Не выйдет пожить и попрощаться

Минувшие несколько месяцев превратились в каторгу. Сложно определить, с чего всё началось. Да и кажется, что у этого злополучия не было причины. Оно как бы появилось, и на этом всё. А прожив с этим несчастьем месяцы, Ёвувовский и вовсе уже считал, что так жил всегда, и сам удивлялся, думая об этом, как ему удалось уцелеть в таком кошмаре.
И вот живя в этом каламбуре «всю жизнь», Алексей Ёвувовский почувствовал, что сдаётся. Он не может так больше существовать. Он прятался от мира, потому что тот его насиловал, настигал, душил. Ёвувовский часто кричал: «Что вам всем нужно?» А на него глядели удивлённо, словно ничего не случилось, что он во всём повинен сам. Когда его нервы истощились, когда не было сил более бунтовать и драться, он принял положение; под глазами образовались заметные круги, заполненные апатией и безысходностью; лицо осунулось, тело обмякло. В нём не было бодрости.
И всё же он как-то жил.
Настал пасмурный осенний день. Он стоял у окна, глядел на дождь, мочивший треснувший асфальт. Вдруг он увидел, как перед его окном собираются люди. Их было немного, человек десять. Никто ни с кем не говорил, да и они вообще тут не жили. Ёвувовский был с ними незнаком. Они подняли головы к третьему этажу, из окна которого виднелась голова Ёвувовского, и уставились на него, ничего не говоря, не выражая никаких эмоций.
Когда это случилось впервые, он испугался, но сейчас это стало привычным. Он знал, что этих людей не стоит бояться. Они попросту странные. Они его преследуют, каждый раз новые. Зачем? Для чего? Он пытался их расспросить, но они молчали. Стояли рядом, смотрели на него, что-то иногда пытались ему показать, что-то выразить, но разобраться во всём этом Алексей так и не сумел.
Он отошёл от окна, и люди разошлись. Потом, чтобы убедиться, что злополучие истинно целое, вернулся к окну, и люди снова стали собираться. «Это какой-то бред… – тихо произнёс Алексей и покачал головой. А затем дополнил: – Настоящий бред».
Ёвувовский пошёл в комнату, не спеша оделся. Сегодняшний день для него особенный, сегодня, так решил он, будет последним для него. Больше он терпеть это не сможет. И потому он хочет поговорить с человеком, с которым хорошо общался до кошмара. Он позвонил ему.
– Привет, Игорь.
– Лёша? Вот так да? Куда ты подевался? – На фоне стали появляться какие-то посторонние шумы, вздохи, а после и голоса. – Я приходил к тебе как-то, но никто мне не открывал. Звонил тебе, но ты тоже трубку не снимал. У тебя всё та же беда?
Молчание.
– Да, всё то же самое, – ответил Ёвувовский. Посторонние голоса становились явственнее. – Ты занят?
– Ха, не поверишь. Мои родители только что решили заскочить, так неожиданно, хотя не заглядывали уже с год. Спрашивают о тебе! – Он засмеялся. – Ты и вправду творишь чудеса.
– Но я слышу ещё голоса…
– Да… пришли какие-то люди, тоже спрашивают тебя, лезут прям в трубку.
– Ты их знаешь? – спросил Алексей.
– Если бы. Я думал, это твои знакомые, раз тебя спрашивают. Ты что, дал им знать, что я твой друг, что у меня, быть может, ты появляешься?
Ёвувовский подумал и ответил:
– Нет, я давно ни с кем не общаюсь. Я не знаю, кто к тебе пришёл.
Игорь вздохнул и спросил:
– Понятно. Может, заглянешь ко мне?
В любой другой день Ёвувовский отказался бы, но сегодня всё стало особенным, потому он согласился.
– Да, я приду, – ответил он, попытавшись даже улыбнуться.
– Отлично, я жду тебя.
Выйдя на улицу, прячась напряжёнными плечами в куртке, Ёвувовский направился к Игорю. Он сразу, как оказался за пределами квартиры, подхватил незнакомых людей. Они пошли за ним, ничего не говоря. Алексей шёл мирно, не боясь за свою жизнь. Эти люди только преследовали его, как безмозглые тела. У них не было никакой внятной и разумной цели, да даже открытой разрушительной не было.
Дойдя до дома Игоря, он вместе с преследовавшими его людьми поднялся на четвёртый этаж и постучал в нужную дверь. Игорь ему отпер и удивился:
– Ух ты, да ты звезда, смотрю.
– Ничего смешного. – Ёвувовский закатил глаза. – Это мрак, из которого я не представляю, как выбраться.
– Заходи.
Алексей вошёл, а Игорь тут же запер дверь, не впустив незнакомцев. В квартире друга стало тихо. Кажется, никого, кроме них, не было тут.
– Представляешь, как только мы прекратили общение, родители тут же уехали, позабыв о тебе, а те люди…
– Ушли.
– Да. Ты во что вляпался? – Их разговор проходил в коридоре. – Когда ты тогда мне позвонил, впервые, несколько месяцев назад, я подумал, что тебе нужна помощь, я хотел помочь, ты же знаешь… но ты скрылся от меня. Я не мог до тебя достучаться. Я вообще подумал, что ты уехал из города, страны. Проблемы, знаешь, вынуждают порой такое совершать…
– Прекрати. У меня нет проблем с людьми. Точнее, в том привычном смысле, в котором ты хочешь это понять. Но тут некий абсурдный коллапс. Мне не дают жить.
В дверь начали стучать кулаками. Игорь встрепенулся.
– Видишь? Они не дают.
– Кто те люди? – осторожно спросил Игорь. Он подошёл, чтобы рассмотреть их в глазок. Те были невозмутимы и только колотили дверь.
– В том-то и дело, что не знаю. Они меня довели до того, что жить я больше не хочу. И я пришёл попрощаться.
– Что? Ты с ума сошёл? – воскликнул Игорь. – А ну пошли в комнату. Там поговорим.
И он повёл его к себе. Но только они успели сесть за стол, как в дверь заломились яростнее. Зазвонил телефон. Звонили родители Игоря. Он снял трубку.
– Впусти нас. Мы хотим снова побыть у тебя. К тому же мы знаем, что к тебе пришёл Лёша.
Испуганными глазами Игорь смотрел на Алексея.
– Слушай, что тут творится? Это уже не смешно.
Оставаясь апатичным и разбитым, Ёвувовский заговорил:
– Впусти их, иначе они не дадут тебе жизни. Я-то уже привык.
Игорь пошёл открыть дверь. Через мгновение все люди, следовавшие за Ёвувовским, и родители стояли в комнате. Первые молчали и наблюдали, а родители Игоря болтали, обращаясь то к Игорю, то к Алексею.
– Можешь им не отвечать, они просто будут нам мешать. Они не дадут нам поговорить.
Игорь всё же попытался успокоить родителей, которые, что было на них не похоже, постоянно что-то болтали. Обычно они были очень сдержанны на слова и эмоции.
– Я пойду всё же, Игорь, – прощался Алексей. – С этим ничего не сделать. Только покончив с собой, я смогу прекратить этот ужас. Ты больше меня не увидишь, а я тебя.
Игорь пытался пройти к другу, но родители и посторонние люди преграждали путь, удерживали его.
Ёвувовский медленно встал и направился прочь. Люди и родители тут же пошли за ним.
Игорь остался в комнате в полном недоумении. У него в голове повторялся вопрос: «Что это было?»

 
 
Ёвувовский хотел напоследок купить кусок свинины, чтобы дома им насладиться. Он шёл к магазину и думал о том, что за двадцать пять лет жизни ничего толком не сделал. Жизнь была беспутна, а теперь она стала бессмысленной и тяжёлой. Ему хотелось жить, долго жить, даже в этот миг он всё ещё хотел жить, но не так, как сейчас. И он с радостью готов был бы что-то исправить, однако не знал, что именно надо изменить. И жить, не зная истока страдания, не видя перспектив его растворения, невозможно. Ёвувовский так жить не может. Хорошо, что его родители не увидели, как он сник, как нелепо упал в этом мире. Они сотворили его, умерли, наверняка думая перед смертью, что не зря прошли через все испытания жизни, не зря породили его на свет, а на деле и он умирает в самом своём расцвете от своих же рук. Жизнь досталась ему бесплатно, потому ли он так легко и отпускает её? Как редко он размышлял о смысле жизни…
Он шёл и плакал. Люди, как ни странно, рассосались. Он шёл один. Ёвувовский этого не заметил.
Алексей зашёл в магазин, дошёл до мясного прилавка, хотел уже было заказать, но вперёд влез человек, без извинений и спроса. Его обслужили. Снова захотел сделать заказ Ёвувовский, но тут же появился новый человек, тоже влезший без спроса. Тяжело вздыхая, он развернулся и пошёл прочь отсюда. Он видел и чувствовал, что ничего не изменится. Его сама судьба обрекла на страдания. Люди не дадут ему спокойно жить. С этим точно надо кончать.
Он ускорил шаг. Ему хотелось поскорее добраться до дома.
Оказавшись в квартире, Алексей, не раздеваясь, принялся искать верёвку. В шкафу, он помнил, лежал отцовский моток, когда-то и зачем-то оставленный тут.
В коридоре между стенами был натянут металлический полированный прут, как турник. Он поставил перед ним невысокий стул, взорбрался на него, обвязал верёвку одним концом прут, а из другого конца сделал петлю для шеи. Не слезая со стула, он накинул петлю на шею. Ёвувовский смотрел вперёд, видя ещё не потухший свет дня в окне, и плакал. Как же ему не хочется умирать, но он должен. Так он больше не будет жить. Он решил.
Готовый обрушить из-под ног стул, он задрожал ногами, как вдруг в дверь его начали ломиться. Алексей обернулся на неё и нахмурился. Так глупо виделись слёзы на его серьёзном лице, как нечто вымышленное. В дверь колотили со всей дури. Но простыми ударами не обошлось. Бивший принялся за замок. Тот бешено колотил его, пытаясь выбить. И ему удалось.
В квартиру вошёл крепкий человек, но не амбал, лысенький с бородкой, по лицу – себе на уме. Вынул Ёвувовского из петли, сбросил со стула, а затем сам полез в объятия верёвки и, никого не томя, скинул из-под грубых ботинок стул. Он повис, и не думая возвращаться. Ёвувовский попятился к стене. Прижимаясь к ней и глядя на умирающее тело незнакомца в его квартире, он понял, что не только жить так не может дольше, но и дальше такой жизни он не двинется. Он не может умереть. Ему не дадут. Он застрял в вечном страдании. Он застрял. Прочно застрял.