Последний из могикан

   Артем с детства ощущал в себе что-то особенное. У него был чуждый этому миру воспринимающий аппарат. Нет, нет, не болезнь, а просто иная настройка, как если бы все вокруг слушали звуки мира в режиме «моно», из одного динамика, он слышал «стерео» с другими нюансами и глубиной. Это было внутреннее, скрытое, глубинное чувство.

   Осознание этого ощущения пришло позже, случайно, на корпоративе по случаю закрытия квартала.

   Зал наполнял ровный, довольный гул. Коллеги стояли группами, бокалы поднимались и опускались в едином ритме, смех вспыхивал синхронно, словно по сигналу невидимого дирижера. Артем прислонился к колонне и наблюдал. Он видел не людей, а ходячие приёмники невидимого синхронизирующего излучения — живые антенны, принимающие одну волну.


   К микрофону подошёл шеф и произнёс шутку, плоскую и предсказуемую. Волна смеха прокатилась по залу — неискренней, лакированной пеной. Артем увидел, как у приятеля Максима, секунду назад скучающего, глаза внезапно наполнились искусственным весельем, рот растянулся в стандартную улыбку — точно такую, которой учат на тренингах по корпоративной культуре. Это было не ощущение, а отзеркаливание. Включение нужной программы. Словно триллионы нейронов в головах присутствующих в этом зале начали идеально отзеркаливать общую идею корпоративного праздника, отказавшись от своей индивидуальной настройки, разом синхронизировались на одну частоту — частоту предсказуемого, одобряемого ритуала.

   И тогда он не просто почувствовал это — он почти физически осознал механизмы гипноза. В воздухе висело плотное, вибрирующее «Поле Согласия»: запах популярного дешёвого парфюма, одинаковые фразы, синхронизированные эмоции в едином потоке ритмичного мероприятия.  Оно давило на виски, пыталось настроить его внутренний камертон на общий лад.

   Войти в резонанс с этим полем для Артёма означало бы потерять последний оплот собственного «я».

   Он понял, что подчинение Системе — это не приказ, а добровольный резонанс. Достаточно на время отключить внутреннего цензора, позволить своим нейронам отражать не истинные чувства, а ожидаемые шаблоны — и ты уже внутри навсегда. Ты часть общего гула. А те, кто внутри, даже не замечают решёток, в которые себя заключили. Их ритуалы — утренний кофе с определённым брендом, проверка ленты в транспорте, использование одних и тех же слов-паразитов из модного жаргона — были не привычками, а формой ежедневного тимбилдинга. Молебном, который поддерживал целостность Поля. И в этом смысле Поле Согласия медленно, но верно становилось всё более мощным эгрегором, имея в потенциале силу, способную затмить все ранее существовавшие религии.

   С того вечера ему открылось: повсюду «модуль эмпатии» отключен. Люди обменивались данными, а не чувствами: жаловались, но не просили сочувствия; слушали, но не слышали.

   Представить, в каких образах ему стал представляться мир легко, если слегка подправить образ голливудских зомби, перевести акцент с внешнего вида ни-живых-ни-мёртвых тварей на неспособность людей самостоятельно жить, наслаждаясь светлой стороной мира.

   Окружающие чувствовали в нём живой источник отзывчивости, эмоциональную аномалию и тянулись к нему. Однако экзистенциальная пропасть между ними не позволяла наводить мостики позитивных отношений.

   К нему подсела заплаканная Лиза из бухгалтерии: «Артем, я не знаю, что делать… Он опять не позвонил», — её слова висели в воздухе, требуя ответа.
   Он попытался настроиться и увидел ожидание стандартного скрипта утешений, типа: «Всем парням нужно время», «Ты заслуживаешь лучшего». Он сочувствовал ей, но он не был пленником стандартных банальностей, и решился сказать что-то настоящее: «Знаешь, иногда тишина после ссоры громче любого крика. Она ранит, правда?»
   Не получив желаемого, Лиза посмотрела на него пустым взглядом. Ей нужен был код подтверждения её страдания, а не проникновение в суть печали. Не получив шаблонного ответа, она взяла его участие автоматически, как берут телефон со стола,  и ушла…
… экран загрузки: «Функция не найдена». Лиза не получила того, что хотела; Артём убедился, что в жажде формы люди теряют потребность в сути.


   Единственной, в ком он видел не полную зависимость от гипнотического воздействия, была подруга Аня. В её присутствии Поле Согласия слегка колебалось, искажалось. В её смехе иногда проскальзывала неподдельная, не отзеркаленная нота. Ему хотелось думать, что она как он — сбой в системе, ошибка навигатора, занёсшая её на его частоту. Это его чувство рисовало её в образе родной души, но система Поля Согласия развивается и расширяется, становясь всё сильнее с каждым новым пленником.
   Захватило оно и её.
   Однажды они были у него дома и смотрели старый, пронзительный чёрно белый фильм, где диалоги резали до глубины хирургического скальпеля. На экране герой под  маской тихого отчаяния и просветления переживал катарсис. Артем, затаив дыхание, чувствовал каждую ноту боли, ком подступал к горлу.

   Обратил внимание на Аню, ища на её лице отблеск того же изумления, которое заполнило его самого во время просмотра фильма. Он искал в ней партнёра по сопереживанию, человека, с которым можно было бы разгадать загадки увиденного, разделить тяжесть или восторг. Кино было не просто картинкой на экране, а вызовом, вопросом, который завис в воздухе.
   Он ждал, а её глаза были прикованы к телефону, пальцы быстро скользили по светящемуся экрану, а легкий, почти неразличимый звон уведомлений сопровождал её полное погружение в соцсеть.
   Наконец, Аня подняла взгляд. В нём не было ни глубины, ни смятения, ни даже любопытства. Только лёгкое раздражение от того, что её отвлекли.
— Ну как? — не выдержал Артём, его голос прозвучал как эхо в вакууме. Он хотел, чтобы она услышала не только слова, но и ту робкую надежду, которая дрожала в каждом звуке.
   Аня отложила телефон, но не выпустила его из рук. Медленно, почти театрально, она повернула к нему лицо, на котором читалась вежливая, но совершенно пустая готовность ответить.
— Что? А, да, кино, круто, — сказала она, и прежде, чем он успел хоть что-то возразить или уточнить, снова уткнулась в телефон. Виртуальные клавиши застучали быстрее, словно она спешила наверстать упущенное за те несколько секунд, что потратила на него.

   В этот момент в нём что-то окончательно оборвалось. Словно тонкая нить, связывавшая его с реальностью, с возможностью разделить этот мир с кем-то, лопнула, оставив его наедине с холодной пустотой. Аня не была жестокой, не была глупой. Она была другой. Её навигатор вёл по проторенной, тщательно выверенной карте Поля Согласия, где реакции предсказуемы, эмоции дозированы, а подлинные чувства – лишь ненужный шум. Её мир был стерилен и упорядочен. В нём каждый сигнал синхронизирован с общим гулом, индивидуальность сведена к допустимым параметрам вариативности.

   Его же навигатор когда-то давно дал сбой, а может, и вовсе был сломан изначально. Он увёл его в неудобные, дикие земли, где цвели странные, даже ядовитые для остальных цветы: острая тоска, рваная нежность, до боли живая подлинность. Здесь не было проторенных дорог, только тропы, которые приходилось прокладывать самому, и каждый шаг давался с трудом.

   Он не стал бороться, не кричал, не пытался достучаться. Внезапно пришло понимание, острое и пронзительное: Мир людей окончательно атомизировался, а его миссия — не сражаться с системой, не пытаться её переделать, а быть живым, дышащим свидетельством системы, её несовершенства. Быть доказательством, что не всё и не все могут быть подогнаны под одно лекало.




   Теперь он сидел в кресле у окна, погруженный в тишину своей квартиры, глядя на ночной город, усыпанный огнями. Каждый огонёк — чья-то жизнь, синхронизированная с Полем Согласия; чей-то сигнал, слившийся с общим, ненавязчивым шумом, создавая иллюзию единения. Миллионы человеческих навигаторов, работающих без сбоев.

   Огромный организм из несвязанных элементов. Атомизированное общество.

   И он — возможно последний из Могикан, редкий приёмник, на который не действует гипноз Поля. Он – тот, кто фиксирует аномалии, кто хранит эталонный сигнал человечности, давно забытый, погребенный под слоем цифрового глянца и эмоциональной экономии. Его суть не просто сопротивление системе – это его внутренняя частота, не способная настроиться на доминирующую волну.

   Он читал когда-то про эпигенетическое сближение — как у долго живущих вместе супругов начинают однотипно работать гены, происходит взаимное копирование поведения и оценок, вплоть до физиологических реакций. Так и здесь, в масштабах всего общества. Длительное нахождение в Поле Согласия не просто меняло мысли - оно (он был в этом уверен) на физиологическом уровне подстраивало организмы под единый стандарт. Люди не просто думали одинаково — их тела, их биохимия, их клетки медленно, но верно входили в унисон.
   Он же был инородным телом, на которое этот процесс не действовал. Его «внутренняя частота» была защищена от этой биологической ассимиляции.


   Он был ошибкой - случайным выбросом в идеально уравновешенной системе, не поддающимся коррекции, не вписывающимся в статистику. И в тишине своей комнаты, в гордом, почти священном одиночестве, которого никто вокруг не мог постичь, Артем осознал страшную и одновременно прекрасную истину: чтобы система считала себя исправной, кто-то должен оставаться сбоем. Только так становится очевидной её природа, её границы, её, быть может, фундаментальная ограниченность. И этим сбоем был он.

    Но как же ему продолжать жить с таким самоосознанием? Как не оказаться пациентом палаты номер шесть?

   На помощь пришла игра из детства. Да, да, именно в детстве закладываются все основные принципы выживания человека. Он на полном серьёзе начал играть в игру под названием «контролируемая глупость». Оказывается, если сохранять самоконтроль, то можно противостоять воздействию гипнотизёра, и при этом вполне можно безопасно изображать себя загипнотизированным. Артём научился играть по общим правилам, внешне он стал как все, привык пялиться в смартфон, вести «светские» бестолковые разговоры, но не попал в плен Поля Согласия. Он сохранял осознание того, что это игра, это «глупость», которую он сам себе позволил.

   Некоторое время он чувствовал себя резидентом, шпионом, внедрённым в чуждую среду, и старательно подыгрывал этому образу.

   Большой неожиданностью для него было обнаружить, что он такой не один. В то время как большинство было погружено в гипноз, таких как он, осознанных игроков в жизнь оказалось достаточно много. Каждый из них играет свою собственную игру, решает свою собственную задачу.