И будто не было оплошности

Он и она были из Молдовы и России.
Макс Килявов и Ксения Анилинина познакомились в бурю, выжить в которой хотел каждый. Но Макс и Ксения желали большего, чувств и любви, осознания, что нужны кому-то до конца времён, и они встретились. Конечно, их встреча не была пока реализована, несмотря на приемлемое знакомство (семь месяцев), однако это затруднение не отдаляло их; наоборот, оно уплотняло их связь.
Поначалу, когда они только познакомились, думалось обоим так: «Ну разве с этим человеком у меня может быть что-то общее? Стоит ли продолжать общение, когда я узнал(а), что он(она) так далеко от меня? Какая у нас общая культура, какие мышление и мнения? Нет, мы точно разные». Но что-то таинственное и спрятанное в них обоих остановило их в попытках скрыться друг от друга. Сомнение глохло, пока печатались слова их разговора. Они не заметили, как прошла ночь, лишённая сна. Когда у обоих уже вскочило солнце, они не поверили, что так бывает. Они узнали друг о друге столько, сколько можно было узнать за вечер и ночь, укоренившись в мысли, что ближе людей существовать не может. Это было настолько невероятно, что даже чудилось, будто здесь есть подвох. Да, он обязательно должен был тут отыскаться. Невзирая на явное притяжение друг к другу, на впечатление, какое в итоге оказали друг на друга, они сохраняли лёгкий скептицизм. Оба думали, что визави лукавит в чём-то, что-то утаивает, недоговаривает, приукрашивает. И они имели право так предполагать.
Проходили недели, месяцы, и они дошли до той стадии взаимопонимания, когда не можешь даже и подумать, что жизнь имела все основания пойти иной дорогой. Никаких альтернатив нет, и точка! Они обязаны были встретиться в этой короткой жизни.
Они разговаривали всякую свободную минуту, наполняли жизнь эмоциями и смыслом, имеющим вес лишь для них обоих. Не было ничего дороже улыбок, смеха, радости и блаженства: всё это рождалось и не умирало. Их удивляло ещё одно наблюдение – они нисколько не уставали друг от друга. Между ними жили понимание, отдача, вклад в общую жизнь. И всё же они были и грустны. Да, они испытывали и такую эмоцию, часто давившую их. И грусть была так естественна, ведь они хотели встретиться, начать жить вместе, но не давала карта, залитая войной. Два сердца, разделённые кровью и пустой ненавистью. И часто грусть перерастала в нечто более давящее – в страх потерять друг друга. Что, если с ними что-то случится? Они готовы ждать друг друга всю жизнь, пусть даже так, но они готовы, ибо чувствовали и были уверены, что их любовь истинная. Это была не позолоченная страсть, сотворённая на свет лишь для того, чтобы лгать; то было осознанное и в то же время чувственное убеждение – это любовь.
Им было по двадцать девять и тридцать один год. Они были достаточно взрослые, чтобы окаменеть в душе, но им удалось избежать сего. Макс и Ксения, повстречавшись, наконец поняли, что не зря оставляли свои сердца мягкими, способными любить. Порой они обсуждали и то, что, возможно, они крайне инфантильны, что всё это их выдумки и сказки, в которые хочется верить, но многие и долгие разговоры об этом утвердили их в изначальной правоте: они любили. Наконец-то они любили настоящим чувством. Она часто повторяла, что ни за что его не отпустит. Даже после смерти она его отыщет и отдаст свою преданную любовь лишь ему.
И всё бы шло так, как задумывалось, но случилось нечто, не имевшее под собой никакой основы и силы, однако сумевшее повлиять на ход событий.
Килявов позвонил Анилининой и сказал:
– Мне с отцом надо сходить по делам. Ты меня дождёшься?
Последнее слово имело священную ценность для Ксении, и она, нисколько не думая, ответила:
– Я тебя обязательно дождусь.
Анилинина легла на кровать, думая о доме, который они часто обсуждали, в котором они желали жить, смотреть на звёзды и любить, где будет цвести сад, а Килявов отправился, как и сказал, по делам.
Покончив наконец с делами, Килявов и его отец сели в троллейбус и направились домой. Отец оплатил два билета, положил их к себе в карман, а затем они принялись обсуждать всё подряд. Это был обыкновенный разговор о жизни, приятный и душевный.
Вдруг на одной из остановок зашли проверяющие. Они вежливо обращались к пассажирам, прося показать проездные билеты. Те охотно соглашались и показывали. Очередь дошла и до Килявова и его отца. Взглянув на билеты, молодая девушка с чёрными волосами (одна из проверяющих) нахмурилась и спросила:
– Эти билеты вам выдали в этом транспорте?
– Да, – сразу ответил Килявов.
Девушка с колебанием во взгляде обратилась к отцу:
– Подтверждаете?
– Да, – сразу ответил отец.
– Хорошо.
Девушка, не отдав билеты, направилась к кондуктору. Она что-то спокойно объяснила, а кондуктор (тоже женщина, но в возрасте) вспылила. Та была уверена, что выдала всё честно, она ни в чём не виновата. Билеты настоящие, с этого маршрута. Тогда обе, проверяющая и кондуктор, подошли к Килявову и отцу. Кондуктор тут же налетел на них с упрёками:
– Зачем вы меня подставляете? Я дала вам билеты, всё честно, а вы говорите, что нет, даёте совсем не то! Меня оштрафуют, а может, что даже уволят.
– Простите, но зачем кричать? – с возмущением воскликнул Килявов. Отец молчал.
– А как не кричать, когда вы поступаете как нелюди? Вы подставляете невинного человека!
Килявов начинал заводиться. Он верил отцу. Он знал отца всю жизнь. Тот был честным, порядочным, верным своему слову человеком. Никогда никого бы отец не подставил, не обманул, потому Максим уверенно давил на кондуктора своей позицией:
– Послушайте, женщина, при всём уважении, но не надо кричать. Мы зла вам не делали. Мы дали вам деньги за двоих, вы нам дали билеты. Я всё видел своими глазами. Это вы нас подставляете! Ворочаете свои серые схемы здесь, а когда попались, выставляете нас виноватыми.
– Какие же вы паршивые люди! – бросила она напоследок и ушла в начало троллейбуса. Рядом с ней встала девушка, проверявшая билеты, и принялась что-то снова объяснять. У кондуктора глаза наполнились слезами; женщина продолжала уверять, что никого не подставляла, что она честный работник.
Килявов хмыкнул от возмущения, поглядел на отца и заговорил:
– Ну и не стыдно людям так врать? – Глаза отца были стеклянные. Он словно чего-то опасался. – Врёт нагло, плачет, да ещё так удачно и правдоподобно. Люди пошли, однако! Никогда бы не подумал, что такое у нас в городе может случиться.
Отец ничего не отвечал на это.
– Что-то случилось? Скажи хоть что-нибудь, – вновь заговорил Килявов.
Отец точно очнулся, потянул руку в карман, пошарил и вытянул её обратно. Он раскрыл ладонь, а в ней лежали разные билеты. Их было около пяти.
И тут Килявов всё понял, отец попросту перепутал билеты, и женщина действительно была честным кондуктором. Ему стало стыдно и неловко.
– Ну ты удивляешь, отец, – горестно сказал Максим.
Отец ответил:
– Я не специально. Я впал в ступор. Я не хотел.
Килявов подозвал кондуктора, проверяющую девушку и всё объяснил. Им показали все билеты, и выяснилось, что отец вправду перемешал билеты с прошлых поездок с новыми. Были попытки извиниться перед кондуктором, но всё было без толку. Та ничего слышать не хотела. Она явно чувствовала себя униженной и оскорблённой, пусть даже и всё выяснилось в её пользу.
Выйдя из троллейбуса, Килявов больше не поднимал эту тему, они ничего не обсуждали и шли домой молча. Но про себя Килявов думал, что невероятно ошибся в отце. Он знал его столько лет, и вот на мелочи человек попался и изменился до неузнаваемости. Да, отец не сознательно подверг опасности человека, но и не стал пытаться объясниться. Отец точно понял в самом начале, что это его вина. Так почему он промолчал? Если бы Килявов к нему не обращался после случившегося, если бы не донимал его, отец бы так и доехал до дома, утаив свою вину; в этом не было сомнений.
И вот этот случай как раз чудовищно и совершенно необоснованно навёл на мысль о том, что Анилинина вовсе не та девушка, какой Максим её видел. У него не было никаких доказательств в пользу этой сумасшедшей мысли. Всё сводилось к логике: «А что, если?..» Ведь и отца он знал всю жизнь, намного дольше, чем Ксению, и тут такой поворот. Почему бы и ей не быть противоположностью тому, что она говорит?
Максим поверил голосу этого обезображенного мышления. Всё смешалось в его голове. Это был бред, ставший явью для него, самой подлинной реальностью. Впитав этот бред в себя, эту наглую выдумку о ней, Килявов начал отдаляться. Он сделался сухим, топорным, безэмоциональным. Он обрубал все связи. Их общение становилось короче, бессмысленнее. Появилась ругань. Ксения часто рыдала, чувствуя себя несчастной и одинокой, брошенной и непонятой. Она винила себя, думая, что чем-то всё испортила, но все её попытки разузнать причину такого резкого разлада разбивались о непреодолимые преграды. И наступил день, когда Килявов связал из слепой уверенности и веры слова:
– Я оставляю тебя. Мы больше не вместе. Я не доверяю тебе. Ничего обсуждать больше не хочу. Прощай.
Он был настолько ослеплён дурманом своего мышления, утопленного в чёрных фантазиях, что даже не дал возможности Ксении ответить. Максим заблокировал её во все сетях, удалил всё, что напоминало ему о ней. Он любил её, но теперь видел в ней другого человека, накрыв её беспощадным опытом, не имевшим ничего общего с Ксенией. Это поистине была трагедия.
Прошло с расставания около пяти месяцев. Максим страдал, любил её ещё, но терзался тем, что ошибся в человеке. Он не может доверять людям, никому не может. Зря он влез во всю эту историю.
И вот в один из дней он собрался в магазин, как и всегда. Выйдя из подъезда, он увидел Анилинину, сидящую на скамье, исхудавшую, горевавшую. Рядом с ней был чемодан. Завидев его, она бросилась к нему, плача и крича:
– Максимушка! Родной мой!
Она крепко обняла его. Он, думая, что это сон, обнял её в ответ.
– Я так тебя люблю! Я не смогу без тебя. Я наконец-то добралась до тебя, ты так далеко. Я больше не уеду. – Она всё рыдала, не отрывая лица от его груди. – Можешь меня убить, но я не покину тебя. Я бы ни за что на свете не приехала к тебе, если бы чувствовала, что ты меня не любишь. Нет! Ты меня любишь, я знаю… знаю… знаю. Я помнила твой адрес, я так хотела к тебе прилететь, и теперь никто не украдёт тебя у меня. Я с тобой, а ты со мной.
В этот миг Килявов неожиданно осознал, какую ошибку совершил, решившись на разрыв с Ксенией. Она нашла его, несмотря на его грубость к ней, на его пренебрежение и предательство! Она всё бросила, чтобы быть рядом с ним. Какой же он был дурак! Непроходимый дурак! Она не заслуживала такого обращения к себе. Как он мог поступить с ней так отвратно?! Неужели нечистый человек решился бы отправиться за тем, кого любит, кому клянётся в любви, позабыв о расстоянии? Теперь Килявов отчётливо видел, что она была прекрасна и глубока в своих чувствах к нему. Она это доказала.
Килявов тоже заплакал.
– Родная, я так скучал по тебе. – Прижимая её к себе всё сильнее, он говорил нежным и извиняющимся тоном: – Любимая, прости меня, я безумно ошибался. Я всё объясню, всё объясню тебе, почему я совершил эту ошибку. Ты простишь же меня? Всё невинно, я был верен тебе, никогда бы не посмел, но моя голова… боже, как я мог так подумать о тебе, о том… боже!
Она ничего больше не говорила.
– Пойдём скорее ко мне! Поднимемся!
Он хотел двинуться к её чемодану, но Ксения так крепко вцепилась в него, что ему не удалось сделать и шага. Максим не противился. Они стояли под цветущими каштанами, обнимали друг друга и понимали, что теперь они точно вместе навсегда. Отныне не будет места в их жизни жалким оплошностям, одну из которых он посмел допустить. Он постарается.