Обновление

Приятно было снова оказаться дома.
Их ожидал аппетитный и тёплый ужин. Клюквакины Дмитрий и Ева сидели при свечах, мило и по-доброму смотрели в глаза друг другу, и их вид выражал успокоительную радость. Разговор друг с другом лился легко, словно они и не были женаты пятый год. Они были похожи на людей, которым всё внове. Только одно отличалось от первых встреч – не было страсти, вольности и дикости чувств. Всё было плавно и упорядоченно.
Ужин подошёл к концу, а разговор не отставал.
– Вот бы провести так всю вечность вместе, – сказал Дмитрий, глотнув из бокала вино и поглядев в окно, за которым бушевал снег. – Всегда бы так.
Ева потупила взгляд, но тут же заставила себя поднять голову и улыбнуться.
– Ты правда этого бы хотел?
Дмитрий Клюквакин удивился вопросу.
– Неужели ты думаешь, что я сказал бы такое тебе ради пафоса?
Ева Клюквакина ответила:
– Кажется, ты всегда был со мной честен.
– Да, а ты со мной?
Она хотела бы отшутиться, но эта затея ей показалась чудовищной и несправедливой, даже болезненной рядом с будущим, которое их ожидало, поэтому Ева ответила просто, не зная наверняка, говорит ли сейчас правду:
– Да, я была с тобой честна.
Дмитрий улыбнулся. Он и не ждал другого ответа.
Минуту они пили вино в полном молчании.
Вдруг Ева сказала:
– Я забыла…
– М? Что?
– Сегодня днём мне звонила мать. Она пригласила к себе.
– Когда же? – насторожился Дмитрий Клюквакин.
– После новогодних.
На лице Дмитрия читалось облегчение.
– Это чудесно, ведь я так хотел провести новогодние с тобой.
– Да? – как-то холодно и отстранённо спросила Ева. – И какие были планы у тебя?
– Ничего нового, всё как раньше. Поужинаем, посидим вместе, посмотрим фильм…
– И это всё?
– Но мы всегда это делали в Новый год. Разве нет? Тебе это нравилось.
– Ну да, – только и произнесла Ева. Она теперь была грустна.
Допив вино из бокала, Ева встала.
– Я хотела в душ. И что-то меня тянет в сон.
– Хорошо, позже и я схожу. Всё в порядке?
Ева подолгу смотрела на мужа и не понимала, как он не чувствует её желания, тайного желания, скрываемого, кажется, ото всех, порой даже от самой себя. Она боялась.
Но в последнее время она его лелеяла и готова была решиться сделать шаг. Осталось кое-что закончить.
– Всё замечательно. Ты так не считаешь?
– Конечно, милая. Я считаю, что мы превосходная пара, у нас всё замечательно.
Еве хотелось швырнуть бокал в стену, дабы показать, что он снова, как и всегда, отвечает неверно, однако вместо этого она только карикатурно улыбнулась.
– Вот и славно. А я всё же в душ.
Когда Ева заперлась в ванной, Дмитрий Клюквакин подошёл к двери и, радостный от прошедшего ужина, спросил:
– Так ты всё же останешься на новогодние? Надеюсь, ты не поедешь к матери раньше? Я ведь знаю, что она всегда предлагает вначале что-то отдалённое, а потом всё ближе и ближе подкрадывается…
– А как ты желаешь?
– Я же сказал, что хочу, чтобы мы вместе провели время…
– Значит, так и будет. Я останусь на новогодние, а после уже поеду к матери.
– А если она будет настойчи…
– Я же сказала, что останусь с тобой, – почти криком перебила Ева. Поняв, что выглядела грубо, тут же включила воду и добавила: – Шумно. Извини, дорогой.
Дмитрий Клюквакин улыбнулся и вернулся к столу, оборачиваясь всем телом к окну и допивая вино.
Угодливость, угодливость и ещё раз угодливость.
Её никто не заставлял быть такой, но она долгое время была. Старалась принять то, что ей не нравилось. Хорошо, что с собой в ванную она взяла телефон. Она сделает ещё один вклад в будущее. Ещё один, как и всегда. И Ева чувствовала, что она двигается к концу и началу. Скоро всё будет иначе.

 
 
В ту ночь она задержалась в ванной, как и обычно это бывало на протяжении последних нескольких месяцев. И всегда она там исчезала с телефоном.
Когда вышла из ванной, она казалась себе обновлённой. Она сама пристала к мужу, и они предались любви.
Новогодние она провела с мужем. Они провели это время спокойно, умиротворённо, как счастливая семья. Казалось, это было мирное счастье, о каком мечтают многие. С виду не хватало разве что детишек.
Но вот пришёл день, когда она укладывала вещи в сумку. Она старалась ничего не забыть. У неё в планах было закончить укладываться до прихода мужа с работы, но он вернулся раньше привычного.
– Уже собираешься? – спросил Дмитрий Клюквакин, идя в спальню к жене. – Ого, такая большая сумка? Моему тридцатипятилетнему сердцу что-то поплохело. – На сколько ты едешь к матери?
Ева печально вздохнула.
– Ты был прав. Мать, видимо, затаила обиду за то, что я сама не предложила съездить к ней пораньше, потому она попросила остаться теперь подольше.
Дмитрий стал серьёзен и угрюм.
– Так… эм, на сколько?
– Не знаю, может, на три недели.
– Сколько? – не мог поверить Дмитрий. – Это же… долго.
– Знаю. Сама не представляю, как буду без тебя, но ты же знаешь мою мать.
– Чёрт.
– Не печалься, дорогой. – Ева видела его эмоции, и ей глубоко внутри, у самых корней, хотелось разобрать сумку, бросить всю эту поездку. – Всё наладится, обещаю.
– Угу, но не знаю, как буду это время без тебя.
Его фраза разозлила её. «Какое же ты беспомощное дитя», – подумала она.
Не выдав истинных эмоций и мысли, она подошла к нему, обняла и поцеловала в щёку.
– Я буду тебе писать, слышишь? Мы не потеряем связь.
– Хорошо.
Он остался печальным и почти убитым горем.
– Правда? Всё хорошо?
– Да.
Ева вновь его поцеловала и продолжила собирать вещи, а Дмитрий всё стоял с опущенной головой. Потом он молча ушёл в кухню. Там он нашёл бутылку вина. Он крикнул:
– Тебе налить?
Ева ответила не сразу:
– Нет, я не хочу, родной.
Она услышала, как он заполняет бокал. Его новая привычка пугала её. Ни к чему ладному она его не приведёт, думала Ева.
Когда приблизилась ночь, Ева отправилась в ванную, заперлась в ней; и снова с телефоном. Дмитрий ждал её в постели. Он давно потерял наблюдательность и эмпатичный характер.
Вернувшись, Ева Клюквакина накинулась на мужа буйной страстью. Этот всплеск чувств был так нов, что обоих поверг в шок. Но Ева знала, что всплеск искусственный, всё умерло давно. Всё переменилось, сделалось не таким, каким она представляла когда-то. Теперь она может наконец-то осуществить задуманное.

Дмитрий Клюквакин провёл Еву до вокзала. Там она села на автобус и отправилась к матери в соседний город. Перед отправкой он даже всплакнул, и Еве сделалось одновременно жаль его и мерзко.
– Что с тобой? – спросила она его.
– Меня одолевает какая-то печаль, – ответил он.
Только сейчас Ева задумалась над тем, что, быть может, он всё понимает, знает её планы давно, потому пытается её подспудно и хитро обыграть, как бы манипулируя, доводя до испытания чувств и жалости. Она долго пыталась понять, так ли это, глядя ему прямо в глаза. «Нет, так сыграть он никогда бы не смог. Он ничего не подозревает», – решительно подумалось ей.
Чуть позже, когда уже ехала в автобусе, она осознавала, что, если бы он так и сделал, как ей казалось, додавил бы на её чувства, на жалость, она бы никуда не поехала. У неё бы не было сил противиться всему этому валу каких-то могучих внутренних обязательств и долгу перед мужем. Только благодаря увёртливости и дьявольской лжи (последнее она уже видела отчётливо, невзирая на то, что раньше боялась определять такое) ей удалось оказаться здесь, в этом автобусе, едущем куда-то вдаль по заснеженной трассе, похоже, в самую пустоту.
– Я буду тебе писать. Держи телефон при себе, – сказала она ему, готовая выскользнуть из его цепких рук.
– Я люблю тебя, – искренне произнёс Дмитрий.
Ева нервно сглотнула.
– Да, а я люблю тебя. Мне пора, милый, – торопливо ответила она. И живо забралась в автобус.
Сев на своё место, она помахала ему рукой. А про себя она думала: «Дорогой, не плачь. Лучше запечатлей этот момент навсегда в своей памяти. Это сейчас нужнее».
Дмитрий Клюквакин вернулся домой опустошённый. Не было сил что-либо делать. Он тупо и безвольно свалился на кровать и почти уснул, как пришло сообщение. Он тут же пробудился, схватил телефон и открыл мессенджер. Пришло сообщение от Евы.
«Любовь моя, я в дороге, у меня всё замечательно. А ты как там? Всё в порядке? Хочу, чтобы у тебя всё шло великолепно. Целую тебя».
Дмитрий стал набирать ответ. Ему полегчало.
Через полчаса пришло ещё одно сообщение от Евы.
«Ох, я всё ещё еду. Тяжело в дороге. Уже не могу. Кажется, всю задницу отсидела».
Дмитрий улыбался и снова ответил ей словами любви. Однако сейчас он обратил внимание, что с тех пор, как уехала, Ева в сети не появлялась, а его сообщения оставались непрочитанными. Он понял, что эти сообщения она писала заранее. Она написала их задолго до поездки. Ева указала в мессенджере, когда сообщения должны будут прийти. Дата и время. Вначале на него это навело некое сомнение. Он насторожился. Но позже Клюквакин объяснил всю странность происходящего тем, что Ева могла предугадать плохую связь, потому заранее всё и отправила. В очередной раз он убедился в её заботливости и бережливости. Сердце стало заново свободным и лёгким.
И так сообщения приходили часто, а он всё отвечал. И ему всё же удалось поспать. Проснулся он уже ближе к тому времени, когда Ева должна была добраться до матери, а свежие сообщения не приходили. Её до сих пор не было в сети.
«Ну ничего, возможно, рейс задерживается. Ещё подожду».
Но время предательски ползло вперёд, а Ева никак не появлялась в сети. От неё по-прежнему приходили заранее отправленные сообщения, и все дружелюбные и любовные, как будто ничего страшного и не случилось.
Когда стало очевидным, что что-то всё же произошло, Дмитрий встревожился. Первое, что пришло ему на ум, – авария. Он не мог даже помыслить, чтобы Ева погибла. Им овладевали порывы паники при мысли о такой возможности.
«Нет, нет, не может быть! Я не прощу себе этого!» – говорил он тихо, беспокойно ходя по квартире.
Он бессмысленно писал в пустоту, писал Еве, и все его сообщения наполнялись переживаниями, болью и тревогой. Дмитрий мечтал увидеть её статус «в сети». Лишь бы это уже случилось, но он, как и раньше, видел только время последнего входа в сеть.
Прекратив надеяться на чудо, он начал искать номер матери, который был где-то записан в блокноте как бы невзначай, на всякий случай. А он думал, что номер матери Евы никогда ему не понадобится, но вот злобный случай привёл его к обратному. Клюквакин судорожно рыскал по шкафам и местам, где мог бы быть спрятан номер, отчего казалось, что не он хозяин этой квартиры, что он всего лишь наглый вор. Когда-то он и вправду почувствовал себя вором, в момент их былой ссоры, случившейся пару лет назад. Тогда она его назвала мелким и жалким воришкой, а крал он её время, время её жизни. Он помнил, как отвратно чувствовал себя тогда, но меньше любить Еву не стал. Наоборот.
После долгих поисков он отыскал блокнот, в котором, как помнил, должен был найтись номер её матери, но, листая его, он не находил нужного. Несколько страниц было вырвано. А когда Дмитрий долистал до конца, то прочёл: «Не ищи номер матери. Она давно его сменила. Она даже живёт в новом месте. Дождись сообщения от меня в 7:30. Оно важное. Оно определит твою дальнейшую жизнь».
Дмитрий остался озадаченным. Он покорно ждал. Оставалось несколько часов.
Всё время, что ему пришлось ждать сообщения, он пил.
Ровно в 7:30 пришло письмо. Оно тоже было отправлено заранее. Дмитрий Клюквакин, едва справляясь с кружащейся головой, читал:
«Вот и всё, мой дорогой, я наконец-то выбралась из той жизни, которая меня не устраивала. Все эти годы я жила не так, как хотела. Ты стал иным человеком. Стал чрезмерно мягким, слезливым, даже глупым, в тебе исчезло понимание. Ты стал елейным до отвращения, каким-то омерзительно подобострастным. Не тот ты человек, за кого я выходила замуж. Не тот! И этот алкоголь! Что на тебя нашло? Ты никогда не пил! Боже. Правда, я всё это время смотрела на тебя и думала о том, как бы сбежать. Но куда? Я боялась неизвестности. Мне казалось, что сбежать можно только тогда, когда наверняка знаешь, куда бежишь, должна быть известна конечная точка, тогда это всё и реально. Но позже я отчётливо увидела, что могу убежать в никуда. И я это сделала. Я намерена больше никогда не вернуться, дорогой мне Дима. Ты хороший человек, это правда, добрый, ласковый, но ты стал скучен, банален, и дело не в предсказуемости, а в твоей чахлости. Я стала чувствовать, именно чувствовать, что превосхожу тебя волей и упорством, а это так отталкивает меня. Я столько раз намекала тебе, я хотела, чтобы ты спас нас, но ты остался холоден к моим тайным просьбам. Ты спросишь меня о том, почему же я прямо не сказала об этом?! Если бы я сказала прямо, то это было бы похоже на принуждение, на требование, а мне хотелось, чтобы ты сам догадался обо всём, сам всё контролировал и вёл нас. Я люблю тебя по-прежнему, быть может, даже по привычке, но я люблю. Но эта не та любовь, что может удержать крепко женщину рядом с мужчиной. Видя твою любовь, твои чувства, схожие с женскими по виду и по существу, я поняла, что хочу тебя любить тоже, но подальше от себя самой. Я хочу совместить две жизни: жизнь с тобой и без тебя. Возможно, всё это выглядит глупо, но я точно решила, что так поступлю. Я уйду. И если ты читаешь это, я уже ушла. Я придумала вот что. Я, дорогая тебе Ева, буду писать сообщения и дальше, как будто ничего и не случилось. Заметно ведь, как ты нуждаешься в моей любви, так покорно, и я готова тебе её дать, но смотреть на всё это не хочу. Так вот, я продолжу тебе писать сообщения, вести с тобой диалоги, вот так, отдалённо, заранее изложенными мыслями и эмоциями. Я продолжу быть с тобой даже официально, в браке, но жить с тобой больше никогда не соглашусь. Я чувствую, что нуждаюсь в обновлении. Как любое приложение, пусть даже наш мессенджер, требует обновления, так и я почувствовала, что больше с тобой жить не могу, потому что ты крайне изменился, ты не тот, мне нужно обновить свою жизнь. И только тебе решать, что делать дальше. Я написала тебе очень много сообщений, я пряталась от тебя вечерами в ванной, да, и так будет продолжаться очень долго. Очень. Вопрос лишь в том, устроит ли тебя такая моя любовь, моя обновлённая любовь. Не смотри на меня с упрёком, не надо. Я тоже обновилась, обновилась для тебя до старой версии, и ты её сейчас получаешь. Но для самой себя я хочу обновиться иначе. Я хочу чувствовать, что живу. Мы есть только тут, в мессенджере, и больше нигде. Ну что, дорогой, моя любовь, ты готов на это? Всё зависит теперь только от тебя».
Поверить в происходящее Дмитрий Клюквакин не решался. Ему чудилось, что он выпил лишнего, и его разум мутится настолько, что рисует небывалые картины страха. Он до того обессилел и сник, что убежал от сообщения Евы. Он бросился на кровать и уснул. Дмитрий надеялся, что, проснувшись, его будут ждать живая Ева и её свежие сообщения.
Пробудившись, он убедился, что всё было взаправду. Новых сообщений от Евы не пришло. Она настолько хорошо его знала, знала о его слабости характера, что предугадала: ему понадобится время, чтобы прийти в себя.
И вот он читает сообщение вновь и вновь, а ничего не происходит. Он ничего не делает. Молчит, умирает внутри, но ничего не предпринимает. Он не бежит за ней, не стремится спасти то, что для него дорого. Будь Дмитрий Клюквакин более рассудительным, как раньше, уверенным и настойчивым, то он бы легко спас положение, ибо Ева целые сутки прождала его на вокзале города, в который она отправилась. И Дмитрий знал об этом. Он знал, где её можно найти, однако не стал этого делать.
Он обвалился окончательно. Он не в состоянии был даже решить, что делать с мессенджером, откуда будут приходить сообщения от Евы, не говоря уже о том, что ему потребуется физически куда-то нестись, как на битву, и сражаться за своё счастье, за то, что сам же и считал таковым, в чём находил смысл своего существования, удовольствие и спокойствие.
Клюквакин падал в яму уныния всё глубже. Целые следующие сутки он бездействовал и пил. И пришло время, когда он свалился на дно бесповоротно. Ему пришло сообщение от Евы:
«Привет, мой милый! Я так соскучилась. У матери чудесно, ты не представляешь. Может, приедешь к нам? Я тебя люблю великой любовью. Скучаю по тебе. Скоро буду дома!»
Ева не появлялась в сети и никогда тут больше не появится, но сообщения от неё ещё будут приходить.
Теперь Евы не было на вокзале. Она больше не ждёт мужа. Ева Клюквакина поехала дальше, в неизвестном направлении, живя одновременно двумя жизнями. Одной – в сети, другой – в реальности. Она обновила жизнь дважды, и только у одного обновления мог быть долгий и осязаемый путь – у реального.