А. П. Чехов Жизнь, Критики и Наблюдение

Антон Павлович Чехов: жизнь, критики и наблюдение

Антон Павлович Чехов — человек удивительной наблюдательности и внутреннего порядка. Он видел красоту в солнечном свете на старой полке, в шелесте листьев под ногами, в случайной фразе прохожего и умел превращать это в рассказы, которые остаются живыми веками. Но даже такие мастера сталкивались с критикой. Эти «критиканские слепни» — вчера в газетных рецензиях, сегодня в блогах, завтра — кто знает где.
Чехов понимал: шум критиков неизбежен, но настоящая работа и наблюдение жизни ценнее любого «жужжания». В письме брату он с улыбкой писал: «Смешно и грустно одновременно, когда люди уверены, что знают, как писать лучше меня. Пожалуй, я должен им поставить в пример лошадь: пашет себе, а они жужжат». И действительно, критика была для него частью фона, но не предметом тревоги.

Слепни на крупе лошади

«Критики похожи на слепней, которые мешают лошади пахать землю, — писал Чехов. — Лошадь пашет, мышцы натянуты, как струны на контрабасе, а тут на крупе садится слепень и щекочет, жужжит…»
Он шутил о пустых рецензиях: «Вчера читал статью, где меня учили быть человеком… будто я забыл». Смех здесь был философским: шум вокруг — ничто, труд и наблюдение — главное. Ночами, после приёмов больных или в поездах, он записывал детали жизни, создавая будущие рассказы, невзирая на «жужжание».

Скабичевский и литературные игры

Скабичевский — имя, которое навсегда осталось символом критиканства. «Только однажды он произвёл на меня впечатление, — писал Чехов, — написав, что я умру в пьяном виде под забором».
Позже Булгаков обыграл фамилию Скабичевский в «Мастере и Маргарите», когда кот Бегемот представился так, чтобы пройти в ресторан. Символично: критики продолжают жить даже там, где их нет, а искусство умеет шутить над ними. Чехов с юмором писал другу: «Иногда мне кажется, что я пишу рассказы, чтобы испытать терпение критиков. Иначе зачем их терпеть?»

Жизнь между работой и писательством

Чехов был не только писателем, но и врачом. Днём принимал пациентов: кто-то с сердечным приступом, кто-то с простудой, кто-то с жалобами на соседей. Вечером садился за стол, зажигал лампу, ставил чашку чая и писал.
Он наблюдал за людьми: в больнице, на улице, в театре. Любил прогулки, театр, природу. Маленькие детали — старушка с осторожно спрятанной сумкой, ребёнок, прячущийся от учителя, старик, переписывающийся с ушедшей женой — оживали в рассказах. В письме сестре он писал: «Каждое лицо — маленькая вселенная. И критики пусть жужжат себе вдали».

Мини-сцена: день из жизни в Петербурге

Весна. Петербург просыпался от последнего снега. Чехов спешил по узкой улочке к приёмной. В руках — кожаный портфель, полный рецептов и медицинских инструментов, под мышкой — тетрадь для заметок.
— Доктор! Доктор! Моей тёще опять приснился сосед в виде вороны! — взмолилась пациентка.
Чехов улыбнулся и тихо сказал:
— Спокойно, воздух у всех один, и вороны спят по ночам.
Внутри он уже записывал в тетрадь: «Старушка считает ворону родственницей. Надо будет использовать это в рассказе. А критики пусть жужжат».
Вечером, вернувшись домой, он сел за стол с чаем и зажёг лампу. Письма, тетрадь с заметками, книги вокруг. В тишине он писал, а за окном город медленно засыпал.

Мини-сцена: поездка в провинцию

Поезд скрипел по рельсам. В вагоне — шумно: купцы спорят о цене сала, крестьяне обсуждают погоду. Чехов слушал, улыбался и записывал детали.
На станции молодой учитель спросил:
— Доктор, почему моя школа пуста?
Чехов присел на скамейку:
— Дети ищут смысл, учителя — дисциплину. Порой их пути не совпадают.
Вечером в маленькой гостинице он смотрел на закат над полем, слышал крик птиц, скрип деревянной двери и думал: «Если критики жужжат, пусть жужжат. Настоящая жизнь идёт дальше».

Мини-сцена: курорт в Баден-Бадене

Курортный город встречал прохладным ветром и ароматом минеральных вод. Чехов прогуливался по бульвару, наблюдая людей: дамы в шляпах смеялись, музыкант подыгрывал мелодии, дети гоняли мяч.
Вечером, лёжа на диване, он взял бокал шампанского и улыбнулся:
— Ну что ж, маленькая шалость…
В письме другу писал: «Если умру с бокалом в руках, пусть это будет шутка судьбы. Смех и наблюдение — мои вечные спутники».

Привычки, письма и бытовые анекдоты

Чехов любил простые радости: чай с медом, прогулки, наблюдение за птицами и котами. Он собирал забавные фразы пациентов, характерные жесты прохожих, маленькие бытовые эпизоды.
Бывало, засыпал на столе, перо в руке, листы исписаны полуживыми буквами. Он шутил: «Я не сплю — я созерцаю сон».
Или случай с пациенткой, уверенной, что сосед украл воздух из комнаты: Чехов объяснил, что воздух у всех один.

Исторические параллели

Чехов не был одинок: Тургенев терпел нападки на свои романы, Достоевский — ехидные рецензии, Булгаков — цензуру и насмешки. Каждый из них находил способ оставаться живым в тексте. Чехов шёл своим путём, показывая, что смех и ирония — это одновременно щит и оружие.

Вывод: уроки Чехова

Чехов учит: критика нужна только если помогает расти. Всё остальное — «жужжание» на крупе лошади. Великие писатели должны сохранять внутренний покой, юмор и способность наблюдать жизнь.
Можно слегка похулиганить, позволить себе бокал шампанского и улыбку в ответ на насмешки. Жизнь идёт, критики жужжат вдалеке, а истинная ценность человека — в труде, наблюдательности и умении смеяться. Ирония и тонкий сарказм — лучший способ оставаться живым среди роя «слепней».
И именно этим Чехов остаётся нашим примером, который будут читать будущие поколения: о том, как жить, творить, смеяться и сохранять внутренний мир среди шума и критики.