Прости, Господи! - прошептала она, спуская ногами вниз грузное обессиленное тело, которое тяжёлым кулём упало на землю. Спустившись следом, Настя проверила, жив ли он. «Кажется, дышит! Слава тебе, Господи». Она положила Фёдора поудобнее, постелив под голову прелой соломы, лежавшей рядом.
И только, когда вылезла и закрыла люк, сообразила - а ведь Фёдор с Михаилом всегда были вместе, может, и её муж живой. «Очнётся, спрошу», - подумала Настя, решив пока не тревожить неожиданного странника. Тем более, что она понимала - идти, кроме неё, Фёдору было некуда. Почти вся его многочисленная родня была расстреляна за связь с белыми. Настя молила Бога, чтобы не тронули их, ведь Михаил тоже ушёл с Дутовым. Но их семью пока гнев новой власти обошёл стороной.
33. Казанское ханство. Июль 1549 года.
Несколько дней уже ждали, спрятавшись в лесу, воины Джамгула. Отряд Утямыш-Гирея залёг у подножия небольшого утёса, выставив на вершине, с которой хорошо просматривались окрестности, сигнальный пост. Но пока было тихо. Люди устали от ожидания. Ведь приходилась постоянно прятаться. Даже нельзя было разжечь костёр, питались всухомятку вяленым мясом, запивая его холодным айраном.
«Так можно ждать сколько угодно, - размышлял Утямыш-Гирей, лёжа в высокой траве. - Может, они что-нибудь почуяли и затаились... А может, мы всё-таки, несмотря на все предосторожности, ненароком обнаружили себя». Он пожевал кончик травки, разглядывая маленького зелёного кузнечика, затаившегося перед прыжком. Чуть пошевелил рукой, и кузнечик стремительно прыгнул куда-то в густую траву.
«Может, и нам вот так пошевелиться, чтобы нас, наоборот, заметили, вызвать бой? - рассуждал он. - Нет, так можно лишь все испортить. Тут надо действовать хитростью. А что, если?...» Утямыш-Гирей едва не вскочил, обрадовавшись посетившей его мысли. Он тихонько перебрался к сотнику Ишмамету и стал быстро и горячо что-то ему рассказывать. Ишмамет сделал сначала удивленное лицо, потом озадаченно покачал головой, но спорить с молодым туре не стал. Велев всем спать до вечера, он оставил в дозоре лишь нескольких караульных.
Как только на лес спустилась ночь, в лагере началось шевеление. Два гонца под покровом темноты, обмотав копыта лошадей тряпками, чтоб было поменьше топота, стремительно умчались к другим отрядам. Изготовленные из разного тряпья баулы набивали траву, грузили их на спины лошадей. Воины прятали свои доспехи, одевая сверху теплые халаты. Оружие также маскировали, ятаганы - под одежду, луки и колчаны со стрелами - в баулы с травой.
Рано утром странная процессия тронулась в путь. Целый день шел «караван», взяв направление на Хиву. Лишь однажды днём останавливались на привал, чтобы передохнуть. Наконец-то спокойно разожгли костёр и стали варить в большом казане ароматный плов. Люди, заскучавшие по привычной еде, нетерпеливо топтались поблизости, жадно глядя на варево.
Покушав и немного отдохнув, вновь тронулись в путь. Утямыш-Гирей однажды заметил, как на горизонте показалось несколько всадников и тут же пропало вдали. «Заметили! - облегчённо подумал он. - Теперь надо ждать нападения».
К вечеру они добрались до предполагаемого места ночлега. Сюда к ночи должны подтянуться и другие отряды. Солнце клонилось к закату, опускаясь в густые, окрасившиеся в розовый цвет, облака. Небо также было затянуто облаками.
«Плохо, луны не будет, - подумал Утямыш-Гирей. - В такой темени можно и своих порубить». Сумерки надвигались. Люди торопились закончить с едой до прихода темноты. «Караванщики» вели себя шумно, громко разговаривали, смеялись, толпились около костра. Постепенно всё стихло. Люди, укладывались спать, стелили на землю старые шкуры и войлок, под голову клали баулы. Через некоторое время наступила тишина. Лишь Утямыш-Гирей с Ишмаметом остались у костра.
- Ты расставил людей в караул? - спросил Утямыш-Гирей, задумчиво глядя на танцующее в ночи пламя костра.
- Да, туре.
- Остальные предупреждены?
- Никто не будет спать, мой господин. Все ждут. Оружие приготовлено.
Из-за густых облаков на несколько секунд выплыла луна, ненадолго осветив окрестности. Этих мгновений Утямыш-Гирею хватило для того, чтобы заметить в лесу шевеление. Ухнул коростель. Это был сигнал караульных о приближающейся опасности. Утямыш-Гирей напрягся. Теперь надо было проявить сдержанность, чтобы ни он, ни кто-то из людей не разоблачил себя раньше времени.
Тонкий свист стрелы раздался совсем рядом, и пронзительная боль обожгла плечо. В это же мгновение с гиком с свистом ушкуйники ворвались на поляну, обнажив ножи и короткие мечи. Но воины Утямыш-Гирея готовы были к такому сюрпризу. Они вскочили уже держа в руках ятаганы и луки. Началась схватка.
Утямыш-Гирей с трудом преодолевая боль, разорвал рукав халата. Стрела впилась довольно глубоко. Сжав зубы, он взялся за её древко и резко, застонав от боли, выдернул наконечник. Из раны хлынула кровь. В глазах потемнело, и он чуть было не упал. Подоспевший вовремя Ишмамет поддержал его. Сдавив рану тряпьем, чтобы не лилась кровь, Ишмамет осторожно положил Утямыш-Гирея на траву.
- Лежи, туре, мы справимся. Скоро должна подоспеть подмога.
Утямыш-Гирей разозлился. Он придумал этот план с караваном, он заманил ушкуйников в засаду. А теперь с ним обращаются как с мальчишкой! Нет, он тоже будет драться!
Он попытался встать. Резкая боль пронзила всю руку от плеча. Слезы брызнули из глаз. Нет! Он не мальчик, он уже мужчина, воин. Сердито вытерев слёзы, Утямыш-Гирей, покачиваясь, встал на ноги. Сквозь пелену, всё еще застилавшую глаза, он увидел подбегавшего к нему бородатого ушкуйника с занесённым для удара коротким мечом. Утямыш-Гирей успел выбросить вперед руку с ятаганом, ушкуйник, напоровшийся на лезвие, свалился прямо на него. Противники покатились по мокрой ночной траве. Утямыш-Гирей с отвращением отпихнул от себя убитого, встал и кинулся в бой, размахивая ятаганом и злобно выкрикивая, когда оружие настигало цели.
Но сил было слишком мало. Ушкуйники превосходили в количестве и, понимая это, озверело дрались, надеясь одержать победу. Они все теснили и теснили нокеров, прижимая к лесу. И тут радостные возгласы раздались где-то неподалеку. Пришли на подмогу два отряда Джамгула.
Скоро головы ушкуйников валялись около костра. Вокруг сидели Джумгул, Ишмамет и Утямыш-Гирей.
- Победа, достойная настоящего воина, - сказал, глядя на Утямыш-Гирея, Джамгул. Ишмамет кивнул в знак согласия. Такая оценка этих скупых на похвалу людей приободрила Утямыш-Гирея. Он боялся, что они станут ругать его за излишний риск. Ведь ему пришлось рисковать жизнью, и не только своей, но и вверенных ему людей. Но всё обошлось благополучно.
Утром они тронулись в обратный путь. Ушкуйники, которым преподан хороший урок, теперь долго не сунутся в ханские земли. Утямыш-Гирей, обессиленный от ранения, лежал в повозке. Ишмамет лечил его какими-то травами и отварами. И сейчас его одолевал сон. Мысли уже путались и как будто растворялись где-то в голове. Скоро они приедут в Казань. И мать его встретит и, наверное, тоже похвалит. А может, она, как слабая женщина, испугается, что он ранен, и станет жалеть его. Но теперь Утямыш-Гирей не позволит жалеть себя. Детство осталось позади. Теперь он стал настоящим мужчиной, воином.
… Через несколько лет его мать Сеюмбике в результате очередного дворцового переворота будет отстранена от власти. В 1551 году она, преданная своей свитой, свергнута с ханского престола и отправлена вместе с сыном в Москву. Там она и проведёт остаток своей жизни, будучи погребённой в Касимове. В честь этой любимой в народе царицы будет возведена башня в г.Казани, которая сохранилась до сих пор. Много легенд сложено в народе о Сеюмбике. Память о ней дошла и до наших дней. Утямыш-Гирей, после крещения Александр Сафагареев, будет верой и правдой служить русскому престолу. И в Русско-Ливонской войне он станет крупным военачальником, возглавив полк солдат. Похоронен в Успенском Соборе Москвы. Шестьсот джигитов, сопровождавших Сеюмбике во время перехода в Казань, не ассимилировавшись с татарским населением, обзаведутся семьями, сохранив христианские традиции. От них, по одной из версий, и произошла народность нагайбаков.
34. Фершампенуаз. Май 200... года.
За выходные, как друзья ни надеялись, последствия «битвы» не прошли, а наоборот лица их припухли, глаз у Герасима заплыл совсем, а вокруг него расплылось ярко-фиолетовое пятно. На разбитой губе красовались запекшиеся корочки. Олегу досталось меньше. Но и он пострадал от драчливого остроленца. Побаливала скула, на затылке ныла шишка. Видно, кто-то в пылу драки огрел его чем-то сзади, а он и не заметил.
Герасим, чтобы избежать лишних вопросов, оформил больничный и теперь отлёживался дома. Олег, как обычно, ходил на работу. Но друзья по нескольку раз в день созванивались, а вечером Олег заглядывал к Герасиму и они долго обсуждали дальнейшие планы.
- Надо было сразу догадаться, что в клубе мы ничего не найдём, - вздохнул Герасим.
- Кто ж знал, что так получится,- Олег достал из стола тетрадку. И они вместе стали разглядывать карту.
- Думаю, это всё-таки Остроленка, - помолчав, сказал Герасим. - Видишь, вот речка, она как раз вот так проходит с этой стороны села, а дальше делает поворот.
- Ну и что? - возразил Олег. - Мы и так знаем, что сокровища спрятаны где-то в районе Остроленки. Но ведь за столько лет всё изменилось. И лес уже не тот, и деревьев тех уже нет.
- Но ты же говорил, что во время того сеанса, когда мы вызывали твоего прадеда, он всё тебе рассказал.
- Он рассказал, что они спрятаны с северной стороны Остроленки, в этом лабиринте, - начал объяснять Олег. - А про вход он сказал то же самое - что один вход под церковью, а другой в лесу, у кривой березы.
Друзья задумались. Герасим продолжал рассматривать карту, надеясь найти на ней хоть что-то, что может помочь в поисках.
- Да нет на ней никаких знаков, - махнул рукой Олег. - Я уже обрабатывал изображение на компьютере. Повышал контрастность, осветлял, бесполезно. Нарисованы деревня, река, лес. Вот и всё. - Знаешь, надо всё-таки поехать туда ещё раз, - стал уверять Герасим, - Надо в лесу искать. Ведь берёзы живут не один десяток лет. Может, действительно сохранилось то самое кривое дерево. Чем чёрт не шутит.
Олег пожал плечами.
- А что? Мы ничего не теряем, - продолжал его убеждать Герасим. - Давай, пока погода стоит хорошая, съездим.
Через некоторое время, заверив мать Герасима, что больше они ни в какие драки лезть не будут, друзья ехали в сторону Остроленки. С северной стороны села проходила дорога на Кассель. Свернув на неё, друзья остановили машину.
- Давай проведём рекогносцировку, - предложил Герасим. Они вышли из машины. С северной стороны села по левую сторону дороги были сеновалы и какие-то склады. С правой стороны - помойка, которая начиналась от самой дороги и занимала довольно большую площадь. Ближайший лес находился через несколько километров.
- Что-то трудно предположить, что от центра села, где стояла церковь, и до леса можно вырыть ход, - задумчиво произнес Герасим. - Уж больно большое расстояние.
- Знаешь, когда мне приснилось, что я иду по этому лабиринту, то действительно мы шли очень долго.
- Давай проедем ещё, может, будет какой-нибудь спуск в эту сторону, - предложил Герасим.
- Спуск-то будет, люди же как-то весь этот хлам сюда притащили, - кивнул Олег на горы мусора у дороги. - Только вот куда он нас приведёт.
Они тихонько ехали, посматривая в обе стороны. За пригорком на середине дороги увидели какое-то движение. Люди в оранжевых жилетах проводили измерения приборами.
- Говорят, тут дорогу будут ремонтировать, - пояснил всезнающий Герасим.
- Знаешь, а у меня складывается другое впечатление, - произнес Олег, глядя на друга.
- В смысле?
- Ведь о наших поисках уже, по-моему, полрайона знает. Может, под видом дороги решили провести разведку - есть ли что под землей?
- Ну, ты уж совсем хватил, - засмеялся Герасим. - Это у тебя мания преследования началась.
- Может быть... Но почему эти исследования проводятся именно в это время и именно в этом месте?
Герасим пожал плечами. Возразить, конечно, было нечего. Но и версия Олега явно на правду не тянула. Они проехали мимо «оранжевых жилетов».
- Вот видишь, они просто уровень выверяют, - кивнул в их сторону Герасим. - А ты уж напридумывал не знаю что. Чтобы вглубь заглянуть, тут более серьёзная техника нужна. Для этого бурить нужно в нескольких местах, брать пробы пород. Это геологов надо, специалистов.
- А в администрации у нас кто работает? Есть кое-кто и из таких специалистов.
- И всё равно это нереально, - махнул рукой Герасим. - Вот спуск, съезжай направо, проедемся там, посмотрим.
Они спустились с трассы. Полевая дорога петляла по помойке. Чего тут только не валялось. И прохудившиеся вёдра, и ржавые корпуса холодильников, и битое стекло, и горы, горы навоза. Наконец дорога привела в небольшой редкий лесок, недалеко находились еще несколько небольших рощиц. Поставив машину в тенёк от деревьев, друзья открыли дверцы.
- Давай покурим для начала, - предложил Олег. - Может, и надумаем чего хорошего.
- Давай, - согласился Герасим. Они задымили сигаретами.
- Даже отсюда видать, что кривых берёз столько же, как и прямых, - усмехнулся Олег.
-Да! Вот задачка-то, - почесал Герасим затылок. - Думали, что берёзу не найдем. А теперь что - у каждого кривого дерева искать? Да мы тут за год не управимся!
Они вышли из машины. Огляделись по сторонам.
- Давай ты этот лесок посмотришь, а я соседний, - предложил Олег. - Всё-таки быстрее будет.
- Ещё бы знать точно, что искать, - вздохнул Герасим.
Друзья разошлись в разные стороны. Они не видели, как из остановившегося на дороге черного «Джипа» за ними пристально наблюдают в бинокль. В машине сидело четверо.
- Сколько можно этих придурков пасти! - сквозь зубы произнес один из бритых мужиков. - Полгода уже за ними катаемся, и все без толку. Сколько бензина уже сожгли! Прижать их получше, да и всё, сами расколются!
- Ты, Мосол, помолчи, не тебе решать, - рявкнул на него сидевший впереди бригадир. - Раз сказано близко не подходить, значит, нельзя светиться. Хозяин знает, что делает.
Мосол что-то пробурчал себе под нос, но под взглядом бригадира замолк.
- Наверное, там бабла так много зарыто или цацки такие спрятаны, раз пасем их столько времени, - вздохнул сидевший за рулем Плинтус. - А ещё братки говорили, что даже не в бабках и цацках дело. Говорят, что хозяин какой-то предмет ищет, который ему какие-то мечты исполнит. Прям как в сказке, ё-моё.
- Хватит базарить! Всякую чушь несёте уже от безделья. Не нам знать, чего хозяин хочет. Нам надо сделать, как он сказал, и всё, - бригадир выразительно почесал за ухом блестящим дулом «Макарова», и все от греха подальше примолкли.
- Ну, что там они делают, говори, - обратился бригадир к мужику, сидящему у окна и в бинокль наблюдающим за леском.
- Да бродят по лесу, как будто что-то высматривают.
- Ну, посидим, подождём. Только ты сразу говори, как они к машине пойдут, надо успеть отъехать, чтоб не засекли.
- Лады.
Герасим решил разбить свою территорию на квадратики и, мысленно разделив лес, исследовал его со всей тщательностью. Олег просто бродил туда-сюда, надеясь на удачу. Кривых берёз было действительно много. Складывалось такое впечатление, что лес мутировал и почти все деревья в нем стали калеками. Некоторые были лишь немного наклонёнными, другие покорёжились сильнее, были и такие, что зависли почти параллельно земле. И как они ещё в таком положении находили силу держаться за землю и жить, удивлялся Олег. Он подходил к каждой берёзе и осматривал всё вокруг. Но что можно увидеть в этой высокой лесной траве? Олег надеялся лишь на то, что сердце ему подскажет, где нужно искать.
Местами из земли торчали почерневшие от времени и дождей старые пеньки. Олег присел на один из них, вытащил сигареты и закурил.
- Ищи здесь! - услышал он знакомый женский голос из сна. - Олег оглянулся, никого не было. Может, померещилось?
- Ищи! Ты совсем рядом! - опять раздался голос.
- Герасим! Иди сюда! - крикнул он другу.
- Что? - не понял тот. Легкий ветерок, дующий чуть в сторону, уносил слова.
- Иди сюда! - замахал Олег руками. Герасим наконец-то понял и подошёл.
- Что, нашел что-нибудь? - спросил он, радостно глядя на друга.
- Пока нет, но знаю, что искать нужно где-то здесь. Наверное, этот пенёк, - Олег постучал по нему зажигалкой, - и есть та самая кривая береза.
- Всё может быть, - согласился Герасим. - Так что ты расселся, давай искать.
Друзья шаг за шагом стали обследовать пространство вокруг пенька.
- Камень, - обрадовался Олег, - Я точно помню, такой был у меня во сне! Надо сдвинуть его немного. Они, взявшись за края, попытались сдвинуть валун. Но не тут-то было. Огромный камень врос в землю. И сколько ни тужились, ни пыхтели друзья, он не сдвинулся ни на миллиметр.
- Может, его подкопать? - предположил Герасим. - Давай я схожу за лопатой, у меня в багажнике ещё с зимы валяется.
- Да нет, это вряд ли поможет. Ты бы ещё с десяток мужиков на помощь предложил позвать... В чём-то другом здесь причина.
Они молча сидели на камне, тяжело дыша. «Джип» тем временем тоже спустился с трассы и заехал за большую навозную кучу.
- Ну и вонь тут, - зажал нос бригадир, выходя из машины. - Плинтус, ты что, не нашёл другого места, где припарковаться?
- В другом месте нас будет видно, - хмуро возразил водитель.
- Ладно, вы наблюдайте, а я подальше от этого дерьма отойду, - он попробовал отойти от этой кучи, но навоз был раскидан по всей помойке, и бригадир, поматерившись, закрыл нос платком, подошёл к машине, сел в неё, закрыл все двери и окна и включил кондиционер. Но стойкий запах навоза, налипшего на ботинки, не давал покоя.
- Твою мать! - заорал он, вылезая из машины. - Как эти аборигены здесь живут, не понимаю. Я скоро сдохну от этой вони!
- Командир! Кажется, они что-то нашли, - крикнул Мосол. - Вон у какого-то камня корячатся!
- Опа-на! Секите повнимательнее! Смотрите, не пропустите, а то хозяин башки всем нам поотрывает, если упустим сопляков.
- Да вот они, куда денутся!
Бандиты продолжали некоторое время наблюдать за друзьями, возившимися с камнем.
- Ну, что там? - нетерпеливо спросил бригадир, выхватил у Мосла бинокль и стал смотреть сам. - Во! Блин! Уселись! Устали, ё-п-р-с-т!
Он почесал глаз и вновь приложил к глазам бинокль.
- Я не понял, - озадаченно произнес бригадир. - Где они, твою мать, куда они исчезли?
Бандиты переполошились.
- Быстро за ними! - заорал бригадир. - Из-под земли их достать!
Бандюки поторопились выполнить указание. И уже не скрываясь, побежали к тому месту, где еще секунду назад сидели Олег и Герасим.
35. Сарашлы. Апрель 1924 года.
Напоив Дуняшку отваром, Настя вышла во двор. С улицы к их дому на грязных островках снега и проталинках ясно виднелся след от стоптанных ботинок Фёдора, который вёл к их крыльцу. «Если спросят, кто приходил, и сказать-то нечего», - промелькнуло в голове. Она увидела, как вдалеке, у леска, показались ребятишки. Они бежали, перепрыгивая с проталинки на проталинку. Вскоре Полинка, Дашутка, Гришанька и Павлушка подбежали к ней, в подолах рубах у них было что-то грязное и непонятное.
- Что это вы притащили? - удивилась Настя.
- Нэнэу, мы нашли картошку! Она, правда, мерзлая, но ничего, съедим.
- Ну, заносите в дом, кормильцы вы мои!
Помыв принесенную «добычу», Настя вздохнула, картошка была почти вся гнилая. Она выбрала получше, отрезав черную гниль, хорошенько промыла и поставила варить в чугунке. Аромат забытого варева разнесся по дому. Когда было готово, ребятишки обступили мать.
- Всем по одной, остальное назавтра! - строго сказала она, и никто не стал с ней спорить. Все знали, что придет завтра и послезавтра, а есть будет всё так же нечего. Даже отвар, в котором варилась картошка, Настя не вылила, а потихоньку поила им обессилевшую Дуняшку. Та изредка открывала глаза, а потом погружалась в сон.
Тихий стон раздался из погреба. Ребятишки переглянулись. Настя закусила губу. Придется им всё рассказать.
- Нэнэу, что это? - спросила любопытная Полинка. Остальные вопросительно глядели на мать.
- Вы только никому не рассказывайте, - начала Настя. - К нам пришел дядя Фёдор, они с отцом вместе служили, его нужно пока спрятать.
Ребятишки не задавали вопросов. Они прекрасно понимали, почему и от кого надо прятать пришедшего. Они только попросили:
- А можно нам его посмотреть?
Помявшись, Настя согласилась. Что такого, если ребятишки заглянут в погреб. Пусть они кормят его, ухаживают, ведь ей не до того. Она, поднатужившись, открыла люк погреба. Ребятишки, кто встав на колени у края, кто наклонившись, дружно заглянули в темноту люка. И, когда их глаза привыкли к темноте, они разглядели лежавшую на соломе мужскую фигуру.
Во дворе раздался лай собаки. Настя, отогнав детей от погреба, быстро закрыла люк и накинула сверху старый полосатый половичок. Дверь без стука резко отворилась, и несколько человек ворвались в дом. Среди них был председатель сельсовета Матвей и приехавший из какого-то города «проводить революцию в массы» Тихон Шапошников. Остальные были из бедных крестьян, которых нынешняя власть вывела в начальство. Тихон и Матвей были вооружены наганом и револьвером. У солдат висели на плечах винтовки.
- Рассказывай, где спрятала! - не поздоровавшись, заорал Шапошников, размахивая револьвером.
- Кого? - сделала удивленные глаза Настя.
- Сама, дура, знаешь кого. Белогвардейского выродка!
- Да про что вы говорите? - всплеснула руками Настя. Ребятишки испуганно забились по углам, мальчишки заскочили на полати, девчонки спрятались за печь.
- Не упрямься, Настя, - пытался увещевать Матвей. - Следы ведут к твоему двору. Да и люди указали, что кто-то заходил к тебе в дом.
- Не хочешь, сами найдем! - зарычал Шапошников и рявкнул красноармейцам: «Ищите!»
В двух комнатах искать было недолго. Пока двое шарили во дворе, остальные перерыли весь дом. Заглянули под кровати, поглядели на полатях. Никого. Настя, поставившая табуретку на люк погреба, молилась, чтобы они ничего не заметили. И тут снова раздался стон.
- Тихо! - скомандовал Шапошников. Стон повторился.
- Ищите погреб! - обрадовался он. И, оттолкнув Настю, отпиннул в сторону табуретку. Сдернув половик, он радостно потряс револьвером у ее лица.
- Что, думала, не найдем? - он махнул револьвером, красноармейцы послушно открыли люк.
- Посвети, Матвей, - распорядился Шапошников. Матвей, оглянувшись, взял с подоконника керосинку, поджёг её и, встав на колени перед погребом, осторожно посветил вниз.
Шапошников заглянул внутрь.
- Ага! Вот и наш классовый враг! Хотел спрятаться от народного гнева! Не вышло! От пролетарской революции ещё никто не спрятался! - он вложил наган в кобуру и приказал: - Вытащить!
Настя, сжав губы, смотрела, как красноармейцы спускаются в погреб и выволакивают Фёдора. Ребятишки из своих углов тоже испуганно смотрели на чужих дяденек, ворвавшихся в дом. Бросив на пол Фёдора, красноармейцы вздохнули:
- Тяжёлый!
- Грузите его в телегу. Повезём в уезд, больно уж важная птица, - распорядился Шапошников. - И вы тоже все собирайтесь!
- Да детей-то за что! - всплеснула руками Настя. - Берите меня, я прятала. А они ничего и знать не знали!
- Все вы белогвардейское отродье, - рявкнул Шапошников, - Под корень вас надо уничтожать!
Он вышел во двор. Красноармейцы прикладами стали подталкивать Настю и забившихся по углам ребятишек. Те в спешке одевались, чтобы хоть какую-то одежонку прихватить с собой. Один из красноармейцев подошел к лежавшей на кровати Дуняшке, толкнул ее прикладом.
- А с этой что будем делать? - спросил он, повернувшись к Матвею.
- Не берите грех на душу, - взмолилась Настя. - Она и так скоро умрет!
- Да ладно, оставь, - махнул рукой Матвей.
Выйдя под конвоем красноармейцев с ребятишками во двор, Настя увидела, как в телегу, запряженную лошадью, погрузили Федора. Шапошников сел рядом. Матвей остался стоять.
- Ну, я пойду, в сельсовете ещё дела... - сказал Матвей.
- Давай, иди, - согласился Тихон. - Этих я сам доставлю.
Он повернулся к Насте:
- А вы все пешком пойдёте, белогвардейские выродки.
Процессия тронулась в путь. Попадавшиеся навстречу случайные прохожие торопились свернуть в переулок или зайти в первый попавшийся двор, лишь бы не показываться на глаза Шапошникову. В одном из дворов Настя увидела промелькнувшую фигуру давней подруги.
- Наталья! - крикнула Настя. Та испуганно прильнула глазом к щели в заборе. - Присмотри за Дуняшкой!
Ничего не ответила подруга. И Настя не знала, что будет теперь с её умирающей дочуркой. По дороге, по распоряжению Шапошникова, красноармейцы арестовали и Иллариона, который батрачил в соседнем селе.
Дорога до уездного города была долгой. Но и Настя, и ребятишки привыкли ходить пешком и не жаловались, хотя Настя видела, как озябли, шагая по весенней грязи, у них ноги. Но никто не хныкал, все молча шли за телегой. Красноармейцы, шедшие по бокам, и то иногда просили утроить привал. Но Шапошников, окрылённый очередной победой над классовым врагом, сердито командовал:
- Некогда отдыхать. До ночи надо успеть дойти. А то разбегутся по темноте, ищи их потом!
К вечеру дошли до Верхнеуральска. Долго шли по городу, петляя по широким улицам. Наконец дошли до места. Это было мрачное и огромное здание уездной тюрьмы. Здесь располагалось ОГПУ.
- Заводи всех! - махнул Шапошников наганом.
Настю вместе с детьми затолкали в одну камеру. Там сидели ещё несколько человек. Сюда же немного погодя бросили и Федора. Обессиленные, ребятишки повалились на пол. Настя тоже сильно устала, но заснуть никак не могла.
«Вот и пришло время помирать. Жаль только, что так и не увидела Мишеньку», - думала она. Настя подошла к Фёдору, отёрла краем рукава его лицо.
- Пить! - тихо попросил тот. Настя огляделась. В углу стоял железный бак с кружкой, привязанной цепью. Настя подошла и, набрав немого воды, смочила платок. Приложила к губам.
Не было у нее ни злости, ни ненависти к этому человеку, накликавшему в её дом беду. Она только хотела узнать, что же с мужем.
- Фёдор, - тихонько потрясла Настя его за плечо. - А с Михаилом-то что? Где он? Почему с тобой не пришёл?
Федор приоткрыл глаза.
- Помер твой Михаил, - с трудом произнёс он. - Там, в Китае, и помер. От чахотки.
Пелена слез застлала глаза. Комок подступил к горлу.
- Значит, нет больше моего Мишеньки...
- Он так хотел вернуться. И меня все время уговаривал. А потом заболел, - Фёдор из последних сил пытался рассказывать. - Когда умирал, велел мне обязательно найти тебя. Вот я и пришёл.
Настя положила его голову к себе на колени. Фёдор, и без того обессиленный, был теперь ещё и избит, видно, постарались следователи ОГПУ на допросе. Ночь тянулась медленно. Но Насте теперь некуда было торопиться. Она понимала - это последние часы на этом свете.
Весь следующий день прошёл в бесконечных многочасовых допросах. Настю допрашивали по очереди несколько следователей. Они сменяли друг друга, отдыхали, курили, а она все сидела на этой табуретке, прибитой к полу, и собирала последние силы, чтоб не упасть. Яркая лампа била в слезящиеся от этого постоянного света глаза. Тёмные круги разбегались перед глазами.
Молодой статный офицер, в хорошо подогнанной форменной рубашке потерял терпение.
- Ты нам скажешь, наконец, где эти самые сокровища? - с размаху ударил он её кулаком по лицу. - Васильев уже рассказал нам, что вернулся сюда, чтобы найти их. Он сказал, что твой муженёк все знал про них, и ты должна знать! Рассказывай.
Офицер вновь ударил, Настя чуть не упала с табуретки, едва сохранив равновесие. Но что она могла рассказать им, кроме самой легенды о сокровищах. О месте, где они хранятся, Михаил никогда ей не рассказывал.
Настю вновь бросили в камеру. Она увидела, что ребятишки, прижавшись друг у другу, тоже сидят все избитые. «Господи, их-то за что? Что они-то сказать могут, дети неразумные...»
Она подошла, и, присев на пол, обняла детей. В камеру бросили хлеб. Настя, поднявшись, взяла несколько кусков, разделила поровну между детьми. Самой ей есть не хотелось. А вот сон сморил сразу. Ребятишки, пожевав, тоже прислонились к матери и задремали.
На рассвете дверь камеры опять со скрипом отворилась. Несколько красноармейцев стояли у входа.
- Выходи, - сказал Насте уже знакомый молодой офицер. «Опять на допрос», - подумала она. Но вывели и детей. Их вели по длинным, узким коридорам тюрьмы. «Вот и конец», - поняла Настя, но старалась сохранять спокойный вид, чтобы не пугать детей. Во дворе тюрьмы их построили у стены.
- Оденьте на голову! - кинули им мешки красноармейцы. Мать и Илларион одели их младшим детям. Пусть не видят свою смерть, решили они. Полинка и Дашутка прижались к матери. Павлик и Гришанька обхватили Иллариона.
- Именем революции за пособничество классовым врагам приговариваетесь к расстрелу! - огласил недолгий приговор офицер и скомандовал:
- Огонь!
Вместе с грохотом выстрелов жгучая боль пронзила тело. Настя осела, стараясь удержать падавших детишек. Выстрелы раздались ещё раз. Но пленники их уже не слышали, всем посчастливилось быстро умереть.
...В Остроленке, в тёмном, нетопленном доме Дуняшка открыла глаза.
- Эй! Ты живая? - склонилась над ней незнакомая женщина.
Наталья завернула невесомое тельце в одеяло, вышла на крыльцо и огородами, прячась, пробежала к себе домой.
36. Окрестности Остроленки. Май 200... года.
Сдвинуть камень оказалось намного проще, чем они предполагали. Для этого надо было лишь нажать на специальную выемку с одного из углов. Когда это в попытках сдвинуть валун случайно произошло, раздался тихий щелчок, и огромная каменная масса со скрежетом поехала в сторону. В открывшуюся темноту довольно широкого лаза Олег спустился первым. За ним полез и Герасим. Когда он спускался, увидел приближавшихся бандитов.
- Смотри, кажется, здесь появились ещё желающие найти сокровища, - крикнул он Олегу.
- Чёрт! Значит, они за нами все это время следили! - с досадой ответил тот. - Попробуй закрыть люк.
- Ты что смеешься? Как?
- Ладно, спускайся, может, оторвемся. Сами они в этом лабиринте всё равно ничего не найдут.
Герасим спустился за другом.
- А темень тут какая! Мы же не кроты какие-нибудь! Тут же ничего не видно, - бормотал Герасим, идя на ощупь, держась руками за холодные земляные стены и освещая небольшое пространство перед собой зажигалкой.
- Где-то здесь должен быть факел, - отозвался Олег. - А, вот он. Сейчас зажгу.
Он поднес свою зажигалку к факелу, который сразу ярко вспыхнул.
- Как будто вчера приготовили, - восхитился Герасим.
- Пойдем быстрее, некогда рассуждать, - поторопил Олег. Они побежали по узким темным коридорам. Лабиринт местами раздваивался, от него отходили боковые ответвления в разные стороны. Олег шёл не останавливаясь, иногда сворачивая.
- Ты точно знаешь, куда идти? - спросил запыхавшийся Герасим.
- Да, я помню, во сне всё было очень подробно, - обернулся к нему Олег. - Вот сейчас будут два скелета.
И точно, как по заказу за поворотом на земле распластались высохшие кости.
- Ни фига себе! - удивился Герасим. - Я бы так не запомнил.
- А у меня хорошая зрительная память, - улыбнулся Олег.
Сзади послышались приглушенные ругательства. Преследователи явно не собирались отставать.
- Похоже, они нас скоро догонят, - Герасим прибавил шагу, наступив другу на пятки.
- Скорее всего, они на наш факел и ориентируются, - предположил Олег. - А то давно бы заблудились.
Раздался крик и злобные маты следом.
- Кажется, они на что-то напоролись.
... Подбежав к открывшемуся в земле отверстию, бандиты замешкались. Подошедший следом бригадир заорал:
- Что встали, идиоты! Быстрее за ними, пока не упустили. Вдруг там есть другой выход!
Переглянувшись, мужики начали спускаться. Первым полез Мосол, за ним остальные.
- А ты стой на стрёме, - распорядился бригадир одному из братков. Тот обрадованно кивнул, не очень-то хотелось мараться в земле.
Скоро все скрылись в темноте. Оставшийся, присев на корточки, заглянул вниз, ничего не разглядел, махнул рукой и присел на лежавший рядом валун. Но тот неожиданно заскрежетал и стал двигаться.
- Ё-моё! - бритый вскочил, отбегая в сторону. Через несколько секунд отверстие было закрыто.
- Э! А как же братки! - трехэтажные маты разнеслись по лесу.
Он попробовал сдвинуть камень. Но, как ни пыхтел, ничего не вышло.
- Может, они снизу потом попробуют сдвинуть, - пробормотал он, понимая, что, если вернется без братков, хозяин даже спрашивать долго не будет, кивнет подручным - и те в подвале долго и мучительно будут разрывать его на части.
Братки в это время осторожно продвигались по земляным коридорам, подсвечивая путь зажигалками.
- Фонарик, идиоты, никто прихватить не догадался, - проворчал бригадир.
- В машине остался, - мрачно отозвался Мосол, шедший впереди. - Вон там, впереди, кажется, они, постоянно свет мелькает.
- Держись тогда за ними.
Лабиринт постоянно петлял резкими поворотами. Дорога то спускалась, и под ногами начинала хлюпать вода, то поднималась вверх, и приходилось тяжело взбираться на подъём по скользкой сырой земле. Изредка по земляному полу пробегала ослёпленная светом факела юркая мышка. Олег не обращал ни них внимания. Он словно во сне двигался дальше и дальше, освещая путь впереди себя. Герасим поспешал за ним. Он слышал, как позади раздаются отрывистые маты бандюков, видимо, те в потёмках натыкались на что-то или падали в своих скользких фирменных ботиночках, марая дорогие костюмы.
Внезапно сзади раздался громкий крик и глухой удар от падающего тела. Олег и Герасим остановились, прислушавшись. Было слышно, как бандиты что-то обсуждают.
- Здесь нельзя сворачивать с пути, - пояснил Олег. - Везде расставлены ловушки. Наверное, кто-то в одну из них свалился.
Бригадир, нагнувшись, пытался подсветить зажигалкой глубокую яму, в которую только что свалился шедший впереди него Мосол. Он и сам едва не рухнул в это чертово логово.
- Эй! Мосол! Ты живой? - спросил бригадир. Видимо, яма была очень глубокой, и внизу ничего не было видно. Но никто ему не ответил. То ли Мосол просто потерял сознание, то ли с ним произошло что-то более серьёзное. Но рассуждать было некогда, бригадир боялся упустить из виду тех, кого они преследовали.
- Ладно, потом разберёмся, - распорядился он, - Давайте, за ними быстрее.
Свет факела потерялся где-то вдали, видно, пацаны, воспользовавшись замешательством бандитов, ушли уже на значительное расстояние. И бандюки, чертыхаясь и матерясь, продвигались теперь в полутьме наугад.
Олег с Герасимом оторвались уже на приличное расстояние и надеялись, что преследователи отстали.
- Вот и пришли, - Олег кивнул на замшелую дверь, в которую они уперлись. - Вот теперь бы не ошибиться. Она закодирована так, что если сделаем что-то неправильно, все тут и поляжем.
Он стал внимательно изучать выемки на двери. Сзади слышались приглушённые голоса. Видно, бандиты всё же приближались.
- Ты отойди на всякий случай к стене, - обратился он к Герасиму. - Мало ли что.
Герасим прижался к холодному земляному покрову стены. Затаив дыхание, он следил за другом. Но Олег не спешил ничего нажимать, все боялся ошибиться.
- Что ж вы так торопитесь, нас бы подождали, - с ехидной улыбочкой из-за угла появилась физиономия бригадира.
Олег растерялся. Теперь открывать было нельзя. Не пускать же этих подонков в пещеру Сеюмбике. Но бандиты, похоже, думали иначе.
- Давай, открывай, не томи, - скалились они. Друзья, припёртые к стене тупика, переглянулись.
- Что будем делать? - шепнул Герасим, - Может, попробуем прорваться назад?
- Вряд ли, - засомневался Олег. - Они же с оружием, положат нас тут, как цыплят.
- Хватит болтать, придурки, - оборвал их бригадир и, подойдя вплотную, приставил к голове Олега пистолет. - Открывай, а то все мозги вышибу.
Он оттеснил Герасима, которого тут же взял «под опеку» Плинтус. Олег повернулся к двери и, немного поразмыслив, нажал на одну из выемок. И тут же земля начала проваливаться под их ногами.
- Ах ты, сволочь! - заорал бригадир, перескакивая ближе к стене. Плинтус с Герасимом, стоявшие также у самой стены, тоже сохранили равновесие. Другому бандиту не повезло. Он провалился в открывшуюся пропасть.
- Ещё одна такая шутка, и вам обоим конец! - пригрозил бригадир.
- Так получилось, откуда же я знал, - пожал плечами Олег.
- Знал, не знал. Давай открывай по-нормальному, без фокусов, - теперь он крепко держал Олега за локоть, чтобы в случае чего утащить его вместе с собой. Но Олег явственно вспомнил, как во сне была нажата другая выемка. Он поднял руку.
- Господи, благослови, - пробормотал Герасим.
Несколько секунд ничего не происходило. Все напряженно ждали. Внезапно, заставив всех вздрогнуть, дверь заскрипела. С каменных валунов, тёршихся друг о друга, полетели яркие искры, осветившие тёмное пространство. Через некоторое время тяжёлая дверь распахнулась, обнажив темноту пещеры.
- Давай, шагай первым, - толкнул бригадир Олега. - А то опять какие-нибудь сюрпризы нам приготовите.
Олег, держа в руках факел, шагнул в темноту. За ним последовали остальные. Бригадир всё не отпускал пистолета, всё время тыча Олега в спину. Сзади Плинтус подгонял Герасима. Пещера, освещённая одним лишь факелом, тонула в темноте. Олег подошёл и зажёг другие факелы, прикреплённые к стенам. Стало светлее. Они огляделись.
Пространство пещера занимала огромное. Своды, подпираемые каменными колоннами, уходили далеко вверх. Всё пространство было пустым. Лишь посередине стояло три закрытых сундука. А за ними трон.
Взглянув на него, Олег похолодел. Царица Сеюмбике гордо возвышалась на нём.
- Здравствуйте, незваные гости, - тихо произнесла она.
Бандиты, разинув рот, глядели.
- Бригадир, гляди, баба! Ни фига себе! - поразился Плинтус.
У бригадира Сеюмбике не вызвала особого восторга. Он сделал наглую мину.
- Что нам может сделать это пугало? - усмехнулся он. - Это ж просто дух, привидение!
Сеюмбике нахмурила брови.
- Я не жалую незваных гостей! Вы все будете наказаны за то, что вторглись в мои владения!
- Фигня! - махнул рукой бригадир. - Давай, делись своими долбаными сокровищами. Отойдя от Олега, он приблизился к сундукам. Сеюмбике сидела неподвижно. Бригадир открыл один из кованных железом сундуков. Россыпи драгоценных камней, блеск золота озарили пещеру.
- Так, хозяин сказал, сколько хотите, берите цацки сами, - оглянулся бригадир к Плинтусу. - А ему велел принести какой-то скипетр, чёрт его знает.
Бригадир пошарил в других сундуках, ища заказ хозяина. Сеюмбике хмуро смотрела на происходящее.
- Уж не это ли ты потерял? - она повертела в руках небольшой, отливавший золотым блеском предмет в виде крохотной булавы.
Бригадир двинулся к ней.
- Многие охотились за скипетром желаний, - медленно произнесла Сеюмбике. - Ради него устраивались перевороты, ради него мужчины изображали любовь ко мне. На какие только хитрости не пускались они, но ничего, даже угрозы не помогали. Скипетр желаний никогда не попадёт в плохие руки.
Плинтус, разинув рот, слушал её, но всё же успевал набивать карманы.
- Не бери ничего, - шепнул Олег Герасиму.
- Да я и сам понимаю, - кивнул тот.
Бригадир продолжал приближаться к Сеюмбике, надеясь отобрать скипетр. Олег кинулся к нему и, прыгнув сзади, повалил на пол. Завязалась драка. Олег попытался вырвать у бригадира пистолет, но тот крепко припечатал его кулаком по лицу. Герасим поспешил на помощь, но Плинтус, отвлекшийся для набивания карманов, отреагировал мгновенно.
- Ну-ка, стоять! - наставил он на друзей пистолет. Бригадир, отряхиваясь, поднялся. Пнул лежавшего на земле Олега в живот. Тот скорчился от боли.
37. Сарашлы. Апрель 1924 года.
В здании сельсовета, где раньше располагалась усадьба зажиточных казаков, несмотря на позднее время, горел свет. Матвей медленно скручивал «козью ножку», забивая её отменным собственным самосадом. Чиркнув спичкой, прикурил. Перед ним на столе лежала замусоленная газета, привезённая из районного центра. Сегодня он её зачитывал почти всем жителям села, вот и помялась она. Ведь после очередной политинформации Матвей скручивал её и засовывал за пазуху. Сейчас он разгладил газетку шершавыми ладонями и продолжал изучать написанное, как будто видел в первый раз, хотя всю газетку за сегодняшний день уже выучил наизусть.
Из горницы выскочила смущённая женщина и, оправив смятую юбку, мельком глянула на Матвея. Тот сделал вид, что не заметил соседку. Женщина быстро накинула старенькую шаль, набросила на плечи полушубок и выскочила за дверь. Следом за ней, довольно потягиваясь, вышел Шапошников. О любви красного командира к остроленским женщинам знали все. Но пока ещё никто не посмел ему перечить. Даже обманутые мужья предпочитали молча давать тумаков своим бабам, но на Шапошникова и взглянуть боялись. Тем более запуганные женщины, которые готовы были на всё, лишь бы их семьи не были причислены грозным Шапошниковым к «белогвардейскому отродью». А поскольку до революции в казаках, «на службе царю и Отечеству» было практически всё село, то теперь большинство боялось Шапошникова как огня. Те же, кто попробовал смело поглядеть ему в глаза, давно гнили в своих могилах.
Подвязывая бечёвкой штаны, Шапошников подошёл к столу, где сидел Матвей. Одобрительно кивнул, глядя на газетку.
- Изучаешь? Правильно, - серьёзно произнес он. - Только политически грамотное крестьянство сможет одолеть классового врага.
Он тоже сделал себе самокрутку и с наслаждением закурил.
- Ты понимаешь, главное - вовремя выявить и в корне его уничтожить, - обратился он к Матвею.
Матвей согласно кивнул, хотя не всегда по душе ему было, когда приходилась расстреливать односельчан, соседей, а то и близких родственников, оказавшихся, по заверениям Шапошникова, коварными классовыми врагами. С этими мужиками и бабами он рос с малолетства. Знал их, как свои пять пальцев. Со многими служил. Кто-то из них не раз подставлял плечо в бою. Теперь врагами их сделала революция и война.
Они молча курили некоторое время. Потом Тихон Шапошников продолжил свои размышления.
- Вот, например, сегодня! Как мы вовремя выявили гнездо белогвардейцев. Хорошо, что вовремя его уничтожили! А то расползлась бы зараза, мешая нам строить счастливое будущее!
Матвей опять согласно кивнул. Фёдор, которого они обнаружили в погребе у Насти, приходился ему троюродным родственником по матери. И сейчас сердце его ныло. Кого ещё изберет во враги Шапошников. Неужели дальше его, Матвея, очередь? Он почти не слушал Тихона, кивая на его восторженные восклицания.
- Понимаешь! Главное - уничтожить врага в корне, выкорчевать всю эту белогвардейскую падаль, чтобы и духу её не было, - продолжал рассуждать Шапошников. Он так увлекся своими мыслями, что вскочил со стула и, размахивая руками, кричал: - Ведь эта гниль, если останется, всю новую жизнь нам может испортить!
Матвей потушил крохотный окурок в пепельнице, стоявшей на столе. В избе стоял сизый дым, но никто не обращал на него внимания. Тихон, расхаживая из стороны в сторону, всё больше распалялся. «И чего разошёлся, - мрачно подумал Матвей. - Ведь не на митинге же сейчас. Чего меня-то агитировать...» Но вслух ничего не сказал.
- Вот смотри! - схватил его за рукав Тихон. - Вот сегодня мы уничтожили белогвардейскую сволочь под корень. Теперь некому будет расползаться со своими злостными намерениями. Весь их сволочной выводок расстреляют!
- Да стоило ли? - вдруг тихо произнёс Матвей. - Детишки-то тут при чём, они ни сном ни духом ни о чём не ведали...
Шапошников резко остановился и изумленно посмотрел на Матвея.
- Что? Ты жалеешь эту падаль? - заорал он. - Ты должен со всей ответственностью проявлять свою классовую сознательность! Или ты уже стал заодно с ними?
Тихон грозно посмотрел на председателя. У Матвея холодок пробежал по спине.
- Пожалел? - вновь спросил Шапошников. Он вдруг задумался что-то припоминая. - Так ведь мы не всех выродков увезли! Там ещё один ублюдок лежал на кровати. А в тюрьму привезли без него.
Шапошников схватил Матвея за грудки.
- Куда спрятал белогвардейского выкидыша?
- Да никуда я его не прятал, - отмахнулся председатель. - Больно надо. Просто бросили там, что его таскать, он сам уже, наверное, помер.
- Вот сейчас я и проверю! - быстро надев свою кожанку и нахлобучив на голову фуражку, Шапошников выбежал в темноту ночи.
... В доме Натальи все уже собирались спать. Она, приподняв голову Дуняшки, осторожно поила её козьим молоком. Козу, эту кормилицу всей семьи, берегли как зеницу ока. По ночам взрослые члены семьи дежурили в сарае, охраняя козу и оставшихся кур. Воровство достигло невиданных размеров. В селе почти не осталось кошек и собак. В семье Юскиных пока до голода не дошли, оставались запасы замороженных на зиму уток, выручало и козье молоко.
Наталья, приоткрыв ослабленному ребёнку ротик, тихонько, чтобы малышка не захлебнулась, налила ей молока. Та судорожно проглотила, не открывая глаз.
- Намучаемся мы с ней, - проворчал свёкор. - Ещё как бы нам за это не досталось.
- Что ж теперь бросать, что ли, ее? Дитя ведь беспомощное, - оглянулась Наталья. - Кодай-Господь даст, выживем вместе.
Она завернула малышку в одеяльце и положила на печи, где спали младшие дети, велев им присматривать за ребёнком. Но Дуняшка никого не собиралась беспокоить. Наевшись от двух ложек молока, она мирно посапывала на печи.
В дверь постучали. Поздоровавшись, забежала соседская девчонка Зойка.
- Курдегезме? Видали? - затараторила она. - Шапошников-то совсем озверел! Рыскает по селу, какого-то ребёнка ищет. По всем домам обыск делает. Что творится-то, Матерь Божия!
Свёкор выразительно посмотрел на Наталью, но при Зойке ничего не стал говорить. Когда девчонка убежала, он подошёл к Наталье.
- Прятать надо его куда-то, килен (сноха - прим. авт.).
- Куда же ребёнка малого можно спрятать? - растерялась невестка.
- Уходи, пока схоронись где-нибудь.
Наталья в растерянности стояла, задумавшись.
- Поторопись, килен, - посоветовал свёкор, - Они могут прийти в любую минуту.
В соседнем дворе послышался лай собак. Наталья испуганно выглянула в окно.
- Беги! А то все пропадём! - свёкор подал ей шаль, помог надеть полушубок. Наталья подбежала к печи, завернула малышку ещё в какое-то тряпье и выбежала на улицу.
... Рассвирипевший Тихон ворвался в пустой дом Васильевых. Зажег стоявшую на подоконнике керосинку, посветив, походил по комнатам. Везде было пусто.
- Значит, кто-то успел пригреть гадёныша, - стукнул он кулаком по столу. - Я уничтожу всех, кто помог этой белогвардейской своре! Я выжгу их всех!
Ругаясь трехэтажными матами, он со злостью кидал на пол всю утварь.
- Выжгу! Дотла! - он схватил керосинку и, размахнувшись, с силой бросил её на пол. Старенький половичок вспыхнул, Шапошников вскочил и, радостно захохотав, выбежал на улицу. - Я найду этого недоноска! И тогда многие пожалеют о том, что родились на белый свет!
Наталья успела лишь выбежать во двор, как увидела идущего широким шагом к их дому Шапошникова. В руках он держал свой знаменитый револьвер. «Хорошо, что не вышла за ворота, - подумала она. - А то бы нос к носу столкнулись». Она побежала к сараю и, забежав в клетушку к козе, притаилась. Коза, почуяв чьё-то вторжение, встала и, подойдя к Наталье, стала тыкаться ей в лицо, видно, по запаху определив хозяйку. Но женщине, державшей в дрожащих руках завернутого в тряпье ребёнка, было не до «телячьих нежностей». Она оттолкнула козу, пытаясь в щель около двери рассмотреть, что же происходит снаружи. Колени её подгибались от страха. И Наталья в изнеможении села на опустевшую козью кормушку. Слёзы тихо покатились из глаз.
Шапошников, взбежав на крыльцо, стал громко колотить в дверь. Ему тут же открыли, и он, расталкивая хозяев, прошёл в дом. Заглянул везде, даже на печи посмотрел. И, ничего не найдя, уже собрался уходить.
- А где ваша сноха? Почему её нет дома? - вдруг спросил он.
- Так мать у неё приболела в Касселе, вот она и поехала навестить, может, ухаживать останется, - на ходу придумал Николай Афанасьевич.
- Ладно, коли так, - то ли поверил, то ли сделал вид Шапошников.
- А что ищешь-то? - спросил его дед. - Какие враги, что ли, опять объявились?
Шапошников не заметил юмора, сквозившего в словах Николая Афанасьевича.
- Враги, дед! Самые заклятые! Ищем белогвардейского выродка. Кто-то пригрел у себя. Так что, если что узнаешь, мне скажи.
- Хорошо, - кивнул Николай Афанасьевич, - Конечно, скажем. Это ж такое дело, революционное.
- Вот, вот, дед, правильно мыслишь. По-пролетарски!
Когда Тихон ушёл, Наталья ещё долго не выходила из сарая. Всё боялась, как бы свирепый красный командир, размахивавший револьвером, не вернулся. Она все сидела, дрожа от холода и страха, пока свёкор, выйдя на крыльцо, не позвал её в дом.
Лишь маленькую Дуняшку все происходившее нисколько не волновало. Она лишь один раз проснулась в сарае и, тихонько простонав, заснула снова. А теперь, снова пригревшись на печке, заснула здоровым, спокойным сном.
38. Окрестности Остроленки. Май 200..года.
Тихо подрагивали тени от танцующего пламени нескольких, закрепленных на стенах факелов. Олег, пошатываясь, встал. Бригадир смотрел, как он поднимается, но бить больше не пытался. Плинтус вернулся к своему занятию и теперь складывал драгоценности за пазуху.
- Смотри не надорвись от жадности, - усмехнулся, глядя на него, бригадир. - Да тут и пригоршни этих камешков хватит, чтобы на всю жизнь и себя, и даже своих внуков обеспечить. Будешь купаться в деньгах, как рыба в воде.
- Денег никогда много не бывает, - резонно заметил Плинтус, не отвлекаясь от своего занятия.
Бригадир, отвернувшись от него, стал снова приближаться к Сеюмбике.
- Отдавай эту палку по-хорошему, - пригрозил он ей. - А не то мозги вышибу.
Сеюмбике громко рассмеялась. Её смех волнами раскатов прокатился эхом по пещере, затихнув где-то в тёмных углах. Разозленный такой наглостью бригадир наставил на неё пистолет. Сеюмбике расхохоталась вновь.
- Неужели ты думаешь, что способен убить меня после четырёх с лишним столетий со дня моей смерти?
Бригадир, подойдя ещё ближе, выстрелил в упор. Пули, пролетев насквозь прозрачное тело, лишь срикошетили о каменные стены.
- А теперь слово за мной! - Сеюмбике направила на бригадира свой скипетр. - Многие хотели обладать богатством и властью, но никому при жизни не достался этот скипетр желаний. Не достанется и теперь!
Сеюмбике взмахнула скипетром. Раздался треск, и со свода пещеры один за одним начали сыпаться камни. Количество их все нарастало, и вот уже настоящий каменный дождь с грохотом обрушился на всех. Олег с Герасимом, отбежав, прижались к стене, но им все же досталось несколькими булыжниками, которые поранили спину, плечи. Плинтус, сев на корточки между сундуками, закрыл голову руками. Бригадир кинулся к Сеюмбике и схватился за скипетр с другого конца. Он пытался вырвать его, но ничего не получалось.
- Хочешь быть вечным, будь им, - крикнула Сеюмбике, и тело бригадира стало сереть и странным образом преображаться. Он замер, как будто что-то почувствовал. Опустив голову, поглядел на свои ноги, которые вдруг перестали слушаться. Он, покачнувшись, едва не упал. Скипетр ему пришлось выпустить из рук. Теперь он балансировал, пытаясь удержать равновесие. Олег с Герасимом с ужасом смотрели, как снизу вверх ноги бригадира постепенно становятся словно гипсовыми, каменея на глазах. Затем стало каменеть тело, поднимаясь все выше и выше, подбираясь к лицу. Бригадир истошно заорал. В этот момент закаменевшее лицо застыло в страшной маске.
Сеюмбике повернула голову в сторону, где стояли Олег и Герасим.
- Ты не смог сохранить сокровища, доверенные тебе! - грозно произнесла она. - И теперь никто из людей не дотронется до них.
Олег опустил голову. Ему нечего было сказать в ответ. Да, во всей этой истории виноват только он. Надо было быть осторожнее, ведь можно было предположить, что за ними будут следить. Да и стоило ли вообще из праздного любопытства сюда лезть. Веками лежали здесь эти ценности, охраняя покой и мир в домах нагайбаков, и вот теперь все может пойти прахом.
В это время, очнувшись от страха, Плинтус, всхлипывая, выбрался из-за сундуков.
- Стерва! Гадина! - орал он, но приближаться к Сеюмбике опасался.
- Никто и никогда не войдет больше в эту пещеру, - громко сказала Сеюмбике, вновь взмахнув скипетром.
Раздался глухой шум, словно где-то за стенами пещеры текла невидимая речка. Олег с Герасимом переглянулись.
- Надо рвать отсюда, - прошептал Олег. - Похоже, мы не на шутку её рассердили. Бежим.
Они кинулись ко входу. Но в это время дверь распахнулась, мощный поток воды, хлынувший в неё, отбросил их назад. Вода, бурля, заполняла все пространство пещеры. Герасим и Олег барахтались, пытаясь удержаться на плаву. Плинтус с полными карманами камней сразу пошёл ко дну. Он судорожно пытался выгрести карманы, но вскоре тело его содрогнулось и обмякло. Только выпученные глаза удивленно смотрели на так жестоко обманувший его мир.
Сеюмбике исчезла, и сейчас они остались в темном пространстве одни. Олег увидел, как Герасима, который барахтался в другом конце пещеры, затянуло под воду каким-то водоворотом. Он поспешил на помощь другу. Подплыв к этому месту, нырнул. Но в мутной воде ничего нельзя было разглядеть. Насколько хватало воздуха, Олег шарил руками по дну, но ничего не мог найти. Вынырнув, он тяжело отдышался. Вода поднималась все выше, приближаясь к потолку. Олег попробовал нырнуть ещё раз, но снова ничего не нашел. Герасим пропал. Сил оставалось совсем мало. Тяжёлая мокрая одежда тянула вниз. Он уже скинул обувь, но понимал, что долго так не продержится. Можно было, конечно, было попробовать прорваться через выход, но не бросишь же Герасима. Набрав побольше воздуха, Олег снова нырнул и почувствовал, как мощный поток водоворота уносит его куда-то в сторону. Олег попал в воронку, его закружило, воздуха уже не хватало, он пытался вынырнуть, но мощная круговерть засасывала его все глубже. Его понесло куда-то в сторону. В глазах потемнело, а в голове стоял голос Сеюмбике: - «Ты не смог сохранить сокровища! Теперь никто из людей не дотронется до них!» Мутные воды несли его куда-то с большой скоростью. Олег задыхался и, успев только подумать: «Как жалко умирать», - потерял сознание.