Наровчатские зори

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
                VII

     Теперь Соня оказалась в паре с Марусей Гавриловой, у которой было трое детей, а муж погиб на войне. Эта статная, круглолицая, темноволосая женщина с добрым, спокойным характером была прямой противоположностью Быстровой Анне.
     Как-то Соня случайно услышала разговор работниц:
     – Вот интересно: Марусины дети не похожи друг на друга: старшая дочка белесая, другая – чернявенькая, как грачонок, а сынок русоголовый…
     – Да у нее же мать нацменка, отец русский, а погибший муж был хохол. Мать живет на улице Школьной в небольшом домике с крошечным огородом. Не будь этого подспорья, тяжко бы пришлось Марусе с тремя детьми…
     Непонятное слово «нацменка», услышанное впервые, засело у Сони в голове, а спросить Марусю, что оно значит, не решилась: вдруг обидится…
     Жила Мария с детьми вблизи бараков, дорога от которых резко сворачивала в гору. Здесь каждый день проезжали тяжелые машины с тальковым камнем. Они заезжали налево с тыльной стороны фабрики, разгружались и ехали обратно на рудник.
     Пологая гора называлась «каливатка», с нее целыми днями катались ребятишки на самодельных салазках и таратайках, которые представляли собой согнутые дважды петли толстых железных прутьев. Встав ногами на концы прута и держась руками за петлю, весело катились дети с горы. Машины с тальком – не помеха, когда еще приедут с дальнего рудника.
     Справа от горной дороги стоял одноэтажный, как сарай, дом в четыре оконца, с боковых сторон которого два входа. Со стороны леса жили старые люди, а в другой половине – Мария с детьми. Соня сразу подружилась с Марусей, новой напарницей по работе, а Вера с ее дочерью Розой уже сидели за одной партой в школе и после уроков не расставались. Вера каждый день бывала в их доме: небольшое крыльцо при входе, узкие сени, но зато просторная квадратная комната без лишней мебели. Между двух окошек – деревянный стол, накрытый самодельной скатертью, по боковым стенам – две железные кровати, а вблизи входной двери располагался очаг – просто плита с поддувалом.
     Когда Соня с Марусей дежурили, Вера уходила к подруге Розе, там частенько и ночевала. Старшая дочь Марии, Валя, девочка лет тринадцати, в детских играх всегда выступала в роли матери, укрощая неугомонного брата Борьку, которому недавно исполнилось семь лет.
     А двух подружек-одногодок, Розу и Веру, чаще всего было не видать и не слыхать: в куклы играют под столом, только шепоток доносится, бывало, и заснут там.
     К Новому году дети решили изготовить елочные игрушки из различной бумаги, какую только сумели раздобыть. Задолго до этого девочки бродили по улицам, вдоль вокзала и подбирали обертки от  конфет, особенно радуясь «золотинкам».
     В тот предновогодний вечер девочки мастерили бумажные игрушки, а Борька разжигал маленький огонь под печной дверцей, где находилось поддувало. Березовые щепки долго не хотели гореть, и мальчик дул на них все сильнее. Вдруг вспыхнул сильный огонь, и пламя метнулось на Борьку, который проворно свалился спиной на пол.
     Подбежала Валя, отшлепала брата, осмотрела его лицо: опалились брови и ресницы.
     – Ну, теперь попадет нам от мамки! – строго проговорила старшая сестра. – Одна волокита с вами. Брысь от печки, негодник!
     Проканителились до полуночи, когда перестала гореть электрическая лампочка: по ночам свет всегда отключался. Девчонки, как былиночки, свободно уместились на железной кровати, Вера легла у стенки. Борька уже сладко посапывал один на другой кровати, его сестренки тоже, а Вера не могла заснуть от разных мыслей в голове. Ее одолевали воспоминания о Наровчате, о папе, да и за Борьку испугалась: с огнем, озорник, шутил.
     Вдруг ей послышалось, что кто-то пробежал по комнате из одного угла в противоположный к двери, затем обратно. «Топ-топ-топ…» – стучали чьи-то быстрые ножки. Вера затаила дыхание. Снова и снова продолжалось равномерное топанье неизвестного существа. У девочки от страха замерло сердце: «Кто это? Может, домовой или черт?». Топанье не прекращалось. Конечно, это «они», те самые таинственные создания, о которых часто говорили взрослые и дети. Вера не могла пошевелиться от страха, чтобы посмотреть на того, кто бегает по комнате, даже любопытство не могло здесь победить, а властвовал большой страх. В окна светила луна, и можно было бы увидеть, но она боялась, что у нее сердце разорвется от ужаса, когда на нее взглянет чудовищная свиная рожа с огненными глазищами, клыкастой пастью и большущими рогами.
     А в жуткой тишине, нарушаемой мерным похрапыванием спящих троих детей, продолжали постукивать копытца загадочного чертяки… Кошмарная ночь для Веры была необыкновенно длинной. Кто же это был? Она осталась в неведении. (Возможно, ежик, лес-то рядом.) Вот такой предновогодний «подарок» объявился…
     Другой подарок громко прозвучал по фабричному репродуктору, который каждый день слушали люди, живущие возле фабрики. Это было важное сообщение: Постановление Совета Министров СССР от 14 декабря 1947 года «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары».
     Возбужденные услышанным, люди бросились обменивать деньги. Соня тоже обменяла свои десять рублей на один рубль.
     – Мама, теперь билет в кино стоит не десять рублей, а всего один рубль. Можно, я схожу посмотреть новый фильм? – попросила Вера.
     – Денег нет, дочка. У меня только рубль и остался, – ответила ей Соня.
     – А фильм такой интересный, называется «Сельская учительница». Девчонки второй раз идут смотреть, – проговорила Вера с вздохом сожаления. 
     – Ладно уж! Нет денег, и этот рубль – не деньги… На! – протягивала дочери Соня свой последний. (Через десятилетия ее дочь пронесет в душе благодарную память, даже выразит стихами:

                Порой раздам все до единого рубля.
                Останусь, как машина без руля,
          И вспомню маму: в детстве – как давно! –
          Последний рубль мне отдавала на кино…).

     Отмена карточной системы в торговле обрадовала людей: теперь можно свободно купить хлеб, масло, сахар, мыло…
     В небольшом магазине, вблизи проходной на фабрику, было полно народу. Все ожидали машину с хлебом. Наконец, она подошла, началась разгрузка хлеба в нижнее оконце у крыльца. Внутри помещения в тесноте шумела толпа. Решено было выгнать всех из магазина и торговать с приемного оконца, что сбоку от крыльца, поближе к земле. 
     Народ, в основном женщины и подростки, хлынули туда, всем хотелось оказаться у заветного оконца. Галдеж и толкотня, как у воробьев на мякине!
     Вера в это время шла из школы, невольно задержалась посмотреть. Вот с верхней площадки крыльца, через его перильца, перелезает проворный парнишка и ныряет сверху в толпу прямо к окошку. За ним таким же манером прыгает другой. Толпа громкоголосо раздвигается, давит задних людей. Визг, крики, ругань… Некоторые из женщин высказали сожаление: «И зачем только отменили карточки!..».
     Порядок навела появившаяся Быстриха. Ее зычный командный голос сразу укротил взволнованный народ, тем более, продавщица закрыла оконце, объявив отказ выдачи хлеба до тех пор, пока не установится порядок.
     Неугомонная Быстриха продолжала воспитывать народ:
     – Вы што, ошалели, обалдели, сдурели?! Ишь, спектаклю учинили! Прете напролом, как бешеная скотина! Забыли, что в очередь надо становиться? Зарубите себе на носу: нужно всегда оставаться людьми!..
     Узнав, что хлеб будут подвозить два раза в день, народ успокоился.
     Таков был первый день свободной продажи хлеба.

(продолжение следует)