Ваши деньги ничего не стоят, извините!

Листая второй час тухлые политические новости, Егор Шилин изрядно проголодался. Он выкинул из рук телефон, потянулся, корча смешную физиономию, а после, расслабившись, с минуту сидел неподвижно. Лишь глаза его бегали мелкой дрожью, анализируя прошлое. Ничего нового не отыскав, он лениво поднял своё тело, не успевшее ещё разойтись вширь, и так же вяло направился к холодильнику. Он открыл дверцу, и взгляд его потускнел. Ничего сносного он там не увидел. Одно-единственное яблоко, словно насмехаясь над ним, заполняло верхнюю полку. Егор грубо толкнул дверцу, и та выругалась звучным треском. Полностью одетый, он вышел из квартиры, чего ему крайне не хотелось уже делать на протяжении двух месяцев.
Потеряв работу, Егор жил на сбережения, предназначавшиеся на «чёрный день». Он часто говорил: «Я знал, знал, что они пригодятся, родненькие, как же вы меня спасаете-то…» И спорить с его заключением, граничившим с восторгом, было бессмысленно. Если бы не накопления, трудно представить, что стало бы с Шилиным, потому что его эмоциональное состояние истощилось предельно. Он не желал контактировать с людьми, принимать участие в этой, по его словам, «скудной и серой» жизни. Лучше уж могилой обрасти, чем делать вид, что живёшь. Кому нужен этот напыщенный «бал»? Вкратце, Шилин не видел смысла жить жизнью большинства: слепо и праздно тешить себя удовольствиями. Он хотел большего, однако желание его было слабым, каким-то подспудным, и потому ему приходилось прозябать в отдалении от мира. Он заперся в квартире, доставшейся ему по наследству, и теперь тридцатидвухлетний мужчина смело и упорно придерживался своей аскетической философии, имея контакт с миром весьма поверхностный. Сказать, что Шилин и раньше, ещё будучи успешным исполнителем своих обязанностей, отлично ладил с миром, нельзя ни в коем случае. Он презирал мир и тогда, когда ещё приходилось трудиться, но делал всё возможное, чтобы не воспылать вызывающей яростью к нему. Работа претила ему, но была необходима, и он это понимал. Но стоило измениться пике иерархии места, где он с достодолжным упорством выполнял всё, что от него требовалось, как его отсекли, и ему ничего не осталось, как закрыться, уйти в небытие. Его не оценили, не поблагодарили; так он думал. Отчасти это была его слабость, и он штукатурил эту мысль, сваливая всё на злосчастный случай, судьбу и даже дьявола. Так ему было проще истрачивать сбережения. Так было проще жить дальше.
Мороз колол глаза, но тело оставалось в тепле. Потому Егор шёл уверенно и неспешно.
Набрав нужные продукты (стандартный набор), он простоял в очереди минут пять. И вот появилась его минута внимания, и кассир, которым была миловидная девушка с гладкой кожей и волнистыми чёрными волосам, живо поприветствовала его. Он с сухим взглядом что-то невнятное процедил в ответ. Он подумал в этот миг: «Откуда у неё силы разговаривать с людьми? – Он, сдвинув пышный рукав зимней куртки вверх, взглянул на часы. – Час до закрытия! Я целый день ничего не делал, но утомился так, что и сделанный шаг для меня испытание, а тут… Удивительные люди, прямо-таки герои нашего времени».
– С вас 965 рублей и 50 копеек, – благодушным голосом объявил кассир.
Шилин расстегнул куртку, достал кошелёк, а из него и купюру в тысячу рублей.
– Пожалуйста.
Кассир принял купюру, но вынужден был её вернуть обратно, сжав губы в напускном страдании. Лицо девушки выражало сожаление.
Егор Шилин, ничего не поняв, смешно выкатил лицо вперёд и спросил:
– Что?
– К сожалению, мы не можем принять вашу купюру.
Недоумение возросло.
– Почему? – Шилин взял свою купюру обратно, помял, потёр её, осмотрел со всех сторон, но ничего подозрительного не заметил. Купюра была почти новая. Она была идеальна. – Я не понимаю…
Кассир пожал плечами, ничего не объяснив, с надеждой уже поглядывая на людей, ожидавших своей минуты за спиной Шилина.
– Так, постойте. Я хочу получить ответ. Что с моей купюрой не так?
Люди, стоявшие позади него, уже начинали нервничать.
«Сколько можно ждать? И надолго ли затянется вся эта дискуссия?!» – безмолвно думали они.
– Я ничем не могу помочь вам, – только и говорил с уважением кассир.
– Я понимаю, – возмущался Шилин, – но я хочу, чтобы вы объяснили, в чём же дело. И всё.
Девушка испытующе поглядела на него.
– Чего? – выпалил Шилин. – Вы ответите мне?
Терпение его гасло, поэтому он не мог не привлечь внимания рослого мужчины в костюме, охранника магазина. Он подошёл к кассе, чтобы разобраться, почему росло напряжение.
– Молодой человек, – обратился он учтиво к Шилину, – что-то не так?
– Знаете, да, не так. Я, как видите, купил продукты, – Шилин стал ярко жестикулировать, – но расплатиться почему-то не могу, и не потому, что у меня нет денег, а потому, что моя валюта не принимается, а когда я спрашиваю, почему она не принимается, то она, – он пренебрежительно указал пальцем на сидевшего в полной безмятежности кассира, – как ни странно, молчит. И что это значит?
Девушка лёгким жестом подозвала охранника с тем, чтобы шепнуть ему кое-что. Несколько секунд она объясняла что-то, после чего охранник выпрямился и сказал:
– Молодой человек, у вас есть иные купюры?
– А-а-а, – протянул он так, словно понял, что с ним затеяли сотворить, – значит, с причиной ничего не известно, играем, значит? Гм. Хорошо. – Шилин порыскал в кошельке и нашёл иную купюру в тысячу рублей, тоже новую и хрустящую, и подал её кассиру, но в этот раз без почтения. – Довольны?
Девушка осмотрела её и вернула обратно.
– Закончите этот фарс! – вырвалось у Шилина, и он стукнул кулаком по металлической опоре кассы.
Охранник собрался, и ему ничего не оставалось, как сказать:
– Вы должны покинуть магазин.
– Почему? – возмутился Егор. – Вы можете мне внятно объяснить, почему моя купюра не принимается? Я хочу решить этот вопрос.
Охранник был непреклонен. Он указывал на выход.
– Пожалуйста, покиньте помещение, – повторил он.
– Позовите старшего, – холодно отрезал Шилин.
Если ранее стоявшие за Шилином люди уже подумывали удалиться с места, то сейчас они не смели покинуть очереди. Пусть многие из них и спешили по домам, но назревала буря, редкое представление, пропустить которое обычный глаз народа не может. Это непростительный грех. Сам же Шилин упёрся в намерении добраться до справедливости, поскольку очередное унижение ему было нанесено уверенно, причём настолько оскорбительно, что даже не потрудились объяснить причину своего похабного действия. Чем он заслужил? Он попросту хотел купить продукты. Почему ему отказывают? Мало того, что выкинули, как блоху, с работы, так её и обслуживать не хотят, а это ведь минимум – пробить товары на кассе. Деньги он даёт, какое право они себе позволили – унижать платящего за услугу человека, причём беспричинно!
– Извините, – вмешался кассир, – но кого вы имеете в виду?
– Да любого, сука… – яростно крикнул Шилин, пнув носком ботинка кассовую постройку. – Любого, кто тут у вас? Администратор, менеджер? – Шилин нагнулся к девушке и с расстановкой произнёс слово, невольно плеснув капельками слюны в её лицо, отчего та поморщилась, но не посмела воспротивиться: – ЛЮ-БО-ГО!
Охранник хотел было взять под руки Шилина, чтобы вывести его с принуждением, как вдруг послышать крики из зала:
– Горим! Горим! Все на выход!
Запах начинавшегося пожара дошёл и до Шилина, и он, плюнув на всё, покинул здание. По дороге он всё кого-то ругал, точно видел перед собой призрака, которого ему пришлось ненавидеть.

Что произошло, понять было крайне трудно. Но Шилин возрос в своём негодовании настолько, что решил доказать: он прав. Возможно, в нём взыграл голод, потому он был так примитивно решителен. Или же взбунтовалась оскорблённая гордость? А возможно, что всё вместе.
Он заехал в другие магазины, но и там повторилась известная история. Это начинало настораживать и даже пугать Шилина. «Какой-то сговор!» – грозно говорил он. Думая об этом теперь уже настоятельно, он переменил тактику. Он зашёл в магазин, специализировавшийся на выпуске в продажу обычной одежды. Но и в этих местах ему отказали, не согласившись объяснить причину. Мир рушился на глазах. Шилин начинал убеждать себя, что это злая шутка, но чья? И кому, ради бога, он понадобился? Разве он перешёл кому-то дорогу? Кому-то угрожал? Представлял ли ценность для государства? Он был обиженный всеми человек, как убеждал себя он, и не более. К чему было издеваться над тараканом? Какой ребёнок решил вдруг, от скуки, повыдёргивать его конечности? Во всём происходящем таилась революционная неразбериха, от которой не столько дивиться хотелось, сколько плакать. У него были деньги, и их хватило бы при умеренной трате на приличный срок, скажем, на месяцев шесть, но какой толк отныне во всех этих деньгах, если употребить их никоим образом нельзя? Он был нищ и ничтожен, и брошенное ему судьбой оскорбление помножили на десятизначное число.
Голодный и уже полностью лишённый надежды, он брёл к себе в квартиру. От его стойкости ничего не осталось. Его смяли, как листок бумаги, а после выбросили на дорогу с мыслью: «Быть может, кому-нибудь этот бумажный комок пригодится».
Он поднимался на четвёртый этаж с грустью и отчаянием. Достав из кармана ключи, он воткнул нужный в замочную скважину и готов был провернуть ключ, как вдруг соседка вышла на площадку с ведром и тряпкой в руках.
– О, Анастасия Павловна, это вы… – разбито поприветствовал Шилин, едва повернувшись к ней. – Не надоело вам каждый вечер, почти на ночь, подмывать за людьми?
Анастасия Павловна была пожилой женщиной, добродушной и отзывчивой на протяжении всей своей жизни. Она готова была приютить даже врага, убеждая себя тем, что и тот есть человек. Седая, чуть сгорбленная, но полная стремления жить, она всё ветхо улыбалась.
– Егор, Егор, здравствуй, милый… а кто ж ещё сделает это, если не я? Ты разве? – усмехнулась Анастасия Павловна.
Шилин оскорблённо хмыкнул.
Сохранив удивительный слух, она уловила его недовольство и сказала:
– Не дуйся только. Я ведь… по-доброму. Может, голодный? Заходи, у меня как раз картошечка осталась и рыба. Будешь?
Его желудок от смачных, привлекательных слов стал подпрыгивать от радости.
– Нет, спасибо, я сыт, – скромно ответил Шилин.
Но Анастасия Павловна стояла на своём.
– Да будет тебе. Заходи. Сам знаешь, как нам живётся, одиноким-то. А так хоть поговорим. Заходи-заходи.
Покончив с площадкой, Анастасия Павловна растворилась в квартире, оставив дверь открытой для Егора. Желудок продолжал намекать ему на разумность затеи – заглянуть в гости. Он стоял подле своей двери и видел зазывающий желтоватый тёплый свет, сочившийся из коридора соседской квартиры. Устоять было невозможно. И он зашёл на ужин.
Поел он знатно, по-царски! Голод был утолён, и его гнев проявился с новой силой. Он с новой тягой к возмущению повторил замученную фразу: «Я проиграл сражение, но не войну». На прощание Егор попросил обменяться купюрами Анастасию Павловну в знак символичной многолетней дружбы между ними; и та, нисколько не сомневаясь в предложении, пошла навстречу. На следующий день, встав ранним утром, не имея сил терпеть нестабильность положения, Шилин с купюрами Анастасии Павловны отправился в мелкий магазин, чтобы купить бутылку воды. Но ему было отказано, что привело к зарождению в сердце Шилина необычайного страха, с которым он боролся отчаянно. А чуть позже, спустя пару часов после новой неудавшейся попытки приобрести хоть что-то за деньги, Анастасия Павловна успешно разменяла купюры, данные ей Шилиным.
Комедия, драма или же напутствие судьбы?

 
Душевные внутренности Шилина кромсало злобное чувство обиды. Чем он заслужил неприятие мира? Неужто мир узнал о его наклонности отвергать всё человечество, и теперь ему мстят? Что (или кто?) толкало его жизнь в пропасть? Он молил того, в кого не верил никогда: «Дай мне возможность купить еду, я о большем не прошу, ведь я даже имею деньги, ведь не бесплатного я ожидаю, не подачки, так чего наказываешь меня?» Ответа не последовало, но спустилось к Шилину наитие, взорвавшееся в его голове, пустив в воздух корни из конфетти. БАНК! Вот что ему нужно было! Он может узнать, что случилось с его купюрами, если отправится в банк. Там-то ему объяснят, «что», «как», «зачем» и «почему»! Там-то его поддержат! И он, высокий, собранный, уже бежал к ближайшему банковскому отделению, но, когда он достиг цели, схватившись за ручку двери, ведущей в отделение банка, он был прожжён мыслью: «Но ведь купюра, которой ты пытался оплатить покупку в магазине, не принадлежала тебе. Эта купюра Анастасии Павловны. Ты уверен, что дело в самих купюрах? Что ты делаешь в банке? Не думаешь ли ты, что всё же тут дело в ином, скорее, в попытке уничтожить тебя? Это чистое глумление». Однако эта мысль, оставив незначительный след в его голове, быстро исчезла, так как сменила её иная, уже бывавшая в его разуме: «Кому я нужен? Я ничтожество».
Войдя наконец в банковское отделение, он почувствовал тепло, и ему стало легче. Он взял талон и стал ждать своей очереди. Когда его вызвали к окошку под номером девять, он чуть ли не подпрыгнул с места, настолько он был решителен в попытке узнать истину.
– Здравствуйте, чем могу быть вам полезной?
Рыжеволосая девушка, воистину фешенебельная, с томными глазами и выразительными губками, пристально глядела на Шилина, но его её бодрившая вожделение внешность нисколько не тронула. Облик обслуживающей его дамы осел мёртвым грузом в отделе анализа, где собирались все, кого он встречал за день.
– Проблема в том, что мои купюры нигде не принимают, и я не понимаю, в чём дело. Сколько бы ни просил объяснить мне, все…
Кира. Так звали девушку. На её блузе виднелся бедж.
– Дайте одну из тех купюр, что у вас не приняли. – И она заманчиво улыбнулась.
Он лихорадочно вытащил кошелёк из кармана, а после, порывшись, достал купюры Анастасии Павловны.
Кира осмотрела их и нахмурилась.
Он, поняв, что дело принимает снова для него неудачный оборот, вытащил из кошелька другую купюру, одну из тех, что пытался всучить в самый первый раз в магазине.
– Вот, ещё такая есть. Она почти новая, – растерянно заговорил Шилин. Страх покорял его, гнев скисал. Он протянул её Кире. – Но её отвергли.
Осмотрев и вторую купюру, она вернула обе обратно Шилину и сказала:
– Эти купюры вправду не принимаются, но…
Но? Что он услышал? Была попытка объяснить причину?
– Чего вы молчите? – испытующе глядя на Киру, спросил он.
– Ничего, – только и ответила она.
– Да чёрт возьми, – гнев вновь зарделся в нём. Он не сумел сдержать его рёв, и его кулак жёстко был брошен перед ней. – Вы оскотинились настолько, что даже причину мне не можете сказать?
Подбежала охрана и тут же увела «дебошира» от Киры. Она же только, перепуганная, поправляла волосы, с которыми и так всё было в порядке, а через несколько минут, собравшись с силами и духом, продолжила работать, будто ничего и не случилось.
Плотные мужчины вытолкали Шилина из отделения, кинув на прощание:
– Скажи спасибо, что полицию не вызвали.
Шилин оказался на улице, бездомный, никому не нужный. Он проиграл. И не потому, что попал в безвыходное положение, а потому, что даже не знал, на чём зиждется суть приключившейся с ним беды. Гнев не помог ему, и, как человек, осознавший всю тщетность его применения, выбросил его из своего тела. Он остался наедине с голодной смертью, хоть и был далеко от неблагополучных времён. «Ведь деньги есть, они тут, в моём кошельке, – повторял он себе, словно убеждая неизвестную силу прислушаться к нему, – и они настоящие, так почему же никто не принимает их, почему так жестоко обращаются со мной?»
Немыслящим, потерявшимся и даже сдавшимся, ибо на старте затухла звезда его решимости, он вернулся в свою квартиру. Что делать, как ему быть – вопросы были лишними. Похоже, всё склонялось к одному. К мучительному концу.

Ровно неделя прошла, и Шилин исхудал. Он заперся в квартире, проводя всё время в лежачем состоянии. Он был голодным, измотанным и разрушенным. Анастасия Павловна часто стучалась к нему. Даже раз ей удалось его увидеть. Испугавшись за него, она приказала ему зайти к ней отобедать. Она стояла перед ним и ждала, когда он поступит так, как ему велели, но Шилин был более ловким. Он пообещал, что сейчас зайдёт, только приоденется. Анастасия Павловна поверила ему и вернулась в квартиру, оставив дверь слегка приоткрытой. Шилин запер свою дверь – и более не показывался. Он лёг спать. Анастасия Павловна, оскорблённая, обиженная, не стала более докучать Шилину, чем порадовала его. Так монотонно и мертвенно длилась неделя. И настал миг, когда Егор более не мог плыть по течению. Где-то он прочёл давным-давно, и только сейчас всплыла эта фраза в его голове, что лучше сгореть быстро, чем тлеть ничтожно, хоть и последнее соответствует его положению в мире. Он, собравшись с остатками сил, захватив кошелёк, надеясь на последний обнадёживающий шаг, оделся и вышел из квартиры. Бредя вдоль заснеженной дороги, по которой неслись автомобили, он только и думал о том, как бы быстрее всё осуществить. Вот наконец показался цветочный магазин. Он вошёл в него вяло, как-то уж слишком болезненно.
–Чем помочь? – спросил мужчина, явно убитый жалким видом Шилина, настолько он был изуродован последними событиями и голодом. Худой, бледный, с потерянным взглядом, он стоял, не смея шевельнуться. – У нас прекрасные гвоздики, – предложил флорист, подумав, что у плохо выглядящего человека кто-то умер, что у него попросту неразрешимое горе.
Шилин указал на жёлтую розу… Ему протянули её, а он, вынув из кошелька несчастную купюру, дал её флористу, но тот с сожалением её вернул, не объяснив причины.
Шилин не удивился. Он возвратил розу и взял обратно купюру. Ему оставалось только ехидно улыбнуться. Развернувшись, он сделал несколько шагов, но вдруг остановился. Его окликнул флорист.
– Послушайте, денег не нужно. Возьмите цветок бесплатно.
Шилин вернулся, чтобы взять цветок. Затем он вышел. Какой удар по самолюбию! Ему, как брошенной собаке, подкидывают еду. Какой мучительный позор накрыл его…
– А можно взять белый? – не зная почему, спросил Шилин, через минуту вновь заглянув в магазин.
– Да, конечно.
Получив её, Шилин вышел из магазина и пошёл вперёд, к речному мосту, располагавшемуся неподалёку, держа в руке подарок незнакомца.
«Как символично, – говорил себе, заглушаемый рёвом автомобилей, Шилин. – Несу себе цветы на могилу».
Тяжёлыми хлопьями валил снег. Нелегко было глядеть перед собой, снег резал глаза, но Шилин справлялся, мучая их. Наконец-то он дошёл до него.
Он опёрся телом о перила моста, глядя то вдаль, то вниз, в вяло вибрировавшую воду. Мглистый, топкий омут кружил ему голову. Вот и конец. Обдумав всё, что с ним приключилось за жизнь, особенно за последний год, Шилин не сдержал слёз. Он всегда так боялся показаться слабым, убитым, сверженным, так страшился слёз, что готов был вытворить безумство, только бы не заплакать, но сейчас уже было бесполезно страшиться этого. Гнев покинул его навсегда, теперь пришло избавиться от самой жизни.
Шилин, всё плача и прикрывая лицо руками, не выпускал из руки розу. Он становился пустым; казалось, что через слёзы выходят остатки жизни. Пора решиться на полёт! Он предвосхитил, как сделает это. Надо наклониться вперёд, расслабить тело, и всё кончится. Всё кончится. Так легко, так просто. Только наклониться, слегка оттолкнувшись от земли, а затем расслабление… Он упёрся руками в холодный металл. Он стал расшатываться, чтобы наверняка выпасть из жизни. Раз, два…
Скромный автомобиль, марку которого разглядеть в столь неудачную погоду было невозможно, резко остановился у моста. Как она заметила его, как вдруг догадалась о намерении Шилина, понять нельзя. Девушка выбежала из машины, крича ему: «Стойте, стойте, что вы делаете?»
Шилин вышел из сна. Ему помешали. Счёт сбит, и ноги уже не отталкивались от земли. Он мерно перевёл взгляд на девушку.
– Кто вы? Мы знакомы?
Они стояли друг напротив друга в ярком свете автомобильных фар.
– Нет, но… что вы делаете? Вы хотели убить себя? – девушка, возбуждённая спасением человека, почти уже влюблённо смотрела на Шилина. – Вы вправду хотели это сделать? Глупый, очень глупый человек!
– Я не понимаю… кто вы?
– Кто-кто? Я та, что спасла вас.
– О, нет… вы помешали моему спасению, – в помешательстве высказал он.
– Вот ещё… будет тут мне рассказывать. – Она подошла к нему как-то порывисто, схватила его слабую руку и повела к машине. – Садись скорее. И даже не смей возвращаться к этому мосту, понял?
Они не были знакомы, ничто и никогда их не связывало, но оба почувствовали на мгновение неимоверно сильную связь друг с другом.
Они медленно ехали в неизвестность. В машине было тепло и уютно.
– Я Елена. Очень приятно.
– Егор.
Скупо двигался их разговор, но оттого только, что не знали, как объяснить свои чувства, волнительные, почти душащие, но те, от которых не было больно. Они заполняли обоих.
– Сейчас мы заедем в магазин, купим еды, а после ко мне. Ясно? Вам нужен отдых, – сказала девушка, – выглядите вы плохо.
– О, только не магазин, – простонал Егор.
– Почему же? – удивилась Елена, оправляя густые светлые волосы.
– Мою валюту не принимают. Я ничего не ел уже с неделю.
– Так, – насторожилась Елена. – Отныне ты точно будешь есть. И точка.

 
Они вместе стояли у кассы. Пришло время платить.
– Ну что, – улыбнулась Елена, – покажи мне, как твою валюту не принимают.
Она ехидно глядела на него, и выражение её глаз настойчиво топило бессмысленность его жизни. Шилин достал кошелёк, вынул купюру и протянул кассиру. Та поблагодарила. Он сжался. Какой позор… снова, опять! Елена, к неожиданности Шилина, прижалась к нему, обхватив обеими руками его руку.
Кассир сказал:
– Ваша сдача… – И девушка стала отсчитывать деньги.
– Что это было? – возрадовался Шилин, ошарашенно поглядев на кассира, а после на Елену. – Что… произошло?
Елена снова нежно улыбнулась ему. И пока отсчитывались деньги к сдаче, она, поднявшись на носочках, дотянулась до его уха и прошептала:
– У тебя не было меня, потому и мир про тебя позабыл. Теперь ты не один.
И Елена прижалась к нему, склонив голову к его плечу. Шилин стоял в недоумении, сражённый столбняком.
Кассир вручил ему деньги со словами:
– До новых покупок, с наступающим вас.
И глаза кассира игриво блеснули Егору, намекнув на то, что цветок, который он держал в руке, пора бы передать кое-кому.
Шилин медленно повернулся к Елене и плавно протянул его ей. Она взяла цветок, продолжив нежиться присутствием Шилина.
Егор перевёл взгляд на кассира, и девушка одобрительно кивнула.
Когда они ехали в машине, в полной черноте, лишь изредка прерываемой огоньками искусственного света, Шилин не уставал думать: «А не упал ли я всё-таки с моста?»
Или же жизнь его и вправду сменила вектор? Если последнее реально, то кассир, подмигнувший ему, – и он ухмыльнулся, и глаза его загорелись впервые за долгое время, – знал куда больше, чем сильные миры сего, но возвращаться и пытать его глупыми вопросами не было смысла. Что произошло – неважно, ведь с ним сидела та, что спасла его.
И Шилин ещё раз взглянул на Елену, наполнившись радостью. Она вела его со скоростью 60 км/ч в новую жизнь.