Человек уже не тот

— Неужели у нас не будет урока? — задумчиво спросила ученица, сидевшая за передней партой напротив одинокого учительского стола.
— Калавинская, успокойся, — обратилась к ней подруга, сидевшая рядом. — Ты так соскучилась по Евгению Борисовичу? Он для тебя уже явно стар, этот наш «товарищ» по географии. — Подруга всегда называла учителей «товарищами», что раздражало Калавинскую.
— Хватит его так называть! — возмутилась она и сейчас.
— Ой, да прекращай.
Класс гомонил. От едкого шума свободы мог спасти лишь приход Евгения Борисовича, преподававшего географию в десятом классе, но он всё не приходил.
Вдруг дверь отперлась, и всё смолкло. Все ожидали увидеть Евгения Борисовича, но вошёл один из опоздавших учеников, Максим Литувин. Увидев, что это не преподаватель, класс принялся за старое, и шум благополучно вернулся.
Литувин был жилист, среднего роста, но с пышными кучерявыми волосами. Взгляд его часто был хмур и твёрд, что никак не вязалось с его милой шевелюрой. Худое лицо было бледно и чем-то извне тронуто.
Он сел за парту к другу, который единственный, кажется, и был ему рад.
—Где ты ходил? — спросил Жавин.
Выкладывая из рюкзака учебник и тетрадь и располагая их в углу, Литувин отвечал:
— Чуть проспал. К нам родственник приехал вчера. Внезапный визит. Брат матери. Ну вот они и испортили ночь.
— Ага, вижу, не только ночь. Что с лицом у тебя?
На лице его виднелся след от удара.
—Выпил он вчера хорошо. Заставил и меня приложиться к бадяге. Я, конечно, выпил, захмелел, и давай он выкладывать за свою жизнь, за свои заслуги, неудачи, короче…
— И мать не была против? — Жавин потянул горбастый нос к другу. — Ну да, запошок есть небольшой.
— Не выдумывай. Ну и вот. Говорит, ты уже взрослый, дай испытаю тебя на прочность. Мне стало интересно: как он хочет меня испытать.
Жавин с интересом слушал. Калавинская, спинными ушами учуяв интересный разговор, тоже прислушалась.
— Он ни с того ни с сего как залепил мне удар по морде. Я повалился на пол, но быстро встал.
— Да уж…
— Мать ахнула, но я ничего, бодро держался после. Он меня похвалил, только и мне пришлось его рубануть по лицу. — Литувин улыбнулся всеми белыми зубами. — Этого он точно не ожидал. Вот за это он похвалил отдельно. Сказал, что мужик растёт! – Литувин вновь улыбнулся от радости.
Жавин любил улыбку друга. Она была обаятельной, но не без изъяна. Один передний зуб, отличаясь от других, имел тонкую полосу трещинки. Каждый раз видя улыбку Литувина, он задавался мысленным вопросом: «Когда этот зуб даст слабину? И даст ли вообще?»
Сейчас зуб был на месте. Можно было и дальше любоваться его улыбкой.
— Не слыхала, чтобы мужиком называли нарцисса, — язвительно произнесла Калавинская, оборачиваясь к двум друзьям, сидевшим за ней через три парты. Она важно встряхнула чёрными волосами. — Нет, не слыхала я такого.
Ученики между ними подвинулись. Им не хотелось оказаться под ударом словесной бури.
— Чёрная сука снова открывает рот. Тебе что надо от меня? — заводясь, выдал Литувин.
— Да мне ничего от тебя не надо. Просто заметила вскользь, а то вдруг так возомнишь о себе, что вообще про школу забудешь. Ты и так уже на пике самомнения…
— Что ты его дёргаешь? — потянула за локоть подруга. Она была равнодушна к Литувину, поэтому сердцем не понимала Калавинскую, дразнящую объект своего тайного обожания.
— Отстань, — сказала она, даже не взглянув на подругу, и вновь занялась Литувиным.
— Зачем ты нас трогаешь? — спросил Жавин. — Мы к тебе не обращались.
— Горбатого носяру не спросили. Я не с тобой разговариваю, — пренебрежительно бросила Калавинская.
Литувин не был сдержанным человеком. Он ярче вспылил, заступаясь за друга.
— Твои оскорбления ущербны, как и ты сама. Удивляюсь, как таких, как ты, вообще выпускают за пределы дома. Я никогда не был у тебя дома, но уверен, отец вместо комнаты построил тебе будку.
Калавинская взбесилась, резко поднялась с места и рванула к Литувину, но тот, поняв, что она попытается его ударить, сразу встал и на опережение схватил её за волосы, притянув к себе. От удивления её рот раскрылся в лёгком блаженстве, а глаза вмиг сделались послушными.
— Ещё раз ты к нам обратишься в таком тоне, и я протащу тебя за гриву перед всем классом.
Класс наблюдал эту сцену с трепетом, и им явно польстило обращение к ним.
Калавинская молчала и всё чего-то покорно ждала.
— Ты меня поняла? — сурово спросил Литувин, дёрнув за волосы.
Калавинская вздрогнула и ахнула.
— Да, я поняла.
Литувин грубо выпустил её из своей руки, даже немного пнул ею вперёд очаровательную юную головку, и та поспешила сесть на место. Она поправляла волосы и, кажется, испытывала приятный трепет. Она приходила в себя.
— Да, на тебя явно повлиял приезд родственника, – тихо заметил Жавин.
Литувин словно не слышал друга. Он ещё злился. Лицо его было напряжено, скулы активно вибрировали, играя музыку гнева.
Когда злился, он всегда языком надавливал на передние зубы, и сейчас, надавливая так сильно, как только мог, Литувин сломал тот, по которому шла трещина. Он фыркнул, и часть зуба со звоном драгоценного камня выпала на парту. Жавин оживился. Его удивление расцвело, как цветок.
В этот момент Калавинская резко обернулась к Литувину. Литувин быстро накрыл рукой осколок выпавшего зуб.
— Прости меня, — невинно сказала Калавинская, я была не права. — Ты правильно сделал, что поставил меня на место.
— Угу, — промычал Литувин с выпученными от страха глазами, боясь раскрыть рот. Он был ошарашен не меньше, чем Жавин.
Калавинская глупо улыбнулась и сказала:
— Ты крутой. — Она покраснела и обратно отвернулась.
Жавин ухмыльнулся, похлопал друга по спине и повторил:
— Да, мой друг, ты крутой. Так родственнику и передай.
Евгений Борисович так и не пришёл. Урока не было.