Обезьяна - хранительница равновесия-7. Э. Питерс

Элизабет Питерс.

                ОБЕЗЬЯНА - ХРАНИТЕЛЬНИЦА РАВНОВЕСИЯ


КНИГА ВТОРАЯ

ВРАТА ПОДЗЕМНОГО МИРА

 
О великие обезьяны,
восседающие перед вратами рая:
отнимите у меня зло,
сотрите мои грехи,
защитите меня,
чтобы я мог пройти
между пилонами Запада. (138)

-7-

Вход в Долину сильно изменился с первых дней нашего пребывания в Египте. Грубая, но удобная дорога вела сквозь неприступные скалы, а деревянный барьер преграждал вход тем, у кого не было необходимых билетов. Наши лошади оказались одними из первых обитателей загона для ослов, поскольку солнце ещё не взошло над восточными холмами, когда наш караван покинул дом. Мы выбрали этот более длинный, но менее трудный путь вместо пешеходной тропы, ведущей через холм из Дейр-эль-Бахри, поскольку гробница номер Пять находилась недалеко от входа, сразу за барьером.
Рамзеса и Давида с нами не было. Утром я совершенно случайно подслушала часть их разговора. Они находились в комнате Рамзеса; дверь была слегка приоткрыта, и оба говорили довольно громко, так что непреднамеренное подслушивание было неизбежно.
Первые слова, которые я услышал, принадлежали Давиду:
– Я иду с тобой.
– Нельзя. Отец сегодня попросил – извини, потребовал – чтобы ты ему помог.
– Он передумает, если мы его спросим. Ты же обещал, что не…
Рамзес оборвал его:
– Не изображай старую тётушку. Думаешь, я не могу о себе позаботиться?
Я никогда не слышала, чтобы он говорил с Давидом так резко или так сердито. Очевидно, следовало вмешаться. Я слегка постучала в дверь, прежде чем открыть её.
Оба стояли друг против друга в позах, которые можно было описать только как потенциально боевые. Кулаки Давида были сжаты. Рамзес казался невозмутимым, но его плечи были напряжены, что мне не понравилось.
– Так, ребята, что случилось? –  спросила я. – Вы что, поссорились?
Рамзес отвернулся и потянулся за рюкзаком.
– Доброе утро, матушка. Небольшое разногласие, вот и всё. Увидимся днём.
Он ловко выскользнул из комнаты, прежде чем я успела расспросить его подробнее, поэтому я повернулась к Давиду, который не был таким быстрым и грубым, как мой сын. Когда я, чувствуя, что это необходимо, задала ему несколько вопросов, он заявил: они с Рамзесом не ссорились, и не произошло ничего, что могло бы вызвать у него беспокойство.
Если не считать неукротимой привычки Рамзеса влипать в неприятности, подумала я. Громкий крик Эмерсона призвал нас к исполнению долга, поэтому я позволила Давиду уйти и последовала за ним в гостиную как раз вовремя, чтобы услышать очередную громкую беседу. На этот раз между Рамзесом и Нефрет, и, следует заметить, кричала она. Но при моём появлении воцарилось молчание, и я раздражённо спросила:
– Что с вами троими? Похоже, во всех этих спорах виноват Рамзес, раз…
– Мы не ссорились, тётя Амелия, – лицо Нефрет приобрело очаровательный розовато-коричневый оттенок. – Я просто напомнила Рамзесу об одном обещании, которое он мне дал.
Рамзес кивнул. Такое выражение его лица Нефрет обычно называет «каменным фараоном», но высокие скулы были чуть темнее обычного – видимо, от злости.
– Если ты со мной, Давид, пойдём.
Он вышел, не дожидаясь ответа. Давид и Нефрет обменялись многозначительными взглядами, и Давид поспешил последовать за ним. Я решила не развивать эту тему. Даже у лучших друзей время от времени возникают небольшие разногласия, а мне и без того хватало забот — в первую очередь удержать Эмерсона от издевательств над бедным Недом Айртоном, ибо я была уверена, что именно в этом и состояли его намерения.
Молодой человек прибыл со своей бригадой вскоре после нас. Ему пришлось обойти нас, чтобы добраться до места, где он начал работу накануне – на западном склоне скалы, вдоль туристической тропы. Как я и ожидала – и надеялась – Дэвиса с ним не было. Американец не проявлял интереса к утомительному труду по расчистке; он появлялся только тогда, когда его «ручной археолог» присылал сообщение, что обнаружил нечто интересное.
Невинное лицо Неда озарилось удивлением и радостью, когда он увидел подстерегавшего его Эмерсона.
– Да, профессор… и миссис Эмерсон, доброе утро, мэм… Я думал, вы работаете на другом конце Долины. Гробница номер Пять, да?
– Как видите, – Эмерсон отодвинулся, пропуская мужчину, несущего корзину с щебнем. – Вейгалл любезно разрешил мне осмотреть её.
– Не завидую вам, сэр. Заливка плотная, как цемент.
– Как это было в гробнице Сиптаха (139), – сказал Эмерсон, – которую вы так и не расчистили до конца. Выполнили работу едва ли наполовину. Что ж, молодой человек, позвольте сказать вам…
– Эмерсон! – воскликнула я.
Нед болезненно покраснел, а Нефрет отвернулась от фотокамеры:
– Не ругайте мистера Айртона, профессор, вы же знаете, что решения принимал не он. Как у вас дела, мистер Айртон? Нашли признаки могилы?
Молодой человек благодарно посмотрел на неё.
– Ещё нет, мисс Форт, но мы работаем всего два дня. Вдоль склона скалы скопилось довольно много известняковых осколков, вероятно, от другой гробницы…
– Рамзеса VI (140), – бросил Эмерсон.
– Э-э… да, сэр. Ну, мне пора идти.
Место, где он работал, находилось всего в нескольких сотнях футов к югу от нас, по ту же сторону тропы, но пологий выступ скалы закрывал нам обзор. Солнце поднималось всё выше, и первая волна туристов хлынула сквозь заграждение; их глупый смех и болтовня заглушали голоса команды Неда, к явному раздражению Эмерсона, чьи уши торчали практически на макушке. (Я говорю образно: у Эмерсона очень красивые уши, несколько большие, но правильной формы, и плотно прилегающие к черепу.) Он, как и я, знал, что о новом открытии возвестят восторженные возгласы рабочих.
Мне, по сути, нечего было делать: ведь прежде чем вход полностью обнажится, придётся убрать несколько тонн камня. Говард рассказывал нам, что в 1902 году он немного расчистил проход, но с тех пор все следы его работы были засыпаны повторными обвалами и обломками. Поэтому у меня появилось время заняться любимым делом – наблюдать за мужем. Широко расставив ноги в сапогах, с непокрытой чёрной головой, сиявшей на солнце, как вороново крыло, он руководил работой, подбадривая людей криками или давая советы. Я заметила, как он тихонько отошёл в сторону, и окликнула его, чтобы спросить, куда он направляется.
– Я подумал, что было бы неплохо пригласить Айртона выпить с нами чаю часов в десять утра, – ответил Эмерсон.
– Чудесная мысль, – согласилась я.
Возможно, в моём голосе прозвучала лёгкая нотка сарказма. Эмерсон бросил на меня укоризненный взгляд и ушёл. Я решила, что лучше пойду за ним. Не то чтобы мне было интересно, чем занимается Нед, но я знал, что Эмерсон не пригласит меня, пока не осмотрит раскопки и не прочтёт подробную лекцию о методологии.
Задача, поставленная перед молодым человеком, была поистине грандиозной. Долина – как я уже объясняла, но повторю для читателей, не знакомых с ней –  представляет собой не один каньон с плоским дном, а комплекс более мелких вади, ответвляющихся под разными углами от главной тропы. Тропы вьются вокруг каменных выступов — как природных, так и возникших из камней, извлечённых из близлежащих гробниц. Один такой каменный холм образовывал западный склон центральной тропы, а напротив него лежала куча известняковых осколков высотой почти пятьдесят футов. Именно под такими кучами искусственного мусора археологи надеются найти забытые входы в гробницы.
Солнце, теперь почти достигшее зенита, отражалось от бледной скалы, и ослепительный блеск отражения не смягчался ни растительностью, ни тенью. Тонкая пыль, поднятая туристическими ботинками, напоминала бледный туман. Когда я приблизилась к месту, эта пыль собралась в огромное кучевое облако. Люди Неда усердно трудились, складывая камни в корзины и вывозя их на близлежащую свалку.
Айртон вырыл траншею прямо по скале, но, очевидно, безрезультатно, поскольку теперь он её расширял. Как я и предполагала, Эмерсон принялся давать молодому человеку советы. Я положила этому конец и увела обоих. Вспотевшие рабочие были рады хоть немного передохнуть.
Я привыкла обустраивать небольшое убежище рядом с работой, расстилая на полу коврик и ставя небольшой складной столик, поскольку не вижу ничего плохого в комфорте, если он не мешает эффективности. В этот раз я воспользовалась  близлежащим входом в гробницу Рамзеса II. Заваленный обломками и оставленный Бедекером (141) без внимания, он не привлекал туристов, так что мы могли рассчитывать на некоторое уединение, пока отдыхали и восстанавливали силы.
Нед был явно разочарован отсутствием Рамзеса, но, похоже, наслаждался этой короткой паузой. Эмерсон вёл себя вполне прилично, но, когда Нед поднялся, чтобы уйти, мой супруг не удержался от последнего выстрела:
– Если найдёте могилу, Айртон, сделайте одолжение и расчистите полностью это проклятое место. Мне надоело убирать за вами и всеми остальными.
Есть такая поговорка: «Будьте осторожны со своими желаниями – они могут сбыться».  Эмерсон добился своего, и это ему совсем не понравилось. Позже он назовёт случившееся «одной из величайших катастроф в истории египтологии».
Всё началось в полдень, когда обливавшиеся потом рабочие Неда наткнулись на нишу, содержавшую несколько больших кувшинов для хранения. Открытие само по себе было не настолько захватывающим, чтобы вызвать ликующий крик у нашедших; мы узнали о нём только после того, как Нед со своей бригадой прошёл мимо нас, направляясь домой.
– Уже заканчиваете? –  спросил Эмерсон, идя им навстречу.
– Да, сэр. – Нед снял шляпу и откинул влажные волосы со лба. – Очень жарко, и я…
– Есть ли успехи?
Нам сообщили новость.
– Повода для радости нет, – добавил Нед. – Обычные кувшины для хранения – Двадцатая династия, кажется. Ну что ж, завтра жду встречи со всеми вами.
Эмерсон даже не соизволил дождаться, пока он скроется из виду. Я последовала за своим надоедливым мужем вокруг скального выступа и обнаружила, как он карабкается по обломкам. Проход находился на высоте добрых девяти метров над скалой, и когда я попыталась последовать за ним, Эмерсон махнул мне рукой.
Вернувшись, он заметил:
– Восемнадцатая династия.
– Почему ты так из-за этого переживаешь? –  спросила я. – Отдельные находки такого рода попадаются постоянно. Грубые кувшины для хранения не могут содержать ничего интересного.
Эмерсон фыркнул, повернулся и посмотрел вверх по склону.
– Эмерсон, оставь их в покое! Это не твои кувшины. Предлагаю последовать примеру Неда и прекратить работу. Очень жарко, и я не хочу, чтобы у Абдуллы случился новый приступ.
Эмерсон без устали ругался, но у него самое доброе сердце на свете, и я знала, что мой призыв возымеет действие. Мы добрались до дома уже ближе к вечеру. Веранда, затенённая виноградной лозой, выглядела очень уютно после долгой поездки по жаре. Гор, растянувшись на кушетке, критически оглядел нас и принялся умываться.
Идея показалась мне превосходной. Я с наслаждением отмокла в своей чудесной жестяной ванне и переоделась в удобную одежду. Когда я вернулась на веранду, Фатима принесла чай. Нефрет расхаживала взад-вперёд, глядя на улицу.
– Они опаздывают, – сказала она.
– Кто? А, Рамзес и Давид? Не совсем. Рамзес не имеет понятия о времени, он будет работать, пока не стемнеет настолько, что носа своего не разглядишь. Пойдёмте пить чай.
Она повиновалась, но даже громадный Гор, тут же разлёгшийся у неё на коленях, не мешал ей ёрзать. Я вспомнила разговоры этой троицы, которые слышала утром, и во мне зародилось неприятное подозрение. Поскольку я не допускаю подобных мыслей, я высказала их открыто.
– Нефрет, ты что-то от меня скрываешь? Ты сегодня почему-то непривычно нервная. Неужели мальчики замышляют какую-то вылазку, которая может подвергнуть их опасности?
Эмерсон стукнул чашкой о блюдце.
– Проклятье! – воскликнул он, но не стал вдаваться в подробности, поскольку Нефрет заговорила первой.
– Насколько мне известно, они работают в храме Сети, как и обещали.
– О, – Эмерсон расслабился. – Мне бы очень хотелось, Пибоди, чтобы ты перестала нарываться на неприятности. Никто не беспокоил нас с тех пор, как нашли тело этого мерзавца. Он был зачинщиком других нападений; теперь, когда его… э-э… убрали, нам нечего бояться.
Я откинулась на спинку кресла, чтобы насладиться отдыхом; наши детективные беседы всегда очень увлекательны.
– Ты считаешь, что между этими нападениями и попыткой похитить меня в Лондоне нет никакой связи?
– Это был Сети, – ответил Эмерсон. – Он всё ещё в Англии. Я обошёл все харчевни и кофейни, как и Рамзес. Мы не нашли никаких признаков того, что он вернулся в какое-нибудь прежнее своё пристанище.
– Сети, возможно, не имеет отношения к похитителю, Эмерсон. У меня есть и другие враги.
– Нечего хвастаться, Пибоди. –  Эмерсон потянулся за разбитой чашкой, порезал палец, выругался и подошёл к столу. Брызнув содовой в стакан, он бросил через плечо: – И не пытайся оправдать этого убл… этого человека. Мы знаем, что это был он. Пишущая машинка, Пибоди. Вспомни пишущую машинку.
– Я ни на йоту не верю самовлюблённым выводам Рамзеса, – ответила я, принимая стакан, который мне протянул Эмерсон, и кивком выражая благодарность. – Невозможно отличить одну машинку от другой, и, кроме того, инцидент на Флит-стрит был лишён характерного для Сети стиля. Он не такой уж грубый и не такой… Милая Нефрет, на что ты уставилась? Закрой рот, дорогая моя, пока тебе туда муха не залетела!
– Я… э-э… я только что вспомнила кое-что, тётя Амелия. М-м… письмо, которое я обещала написать.
– Надеюсь, твой корреспондент — не сэр Эдвард, Нефрет. Я этого не одобряю. Он слишком стар для тебя, и ты слишком часто виделась с ним в последнее время.
– Всего полдюжины раз после Рождества, – возразила Нефрет. – И один раз была на вечеринке, где присутствовало сто человек.
Эмерсон поднялся на ноги.
– Если вы собираетесь сплетничать, я вас оставлю. Позовите меня, когда ужин будет готов.
Восточные скалы сияли в последних лучах заходящего солнца. Нигде на земле нет подобного цвета, и словами его не описать – бледно-розово-золотой с лавандовым отливом, словно светящийся изнутри. Чудесный угасающий свет мягко ложился на загорелые щёки Нефрет, но она избегала моего взгляда и нервно откашлялась, прежде чем заговорить.
– Могу ли я спросить тебя кое о чём, тётя Амелия?
– Конечно, дорогая. Это насчёт сэра Эдварда? Я рада, что ты хочешь со мной посоветоваться. У меня гораздо больше опыта в этих делах, чем у тебя.
– Дело не в сэре Эдварде. Не совсем. Кстати об опыте в таких делах… э-э… ты, кажется, считаешь, что он… Сети… достаточно… э-э… привязан к тебе, чтобы не… О Боже… Я не хотела тебя обидеть, тётя Амелия.
– Ты меня не обидела, дорогая, но если я понимаю, к чему ты клонишь (а я полагаю, что понимаю), то эта тема мне неинтересна.
– Я заговорила об этом не из праздного любопытства.
– Нет?
Тонкое горло Нефрет сжалось, когда она сглотнула.
– Хватит об этом, – добродушно улыбнулась я. – Боже, как стемнело, а ребята ещё не вернулись. Интересно, не вздумается ли им провести ночь на дахабии?
– Если бы они так решили, то сказали бы мне, – выпалила Нефрет. – Проклятье! Я знала, что следует пойти с ними!


Из рукописи H:
Пелена мумии плотно облегала его тело, затыкая рот, закрывая глаза, сковывая руки и ноги. Его похоронили заживо, как того несчастного, чью мумию родители обнаружили в Дра-Абу-эль-Наге (142). Когда-нибудь другой археолог найдёт его тело, смуглое и сморщенное, с открытым в безмолвном крике ужаса ртом, и…
Он проснулся с ощущением мучительного спазма, разрывающего каждую мышцу его тела. Было всё ещё темно, и он был неспособен пошевелиться, как мумия, но ткань закрывала только его рот. Он мог дышать. Сосредоточившись на этом важном занятии, он заставил себя лежать неподвижно, вдыхая воздух через ноздри и пытаясь вспомнить, что произошло.
Они копировали рельефы в одной из боковых комнат гипостильного зала (143) и уже собирались сделать перерыв, когда услышали тонкий, высокий плач. Невозможно было сказать, принадлежал ли он человеку или другому виду животных, но существо явно было молодым и явно находилось в беде. Перебираясь через упавшие блоки и следуя по мрачным проходам, они последовали за жалобными, прерывистыми криками обратно в святилище, где тени лежали, словно лужи тёмной воды... Затем – ничего. У него болела не только голова, но каждая часть его тела. Как долго он был без сознания? Должно быть, уже ночь; если бы солнце светило, он бы увидел полосы света из окон или дверей, даже если те закрыты ставнями.
С большим трудом он перевернулся на бок. Неудивительно, что ему приснились пелены для мумии; верёвку использовали весьма необычным образом. Кисти были связаны за спиной, а плечи притянуты к бокам; другой конец верёвки, обвивавшей его лодыжки, должно быть,  прикрепили к чему-то невидимому, поскольку он не мог пошевелить ногами больше чем на несколько дюймов в любом направлении. В каком-то смысле это лестно, подумал он. Репутация отца, должно быть, передалась и ему. Даже могущественный Отец Проклятий не мог бы разорвать эти путы. Оставалось только ждать, пока кто-нибудь придёт. Он не сомневался, что кто-нибудь рано или поздно придёт. Они затратили столько усилий не для того, чтобы бросить его умирать от голода и изнеможения.
Но последняя мысль довела его до паники, и он заставил себя лежать неподвижно и ровно дышать. Кляп царапал ему губы. Ни на кляпе, ни во рту не осталось ни капли слюны, и казалось, что рот набит песком.
Воздух был спёртым и жарким, а запах... У каждой культуры есть свой особый набор запахов, различающийся в зависимости от общественного класса и личных особенностей, но легко различимый тем, кто это изучал. Запахи готовки были особенно характерными. Даже с закрытыми глазами он мог определить, находится ли он в английском поместье или на кухне коттеджа, в египетской кофейне или в немецкой пивной. Это помещение было не кухней, не пещерой и не сараем, а комнатой. В ней витал неуловимый, но безошибочный запах Египта, но когда-то её занимал некто с европейским вкусом – притом дорогим. Он не мог назвать этот аромат, но уже встречал его раньше.
Поверхность, на которой он лежал, была мягче пола, даже покрытого ковром или циновкой. Она слегка прогибалась при движениях и издавала слабый шорох. Значит, это была кровать или, по крайней мере, какой-то матрас.
Он лежал тихо, затаив дыхание, прислушиваясь. Раздавались и другие звуки: одни — слабые, далёкие и неразличимые, другие – тихие и близкие. Мышь, успокоенная его неподвижностью, выползла, шурша маленькими когтистыми лапками, и начала что-то грызть. Насекомые жужжали и звенели. Звук, который он частично надеялся, частично боялся услышать – звук другой пары напрягающихся человеческих лёгких – не был слышен. Унесли ли они и Давида, или оставили его мёртвым (или раненым) на полу храма?
Поскольку ему ничего другого не оставалось, он заставил себя заснуть. Он не предполагал, что техники медитации, которым его научил старый факир в Каире, сработают в таких условиях; но веки уже опускались, когда новый звук окончательно вернул его к бодрствованию. Перед ним, ниже, на уровне пола, появилась полоска света. Она расширялась, превращаясь в прямоугольник.
Она быстро проскользнула в комнату и закрыла дверь. Лампа, которую она несла, была тусклой и мерцающей – всего лишь клочок тряпки, плававший в масле – но после темноты свет чуть не ослепил его. Она поставила лампу на стол и села рядом с ним на кровать. На этот раз в её волосах красовались красные розы, а на запястьях сияло серебро.
– Я принесла тебе воды, – тихо сказала она. – Но дай мне слово, что не будешь кричать, если я вытащу кляп. Тебя не услышат за стенами, но меня накажут, если узнают, что я сюда пришла.
Она дождалась его кивка, прежде чем разрезать ткань ножом, вынутым из-за пояса. Облегчение было огромным, но горло у него пересохло, и он не мог говорить, пока она не подняла его голову и не влила ему в губы воду из глиняной кружки.
– Спасибо, – выдохнул он.
– Англичанин никогда не забывает о манерах! –  Её полные губы изогнулись в сардонической улыбке. Она снова поднесла чашку к его губам, а затем опустила его голову на матрас.
– Теперь, когда ты разрезала ткань, ты не сможешь вернуть кляп на место, – тихо сказал он. – Они тебя обвинят? Я не хочу…
Её унизанная перстнями рука оставила болезненную дорожку на его лице. Он ошеломлённо покачал головой.
– Извини. Я просто хотел...
– Помолчи! –  Она наклонилась к нему и обхватила его лицо ладонями. Это была не ласка; кончики её пальцев впились в его ноющие виски. – Не обращай на меня внимания. Почему ты был настолько глуп, что позволил им себя поймать? Я же пыталась тебя предупредить.
– Пыталась?
Она отпустила его голову и подняла руку. Он приготовился к новой пощёчине. Вместо этого она медленно провела кончиком пальца по его губам.
– Знаешь, что привело меня сюда? –  спросила она.
Ему пришло в голову несколько вариантов, но было бы неразумно упоминать ни один из них. Он ответил, тщательно подбирая слова:
– Нежность вашего сердца, леди.
Она издала тихий звук, похожий на приглушённый смех.
– Эта причина сгодится не меньше любой другой.
Она потянулась за ножом и освободила его серией быстрых взмахов. С такой же ловкостью она расшнуровала его ботинки и стянула их. Онемев от долгого уединения – и от полного изумления – он позволил ей растирать ему руки и ноги, пока не почувствовал покалывание, означавшее восстановление кровообращения.
– Подожди в дверях, – прошептала она. – Когда услышишь, как я зову тебя: «Любимый», – посчитай до десяти, а затем спускайся прямо по лестнице. Там двое мужчин; тебе придётся разобраться с одним из них. Думаю, это не составит труда. После этого иди прямо за дверь. Не останавливайся и не оборачивайся.
– Мой друг, – пробормотал Рамзес. – Он здесь?
Она помедлила, а затем кивнула.
– Не трать время на его поиски, это слишком опасно. Иди и приведи помощь.
– Но ты...
– Когда ты вернёшься, меня уже не будет. Иншаллах (144). –  Она добавила с лёгкой улыбкой: – Ты у меня в долгу, молодой господин. Когда я позову тебя, чтобы расплатиться, ты придёшь?
– Да.
Её губы нашли его рот. Он ответил на это с пылом, который не был целиком продиктован благодарностью, но когда он обнял её за плечи, она вывернулась и встала.
– В другой раз, – сказала она. – Иншаллах. Пора идти.
Она задула лампу и осторожно приоткрыла дверь. Он бесшумно, в одних носках, последовал за ней. К тому времени, как он добрался до двери, она уже ушла вперёд, по коридору, слабо освещённому лишь снизу. Дом был довольно просторным; он увидел три закрытых двери и цокольный этаж. Он подождал, пока она спустится по лестнице, прежде чем проверить другие двери. Ни одна из них не была заперта. Ни одна из комнат не была занята. Узкий пролёт лестницы, едва ли  шире приставной, вёл к проёму, сквозь который он видел сияние звёздного света. Не было смысла туда смотреть – лестница явно вела на открытую крышу.
Сигнал пришёл раньше, чем он ожидал. Отбросив осторожность, он побежал к лестнице. Он знал, что она собирается сделать. Возможно, это было частью её работы, но он не мог позволить ей сделать это – даже для него.
Они находились в комнате напротив подножия лестницы. Мужчина прижался ухом к хлипкой дверной панели, ошибочно полагая, что ожидает своей очереди. Он был слишком увлечён, чтобы услышать топот босых ног, пока не стало слишком поздно. Выпрямившись, он потянулся за ножом на поясе и открыл рот, пытаясь выкрикнуть предупреждение. Рамзес заткнул ему рот, и мужчина рухнул на дверь, распахнув её. Рамзес оттолкнул локтем безжизненное тело и вошёл.
Он не осознавал, насколько зол, пока второй мужчина не растянулся на полу у его ног. Потирая ушибленные руки, он наблюдал, как Лейла поправила одежду и села.
– Дурак, – огрызнулась она. – Почему ты не ушёл?
– Сначала ты. Они поймут, что это ты меня освободила.
Она обругала его. Он громко рассмеялся, охваченный опасной эйфорией, наступающей после победного боя, и, когда она бросилась к дверям, обнял её и поцеловал.
– Дурак, – прошептала она ему в губы. – Ты должен поторопиться! Они скоро придут, чтобы перевезти тебя в другое место. Если бы ты знал, что они для тебя задумали, ты бы не задерживался.
– Где он?
– Я покажу тебе, но не думай, что останусь, чтобы помочь тебе. Судьба, уготованная предателям, меня не устроит.
Мужчина у двери зашевелился. Связывать его не было времени. Рамзес перевернул его и ударил ещё раз.
Лейла поднялась по лестнице. И тут же вернулась, в тёмном плаще и с неплотно завязанным свёртком. Должно быть, она собрала вещи, готовясь к побегу, прежде чем освободить его. Женщина со многими талантами, подумал Рамзес.
Жестом приказав ему следовать за ней, она побежала в заднюю часть дома и отворила дверь, ведущую во двор, обнесённый стеной.
– Он там, – указала она на сарай у дальней стены. – Ма’ас салама (145), господин. Не обмани меня с оплатой.
Лунный свет на мгновение озарил её, а затем она исчезла, оставив ворота, через которые сбежала, приоткрытыми. Рамзес направился к сараю, стараясь избежать мягкого мусора, усеивающего египетские дворы. Камешки впивались в подошвы его ног. Эйфория проходила, и он начинал сомневаться в правильности своего решения. Пока что ему везло, но долгие часы заточения взяли своё, и этот последний удар был ошибкой. Он был слишком пьян глупым героизмом, чтобы в тот момент что-либо почувствовать, но правая рука адски болела, и он не мог согнуть пальцы. Если дверь сарая заперта, ему придётся позвать на помощь, прежде чем стража очнётся и бросится искать его.
Дверь не была заперта или заколочена. Как только она открылась, он понял, почему.
С Давидом обошлись не так бережно. Должно быть, его просто швырнули на землю и оставили лежать так, как он упал, потому что голова была согнута под неестественным углом, а ноги вывернуты. Между его телом и твёрдым земляным полом, усыпанным слоями помёта животных, не лежала даже куча прелой соломы. На верёвку, правда, не поскупились, и грязный кляп закрывал не только рот, но и нос.
Неподалёку стояла лампа. На этом наверняка настоял охранник.
Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и, должно быть, дремал, потому что отреагировал медленно. Когда он встал, у Рамзеса скрутило живот. Мужчина был такого же роста, как он сам, и вдвое шире. Его живот выдавался вперёд под галабеей, но не весь вес приходился на жир. И у него был нож.
На мгновение они застыли в оцепенении друг против друга. Первым опомнился сторож. Рамзесу не составило труда прочитать его мысли; круглое, потное лицо отражало каждую мысль, медленно проносившуюся в голове. Незачем звать на помощь, имея такого жалкого противника. Вернуть пленника в одиночку – значит заслужить похвалу и награду. Он вытащил нож из ножен и двинулся вперёд.
Рамзес тоже соображал медленно, но варианты были слишком очевидны, чтобы их упускать. Один шаг назад – и он вылетит за дверь. Там есть засов. К тому времени, как охранник выломает дверь или позовёт на помощь, он уже давно скроется. Это был единственный разумный выход. Безоружный и измученный, он не продержится и десяти секунд против такого громилы. Никто не узнает, что он сбежал. Давид был без сознания. Или мёртв.
Рамзес бросился вперёд и вниз под острым углом, который, как он надеялся, поможет ему проскользнуть под ножом. Это движение неожиданно ошеломило его: грудь ударилась об пол с силой, от которой перехватило дыхание, но руки уже были там, где и было нужно, сжимая голые лодыжки под рваным краем галабеи. Он рванул изо всех сил.
Не так уж много. Правая рука подвела, но левая всё ещё функционировала, и этого оказалось достаточно, чтобы сбить мужчину с ног и отвлечь его внимание от ножа. Он упал с глухим стуком, который должен был сотрясти всё его тело, и ударился головой о стену. Удар лишь оглушил его, но дал Рамзесу время закончить дело. Затем он поднял нож и пополз сквозь навоз и пыль к Давиду.
Он был жив. Как только его рот и нос открылись, он сделал глубокий, прерывистый вдох. Рамзес перевернул его и начал резать верёвки. Он освободил руки Давида, прежде чем понял, что не все тёмные пятна на его рубашке — грязь. И выдохнул слово, которое даже отец произносил крайне редко.
– Рамзес?
– Кто же ещё? Насколько серьёзно ты пострадал? Идти сможешь?
– Приложу все усилия, как только ты освободишь мои лодыжки.
– Да. Верно.
Сделав это, Рамзес заткнул нож за пояс и наклонился к Давиду.
– Положи руки мне на плечи. У нас и так мало времени; если не можешь идти, я тебя понесу.
– Я хотя бы могу споткнуться. Помоги мне встать.
Сначала он даже споткнуться не мог. Рамзесу пришлось тащить его за дверь и через двор к воротам, которые Лейла оставила открытыми. Весили они примерно одинаково, но Рамзес мог поклясться, что за последние несколько часов Давид прибавил десять стоунов (146). Его лёгкие разрывались, а колени превратились в желе. Он больше не мог этого вынести.
Затем он услышал крик из дома и понял, что может. Выброс адреналина пронёс их через ворота в тень. Нельзя останавливаться, подумал он. Пока нет. У них ещё оставалось время, время, одолженное у Лейлы. Он молился, чтобы ей удалось уйти. Он молился, чтобы и им удалось. Дом Абдуллы находился по другую сторону холма, и их похитители ожидали, что они направятся в этом направлении, и они… Они…
Происходило что-то странное. Пятна лунного света на земле дрожали, словно вода, в которую бросили камень. Деревья качались, будто от сильного ветра, но ветра не было. Он не мог отдышаться. Он упал на колени, увлекая за собой Давида.
– Идём. Абдулла...
– Не туда, дурачок. Слишком далеко.
Его тянули чьи-то руки. Лейлы? Она обозвала его дурачком. Он стоял, двигался, парил, сквозь серебристые и чёрные пятна, лунный свет и тени, пока вспышка солнечного света не ослепила его, и свет не сменился кромешной тьмой.

 

Я предпочитаю не вспоминать эти часы ожидания, но для полноты повествования необходимо дать о них хоть какой-то отчёт. Страдания Нефрет было переносить тяжелее, чем мои собственные, смягчённые знакомством с раздражающими привычками моего сына. Уже не первый раз он отправлялся в необдуманную и опасную экспедицию, не потрудившись меня предупредить. Задержка не обязательно означала катастрофу: он и Давид были взрослыми мужчинами (физически, если не эмоционально) и вполне владели различными приёмами самообороны, включая древнеегипетские борцовские приёмы, которые я им показала.
Так я, во всяком случае, говорила себе и пыталась убедить Нефрет. Но бесполезно. Они были в беде, она знала это, и это была её вина, что она не пошла с ними, и нужно было что-то с этим делать.
– Но что? –  спросила я, с тревогой наблюдая за её шагами. Она не сняла рабочую одежду, и ботинки тяжело стучали по кафельному полу. Гор потерял всякое терпение, потому что она отказалась сесть и уступить ему колени; когда она проходила мимо, он протянул лапу и вцепился когтями ей в штанину. Она молча отцепилась от него и продолжила шагать по комнате.
– Нет смысла их искать, – утверждала я. – Где начинать поиски?
Эмерсон выбил трубку.
– В храме. К чёрту ужин, ни у кого из нас нет аппетита. Если я не найду их там, сразу же вернусь, обещаю.
– Не один, – возразила я. – Я пойду с тобой.
– Нет, не пойдёшь.
Мы обсуждали этот вопрос, но без того спокойствия, которую подразумевали произнесённые слова, когда Эмерсон поднял руку, призывая к тишине. И в этой тишине мы все услышали топот копыт.
– Вот, – сказал Эмерсон, и его широкая грудь облегчённо выдохнула. – Вот они. Мне нужно сказать несколько слов этим молодым людям за то, что они так вас напугали! Это Риша, или я ничего не смыслю в лошадях.
Да, это был Риша – мчавшийся, словно ветер. Он резко остановился и застыл, дрожа. Седло его было пусто, а на шее висел оборванный конец верёвки.
Мой дорогой Эмерсон немедленно принялся распоряжаться – так, как умеет только он. Меньше чем через десять минут мы были в сёдлах и готовы к отъезду. Нефрет хотела оседлать Ришу, но Эмерсон удержал её, зная, что она нас опередит. Однако благородный конь не собирался задерживаться. Умный и преданный, как пёс, он повёл нас обратно по тропе, по которой так поспешно пробежал. Она вела, как мы и ожидали, к храму Сети I.
Мы нашли Асфур, подругу Риши, по-прежнему привязанной к дереву у источника к северу от храма. В одной из комнат гипостильного зала, увидев свет наших свечей, тощая кошка с шипением прыгнула в тень. Она доедала остатки еды, принесённой мальчиками. На полу лежали их рюкзаки, две пустые бутылки из-под воды и куртки. Принадлежности для рисования были уже упакованы, так что, должно быть, мальчики собирались уходить, когда их захватили. Ни в храме, ни в окрестностях больше не нашлось никаких знаков их присутствия. Фонари и свечи не давали достаточного света, чтобы искать следы или пятна крови.
Нам ничего не оставалось, как вернуться домой. Теперь по комнате расхаживал Эмерсон; Нефрет сидела совершенно неподвижно, сложив руки и опустив глаза. Наконец Эмерсон произнёс:
– Они не покинули храм по своей воле. Они бы не бросили лошадей.
– Конечно, – согласилась я. – Я еду в Гурнах за… нет, не за Абдуллой, волнения и напряжение ему повредят… Селимом, Даудом и…
– Пибоди, ты никуда не пойдёшь. И ты тоже, Нефрет; оставайся здесь и постарайся держать тётю Амелию под контролем. Это чертовски сложная работа, поверь мне на слово. Я отправляюсь на дахабию. Шансы ничтожно малы, но кто-то, возможно, видел их. Я приведу с собой реиса Хассана и весь экипаж, а потом мы подумаем, что делать дальше.
Прошёл ещё один ужасный час. Эмерсон не вернулся. Вместо него пришёл реис Хассан с сообщением от мужа. Кто-то утверждал, что видел, как мальчики шли к паромной пристани. Если они отправились в Луксор, Эмерсон пойдёт по следу. Махмуд сопровождал его, а реис Хассан остался с нами.
Нефрет не отреагировала и даже не подняла глаз. Весь последний час она не двигалась. Внезапно она вскочила на ноги; Гор, сидевший у неё на коленях, скатился вниз и упал на пол. Сквозь его яростные вопли донеслись её слова:
– Слушайте! Кто-то едет!
Человек мчался галопом верхом на лошади, и я предположила, что это Эмерсон. Однако даже на расстоянии я поняла, что стройный силуэт не мог принадлежать ему.
– Селим, – спокойно сказала Нефрет.
Сомнений быть не могло. Селим был превосходным наездником и размахивал руками так, что любой менее искусный всадник давно вылетел бы из седла. Он ещё и кричал, но слова невозможно было разобрать, пока он не остановился.
– В безопасности! – вот первое, что я услышала. – Они в безопасности, Ситт, со мной они в безопасности, и ты должна прийти, прийти немедленно и принести свои лекарства. Они больны и истекают кровью, и я оставил Дауда и Юсуфа на страже. Они в безопасности, и меня послали сообщить тебе!
– Очень хорошо, – кивнула Нефрет, когда восторженный юноша выдохся. – Я поеду с тобой, Селим. Попроси конюха Али оседлать Ришу. –  Она обняла меня за талию. – Всё в порядке, тётя Амелия. Вот, возьми мой платок.
– Мне это не нужно, дорогая, – шмыгнула я носом. – Кажется, у меня лёгкий насморк.
– Тогда тебе не следует выходить на ночной воздух. Нет, тётя Амелия, я настаиваю, чтобы ты осталась здесь и подождала профессора. Можешь послать кого-нибудь к мистеру Вандергельту попросить его экипаж, на случай, если они…
Она не дала мне времени предложить альтернативу, а бросилась в дом и вернулась с сумкой медикаментов. Полагаю, это было самое разумное решение. Я за неё не боялась: Селим будет с ней, а Ришу, когда он несётся во весь опор, ничто, кроме пули, не остановит.
Как я и ожидала, вместе с коляской появились Сайрус и Кэтрин, засыпая меня вопросами и требуя разрешения помочь. Я объясняла им происшедшее, когда вернулся Эмерсон.
– Вы опять за своё, – заметил Сайрус. – А я-то думал, что в этом сезоне всё необычно тихо. Эмерсон, старина, вы в порядке?
Эмерсон провёл рукой по лицу.
– Я становлюсь слишком стар для таких вещей, Вандергельт.
– Только не вы, – убеждённо заявил Сайрус.
– Конечно, нет! – воскликнула я. – Кэтрин, дорогая, вы с Сайрусом должны остаться здесь. В карете всем не хватит места.
– Я заварю чай, – пожала мне руку Кэтрин. – Что ещё я могу для вас сделать, Амелия?
– Приготовить виски, – ответил Сайрус.

 Из рукописи H:
Когда Рамзес открыл глаза, он понял, что не умер и не находится в бреду, хотя лицо, представшее перед его глазами, было именно тем, которое он предпочёл бы видеть в любом из этих состояний.
– По-моему, следует лепетать об ангелах и небесах, – слабо произнёс он.
– Следовало догадаться, что ты попытаешься умничать, – резко ответила Нефрет. – Что плохого в вопросе «Где я?»
– Банально. Впрочем, я знаю, где я – ад и проклятье! Что ты...
Боль была настолько сильной, что он чуть снова не потерял сознание. Где-то вдалеке он услышал голос Нефрет:
– Хочешь морфина?
– Нет. Где Давид?
– Я здесь брат мой. В безопасности, благодаря...
– Ничего подобного, – перебила Нефрет. – Сентиментальные вопросы будете обдумывать позже. Нам нужно многое обсудить, а с Рамзесом я ещё не закончила.
– Кажется, я больше не выдержу твоей нежной заботы, – пробормотал Рамзес. Однако сильнейшая боль уже утихла, и руки, вытиравшие пот с его лица, были уверенными и нежными. – Что, чёрт возьми, ты со мной сделала? 
– Что ты, чёрт возьми, сделал с этой рукой? Она распухла, как воздушный шар, и один палец вывихнут.
– Просто... Оставь меня одного на минутку. Пожалуйста. 
Его взгляд медленно скользил по комнате, наслаждаясь чувством безопасности и успокоения, которое дарили знакомые лица: Давид, чьи тёмные глаза светились от слёз облегчения; Нефрет, побледневшая и стиснувшая губы; и Селим, с широкой улыбкой сидевший на корточках у кровати. Не будь он таким глупцом, то вспомнил бы, что у Абдуллы есть родственники по всему Гурнаху. Дом Селима был одним из самых близких. Его младшая жена готовила лучшую тушёную баранину в Луксоре.
Он снова посмотрел на Давида.
– Ты меня сюда довёл. Бог знает как. Насколько всё плохо?
– Выражаясь технически, нож отскочил от его лопатки, – объяснила Нефрет. – Понадобился лишь кусочек пластыря. А теперь вернёмся к тебе. Прежде чем тебя перемещать, я хочу убедиться, что больше ничего не сломано.
– Я в порядке. –  Он начал садиться и вскрикнул от боли, когда она крепко упёрлась рукой ему в грудь и толкнула его обратно на подушку.
– А, – протянула она с профессиональным удовольствием. – Ребро? Что ж, посмотрим.
– Твоя манера поведения у постели больного явно нуждается в улучшении, – буркнул Рамзес, стараясь не ёрзать, пока она расстёгивала его рубашку.
Не было никакого предупреждения, даже стука. Дверь распахнулась, и он забыл обо всех своих нынешних болях и недомоганиях в предчувствии того, что его ожидало. Фигура, стоявшая в дверях, была не врагом. А намного хуже. Матушкой.
 

Я всегда верила в целебные свойства хорошего виски, но в этот раз посчитала необходимым прописать что-то покрепче – по крайней мере, Рамзесу. Мы с Нефрет обсуждали, сломаны ли у него рёбра или только треснули; Рамзес настаивал, что ни то, ни другое, но скоро сломается, если мы продолжим его тормошить. Поэтому я туго забинтовала его, пока Нефрет ловко справлялась с его рукой, имевшей самый отвратительный вид из всех, что когда-либо попадались мне на глаза – даже у Рамзеса. Затем я попыталась дать каждому парню по дозе лауданума (147), потому что, хотя травмы Давида и были поверхностными, его лицо было серым от усталости и напряжения. Но ни один из них не пожелал принимать лекарство.
– Я хочу рассказать вам, что случилось, – начал Давид. – Вы должны знать…
– Я расскажу им, что случилось, – перебил Рамзес. Нам пришлось причинить ему немало боли, но я подозревала, что его голос был неровным не только от боли, но и от раздражения.
Тут Эмерсон решил нарушить своё молчание. Тихо сидя у кровати, он не сводил глаз с Рамзеса и однажды, когда думал, что никто из нас его не видит, украдкой и очень нежно сжал руку сына.
– Давай вернём их домой, Пибоди. Если они к этому готовы, нам, безусловно, не помешает военный совет.
Мы запихнули их в карету и повезли домой, Риша бежал рядом. Мы вернулись в гостиную, где я попыталась уложить Рамзеса на кушетку, но он не поддался. Кэтрин тихонько ходила по комнате, зажигая лампы и задёргивая шторы. Затем она подошла и села рядом со мной. Её молчаливое сочувствие и поддержка были именно тем, что мне сейчас требовалось; собравшись с силами, я снова взяла ситуацию под контроль.
– Лучше пусть Рамзес расскажет нам, что случилось, – предложила я.
Мне уже доводилось раньше жаловаться на многословный и театрально-напыщенный литературный стиль моего сына. На этот раз он зашёл слишком далеко в противоположном направлении. Его заключительные фразы были типичны для всего повествования.
– Этот тип ударился головой, когда упал. Как только Давида освободили, мы бросились бежать. Мы бы не сбежали, если бы он не взял инициативу в свои руки и не направился к дому Селима. Я почему-то вбил себе в голову, что нам нужно добраться до Абдуллы.
– И это всё? –  воскликнула я.
– Нет, это не так! – выразительное лицо Давида демонстрировало неуклонно нараставшее волнение. – Я видел, что ты сделал, Рамзес. У меня кружилась голова, меня тошнило, мне не хватало воздуха, но я оставался в сознании. –  Его взгляд обвёл лица, выражавшие жгучий интерес. – У охранника был нож. У Рамзеса его не было. Казалось, он едва стоял на ногах. Когда он упал вперёд, я подумал, что он потерял сознание, и охранник, должно быть, подумал то же самое, но это был тот трюк, который он нам однажды показал – помнишь, Нефрет, тот, который он сказал тебе не пробовать, если только у тебя нет другого выбора, потому что действовать нужно молниеносно. Нужно броситься под нож и молиться, чтобы противник промахнулся, и ухватиться за его ноги, прежде чем он успеет отскочить.
Нефрет кивнула.
– Молниеносное действие, длинные руки и чертовски удачное стечение обстоятельств. Вот тогда он и сломал ребро.
– Оно не сломано, – возмутился Рамзес. – Простой ушиб. А этот проклятый пластырь чешется как сумасшедший. Даже не знаю, кто хуже, ты или…
– Он пытался нести меня, – произнёс Давид дрожащим голосом. – Я не мог идти, я был слишком слаб. Он мог бы оставить меня и пойти за помощью, но…
– Но мне не хватило ума до этого додуматься, – закончил Рамзес. – Ты не мог бы помолчать, Давид?
– Так не пойдёт, Рамзес, – заявила Нефрет. Её лицо залилось краской, и она вскочила. – Ты упустил всё самое важное. Проклятье, неужели ты не понимаешь, что мы не сможем добросовестно разобраться в создавшемся положении, пока не соберём все факты? Любая деталь, даже самая незначительная, может быть важна.
Эмерсон, слушавший молча, прочистил горло.
– Совершенно верно. Рамзес, мой мальчик…
Нефрет резко обернулась и погрозила пальцем перед его изумлённым лицом.
– Это относится и к вам, профессор, и к тебе, тётя Амелия. То, что произошло сегодня вечером, можно было бы предотвратить, если бы вы не скрыли от нас некоторые подробности.
– Нефрет, – сказал Рамзес. – Не надо…
Мой бедный дорогой Эмерсон выглядел как человек, которого поцарапал его любимый котёнок. С тихим криком самобичевания Нефрет бросилась к нему на колени и обняла его за шею.
– Я не хотела. Простите меня!
– Дорогая моя, упрёк был заслуженным. Нет, не уходи; мне даже нравится, что ты рядом.
Он заключил её в объятия, она спрятала лицо в его широком плече, и мы все тактично сделали вид, что не замечаем рыданий, сотрясающих хрупкое тело. Я ожидала, что она скоро сдастся. Её темперамент совершенно не похож на мой. В чрезвычайных ситуациях она действует так же хладнокровно и эффективно, как и я, но как только ситуация заканчивается, бурная и любящая натура ищет выход подавленным эмоциям. Поэтому я позволила ей немного поплакать в отеческих объятиях Эмерсона, а затем предложила разойтись по кроватям.
Нефрет выпрямилась. Единственными признаками слёз были её мокрые ресницы и влажное пятно на рубашке Эмерсона.
– Не раньше, чем мы закончим. Рамзес, расскажи ещё раз, с самого начала, и на этот раз ничего не упусти.
Нам пришлось надавить на него. Сидя на коленях у Эмерсона, обнимая его за плечи, Нефрет проявила такое мастерство в допросе, что мне не пришлось вмешиваться.
– Меня не удивляет, что Лейла замешана в преступной деятельности, – заметила я. – Судя по всему, её услуги продаются любому, кто готов заплатить.
– Преступная деятельность, – отпарировал сын, – позволила ей вырваться из жизни, полной страданий и унижений. Может ли тот, кто никогда не стоял перед таким выбором, осуждать её?
– Боже мой, как напыщенно, – фыркнула я. – Однако должна признать справедливость твоего замечания: женщинам и так приходится нелегко в этом мире мужчин, а моральные принципы – роскошь, которую далеко не все они могут себе позволить.
– В данном случае, – промурлыкала Нефрет голосом сладким, как мёд, – моральные принципы Лейлы оказались сильнее жадности. Или имелась другая причина, по которой она решила рискнуть, освобождая тебя?
Рамзес быстро взглянул на неё и так же быстро перевёл взгляд на свои ноги, на которые смотрел большую часть времени.
– Думаю, по нескольким причинам. Даже женщина, лишённая элементарных моральных принципов, может отказаться от убийства. У отца – и у матушки, конечно же – грозная  репутация; если бы нам причинили вред, они бы отомстили. Лейла намекнула, что её работодатели замышляют что-то особенно неприятное для меня, а возможно, и для Давида. Местоимения «ты»  и «вы» одинаковы как в единственном, так и во множественном числе (148), и я не стал просить её уточнить, поскольку…
– Прекрати, – раздражённо перебила я.
– Да, матушка.
– Ты заставил меня забыть, о чём я собиралась спросить.
– Прошу прощения, матушка.
– Я знаю, какой вопрос собиралась задать я, – вмешалась Нефрет. – Простой и жизненно важный. Чего хотят эти люди? 
– Нас, – произнёс Рамзес. – Нас обоих, иначе они бы оставили в храме того, чья смерть была им не нужна.
– Это слишком просто, – огрызнулась Нефрет. – Похищение – не самоцель, а средство достижения цели. Если бы ты не сбежал, от нас бы потребовали – что? Деньги? Папирус? Или... что-то ещё?
– Подождите-ка! – воскликнул Сайрус, теребя свою бородку. – Вы что-то забежали вперёд. Какой папирус?
– Дети приобрели его в Каире, – объяснила я. – У торговца – того самого, который несколько дней назад оказался в Ниле, изуродованный, судя по всему, крокодилом.
– Но, Амелия… – начал Сайрус.
– Да, я знаю. В Луксоре нет крокодилов. Я всё объясню вам позже, Сайрус. Кажется, кто-то действительно хочет вернуть папирус. Как думаешь, Нефрет, именно это и явилось причиной злоключений мальчиков?
– Есть и другая возможность.
– Какая? Уже поздно и...
– Я буду кратка, – сказала Нефрет. В её голосе послышались нотки, которые мне совсем не понравились. – Предположим, что нападение на тётю Амелию в Лондоне и наши последующие встречи с Юсуфом Махмудом связаны. Если за всем этим стоит один человек, то это должен быть сам Гений Преступлений. Все улики ведут к нему – машинописное сообщение, вероятность того, что папирус находился в его личной коллекции, и даже тот факт, что кто-то выяснил, что Али-Крыса – это Рамзес. Признаю, это слабая зацепка, но Сети – один из немногих, кто знает, что вы нашли его личную лабораторию, и если, как я сильно подозреваю, он с тех пор встречался с вами, то, вероятно, знаком с нашими привычками. Твоя очередь, тётя Амелия. Пора рассказать нам всё, что ты знаешь об этом человеке. И я имею в виду – абсолютно всё!
Боже мой, взгляд у девушки был почти такой же грозный, как у Эмерсона в лучшие годы! Осмелюсь предположить, я могла бы ответным взглядом заставить её смутиться, но не могла отрицать справедливость её обвинения.
– Ты права, – вздохнула я. – С тех пор мы сталкивались с Сети, и я… О Господи… Нет сомнений, что он знает о нас всех, включая Рамзеса, гораздо больше, чем следовало бы.



ПРИМЕЧАНИЯ.
138. «О четырёх золотых обезьянах на носу ладьи Ра.
Привет вам, Четыре Обезьяны, которые сидят на носу ладьи Ра, которые поведают истину владыке Ниб-Ар-Тару, который восседает в суде угнетённого человека и его угнетателя, который удовлетворяет богов посредством пламени ваших уст, кто предлагает святые жертвоприношения богам и погребальные тризны духам — душам, который живёт истиной и который кормится истиной сердца. Вы, кто без обмана и мошенничества, и кому отвратительно злодейство, разделайтесь с моими злыми деяниями, и вы отложите прочь мои грехи (прегрешения), которые заслуживают ударов бичом на земле, и уничтожьте вы всякую злую вещь, которая принадлежит мне, и не позвольте, чтобы было какое бы то ни было препятствие (затруднение) для вас со стороны меня. О, даруйте вы, чтобы я мог проложить мой путь через Запад».
Источник: Древнеегипетская книга мёртвых. Слово устремлённого к Свету. Переводчики: А. К. Шапошников, И. А. Евса. Издательство "Око", ООО "Издательство "Эксмо". Москва, 2003 г.
139. Саптах или Сиптах — древнеегипетский фараон из XIX династии, правивший приблизительно в 1194–1188 годах до н. э. Саптах похоронен в гробнице KV47 в Долине Царей, однако при её вскрытии мумию фараона там не обнаружили. В 1898 году её нашли среди 19 мумий, спрятанных в склепе в гробнице Аменхотепа II (KV35).
140. Гробница Рамзеса VI (KV9) в Долине Царей – одно из немногих захоронений в долине, которое использовали два фараона — Рамзес V и Рамзес VI.
141. Карл Бедекер (1801 — 1859 гг.) — немецкий издатель, основал в 1827 году в Кобленце издательство путеводителей по разным городам и странам. Известным при жизни его сделали непревзойдённая достоверность и издательское качество путеводителей, носящих его имя («бедекеров»), быстро ставшее нарицательным для изданий такого вида. Знаменитый путеводитель по Египту и Судану (впервые изданный в 1877 г.), к созданию коего были привлечены крупнейшие египтологи, пользуется спросом до сих пор — и не только как объект коллекционирования, а по прямому назначению: как краткий курс древнеегипетской истории, справочник по клинописи, пособие по этнографии и т. д.
142. См. восьмой роман – «Пруд гиппопотамов».
143. Гипостильный зал (гипостиль) в архитектуре Древнего Египта — большой зал храма или дворца с многочисленными, регулярно поставленными колоннами. Название происходит от греч. ;;;;;;;;; —  «поддерживаемый колоннами».
144. Иншаллах (Иншалла, Иншааллах) (араб.— «если на то есть воля Божья», «если Бог пожелает») — ритуальное молитвенное восклицание, используемое в арабских и других мусульманских странах. Сопровождает высказывание верующего о его планах или событиях, которые должны произойти в будущем. Также может указывать на желание того, чтобы что-либо произошло, или надежды на благословение от Бога в каком-либо предприятии в будущем. Иногда произносится как вежливый отказ, в ответ на вопрос или просьбу, которую трудно или невозможно выполнить; в таких случаях примерно может означать: «То, о чём вы меня просите, к сожалению, неосуществимо, если только не вмешается Бог». Исламский богослов Ибн Аббас (619—686 гг.) сказал, что произнесение иншаллах является обязательным для мусульманина в том случае, когда речь идёт о совершении каких-либо дел в будущем. Если, по небрежности, фраза не была произнесена вовремя, то её можно произнести и позже.
145. «Ma’as salama» — арабская фраза, означающая «до свидания» или «прощание».   Также может означать «иди с миром».
146. Стон или стоун — британская единица измерения массы, равная примерно 6,35 килограммам.
147. Лауданум – опиумная настойка на спирту. В более широком смысле — лекарство, в состав которого входит опиум. Был особенно популярен у женщин в викторианскую эпоху как универсальное лекарственное, успокоительное и снотворное средство. Главным назначением настойки было снижение боли.
148. В английском языке слово «you» имеет оба значения: и «ты», и «вы».