Макар

1.
-Макар, а Макар, научи меня молиться.
-Как же я тебя научу, коли ты молитв не знаешь. Не хочешь молитвы учить? Не хочешь. Одно слово, Городской.
-Ну и что с того, что молитвы не учу. Вон, мне бабка Наталья говорила, жаворонки по весне, молитв не знают, а Бога о тепле просят. Псалмы поют.
-Тьфу на тебя! Псалмы поют! Что ты языком молотишь? Какие ж это псалмы? Да и как же жаворонок молиться может? Никак не может, потому как молитвы Богу петь только человек и умеет. Понимаешь, Городской? То ж птица! Что у нее? Мозг с горошину.....Ты еще скажи корова у Любки давеча мычала — псалмы пела! Дурак ты, Ванька. Одним словом, дурак Городской!
-Ну, может, и не псалмы — засомневался Ванька — да только и Любка говорит, что ее Милка - Ма-терь Божья! Только на нее, говорит,  и молюсь! Она и к Богу меня ближе! И в голод спасет, и в холод согреет. И предать не могёт, потому как тварь она Божья, не то что человек поганый.....
-Любка!? Нашел ты, кого слушать. Любка твоя и в церкву не ходит! Откуда ж она о Богородице знать может! Только Любка могла ее коровой назвать! Ты еще скажи, что у Девы Марии рога были!!! Тьфу, антихрист ты, Ванька! Одно слово, Городской!

Макар разозлился. Оттого ноги его длинные зачастили и пошли «мерить аршинами» дорогу до до-ма. Он вырвался далеко вперед, оставил Ваньку позади себя и сам того не заметил. А Ванька не спешил его догонять. Сначала и так все слышно было, а потом доносилось обрывками:
«...антихристы....псалмы они поют! Тьфу, Корова!.....Матерь Божья!....Одного навозу телега за день.....туда же — молиться!.....
Ванька жил в деревне не с самого рождения. Мать свою он плохо помнил, она рано умерла. Отец жизнь свою в городе устроить не смог. По его словам, городская суета не отвлекала его, а, попросту, утомляла. Все здесь напоминало о жене и о прошлой жизни. Вот и уехал в деревню, чтоб хозяйство завести да и забыться в хлопотах — заботах. Только в доме хозяйка нужна. Она и нашлась. Соседка. Сначала отец к ней за советами обращался.
- Городской, «нехозяйский» — шутила Нина Михайловна...
Помогала во всем, и сама от помощи не отказывалась. Она и с Ванькой сидеть соглашалась. Своих детей не было. Была она старше отца на семь лет, и потому относилась к нему, как к брату младшему. То приберет в доме, то постирает бельишко. Заштопает, зашьет. Борща наварит. Как-то после дня задержалась в гостях. Ночь на кухне с отцом проговорили, проплакали и переехали жить к ней. Дом у мамы Нины был просторный, светлый, лучше, одним словом. Ванька помнит с того момента, как внесли его на руках в комнату. Открыли ставни, и светом глаза ослепило. Как родился заново. Пахло вкусно. Отец оказался вполне себе «хозяйским». Решили пожить пока так. А уж, даст Бог, распишутся. Квартиру в городе сдали и зажили. Через полтора года умер и отец .
Ваньку Нина Михайловна усыновила. Никто на него прав не предъявил. Квартирка в городе цела осталась. Для Ванечки, говорила мама Нина. Ваньку она любила. В деревне звали его Город-ским. Ванька Городской. Долго думал он, что это фамилия его такая. Потом уж узнал, что не Город-ской он, а Мишин. Иван Алексеевич Мишин.
Нагнал Ванька Макара почти уже около дома. Тот уже и не сердился. Он долго сердиться не мог.
-..так что учи молитвы ... - чего молчишь?
-Да, - согласился Ванька.
Ему было обидно и за себя, и за тетку Любу, и за корову ее Милку. Хорошая ж корова! Спо-койная,  не норовистая. Захотелось обидеть этого долговязого.
- Макар, а Макар, а правду говорят, что Бог дураков любит? Дураки - они Богу, что дети?
- Всех Бог любит. А тебя, дурачок , сильнее остальных.
- Почему это?
Макар  махнул рукой. повернулся и зашагал прочь, оставив Ваньку в полном недоумении.
2.
Макар тоже был не местный. Молодой мужчина, тридцати двух лет. Ни кола, ни двора.  Как в деревне очутился, никто не знал. Да и сам он не знал. Осенью как-то нашел его батюшка по утру, сидящим у ворот церковных. Подаяния не просил. Смотрел открыто, даже весело как будто.
- Что ж ты утро на земле встречаешь? Встал бы, земля ж уже остылая. - спросил отец Николай.
-Мне б в церкву - ответил на то гость— ты не знаешь, кто меня впустит?
- А что в церкви хотел?
-Так молиться! В церкви ж молиться нужно. Богу нашему единому — Иисусу Христу! - удивился незнакомец.
Перекрестившись трижды, поднялся на ноги и преданно стал отцу Николаю в глаза глядеть.
- Ну, пустишь ли? Что молчишь?
Николай и сам не знал, что это он замолчал , растерялся. На него смотрел молодой, высокий худощавый мужчина. Чистое и светлое лицо его было красивым, но лицо это расплывалось, не концентрировался взгляд на лице. Только глаза — синие, ясные, открытые- детские глаза. Детей  крестить приносят совсем младенцами. Глаза еще мутные, ничего не видят. Взгляд ни на чем не остановят, только кричат, да мать ищут. Те, что постарше, все одно, ничего не понимают. А тут …. Стоит взрослый мужик,  глаза , что у ребёнка чистые  и ясные. И в детских глазах этих весь мир отражается.
Николай опомнился, улыбнулся..
-Пущу! Да только молиться-то умеешь ?
-А то! Я такие молитвы знаю! Всех святых знаю! Ксению Петербуржскую знаю, и Бориса и Глеба!..
.Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да будет,
ой, погоди! Сначала ж нужно:
 Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго,
ну, или не нужно? А если и нужно, так потом?
...Яко драгоценное богатство, прииде к нам от Великия реки Вятки
— есть такая река —
в царствующий сей град наш Москву
— в столицу, значит — пояснял он свои слова —
юже днесь зрим и поклоняемся ей.....
Николай уже не сдерживал улыбку. Он взял парня за руку.
-Пойдем уже, а то молитвы закончатся, что в церкви делать будешь?....
-И то правда!- испугался гость. - Я еще Бориса и Глеба знаю, и Макара . Есть такой, не помнишь?
-Иди уже, Макар!
И батюшка Николай окрестил еще одного младенца. Макар! Так и повелось.
Макар из Борисоглебска — дразнили его деревенские. Но относились по-доброму. Жил он при церкви. Помогал во всем. Старательно выполнял все наказы и поручения. Ходил по одиноким деревенским старикам и старухам коротать вечера. О Боге говорить. Пусть, дескать, готовятся с Богом встретиться. Будут знать, о чем с ним беседовать. А старикам того и нужно! Макар гвоздь забить мог, лампочку ввернуть да вывернуть не отказывался, радио починить, воды натаскать.....одним словом, Божий человек!!
3.
Ванька поначалу старался его не замечать. Если по деревне идет навстречу, сходил с его пути. Знал, что Макар — дурачок. Что с дураками водиться. Глядишь, и сам дураком станешь.
Как-то соседка — бабка Наталья — сказала:
- Ты, Ваня, его не обидь! Ни теперь, ни потом, как вырастишь!   То мы таких дураками считаем, а кто ж знает, кто из нас дурачок? Он ли, что в Бога верует, али мы, безбожники! Господи, прости. Креста на тебе, вона, нету! Не крестила тебя Нинка! Так ты Макара не чурайся. Через Макара, может, и тебя Бог увидит.
«Как это Бог увидит через Макара? Дураком что ли стану? Да нет, не может быть. Батька мой не дурак был, мама Нина тоже образованная, что ж я -то дураком стать должен?» - думал Ванька. И понять не мог, а хотелось.
- Мам Нин, а что я не крещен до сих пор? - набравшись как — то смелости спросил Ванька.
Нина обернулась, бегло взглянула на сына, о чем-то соображала, глядя куда-то в угол под потолок, и довольно спокойно ответила:
-Так пойдем в церковь, да покрестимся. Я батюшку встречу, Николая, да и спрошу. А, вон, и Макар!
Ванька увидел, как от бабы Натальи выходил Макар. А кроме как мимо их дома, пройти ему было больше негде.   
- Макар, тут вот оно что: нужно Ваньку покрестить.. Спроси батюшку, когда прийти прикажет.
- Городской что ли? - сердито спросил  Макар — не крещеный пока? Пусть приходит. Покрестим.
Разрешение прозвучало, как приговор. Ну, раз крестить его будет Макар-дурак, то и сам он дураком станет.....

4.
Не стал. Уже как год крещен, а не дурак пока. Решил для себя, если выучится, профессию хорошую получит, то и дураком не станет. А Макар так и прилип к нему. Стали ходить вместе коз пасти.  Ваньке было  даже интересно!
- Знаешь, Ванька, я сегодня сон видел.
Макар лежал на спине рядом. Ванька повернул голову. Макар согнул ноги, и острые коленки его , казалось, впивались в небо. На глаза он надвинул кепку, чтоб не слепило солнце.
- А снилось мне, что я забыл, как молиться нужно. Ох, и испугался я! Ноги мои затряслись. Сердце провалилось. Стою, испариной весь покрылся! А Господь на меня с иконы испытующе смотрит...
Вот Богородица, та, что Владимирская, и шепчет мне: «Не волнуйся! Я тебя не брошу!»...и, стало быть, подсказывать начала. Тихо так: и остави нам долги наши.....и остави нам долги наши......Я гляжу на нее, а она красивая такая! Изумруды у нее, сапфиры в убранствах. Но не это главное! Светится она вся! Свет такой белый от нее идет. И в свете этом все камни тусклыми кажутся! Она младенца держит осторожно так на руках, к щеке его прислонилася. А мне кажется, что это меня она держит. И щека моя аж огнем пылает! Руки у нее горячие и сильные. И я к ней, как к мамке родной, потянулся.... А у нее ж младенец, куда его? Она такого младенца на руках держит!!! Понимаешь? Мир на руках держит, куда уж меня еще на руки? Я по сторонам оглядываюсь, помощи ищу, а сам силюсь, вспоминаю: Отче наш иже еси на небесех.....И тут с другой стороны ко мне руки Неупиваемая чаша протягивает: «Иди ко мне, помогу!». И легко мне стало. Стал я подле нее и успокоился............
Ванька представил, каково это онеметь в такой ответственный момент, и мурашки побежали по спине......Макар замолчал.
-Скажи, Макар, а как это так - Богородица одна ж была, а икон много: Владимирская, Казанская и еще полно. Одна ж икона быть должна.
-Эх, темнота, — необидно сказал Макар. - одна, конечно. Только ж Мать – Богородица  многим лю-дям достойным являлась, понимаешь? Где беда какая случится, она уже на помощи. Вот, как ее видели, так и писали.
- Угу. А Неупиваемая чаша?
- Это так икону назвали. Выпить ту чашу нельзя, бездонная она, как и любовь Божия, помощь Бо-жия. Нет им дна. Только веровать нужно, искренне. Понимаешь?
 - Угу. А Достойно Есть?
Макар улыбался так широко и так охотно рассказывал, что даже и сомнений не было, что то, что говорит — правда, не сочиняет он.
- Ты-то откуда ж знаешь, Городской? «Достойно Есть», то в Афоне!!!! Еще ее «Милующая» называ-ют - милует значит всех, прощает. Она всех прощает, Матерь Божия. Идет к сыну и просит за нас.  А кто ж матери откажет...
- Так что ж она сильнее Бога? Богу не уж-то приказать может?
 - Скажешь тоже! Она попросить может, а уж Богу решать дальше.....
 - А вот ты кого больше всех уважаешь?
- Как это? Всех уважаю.
- Да ладно, а то я не знаю.....
 - А что ты знаешь?
 - Про Бориса и Глеба все время говоришь... их и уважаешь. А почему? Я никому не скажу, честно-честно.
Макар помедлил с ответом.....
 - Это великомученники. Братья. Их третий брат убил. Ночью зарезал.
Ванька ощутил холодок за воротником.
 - Они еще с монголами бились....
 - Вдвоем?
 - Дурак ты, Городской! Как же вдвоем-то. Кто ж вдвоем-то войско целое победит?
- Они ж святые! Им ничего невозможного нет – передразнил Ванька.
- А вот в чем и фокус, Ванька, что святым нет ничего невозможного.- повторил Ванькины слова Ма-кар.
-  Давно уж это было. Иго татаро-монгольское, знаешь?- И, не дождавшись ответа, продолжал —Ты представь. Живешь ты на Руси, а татары тебе жизнь указывают, дань с тебя требуют. Людей русских  изводят. Деревни жгут, людей жгут, никого не щадят.  И так 300 лет! И были они несчетные! Сильные и злые! А что мы? Мы люди русские — душа у нас добрая, что мы супротив силищи черной, безбожной! Вот и страдали. Сколько слез пролилось! До сих пор земля соленая! И был тогда Князь . Решил он, гнать нужно поганых! Собрал он войско, сам во главе ! Веду, говорил, вас на смерть верную. Потому как знал, если сейчас не будет битвы Великой, то и  потом  самой  жизни не будет.
Смотрел в глаза будущим вдовам, на колени перед матерями падал, молил о прощении за неиз-бежные сыновьи смерти.
По девкам, что никогда мужними женами не станут, слезы лил.
Да, только нет пути иного. Ни у него, ни у Русичей
 И сомнений у князя много. Вдруг, да не побьет он татар! Но  один очень мудрый человек сказал Князю: «ИДИ! Иди, бейся. Только пусть сперва каждый помолится пресвятой Богородице! Каж-дый!!!» И молились! Вся Русь молилась!!!
5.
- Утро только зачалось, а уж один мир на другой войной пошел! Солнце вставать забоялось. Кони под всадниками всем телом дрожали! Крови сколько! Колют копьями, режут мечами, зубами рвут горло врагу. Выли от злости и боли, стонали от ужаса и страха.  Уже и дышать больно стало! Голова гудит! В висках грохот, что от копыт! То сердце на волю рвется, ребра ломает ударами своими. А бежать некуда!  Есть подмога, да не время ей еще . А они не кончаются, виснут на тебе, в лицо руками от крови теплыми и скользкими тычут — глаза тебе выскребнуть стараются. Им, Вань, тоже не легко. Хоть и много их, хоть и сильнее они, да только правда на нашей стороне. И веры уже не осталось. Стоишь, ноги твои ватные подкосились. И вдруг рев такой страшный, нечто зверь какой дикий кричит? Кромешный страх накрыл — Зверем враг оборотился! Оборотни кругом! Морды в крови,   на поганых пастях их потроха висят. И чавкают эти морды, как болото, что добычу свою намертво держит и заживо пожирает. Глаза их огнями горят красными, злыми!!!  Упал на колени, уши закрыл ладонями. И понял, не зверь это ревет. Не зверь, Ваня. Это я сам от бессилия своего в крик плачу. От того, что больше биться не могу! И крик этот, что рык волчий. Обтер лицо-то от крови и соплей, умылся слезами, чтобы в небо чистым да умытым оборатиться. Глаза открыл, а там, Ваня, там..- голос Макара срывался. Он плакал. - А там Глеб с Борисом! Мечами рубят! Спинами друг к другу прижались, и мечи их, что солнца лучи, пронзают темноту.  И слышно дыхание их. А старшой одной рукой рану закрывает. То рана еще от братова ножа. Болит, видать. Да не той болью, что наши раны, Ваня, а болью во сто крат сильнее и горше, потому как душа это его болит!
И тут силы вновь вернулись, будто вдохнули их . Стал к ним на подмогу. Убиваю врага и молюсь. Убиваю и молюсь, молюсь….  Так себя и спас! ..А там и войско наше  подоспело- Макар уже не сдерживал слез....Жив! Жив я остался...
-Всяк Борису и Глебу опосля того о помощи в битвах молился. Что ж их не почитать-то, а Вань?
Ванька вздрогнул. Как очнулся. Будто выдернули его откуда.
-Ты так говоришь, будто ты сам там был?
-Был. А как же?  Каждый  там был. - серьезно ответил Макар - Не в первой раз на свет родимся. Понимаешь, меня, Городской? Все мы там рубились, чтоб сегодня   жить-то.
Бабка Наталья тоже говорила не раз, что не первую жизнь мы проживаем. А вот не последний ли день живем, никто не знает.
- А как же ты признал-то, что это Глеб с Борисом?
- А вот, Ваня, так и признал.   И сомнений во мне не было. Они это.
И представил Ванька, что тоже там был. И умер там, на поле боя… И снова пробежал холодок по спине.
- Врешь ты все! Дурак! Да и еще и врать вздумал.....
 - А вот и не вру….
 

6.
Деревенская осень, кроме лиственного золота, паутиновых лабиринтов и утренних серебряных заморозков, приводит за собой дожди, туманы и болезни. Нина Михайловна опять была у врача. Кашель давно не давал спать по ночам. Что только не пробовала, чего не пила, какие только отвары не варила, а зараза не отпускала.
-Может Еврею показаться? - спрашивала она бабу Наташу.
-Может оно, можно, да только сама знаешь, не хочет он никого видеть. Как уехал тогда, так и нет его с нами.
Когда не спишь, всякие мысли в голове копошатся. Ванька еще малой совсем. А не дай Бог, помру? Куда ему тогда деваться. В город ехать? Квартиранты платят исправно, люди хорошие. Только что в жизни не бывает? Дом продать что ли? Уедем. Денег врачам дам. Только бы объяснили, что не так со мною. Завтра пойду, может чего еще пропишут....
Только прописывали всё не то.
Грешным делом, решилась пойти в церковь. Дождалась, пока все разойдутся после службы, и к батюшке.
- Хочу Пантелеймону свечку поставить.
Батюшка подвел к иконе и отошел.
«Баба я глупая. - подумала Нина Михайловна- что просить? Молодой какой, Пантелеймон-то. Кудрявый....что ж я даже и не нашла, молитву какую читать. Пойти спросить что ли? Стыдно».
Постояла, да и пошла. То ли плакать ей теперь, то ли смеяться.
 Зашла в дом, а Ванька за столом чай пьет.
- Мам Нин, ты откуда?
- В церковь ходила.. - коротко ответила мать.
Ванька оживился.
- Не умею я, Ванька, молиться. Не знаю я ничего. Когда мы в церкви-то были последний раз. Ее у нас и не было отродясь. – стала то ли оправдываться , то ли жаловаться мать - Только вон, батюшка наш, три года как, решил ее восстановить. В руинах, помнишь, службы шли. Куда мне ходить-то было, да еще и с тобой на руках. Только год, как церква -то служить стала. Бабка моя, та знала всё. Икона у нас была. Красивая, дорогая. Владимирская. Отец продал ее кому-то, когда денег совсем не было. …. А ты что хотел?
 - Ничего не хотел. Ты заболела? ….


7.
-Макар, а, Макар, научи меня молиться......
С того разговора прошла не одна неделя. Макар не появлялся. Пропал Макар. Говорят, что уехал он в поселок по какой-то нужде, а вот вернется ли теперь, никто не ведал. И Ванька скучал. Днем ходил он к реке, что убегала куда-то в страну, где вечные тепло и солнце, где люди радуются каждому дню. Там танцуют, поют, смеются. И река спешила туда, зазывая за собой все, что было дорого сердцу: зелень рощи, голубую песню неба, расцвеченные ромашками луга и, самое жалкое, по чему вздыхали особенно тяжело, -  тепло. Тепло уходило, улетало с ветром, уползало с утренним туманом, смывалось хлесткими дождями. И из сердца тоже. И сердце ныло, ныло и скулило, как собачонка, лишившаяся конуры и сытной похлебки. Бабы одевались "потеплее" в серое тряпье, становились похожими на молчаливые тяжелые снеговые тучи  и, без того неуклюжие и толстые, еле-еле передвигались они в резиновых сапогах по вязкой жиже. Мужики и вовсе сливались с серыми покосившимися заборами и становились неотъемлемой частью мокнущего пейзажа. Они сидели на лавках и будто подпирали спинами столбы, которые набирались влагой и грозились окончательно стереть все границы между огородами. Вечерами так и совсем становилось невыносимо. Мать приходила замерзшая и молчаливая. Она садилась к столу и казалась Ваньке растерянной и чужой. Он боялся, что и она когда-нибудь убежит за рекой. Тихонечко сидел он на своей кровати, обхватив руками колени, и мысленно разговаривал с Макаром: " Макар, а Макар, попроси у Бога, чтобы мама от меня не ушла...." И Макар становился единственным Ванькиным собеседником в эти долгие вечера - невидимый, но явно ощущаемый рядом.
О чем думала мать? Ваньке казалось, что никогда не поймет и не узнает это. Даже тетка Люба в свои редкие визиты не могла исправить ситуации. Она странным образом менялась и становилась похожа на мать. Все. ВСЕ, кто заходил в дом, будто отравлялись витающим ядовитым газом осенней грусти. И не было у газа цвета, не было запаха. Ваньке становилось страшно. Он дышал через раз, задыхался, зажмуривал глаза и вскоре засыпал. И снился ему чудесный край, где тепло и весело...
Мать совсем сдала.
 Ванька давно простил друга. Помнил Ванька, что через Макара его Бог увидеть может.
« Пусть бы он научил, как молиться, как за мать попросить...куда ж ты делся-то, Макар, когда ты мне так нужен?»
-К батюшке пойду. Он-то лучше знает — сказал как-то Ванька бабке Наташе.
-И то правда, сходи. И Макарку бы найти, у меня вон порог прогнил, пришел бы, и бочку водой надо бы наполнить.....
Баба Наташа перечисляла свои нужды, но видно по ней было, что думает она не о них вовсе. Порог ее давно гнилой, чтобы о нем так сокрушаться резко,  да и  бочку под осень кто ж наполняет? Замерзнет бочка  и треснет, как только заморозки в силу войдут. Смотрела она не так как-то. И слезы текли. Застревали в морщинистых бороздках на щеках и с носа капали. Она их рукой утирает, утирает, а они бегут себе, не кончаясь.
-Баб Наташ, да ты что ж, из-за порога так плачешь? Да, будет тебе, все починю сам!
- Ага, из-за него, окаянного! Да за то еще, что старая я стала, как вон порог, прогнившая вся, дряхлая.  . Поди сходи, Вань, к батюшке…. Поди сходи.

8.
В России все в Бога верят. Все! Кого ни спроси! Правда, по-своему верят. Где-то в душе. И души в России у всех светлые, чистые. Мы ж не басурмане какие....Все знают, что Бог есть, что пути его неисповедимы, и все эти пути ведут к нему. Всё, что Бог ни делает, всё к лучшему. А главное — Бог един!!! И в церковь ходят. По-своему, то есть не часто и не на службы. И постятся. По-своему! По-своему заповеди соблюдают, и молится каждый по-своему.
 Русские — народ вольный, свободный. Нельзя русским веру в Бога границами церкви да поста ограничивать. А покажи им всю  глубину веры, так бОльшей ограниченности понимания и представить нельзя.
Всех изменить невозможно. Вот и решил Николай когда-то, что уедет он из города   в деревеньку захудалую. Приход невеликий, зато искренний, неизбалованный. Узнал, про эти места живописные.  Даже отыскал фотографии деревни дореволюционных времен: Река. А на берегах домики белые. Переправа. И церковь каменная.  Стоит чуть в стороне, среди березок
Вот они, как на фотографии той: и роща березовая с изумрудной листвой, и река, синее небо отражающая, и домики белые...Только мало их стало. Вот и церковь каменная, с заколоченными окнами и дверями, с полами прогнившими, крышей худой, с куполами ветрами изъеденными. Весь приход — голуби с воробьями да кошки бездомные. «Всё, что Бог ни делает, всё к лучшему...» -  думал Николай, стоя в саду при церкви. Он оглядывал каменные столбы с отколотыми кирпичами, завалившиеся створы ворот и огромную свалку мусора, на которой сидели два кота и с интересом рассматривали Николая.
- Ну, что, друзья, приступим? - спросил Николай у котов.
Серая парочка даже не шелохнулась.
К моменту, когда Николай приютил  Макара, дело, конечно, с мертвой точки сдвинулось, но как-то медленно продвигалось вперед. Сколько ни просил батюшка  деревенских  помочь ему вы-везти мусор, привести в порядок сад, залатать крышу, ну просто, внести посильный вклад, никто особенным желанием не горел. А с приходом Макара все как-то вдруг завертелось-понеслось. Однажды Макар предложил Николаю:
- У деда Бориса совсем крыша потекла. И в том вся беда, что есть, чем ее крыть, да вот на крышу-то Борис не залезет сам. Может завтра зайдем к нему, поможем, пока дожди не начались?
- У нас с тобой у самих крыша на ладан дышит …сходим, конечно.
- Там еще у Ольги Григорьевны забор упал. Коровы чегой-то испугались, понеслись, как оголтелые, да напрямки через ее огород. Грядки потоптали — Бог с ними! А вот забор снесли. Столбы сгнили давно, как поставить? Теперь эти рогатые коротким путем ходят, так сказать, угол срезают, да все по тем же грядкам. Она уж плакала, Ольга Григорьевна. Дюже просила помочь.....
- А Петр не просил  в сенцах стекло в окно вставить? - поинтересовался батюшка.
- Просил. Дак, я поставил. Уже неделю стоит.
- Ну, тогда с чего начнем? С крыши Борисовой?
- Нет, лучше с Ольги Григорьевны. Жалко ее, одна живет.....
  Так и повелось в деревне, где, что починить, так это к Макару нужно обратиться. Он безотказный. И помощник у него такой же.  А спустя пол-года, в апреле, на Ленинский субботник, собралась деревня в церковном саду. Кто с граблями, кто с тележками, кто с лопатами.....Николай от неожиданности и работы столько не нашел, чтобы всем хватило. Даже деда Бориса домой отправить не удалось. Хромой и скрюченный, дед вывозил на тележке сухую траву и ветки. Жег их в сторонке, щурясь поглядывал на огонь и приговаривал:
- Гляди, Макар, как бы пожару не случиться.....
В этот день полностью пропала со двора мусорная свалка, были выбелены стволы деревьев в церковном саду. Мужики, что помоложе, ворота сняли и на машине в поселок отвезли — выправить. Гнилые полы полностью перебрали, и оказалось, что досок на замену нужно не так уж и много. Сбили с окон железные ставни, и обнаружились за ними красивые кованые решетки, которые очистили от ржавчины и мусора и тут же покрыли краской. А когда стемнело, сели на спиленные стволы отдохнуть да за жизнь поговорить. Борисова бабка притащила огромный медный самовар с сапогом для раздува, Любка - пирогов корзину. Сидели до звезд, покуда не замерзли совсем. А расходиться стали, так каждый пообещался прийти через неделю, в субботу.
Когда все разошлись, Николая окликнула Ольга Григорьевна.
- Знаешь, Николай. Есть у меня для тебя кое-что. Тогда-то, когда сельсовет церковь под склад определил, так ведь по дворам из церкви много чего растащили. До лучших времен, так сказать. Отец мой, помню, столько икон приволок! Тряпками замотали их с матерью, да схоронили. Теперь-то мало кто найдется, из тех, кто на оберег церковное имущество растащил, кто помер давно, кто все продал, да и  поразъехалось народу уйма. Ну, а я вот решила, отдам тебе. Мне уже, что над этим трястись...
Николай не верил тому, что слышал.
- Так ты зайди, забери завтра
- Да, конечно. Конечно. Зайду, Спасибо Вам. А сегодня нельзя?
- Так темно уже да поздно. Сейчас до пол-ночи проволындаемся, пока все из погреба поднимем, из сундуков. Завтра приходи.
- Да, конечно. Конечно. До завтра.
Ольга Григорьевна ушла, а Николай еще долго смотрел ей вслед и благодарил ее. «Что там у нее? Что осталось? Как сохранилось» - мелькало в голове.
-Брысь, морда усатая! Ты чего ж стоишь тут один? - услышал Николай.
- Ты это кому ж  сказал сейчас?
- Как это кому? Тебе и сказал. Брысь, ты, зараза, нет у меня ничего!
Николай засмеялся и обнял Макара.

9. А назавтра оказалось, что Ольга Григорьевна хранила самый настоящий клад! Одну за одной, потертые, пыльные, потрескавшиеся, извлекли из сундуков иконы. Да не просто иконы. Тут был иконостас. Чин сохранился плохо, но вот доисуссный чин был в очень хорошем состоянии. Руки тряслись у Николая, когда извлекал из тряпок, оказавшихся кусками алтарной завесы, истинное сокровище! Бережно обтирал от пыли и шептал:
- Слава тебе, Господи! Милость Твоя безгранична!!!
А Макарка каждый раз спрашивал:
- А это кто? А это?
И очень разочаровывался, узнавая от отца Николая, что это не Борис и не Глеб.
Ванька того времени не помнил. Только по Макаркиным рассказам. Когда проходил мимо и смотрел на теперешнее состояние церкви, представлял заколоченные окна, покосившиеся ворота и заброшенный сад и никак не мог поверить, что такое могло быть.


9. Отец Николай взял Ваньку за руку и повел по церкви.  Страшно. Аж ладонь вспотела. Ванька шел молча, и Николай молчал. Только смотрел на него с улыбкой.
-Ты что ж ничего не спросишь? - поинтересовался священник? - Макара, может, ищешь?
- Нет, не Макара....Батюшка Николай, а как за мамку помолиться? Болеет она. Только я молиться не умею — выпалил, как выдохнул.
- Как это не умеешь? Все умеют!!!
- Мне Макар говорил, что, раз молитв не учу, то и молиться не могу, права не имею. Да и не разли-чаю я , кому молиться.
Батюшка задумался, покачал головой и ,улыбаясь, ответил:
 - Ну, коли Макар сказал, то уж точно, так оно и есть!
Ванька засмеялся, что есть сил. И напряжение его покатилось горохом звучным по полу, от стен стало эхом отзываться. И вдруг замолчал. Неловко над Макаром как-то смеяться.
-Ну, пока Макара нет — продолжил Николай — я тебе разрешу. Ему не сознаемся. Договорились?
-А кому?
-А ты походи сперва, осмотрись. Я пока свои дела поделаю. Потом вернусь, разберемся.
И ушел. Остался Ванька один. Бабушки у входа сидят, читают что-то, на него и не смотрят. Это хорошо. Так ловчее. Для себя решил — молиться Божьей Матери. Она мать, она поймет и все, как нужно, сыну своему объяснит, если у Ваньки самого не получится. Вспомнил про Владимирскую. Да только где она тут? Вон их сколько, Богородиц! И начал надписи читать.
«Пантелеймон целитель» - еле прочитал Ванька. Раз целитель, значит  врач. Ему нужно помолиться. Макар как-то говорил, что он при всяких болезнях помогает.  Молодой еще совсем. Небось, тоже брат зарезал, молодого такого. Не сам же помер... На кого-то похож. Волосы пшеничные вьются. Добрые глаза голубые, как небо...
А еще Макар про Николая говорил. Он, будто, самый что ни наесть добрый из всех. Только где он. Что-то про Деда Мороза еще плел...Кто тут на Деда Мороза похож? Вроде, этот - «Николай» - точно он. С бородищей!
 Этих трое - «Троица» - ага! Вот они какие. Грустные дюже. Жалко их, горемычных. Зачем грустят, они же самые главные…
Тихо. Свечки потрескивают. Голуби воркуют.
Всё ж Макар не прав. Вон, птиц сколько, в каждом окошке под потолком. Не медом же намазано им. Мозгов с горошину, а к Богу летят ворковать. И никто им — Кыш! - не скажет.
Вот если Ваньке грустно, кто первый это угадывает? Пёс его — Пират. Откуда он знает, что Ваньке не до игр? Встречать его из будки выйдет, нюхает его, в лицо тычет своей пуговицей мокрой. Лижет щеки, поскуливает. И мысли у Пирата нет, чтоб напрыгнуть на хозяина радостно, залаять звонко и вертеться вокруг, как в дни веселые.
А утешать приходит кто? Мурка старая. И уж и трется вокруг него. Мурлычет, как заведенная. Глаза закроет и муркает — мурррррр да мурррррр. И нарочно в нос хвостом тычет, чтоб Ваньке щекотно стало. А то и вылизывать начнет. Лижет его шевелюру непослушную, уложить старается жесткие волосы. Сама фыркает, головой мотает. Так-то ее на руки взять не получится. Вырывается, царапается, а тут даже в кровать придет, ляжет на подушку и мурлычит : Спи, Ваня, все пройдет. Все наладится....» Какие ж они твари? Хоть и Божьи...Души у них, может быть, чище наших человеческих! Вот, мамка только говорит, что Пирата не любит. Надоел, что репей переспелый . А сама-то, слышал он, как с ним разговаривала! Плакалась ему. А  Пират слушал! Ни разу и не дернулся, когда она сидела на снегу, обняв его за шею, и плакала. Почему ж ему, репею переспелому, жалилась? Ни Ваньке, ни Любке, ни бабе Наташе? ..
- Ну, о чем задумался, дружок? - услышал Ваня за спиной
 - Да, так......Пантелеймон чего такой молодой?
 - О как! Почему Пантелеймон молодой? А ты почему не старый?
Ванька пожал плечами. Глупо вышло. А Николай продолжил:
 - Целитель Пантелеймон исполняет множество обращенных к нему просьб об исцелении. Такое уж у него послушание. Мы все болеем. И обязательно жалуемся на свои болезни. И желаем друг другу в праздники  самое главное — здоровья… Да где взять-то здоровье, если его нет? А  попросить, кто пробовал? Да, да, попросить. Главное, есть у кого.
 - А поможет?
-А ты как думаешь?
- Коли помолиться правильно — поможет....
- Правильно? То есть слова все сказать без запиночки?
- Ну да. Наверное.......
- Можно и без запиночки, да без души. А можно и промолчать у иконы стоячи, да из души твоей та-кой силы просьба выйти может, что мир содрогнется от сострадания! Коли вера и любовь на по-мощь придут, то и слова найдутся. Правильные. Понял?
- Кажись, понял.
- Ну, раз понял, так и проси.

И Николай пошел от Ваньки.
Что говорил тот мальчик, смотря в лицо Целителю? Какие слова нашел, того Николай не знает. Хотелось бы услышать, да не стал смущать его. Только видел, как сначала маялся, оглядывался по сторонам, отвлекался молящийся. И вдруг поднял глаза, поглядел  на икону удивленно. И   просветлело лицо его. Будто разглядел что. И полился разговор душевный между сыном любящим и Святым Человеком. Спрашивал о чем-то, прислушивался, соглашался, головой мотал. Улыбался и плакал тут же. Рукою трогал, гладил по волосам юного Целителя, будто жалел. Потом замер. Долго стоял так.
Очнулся, будто проснулся и пошел к выходу. Николай решил не останавливать.
Не успел Ванька до дверей дойти, как в проеме показалась знакомая фигура. Макар огляделся и, увидев Ваню, бросился к нему навстречу:
-Что ты здесь делаешь? Нашел время. Там к матери доктор пришел.
В груди ёкнуло. Николай спросил:
- Какой доктор?
 - Как какой? Еврей. Я Еврея привел.
- Ты   что стоишь! - обратился он к Ваньке - Беги домой!
Побежали все втроем.
Бабка Наташа встретила на пороге. В дом не пустила.
 - Стойте огалтелые. Что шум наводить? Что табун лошадей в стойле. Морды краснищие, фыркают аж! Ножищи грязные, по пуду грязи. Пахали что ли? Сейчас доктор выйдет, позовет. Ты, Макар, лучше скажи, как тебе его привезти удалось-то? Он же никого не пускает в дом, совсем одичал.
Батюшка и Наташа перекрестились.
- Я ж не Моисей какой — ответил гордо Макар.
 - При чем тут Моисей? - Удивилась бабка.
 - Табун евреев по пустыне сорок лет он водил? – уточнил  Макар
 - Ну, он,  и что?...
 - А у меня только один еврей был — раздраженно отмахнулся Макар.
Бабка плюнула и пошла в дом. Святой отец прикрыл ладонью рот. Только глаза его выдавали. Еще немного и засмеётся. Уж и слёзы, вон, полились. Только Ванька стоял и смотрел на дверь, будто не слышал ничего. Слова отдельные Макаркины:
-Послал сначала.........я и сходил.......вернулся......А он опять послал......потом опять.....Сколько еще ходить туда, спрашиваю? Баня-то закрылась, да и денег нет.........

На пороге появился невысокий старичок. Поздоровался с Николаем. Протянул ему листочек. Вышла за ним мать, прикрывая плечи платком. Улыбнулась, увидев Ваньку.
-Ты чего такой смурной? - спросила она. - есть не хочешь? Там доктор написал лекарства. Денег на, сходи купи.
-Я с тобой — предложился  Макар. - чего молчишь?
-Пойдем.
Доктор повернулся к Макару:
-Спасибо тебе, мил человек. Если б не ты.....
И, что уж совсем не понятно Ваньке стало, заплакал.
Еврей горячо жал Макару  руку
— ну, и где ж брат твой, знакомь...
Брат?! Братом меня Макар нарек? Поднял глаза на Макара и тихо произнес:
- Макар, я молиться научился.
Глаза! Синие огромные глаза! И волосы вьются. Пшеничные Светлые. И лицо открытое какое ! Улыбается Ваньке. Будто знает чего.
- Макар твой брат? - испытующий взгляд буравил мальчика — что молчишь-то?.
- Брат. Самый что ни наесть брат. Мы с ним, как Глеб с Борисом. Да, Макар?
Макар не ответил.
- Вот и молодец ты. - довольно ответил Еврей - А  брата береги. Он тебя любит очень.