Крыса

Он играл крысу. Два сантиметра безобразия.

Тихий актер, выбранный только потому, что крыса со стажем ушла пенсию, а молодые подобрались либо высокие, либо грузные. С такими «крысами» в разведку не пойдешь.

Его поднимали трое человек.

Секрет фокуса прост: на словах «Попробуй крыса только не взлететь», звучит музыка, монтировщики дергали канат, и шар с прицепленным на крюке крысом взлетает под самый купол.

Советы по выполнению: Прошу Вас, очень прошу, умоляю, если хотите, только сильно не дергайте! Нормальные диалоги по ходу:

- Товарищ режиссер, можно крысе в каске.

- Ты еще ботфорты с ружьем и Марсельезу.

На первой репетиции он застонал «Бо-больно!». Его быстро сняли, расчехлили, он сел на корточки и схватился за промежность. «Что за нахуй!». У меня все стянуло, я подумал яйца в блин и прощай «я – мужчина» и мир во мне.

На следующий день он попробовал договориться. Как только появился режиссер с бокалом кофе и прилизывая волосы свой плоской из реквизита расческой, он бесцеремонно  начал: 

– А можно без переворотов. У меня когда вижу… ничего, но стоит повернуться, так лямки впиваются…до звездочек.

– Нельзя! – спокойно сказал реж, зализывая волосы, попеременно отпивая кофе маленькими, как его глаза глотками.

– Но это же очень больно.

– Да, именно. Это должно быть больно.

– Как так? В этой сцене можно легко себя травмировать. Повернулся и …

– ****ь, – он повторил это слово, словно говорил боже, боже, боже. – Ну и что. Это мать твою театр, а не работа курьером. Здесь себе ломают ноги, голову. Денисов до тебя был. Так вот он ребро удалил.

Крыса стоял и не знал, почему режиссер говорит об этом. Он привык к тому, что режиссер ищет объездные пути, травмировать артиста – последнее дело.   

– Три раза поохал, но так ко мне и не подошел. Сходил в клинику и к ****е ребра. Зато сейчас счастлив, только перешел в другой театр. Из нашего вырос. В общем так иди зализывая себе яйца, а утром чтоб на репе песни про внутренние органы не пел. Кофе закончилось. Пора, пора. Рота на месте, почему нет микрофонов? Где стол? Я что блин это только сегодня выдумал?

Началась репетиция, он вошел в гримерку, выпил клубничного пакеточного чая. В голове пробегали длинной муравьиной лентой тексты Шекспир, Платонов, Бродский. Как трудно, нелегко, но нужно. Кому, тебе, ему? Губы дрожали. Не так, не так все должно быть. Не с того, почему они меня не проверили. Дали бы текст. Нет сразу.

Он теребил свою редкую как будто случайную бородку, словно колдовал. Сейчас дернеет волосок, «трах-дибидох» и все начнется заново. Дверь приоткрылась, только он собирался закрыть, ссылаясь на ветер, появилась голова в рыжих кудряшках и посыпанной маковыми веснушками нос. 

– Привет. С Крысы начинаешь?

– Да.

– Я с ежа начинал. Когда спектакль?

– В субботу.

– Уйма времени.

– Да.

Свернув на Тверскую он услышал гарь. Дышать было трудно, и сделав вдох, он выдохнул с густым кашлем. На вопрос «нет ли здесь Лермонтовской улицы», он ответил «Кавказ далеко». На Пушке он прислонился к сложенным воедино ограждениям и стал ждать.

Я жду ответа в этом гуле. И ветер сложенный стихом мне отнесет потом… 

Пробежала крыса.

– Потом,.. А!

Здесь в центре города. Как так? Как противно! В детстве видел в метро, на путях, но там еще допустимо. Но здесь, где люди ходят, дышат, целуются, пускают слюну, когда видят рекламу «сандерса», дети роняют печенье и поднимают.

Крысы,..бррр.

Только сейчас он стал понимать, как ему противны серые мерзкие создания с лысым хвостом и лапками и так противно двигающимся носиком, блин, эти усики вмещают в себя столько волосков.

– Какого черта здесь бегают крысы? Вы знаете?

Старик, ковыляющий в сторону Страстного еще больше согнулся и засеменил на красный цвет. И только на той стороне группа ребят восточного окраса с пониманием ругались по-своему.   

Сестра открыла дверь, подмигнула, пропустила, повернувшись боком, шепнув «гости да какие».

– Вот Танюха. А это мой брат актер, в театре работает.

Подруга растаяла, как глазурь на ромовой бабе и долго выжидала прежде чем спросить:

– Позовешь?

– Да, конечно, – быстро сказал парень, как будто боялся, что она может передумать. Но на самом деле страх был иного свойства.

Зачем он ее позвал? Кого он хотел показать? Она же увидит его на потолке в этом скинхедовском наряде, с хвостом, перчатками, чтобы перебирать картошку. Она услышит его «Ой» и зажатое достоинство откроется ей лицом. Зачем? Ну, блин смутился. Не мог же он отказать. Да ничего, она забудет.

– Напоминаю.

Пришлось выписать ей четкую траекторию пути – стоять на проходной и…

Режиссер был не в духе – светики не остались в ночь и утром тоже особо не торопились. Бригада обленилась и ставила свет в лучшем случае за час до спектакля. Это означало, что актеры репетируют в гримерках и рэпзале.

Светик Олег, облысевший как-то неожиданно за одно лето в 22 года неторопливо командовал своими людьми. Те, больше половины состоящая из новичков, в принципе не могли все делать быстро. Режиссер не выдержал:

– Идите нах… , – Нам нужно репетировать. Крыса!

- Монтировщики, приглашаю на дерганье крысы, - торопила «помрешь».

- У нас профессиональный театр или кот обоссался? Приглашать нужно на подьем, запуск… понятно я говорю?

Помреж боязливо кивнула и вызвала монтов как положено в профессиональном театре. 

Появился актер, играющий крысу.

– Почему не в одежде?

– Не лезет.

В портал полетела кружка, кофе ровной дугой промелькнул в стороне.

– Что за *** с маслом. Почему не лезет. Там дергать зовут, тут не лезет. Да ебический паровоз. Сколько можно?!

Парень задрожал. Он устал одевать то, что ему не по нутру. И объяснять, объяснять, хватит!

– Все не играю я.

– Это ты знаешь, кому можешь сказать. Брату, свату. Не мне. Это твоя работа. И прошу Вас…

– Я не буду.

– Ты не будешь. Хорошо. Как-то я тоже отказался играть у Табакова, не знал, на что способен этот молокосос. А он…

– Но я же вам говорю это больно. У меня там все стирается, я джинсы без вони одеть не могу, у меня голова кружится, когда я переворачиваюсь.

– Кто это говорит?  Блин с икрой или актер с дипломом гособразца? Кем тебя назначили? Ты крыса. Понял, да? И крысой будешь до тех пор, пока будешь  играть в этом спектакле.

Нет, не буду!

Он выбежал на воздух, Сложенные похороненные декорации. Пусть его увольняют. И сейчас ему даже стало плевать на то, что большая часть его жизни убита на актерство. Сейчас он хотел скрыться. 

Девушка ждала его в семь у Почтамта. Он смотрел на нее и думал, что лучше не подходить к ней. Она сама это сделает. В кустах промелькнула кошка. Наверняка, за крысой.

На премьере он потел от боли, но сделал все, что от него требуется, но когда девушка через часа три после премьеры уже в постели целовала его в родинку под левым ухом, он понимал, что это того стоило. 

А режиссер, разбивший в своей жизни не одну сотню кружек, мечтающий в который раз поменять работу на что-то более тихое и без нервов, читал новый роман, который его начинал цеплять и создавал в голове мир для будущего шедевра.