Наблюдать

Солнце встало. Земля, напуганная за ночь темнотой и холодом с облегчением выдохнула. Этот выдох в форме тумана растаял в лучах, спрятавшись только на дне канав и складок. Какой отличный день настает. Лето прошло, но до зимы еще ох, как далеко. Или не очень. У всех разные представления о времени. Да и вообще, что мы знаем о времени?

 Время, как качественная импортная жвачка из детства, которую можно было растягивать и делать из нее отличные воздушные пузыри, при помощи зубов и языка. То оно несется, как убегающий от лисы заяц, и ты ничего не успеваешь, то плетется, как дряхлый старик, вынуждая тебя следовать за ним. Хотя хочется обогнать, пробежать по аллее, подбить отличной крепкой палкой белые головки одуванчиков и сражаться с зарослями крапивы, как с трехголовым змеем, крича: «…и еще одна голова с плеч…» Но нельзя, время сейчас медленно, размеренно передвигаться и думать о вечном. А что о нем думать. Думай, не думай, где оно и где мы. Величины несопоставимые. Но это если объективно. А субъективно- каждый – пуп земли. Кстати, настоящий пуп земли, каменный и довольно большой, хранится в археологическом музее греческого города Дельфы.

 Так вот- каждый из нас -центр мироздания, и не земля вращается вокруг солнца, а весь мир вынужден крутится вокруг нас. Так уж устроен человек, и ничего тут не попишешь. Ну не совсем мы муравьи, и свобода воли, которая, как говорят классики- осознанная необходимость, откладывает отпечаток на нашу, довольно короткую по меркам природы, жизнь.
 
Отвлёкся. Итак, солнце встало, разогнав по углам ночные тени и утренние недосыпы. Листья клена густо засыпали все дорожки, шурша и переворачиваясь мокрой стороной навстречу новому дню. Птицы. А что птицы.  Не весна уже. Закончились утренние гимны новому дню и новому птичьему поколению. В вышине, прозрачного и серебристого неба собираются клинья и прощаются с нами резкими, направляющими криками. Только утки, похоже никуда не собираются. Сгрудившись   в кучи на темных водах многочисленных торфяных речек, собираются проводить зиму с нами, надеясь на добросердечие двуногих обитателей. Вороны, истинные хозяева здешних земель, неспеша, чуть наклонив голову, и кося на нас темным блестящим взглядом, бредут вдоль кромки накатывающих волн. Да и волны не особо накатывают. Берегут силы, готовятся к осенним штормам, когда покажут свою молодецкую удаль и смоют всё, что не должно мешать детям Нептуна. Покачиваются, позволяя увидеть в прозрачной Финской воде следы от непонятных морских существ, в виде точек и дорожек. И куда они идут, и о чем думают? Да и думают ли вообще?
 А мы думаем. Причем постоянно. И это очень сильно мешает. Как бы отпустить, сделать голову пустой и звонкой, как пустой железный чан и просто жить? Но нельзя, говорят. Мало того, что приходится добывать хлеб насущный в поте лица своего, так еще и пережёвывать всё, что происходит. Или не происходит, а только могло бы произойти. И чем больше ты стремишься узнать и понять в этом мире, про другой говорить не будем, тем отчетливей ты понимаешь, что ничего, абсолютно ничего не знаешь и понять происходящее с тобой не способен. Раз рациональные способы не годятся, приходится применять иррациональные. Просто верить. Верить в то, что мир не просто так наполнен горечью, страданием и болью. В то, что для всего имеется какая-то недоступная для человеческого понимания цель и у всего есть смысл. В то, что мы все немножко Иовы, и должны нести свой крест, не ропща и не пытаясь постигнуть Божий замысел. А самое главное- то, что для каждого из нас есть задание, как уроки в школе. Не успел на уроке, доделаешь дома, но тетрадку на проверку обязательно сдай. И тетрадка для домашнего задания отдельная, восемнадцать листов, в линейку. Про математику говорить не будем. Учитель строгий, но справедливый. Только своей, нам недоступной справедливостью.


Всем сестрам по серьгам. Хочется в это верить. А то живешь по-человечески, пытаешься помогать людям, никого не обижать, относится с пониманием, следуя основной заповеди иудаизма: не делай другим того, чтобы ты не хотел, чтобы сделали тебе. И не потому, что делаешь это через силу, просто ты такой. А вокруг подлость, интриги, злоба и предательство. И невольно, не потому, что ты кровожадный и хочешь возмездия , а в силу вбитой с детства мысли о справедливости возникает вопрос: Почему? И когда карающая длань прекратит все эти безобразия и воздаст каждому по делам его. А то слушай, обидно, да?
И еще память. Странная штука. Говорят, что мы помним все, что с нами было. Только оно все лежит где-то на полках нашего мозга и не показывается. Всю жизнь учишь английский язык, и что? А ничего.  Ступор. Мама мыла раму. Зе хистори оф ленин комсомол из инсеппорабли коннектид. Как-то так. Зато всякие ненужные знания всегда при тебе. Какую палочку и как надо сунуть в муравейник, чтобы на нее напали муравьи солдаты и забрызгали ее муравьиной кислотой, такой прикольной на вкус.  Как называется город с самым длинным названием. Тируванантапурам.  Это в Индии, если кто не знает. Как из шланга пористой резины, добытого на стройке, вырезать несколько почти круглых мячиков, таких приятных на ощупь. Очень много полезного для повседневной жизни знания. Но как объяснятся по-английски в магазине там нет. Или еще время не пришло?


Время очень странная штука. Вот ты десятилетний мальчик, в мокрых ботинках с солеными и плохо развязывающимися шнурками, со слипшимися под шапкой с оттопыренным ухом волосами, скидывающий в прихожей клетчатое, промокшее насквозь пальто после хоккея на утрамбованной улице, с воротами из портфелей. Дома ты один. Родители на работе. Старший брат на тренировке. Ригельный ключ на шнурке холодит твою пока еще впалую грудь. Хочется есть. На газовой плите суп в ковшике и разрезанная пополам котлета с картошкой на чугунной сковородке. И времени в обрез. Ровно в 18.30 начинается тренировка: водное поло. Дорога дальняя. Сначала минут двадцать, это если повезет, на троллейбусе, потом полчаса на метро и пешком, через парк у ТЮЗа. Главное не срезать через проходные дворы. Там школа рабочей молодежи. Шпана она и есть шпана. И идти то не хочется. Но пропускать нельзя. По выходе из бассейна тебя будет ждать папа с двумя бутербродами и множеством настойчивых вопросов. Все вопросы, как я теперь понимаю, сводились к одному: достаточно ли я проявил себя и соответствовал ли его ожиданиям.

 И вот мне уже четырнадцать. Спортивный лагерь в Туапсе. Мальчик на год меня младше ведет себя вызывающе и провоцирует на конфликт. Как сейчас бы сказали- буллит. Выхода нет. Забиваем стрелку за гаражами и вяло мутузим друг друга под подбадривающие крики товарищей. Как мне показалось тогда, свою честь я отстоял. 
Прыжок на машине времени – я уже в армии. Лопоухий, бритый новобранец. В армии хотелось две вещи: есть и спать. В карауле я умудрялся засыпать на вышке зимой в сильный мороз. Но, конечно, в тулупе и валенках. А на лице – шарф из вафельного полотенца. В Советской Армии шарфы срочнослужащим полагались только военным музыкантам. Как сейчас помню тонкие куриные шеи, торчащие из ворота шинели и маленький черный металлический крючок, который никак не хотел застёгиваться.
Первый раз я ощутил свободу после демобилизации. Это такое щемящее чувство. Нет команд, нет распорядка, нет противных рож, которые ты должен терпеть двадцать четыре часа. Что бы что-то ценить, это что-то надо сначала отобрать.

 
А потом свобода у тебя как-то сама собой растворяется. В повседневных заботах и обязательствах. Мы сами навьючиваем ворох проблем, говорим себе, давай, мол, грузи еще. Я еще и не это смогу вытянуть. Втайне желая, чтобы нас в очередной раз похвалили и сказали: какой-ты все-таки молодец, чтобы мы без тебя делали.  Как оказывается, очень бы нормально жили. Своей жизнью.
И еще очень странная вещь. Эта мысль пришла мне в голову сегодня под утро. Не спалось. В детстве мы абсолютно не замечаем красоты окружающего мира. Наше внутреннее время настолько стремительно, что просто остановиться и посмотреть невозможно. Мы бежим вперед, высоко поднимая коленки и ясно видя перед собой цель, как прожектор во лбу паровоза, который разрезает туман и освещает путь, ведущий к светлому будущему.

То ли дело сейчас. Солнце встало, длинные осенние тени, пастельных, в связи с усталостью светила, тонов упали на отцветающий багряным цветом куст. Порыв ветра сорвал красные листья с винограда, вьющегося по дому, и обнажил гроздья мелких иссиня фиолетовых ягод, которые так любят зимние птицы. Дальний лес, мокрый на ощупь, постепенно прорисовывается на солнце отдельными стволами. На ногах удобные ботинки, руки в карманах, а в ушах наушники и ты, неспешно бредешь по аллеям Колтушского парка. Поддеваешь желто-красные листья, окидываешь внимательным взором холмы и перелески. А небо, какое прекрасное небо. Никакая камера самого лучшего фотоаппарата не в состоянии это передать. Глядя на это бездонное, подсвеченное исподтишка, откуда-то сзади небо в очередной раз думаешь о ничтожности человеческой жизни и величии мироздания.  Позеленевший памятник, слегка наклонившийся к собаке ученый, пытливо смотрит в даль. На белоснежной стене лаборатории написано крупными отчетливыми буквами «Наблюдательность и наблюдательность». Так и ты, достигнув определенного возраста, бросаешь свой стремительный бег, приостанавливаешься и … начинаешь наблюдать.
Солнце встало. День настает и этот день прекрасен. Как и все последующие.