Бен Ааронович Лето с наперстянкой 2

2

Взаимопомощь

Большие города редеют по краям. Отдельные дома уступают место двухквартирным, затем террасным, которые позже вырастают на пару этажей, прежде чем вы доберетесь до старого города или того, что от него осталось после одного-двух бомбовых ударов с воздуха и послевоенного планирования. В сельской местности города начинаются так внезапно, что вот вы ещё среди открытых полей, а в следующую секунду уже смотрите на коллекцию отреставрированных таунхаусов в стиле раннего модерна. И затем, прежде чем успеете понять, действительно ли это настоящее фахверковое здание эпохи Тюдоров или поздне-викторианская причуда, вы уже на другой стороне, а в зеркале заднего вида появляется уродливый гипермаркет из красного кирпича.

Леоминстер, произносимый как "Лемстер", оказался немного интереснее. И я, вероятно, полюбовался бы минуту-другую рыночной площадью, но спутниковый навигатор направил меня прямо на объездную дорогу, в точности соответствующую надписи на табличке. Город уже остался позади, когда я снова пересёк мост через железную дорогу и свернул с кольцевой развязки в сонную промышленную зону, где находился местный участок копов.

Полицейские участки оказались на окраине города по той же причине, что и супермаркеты – из–за площади и парковки. Моим первым настоящим местом работы был Чаринг–Кросс, расположенный в центре одного из самых оживлённых полицейско-учётных пунктов столичной полиции – там мы с трудом втискивали в гараж все внедорожники, фургончики и множество других легковых автомобилей подразделений по борьбе с клубами и тайных подразделений Полиции нравов. Никто младше суперинтенданта не получал места для парковки.

Но в Леоминстере участок имел две автостоянки – одну для публики, другую – для полиции. Как я узнал позже, там была и собственная вертолётная площадка. Само здание представляло собой трёхэтажное сооружение из красного кирпича с причудливым изгибом, из-за которого дальний конец был похож на нос, так что с другой стороны здание напоминало весёлую сказочную лодку, севшую на мель в нескольких километрах от моря.

Автостоянка для посетителей была забита хэтчбеками среднего класса, фургонами-спутниками и толпой белых людей, бесцельно слонявшихся без дела, – как я понял, группа журналистов. Глянув на них, проехал вокруг квартала к въезду на полицейскую автостоянку. Всё это было обнесено смехотворно низким забором, через который мог легко перелезть любой злоумышленник, намеревающийся учинить беспорядок на территории полиции.

Я свернул к автоматическим воротам, высунулся из окна и нажал кнопку домофона, установленного на столбе. Представился хриплому голосу на другом конце провода и помахал удостоверением перед глазком камеры. Раздался утвердительный писк, и ворота с грохотом открылись. Для полицейской автостоянки на ней было подозрительно мало полицейских машин, только пара "Воксхоллов" без опознавательных знаков и немного потрёпанный "Ровер 800". Должно быть, все были готовы к поиску.

Я припарковался подальше от входа, опасаясь усталости полицейского водителя после двенадцатичасовой смены – чтобы не задело возвращающееся транспортное средство или машина для перевозки заключённых.

У задней двери меня ждал молодой голубоглазый блондин с широким открытым лицом. Скорее всего, его костюм был сшит на заказ. Трудно сказать наверняка – он явно носил его последние двадцать четыре часа. Отхлёбывая из бутылки "Эвиан" и заметив меня, он опустил её и дружески протянул руку, назвавшись констеблем Домиником Крофтом.

– Они ждут вас, – сказал он, но не уточнил, зачем.

Это был самый чистый полицейский участок, в котором я когда–либо бывал, – здесь даже не чувствовался характерный запах множества людей, проведших долгую смену в плотной одежде, обычный на рабочем месте. Заведение было выкрашено в ту же цветовую гамму, что и "Белгравия" и полдюжины других лондонских участков, в которых я бывал.

– Обычно здесь довольно пусто, – сказал Доминик. – Как правило – патруль местной полиции.

Он повёл меня наверх, в главные офисы, где кондиционеры не справлялись с потоком полицейских. Пара детективов подняла головы, когда мы вошли в оперативный отдел, кивнули Доминику, окинули меня подозрительным взглядом, прежде чем вернуться к своей работе. Все они были белыми, и из-за них и толпы журналистов у входа я заподозрил, что мои тренировки по межнациональным отношениям были совершенно напрасны.

В следственных изоляторах во время крупного расследования редко бывает весело, но атмосфера в тот день была мрачной, лица детективов – потными и сосредоточенными. Дела о пропавших детях – сложные. Убийство – всегда плохо, но, по крайней мере, худшее с жертвой уже случилось, и мертвее она не станет. У пропавших детей в буквальном смысле есть крайний срок, но  обычно вы не узнаете о сроках, пока не станет слишком поздно.

Доминик постучал в дверь с надписью "УЧЕБНАЯ ЗОНА", открыл её, не дожидаясь ответа, и вошёл внутрь. Я последовал за ним в длинную узкую комнату, существующую главным образом потому, что у архитектора осталось несколько метров свободной площади. В помощь маленькому окошку, распахнутому на максимум, работал настольный вентилятор. Белый мужчина атлетического телосложения в форме инспектора прислонился к письменному столу у стены, скрестив руки на груди. Доминик представил его как инспектора Чарльза.

Лучшее из двух свободных мест занимал невысокий белый мужчина квадратного телосложения с неуместно длинным лицом и заострённым подбородком – старший инспектор Дэвид Уиндроу, старший офицер–расследователь операции "Мантикора" (поиск Ханны Марстоу и Николь Лейси). Он жестом указал мне на соседнее кресло, и я сел, приняв подобающий случаю серьёзный, но слегка отсутствующий вид, подобающий простому констеблю.

– Очевидно, – сказал Уиндроу. – Вы были здесь по официальному делу.

– Проверка, сэр.

–Да, – сказал он. – Ваш инспектор подтвердил, что это была обычная проверка.

– Да, сэр.

– И что вы вызвались остаться здесь и помочь.

– Да, сэр.

– Но вы уверены, что в этом деле нет... – Уиндроу заколебался. – Никакого отношения к Фалькону?

У полиции есть привычка использовать позывные без разбора: как существительное, глагол и, в особых случаях, как ненормативную лексику. "Троян" – это огнестрельное оружие, "Рейнджер" – дипломатия и защита, а "Фалькон" – это то, что один мой знакомый старший инспектор любит называть "странной ерундой". Здесь синонимом слова “странный” является слово “магический”.

Этот позывной используется с семидесятых, но в последние год-два он стал более популярным. В зависимости от столовой, в какой вы сидите, это предвещает наступление эры Водолея, Конец света или, возможно, наличие у "Фолли" теперь хотя бы одного офицера, знающего, как правильно использовать свою радиоволну.

Инспектор Эдмондсон развёл руками и, вздохнув, спросил: “Значит, вы не планируете продолжать Фальконовское расследование?”

– Нет, сэр, просто хочу помочь, чем смогу.

– Кроме очевидного, – сказал Уиндроу. – У вас есть опыт в чём-нибудь ещё?

– В общей работе в полиции, в отделе по охране общественного порядка, немного в допросах, и я умею пользоваться электрошокером.

– А как насчёт семейных отношений?

– Я видел, как это делается.

– Вы могли бы заменить опытного офицера полиции?

Я сказал: наверное, да, и Уиндроу с Эдмондсоном обменялись взглядами. Эдмондсон был не очень доволен, но потом кивнул, и они оба посмотрели на меня.

– Хорошо, Питер, – сказал Уиндроу. – Если хочешь помочь, то стань вторым помощником в одной из семей – Марстоу. Таким образом, высвободится Ричард, мы назначим его ответственным за поиск.

– Он из ПОЛСА, – пояснил Эдмондсон. – Специалист по поиску.

– Если это поможет, – не возражал я.

– Поможет, – сказал Уиндроу. – У нас немного не хватает персонала.

– Возможно, нам не нужно говорить вам об этом, – добавил Эдмондсон. – Но держитесь подальше от СМИ. Все идёт через пресс-секретаря.

– Если кто-нибудь из этих ублюдков задаст тебе вопрос, – пояснил Уиндроу. – Ты направишь их туда, понял?

Я энергично кивнул, показывая, что действительно хорошо разбираюсь в яйцах. Мы уладили пару бюрократических проблем, и меня передали сержанту Доминику Крофту, чтобы доставить меня в Рашпул.

В отличие от навигатора Доминик провёл меня по самому городу, в центре которого располагалась одна из тех совершенно ненужных односторонних систем, которые так нравились определённому поколению градостроителей. По большей части это были викторианские или регентские террасы, тесно прижавшиеся к узким тротуарам, среди которых иногда попадались фахверковые постройки семнадцатого века.

Доминик задал очевидный вопрос, когда мы оказались в безопасности за городом: “Значит, призраки и магия реальны?”

У меня спрашивали это достаточно часто, чтобы у меня был готов ответ: “Есть вещи, которые выходят за рамки обычной полицейской деятельности".

Я обнаружил, что есть два типа полицейских: желающие и нежелающие знать. К сожалению, полицейским приходится часто работать с вещами, о которых не хочется знать.

– Значит “да”, – резюмировал Доминик.

– Есть всякая странная хрень, – сказал я. – И мы сталкиваемся с нею, но обычно оказывается, что этому есть вполне рациональное объяснение. Часто это дело рук мага.

– А как насчёт инопланетян?

“Слава богу за инопланетян, мутящих воду с 1947 года ”, – подумал я. Однажды я задал Найтингейлу тот же вопрос, и он ответил: пока нет. Полагаю, что появись они внезапно, то стали бы частью нашей компетенции. Но я надеялся, что они не появятся в ближайшее время. Не потому что у нас было слишком много работы.

– Насколько я знаю, нет, – ответил я Доминику.

– Значит, вы не исключаете, что они есть? – спросил он. Мы оба опустили окна, чтобы поймать хоть какой-то ветерок.

– Вы верите в инопланетян? – спросил я в ответ.

– Почему бы и нет. А вы нет?

– Вселенная большая, она ведь не будет совсем пустой, кроме нас, не так ли?

– Значит, вы верите в инопланетян! – хмыкнул он торжествующе.

– Да, – признался я. – Но они не собираются к нам в гости.

– Почему же нет?

– Зачем им проделывать такой долгий путь?

Мы проехали через вытянутую деревню, которую Доминик назвал Ластон. Дальше дорога сужалась, и густые зелёные изгороди закрывали обзор по обеим сторонам.

– Как думаешь, их кто-то похитил? – я  успел опередить Доминика с неудобными вопросами.

– Из двух разных семей? – он покачал головой. – Маловероятно. Скорее выманил их из дома.

– Интернет-знакомство?

– В их компьютерах ничего не было. По крайней мере, мне об этом не сказали.

– Они кого-то знали? Или случайное знакомство?

– Будем надеяться, что это местный, – сказал Доминик.

Потому что в случае местного жителя была бы связь. И рано или поздно следствие вышло б на неё. В истории с Сохэмом полиция следила за Яном Хантли, главным подозреваемым, с того момента, как он признался, что был последним, видевшим жертв живыми. Без какой-либо связи оставалось надеяться, что их заметит кто-нибудь из местных, или они вернутся домой по собственной воле. Ещё их могла найти постоянно расширяющаяся поисковая программа, но мы не хотели об этом думать.

Доминик спросил, где я остановился, и я поинтересовался, что здесь есть в наличии.

– Сегодня? К чёрту всех. Всё заполнено средствами массовой информации.

– Точно, – дошло до меня. – Может быть ты случайно знаешь что-нибудь?

– Можно переночевать в коровнике моей мамы.

– В коровнике?

– Не бойся. Там нет коров, – и он хихикнул.

Я хотел получить разъяснения, но отвлёкся – поворачивая за угол, пришлось резко тормозить, чтобы объехать белый телевизионный фургон-спутник, пытающийся протиснуться между Рендж Ровером и тёмно-бордовым Поло. Я проехал мимо перекрёстка в самом центре деревни, но за обилием машин журналистов было трудно разглядеть дома.

– Заприте своих овец, – пробормотал Доминик. – В город приехал цирк.

Он направил меня налево, по тропинке, взбирающейся на склон.  “Церковь на той стороне, – пояснил Доминик. – Дом священника слева, паб – сзади”.

В деревне, которую я видел, отсутствовал мусор, но выглядела она неопрятно: высокая жёлтая трава скрывала заборы, кусты выхолили на дорогу, зелёные берега заросли белыми цветами. Над дорогой у церкви нависали деревья, воздух под ними был горячим и неподвижным, насыщен ароматами перегретых машин. Мы пробирались между ещё одним фургоном-спутником и выцветшим синим "Транзитом" с логотипом проката автомобилей на борту. Я спросил, где может быть настоящая пресса.

– Следуя установленным правилам, старшие репортёры сидят в пабе, фотографы у домов, а младшие бегают вокруг, пытаясь разговорить местных жителей.

– Где можно припарковаться?

– Заедем к моей маме, а оттуда пойдём пешком, – сказал Доминик.

Его мама жила в ряду муниципальных домов из красного кирпича на северной окраине деревни – последнем из них. При этом все они больше не принадлежали муниципалитету. Её бунгало было единственным, расположенным в стороне от дороги – с гравийной подъездной дорожкой и газоном перед домом, который следовало подстричь. Следуя указаниям Доминика, я припарковался на стоянке у кухонной двери. Он напомнил мне взять свои вещи, добавив: “Оставим их в коровнике и пойдём в холл".

Коровник представлял собой прочное одноэтажное прямоугольное здание с плоской крышей, сложенное из песочного цвета кирпича. Он стоял за домом в дальнем конце большого неухоженного сада, заканчивающегося оградой из колючей проволоки, за которой простиралось бугристое пастбище, в свою очередь огороженное старой каменной стеной. Это больше походило на пристройку к гаражу, чем на коровник, но когда мы обошли его сзади, я увидел широкое окно во внутренний дворик, с видом на поле. Доминик открыл дверь, и мы вошли в меблированную комнату с кроватью, письменным столом, плоскоэкранным телевизором и отгороженным уголком, вероятно, с душем и туалетом.

– Похоже, ребята, вы действительно любите своих коров, – сказал я.

– Славимся этим, – улыбнулся Доминик.

Внутри было жарко, как в запертой машине, поэтому я быстро сбросил свои вещи у кровати и закрыл дверь. Доминик её запер и отдал ключ мне, но вместо возвращения через подъездную дорожку, мы направились к забору, где пара серых пластиковых ящиков и тракторная шина образовали импровизированную изгородь.

– Моя мама вбила себе в голову, что не требуется разрешение на строительство сельхоз. зданий, – говоря, Доминик, с привычной лёгкостью преодолел перелаз. – Хотела сдать его в аренду под гостиницу типа "постель и завтрак".

Я осторожно перебрался к нему – не хотелось приходить на свой первый брифинг с дыркой в джинсах. И спросил: “Это правда, насчет разрешения на строительство?”
 
– Да ты прирождённый фермер, – хихикнул Доминик. – Будешь первым гостем.

Я последовал за ним по краю поля, продолжающегося по другую сторону густой живой изгороди, окаймлявшей дорожку из деревни. Были слышны, но совсем не видны проезжающие машины. Я был прав. Искать пропавших детей в этой местности – сущий кошмар. Судя по уплотнённой почве, это был популярный маршрут для жителей деревни. А ведь в детстве, когда я выбирался в британскую глубинку, мне говорили, чтобы не ходил по чужим полям.

– Это ведь не общественный проезд, да? – спросил я.

– Не-а, это старый фруктовый сад.

“Это объясняет каменную стену по периметру”, – подумал я. А Доминик пояснил: “Муниципальный совет выкупил его, чтобы построить дома”.

И дом его мамы был последним. Они также выделили участок под новый общественный инсульт-центр в приходском зале и профинансировали это, продав остальное застройщику.

– Он заложил его в банк, надеясь, что сможет изменить условия разрешения на застройку, – сказал Доминик.

Очевидно, новый план предусматривал строительство элитных домов для приезжих – это звучало до боли знакомо. Но жителям деревни удалось заблокировать его заявку, потому что нашли лазейку. Я спросил, что за лазейка, но Доминик сказал, что специально не спрашивал: “У меня и так экологический стресс, и я не хочу увеличивать его ещё из-за мамы”.

Приходской зал находился примерно в ста метрах от коровника. Это было странное здание с мансардной крышей и деревянными стенами, обшитыми дранкой. Выглядело оно так, словно его привезли со Среднего Запада Америки, и собрали предположительно, командой амишей, работавших параллельно на строительстве коровника.

Перед входом имелась заасфальтированная парковка, на которой одиноко стоял новенький сверкающий "Воксхолл Виваро" в ливрее "Баттенберг" из Западной Мерсии. Одинокая женщина из полиции штата Нью-Йорк дежурила у дороги, следя за тем, чтобы никто не парковался, и присматривая за толпой журналистов, собравшихся у главного входа. Из-за них Доминик повёл нас через чёрный ход.

Зал был именно таким – большая комната, открытая до стропил, со сценой в одном конце и дверьми, ведущими на кухню и в туалеты. По словам Доминика, именно здесь устраивали дни рождения, любительские спектакли и ужасную дискотеку молодых фермеров. “Наводили страх на многие мили вокруг", – пояснил он, видя моё недоумение. В настоящее время это место использовалось в качестве плацдарма для поисков Николь и Ханны, поэтому журналисты были на улице. И поскольку на поиски были направлены все доступные силы, в зале никого не было.

В углах были свалены пакеты с колбасой и рюкзаки. Пакеты с бутилированной водой, упакованные в термоусадочную плёнку, громоздились под столиками на козлах, на которых стояли пластиковые стаканчики и банки с растворимым кофе. Две геодезические карты, накрытые пластиком и приколотые к пробковой доске объявлений, были наложены друг на друга так, чтобы совпадали области поиска. Маркером были нарисованы стрелки, петли и завитки – поиск продолжался. Воздух был тёплым и неподвижным, пахло креозотом.

– Эй! – крикнул Доминик. – Здесь есть кто-нибудь?

– Секундочку, – отозвалась женщина из-за туалетной двери.

Пока мы ждали, я взглянул на карту. Современный поиск – это не просто нанести сетку на карту и последовательно, шаг за шагом отработать её. В наши дни ты  разделяешь её на вероятностные зоны – куда разыскиваемый объект мог добраться самостоятельно за определённое доступное время. Таким образом, область поиска растет, как иней на паутине, покрывая дороги и тропинки, поля и сады.

Дверь туалета открылась, и оттуда вышла полная женщина в бежевом кардигане. Молочного цвета круглое лицо и тёмно-каштановые волосы, собранные в аккуратный конский хвост. В дополнение к кардигану – коричневая юбка до колен и практичные туфли-лодочки. На шее висели очки на розовом ремешке. Она стремилась выглядеть этакой надёжной прихожанкой, но этому мешали проницательные голубые глаза, постоянно бегающие туда–сюда, всё подмечая. Настоящие полицейские глаза.

Тем не менее, увидев меня, она повела себя вполне профессионально – пожала мне руку и представилась: сержант Эллисон Коул.

– Вы, должно быть, Питер Грант, – продолжила она. – Спасибо, что вызвались добровольцем. Хотя одному богу известно, что о вас подумает семья.

Мы сели за один из столиков на козлах. Сержант Коул вытащила бутылку "Эвиан" из–под тюфяка и предложила мне – я покачал головой. Она открыла её и с удовольствием отпила, затем сказала: “Нам повезло с погодой. Если они будут на открытом воздухе, то не умрут от переохлаждения”.

– Самое жаркое лето на моей памяти, – сказал Доминик. – Ты должен чувствовать себя как дома.

Я даже не потрудился посмотреть на него – вряд ли он понимал, каково там.

– Где вы остановились? – спросила Коул.

– В коровнике моей мамы, – сказал Доминик.

– Я думала, муниципальный совет хотел его снести, – меланхолично заметила сержант.

– Они ещё не дошли до этого, – Доминик продолжил глубокомысленный разговор.

– По крайней мере, близко на работу. И будет здорово, если бы кто-нибудь окажется рядом на ночь. Это значит, что я смогу вернуться к своим детям, – Коул выразительно посмотрела на меня.

– Думаете, это затянется? – отреагировал я.

– Кто знает, – ответила она, что означало "да".

– Думаете, мы сможем их вернуть?

– Надеюсь, – сказала она, что означало "нет".

Она сделала ещё один глоток воды, вытерла лоб тыльной стороной ладони и произнесла: “Нам лучше ввести вас в курс дела и представить друг другу”.

Марстоу жили в одной половине двухквартирного дома, построенного в сдержанном неогеоргианском стиле, характерном для послевоенной сельской застройки. Расположенный в конце тупика, он, по словам Доминика, был последним настоящим муниципальным домом в деревне. Всё остальное было выкуплено жильцами в 1980-90-х годах, а затем продано состоятельным переселенцам.

– Всеми, кроме твоей мамы, – вставил я.

– Она не хотела продавать. Теперь, конечно, она выглядит как настоящий гений – при таких-то ценах.

Судя по разлагающемуся среди давно не скошенной травы в палисаднике перед домом серому "Фольксвагену Рэббит" и пустым газовым баллонам "Калор", Марстоу надеялись либо на место в следующем документальном фильме о лишениях на четвёртом канале, либо на двухстраничный разворот в "Дейли Мейл".

По другую сторону самшитовой изгороди (на второй половине дома) палисадник представлял собой аккуратный газон без цветочных клумб. Окна на этой стороне были закрыты, а двери – наглухо заперты, и всё это выглядело совершенно пустым. Владелец-арендатор, старший преподаватель Бирмингемского университета, был одним из первых местных жителей, задержанных по программе TIE после исчезновения девочек. TIE означало: Отследили, Идентифицировали и Ликвидировали, если вам интересно.

– На своей вилле для отдыха в Тоскане, – сказал мне Доминик. – Он жил там с конца июля.

– Вилла в Тоскане и загородный дом на выходные? – удивился я. – Сколько же он получает?

Судя по всему, он планировал перевезти свою семью в Рашпул, но жена развелась с ним, застав его со студентом-старшекурсником, обсуждающим ключевую роль Борхеса в развитии постколониальной литературы с помощью метёлки из перьев для смахивания пыли, латексного жилета и упаковки шоколадного мороженого.

Я спросил, присоединилась ли к нему в Тоскане жена или студент.

– Жена и дети, – ответил Доминик. – И студент.

Одноквартирный домик стоял в дальнем конце тупика, ответвлявшегося от деревенской дороги. Я заметил, что журналисты соблюдали своего рода неофициальную линию контроля – никогда не выходили за пределы перекрестка. Доминик сказал, что они проявляли уважение к частной жизни семьи – до сих пор. Мне было интересно, как долго это продлится.

Входная дверь со стороны Марстоу была подпёрта кирпичом, изнутри доносились детские крики. Доминик пару раз постучал в дверь, попробовал позвонить, но звонок не сработал, – постучал снова. Он посмотрел на меня и пожал плечами. Крики стали громче. По крайней мере, один малыш, как мне показалось, и пара ребят постарше. Один из них определённо был серьёзно раздражён тем, что ему не разрешали выходить из дома.

Доминик сдался и уже собирался войти, когда в холл ворвался белый мальчик лет девяти и резко остановился при виде нас. Он был в зелёной футболке с мультяшным изображением Пси на груди и сжимал в руке розовую пластиковую биту для крикета. Он уставился на Доминика, потом на меня, в ужасе прикусил губу и побежал обратно.

– Райан, – сказал Доминик. – Старший мальчик.

Мы последовали за Райаном в дом.

Учитывая деревенский палисадник, внутри дома было на удивление чисто, или, по крайней мере, настолько чисто, насколько это возможно в доме с четырьмя детьми младше двенадцати лет без штатной профессиональной уборщицы, работающей полный рабочий день. Я последовал за Домиником по короткому коридору на кухню в задней части дома, где меня представили Джоан Марстоу.

Это была невысокая женщина с узким вздёрнутым носиком, голубыми глазами и волосами цвета мидвичской кукушки (бело-русыми). Достаточно стройная для женщины с четырьмя детьми. Младший, годовалый Итан, балансировал на сгибе одной руки. У него были такие же белокурые волосы, как у матери, и, судя по всему, совсем недавно он окунул лицо в чашу с запеканкой из яблочного пюре Хайнц и свинины. Я увидел открытый горшочек на кухонном столе и высокий стул с перевёрнутой вазой с голубыми и розовыми цветочками на подносе для еды.

Райан занял позицию позади своей мамы и теперь осторожно выглядывал из-за неё, чтобы убедиться, что мы не преследуем его. Третий ребенок, судя по всему семилетний Мэтью, чьи рыжеватые волосы прилипли ко лбу от пота, спокойно сидел за столом с видом ребёнка, подвергшегося справедливому наказанию, предусмотренному статьёй 58 Закона о детях 2004 года.

– Привет, Джоан, – сказал Доминик.

Джоан посмотрела на него, заметила меня и снова повернулась к Доминику, спросив: “Кто это, чёрт возьми, такой?”

– Это Питер. Он будет работать с Эллисон Коул и тобой.

– Откуда ты? – спросила она меня.

– Из Лондона, – похоже, ей понравился мой ответ.

– Хорошо, – одобрила она. – Пора бы им отнестись к этому серьёзно. Присаживайся.

Мэтью с подозрением наблюдал за тем, как я сажусь. Джоанна спросила Доминика, остаётся ли он, но он извинился и ушёл, незаметно показав мне большой палец, стоя у двери.

– Не хочешь ли чашечку чая? – спросила Джоанна.

– Спасибо, я приготовлю, если хотите?

– Боже, нет, – сказала она и сунула Итана мне в руки. – Но если ты  справишься с этим монстром, буду очень тебе признательна.

Пусть я и единственный ребёнок в семье, но у меня много двоюродных братьев и сестёр. И их родители разделяли убеждение моей мамы в том, что, когда ты подрастаешь настолько, что можешь без посторонней помощи брать на руки малыша – ты уже достаточно взрослый, чтобы посидеть с ним, пока взрослые пьют чай и обсуждают важные дела дня. Итан испуганно вскрикнул, когда я усадил его к себе на колени, и его разгорячённое розовое личико вытянулось, когда любопытство возобладало. На столе лежал рулет. Я схватил пару салфеток и стёр большую часть еды с его личика. Крепкий  мальчуган, он был немного тяжеловат, чтобы висеть на мамином бедре. Мне стало интересно, улавливает ли он атмосферу от окружающих его взрослых.

– У вас есть кто-нибудь, кто может помогать? – спросил я. – Семья?

Джоанна подняла взгляд от раковины, где разбирала посуду. “Много родственников, если бы ты пришёл раньше, то пересёкся бы с ними. Они очень хотели помочь, так хотели, что пришлось выпроводить их – по крайней мере, на время”.

Я наблюдал, как она остановилась перед кухонным шкафом и нервно постучала пальцем по столешнице.

– Мамочка, – позвал Райан, дёргая её за ногу.

– Заткнись, – сказала она ему. – Не мешай вспомнить, что, чёрт возьми, я должна делать. Чай, да?

– Или кофе, если так проще.

– Что именно? – раздражённо уточнила Джоанна.

– Кофе.

– И мне кофе, – захныкал Мэтью.

Джоанна предложила ему банку колы и пару швейцарских мини-булочек, Мэтью согласился. Я отработал свою долю, подбрасывая Итана вверх-вниз и издавая странные звуки, что привело его в такое замешательство, что он даже не стал расстраиваться. Когда передо мной поставили чашку растворимого напитка собственной марки, Райан и Мэтью ушли в соседнюю гостиную смотреть мультики. Джоанна плюхнулась в кресло напротив меня и закрыла лицо руками.

– Господи, – сказала она.

Итан странно рыгнул, и я на всякий случай перестал его трясти. Есть пределы жертвам, на которые я готов пойти во имя охраны общественного порядка. Потом спросил: “Когда возвращается ваш муж?”

Джоанна подняла голову и со вздохом ответила: “Он не вернется, пока не стемнеет. Им, вероятно, придётся тащить его обратно – он не может сидеть, сложа руки и ждать, иначе сойдёт с ума”.

– А как насчёт вас?

– У меня ведь нет выбора, не так ли? Вики спросила, не хочу ли я переждать это у неё дома. Она же не собиралась приехать и “переждать это” здесь, не так ли? Ты видел её дом? Можешь представить эту толпу? – она обвела жестом своих детей и кухню. – Нет, если ей нужна компания... Не то чтобы у неё было мало друзей. – Она как-то странно на меня посмотрела. – Тебя что, учили держать язык за зубами? Похоже, здесь я в основном развлекаю гостей.

– Предполагается, что мы будем незаметными, – сказал я.

– Да? Чтобы мы выдали себя?

Как оказалось, этот вариант тоже рассматривался.

– Так меня учили, – я пожал плечами. – Идея в том, чтобы не усложнять себе жизнь больше, чем уже есть.

Она рассмеялась, коротко и невесело хмыкнув. Глядя мне в глаза, спросила: “Как думаешь, я смогу вернуть свою дочь?

– Да.

– Почему?

Правда была в том, что у неё должна быть надежда, а отсутствие новостей – это хорошая новость. И потому что лучшее, что я мог сделать, – выглядеть откровенным. Если они вернут своих детей, они даже не вспомнят, что вы им сказали, а если нет, то всё остальное уже не будет иметь значения.

Я пытался придумать убедительную ложь, когда меня спас голос из коридора.

– Джо? Ты дома? – судя по голосу, взрослый мужчина, муниципальная школа.

– На кухне, – отозвалась Джоанна.

Мы слышали, как он остановился в дверях гостиной и спросил мальчиков, как они справляются, добавив: “Выше нос", – а затем прошёл на кухню.

Он был выше меня, лет сорока пяти, в брюках-карго, зелёных резиновых сапогах и сине-золотой регбийной футболке, недостаточно просторной, чтобы скрыть небольшой животик. Широкие округлые плечи, карие глаза, узкий нос и большой лоб. Он собирался что-то сказать Джоан, когда заметил меня.

– Привет, – сказал он. – Вы кто?

Джоан представила нас. Это был Дерек Лейси – отец другой пропавшей девочки. Он был с поисковиками, но они потеряли след.

– Хотел убедиться, что с тобой всё в порядке, – пояснил он.

– Со мной примерно так, как ты ожидал, – ответила она.

Дерек выдвинул стул и поставил его в конце стола, прежде чем сесть. Он старался как можно ближе расположиться между мной и Джоанной, едва не сев на стол. Интересно, осознавал ли он вообще, что делал. Джоанна предложила ему кофе – он попросил чего-нибудь покрепче.

– Вики этого не одобряет, – сказал он мне, когда Джоанна, наконец, добыла полбутылки "Беллса" с полки в верхней части шкафа, недоступной детям. – Но, ей-богу, мне нужно выпить прямо сейчас.

Он получил виски в оранжевом стаканчике с изображением весёлого осьминога. "Беллс" решительно отправился обратно на полку. Дерек прикончил свой в два глотка. Итан скорчил гримасу и заплакал, пока его не успокоили апельсиновым соком.

– Где Энди? – спросила Джоанна.

– Он был с другой компанией. Я думаю, они были в районе Бирчера, – взгляд Дерека метнулся к шкафу, где скрылись остатки виски, к Джоан, а затем снова ко мне. После чего он сказал: – Не хочу показаться грубым, но я хотел бы поговорить с Джоан наедине.

Я взглянул на Джоанну – она слегка кивнула, подтверждая.

– Конечно, – сказал я, предлагая ему Итана, просто чтобы посмотреть на его реакцию. Дерек подхватил малыша на руки с привычной лёгкостью, а Итан, казалось, не возражал – хотя, возможно, его отвлёк апельсиновый сквош.

Я чувствовал, что они ждут, когда я пройду по коридору и выйду за дверь. Появилась мысль вернуться и посмотреть, смогу ли я подслушать, но это было бы слишком в духе Энид Блайтон – даже для меня.

Рашпул располагался в боковой долине, простирающейся примерно с северо-запада на юго-восток, следуя, как я узнал позже из надёжного источника, руслу ручья Раши-Брук. Он и ещё много ручьёв дальше по долине сливались с ручьём Риджмур, прежде чем встретиться с Лаггом в Леоминстере. С точки зрения гидравлики всё было гораздо сложнее. Но я заснул во время этой части объяснения и не могу объяснить вам.

Хотя был ещё ранний вечер, солнце уже опустилось за горный хребет позади дома Марстоу, окрасив его в дымчато-оранжевый цвет, и деревня погрузилась в прохладную тень. Я слышал бормотание толпы в пабе, сопровождавшей группу журналистов, всё ещё толпящихся у входа в тупик. Видел светящиеся кончики их электронных сигарет и случайные вспышки фотоаппаратов. Я сомневался, что Найтингейлу так уж сильно хотелось, чтобы моё лицо появилось в новостях, поэтому уклонился в сторону, чтобы меня скрыла другая самшитовая изгородь. Затем я позвонил сержанту Коул и сообщил ей, что меня нет дома.

Она велела мне оставаться поблизости на случай, если меня снова вызовут. “Или начнётся крупная семейная ссора”. У меня не было возможности спросить её, насколько это вероятно. Поисковые группы собирались работать до наступления темноты, но старший инспектор Уиндроу хотел провести брифинг для следственной группы в течение следующего часа. До тех пор я был сотрудником на месте.

– Я вернусь после брифинга, чтобы поговорить с семьёй, – сказала Коул. – Вероятно, завтра утром состоится пресс-конференция. Тогда я поговорю с семьей. Уиндроу хочет, чтобы вы были рядом на случай, если возникнут какие-то проблемы – Доминик даст вам знать.

Она повесила трубку, а я выглянул из-за изгороди – посмотреть, не утихли ли репортёры. Пока я наблюдал, по их стае, казалось, пробежала дрожь, затем левокрайние отделились и направились вверх по дорожке – за ними устремлялось всё больше и больше их коллег, пока все не погнались за первыми. Несколько человек с телеобъективами остались охранять тупик. Я наклонился к ним в манере "смешариков", и спросил, куда все подевались.

– Леоминстер, – откликнулся фотограф с рыжими дредами и веснушками. –На случай, если позже местные власти сделают заявление.

“Они видят меня и знают, что я полицейский, – подумал я. – Но просто не обращают на это внимания, вернее, не совсем. Иногда это кстати”.

– Каковы местные пабы? – спросил я.

– "Лебедь"? – уточнил он и покачал головой из стороны в сторону. – Немного гурманский, но выбор пива хороший.

"Лебедь в камышах" не соответствовал моим ожиданиям от загородного паба. Последние были во многом связаны с длительным пристрастием моей мамы к "Эммердейлу" в 1990-х годах. Это приземистое здание в поздневикторианском стиле располагалось в нижней части деревни, рядом с прудом, который, наверняка, и дал название этому месту (хотя камышей я не заметил). Оно стояло на месте водяной мельницы, устаревшей с началом электрификации. Его быстро переоборудовали в паб с обманчивым названием "Старая мельница", который был куплен и переименован нынешним владельцем. Он представился мне как Маркус Бонневилл и сказал, что родом из Шропшира, но состояние сколотил в Лондоне, занимаясь чем-то неопределённым, прежде чем вернуться в деревню.

Люди не должны скрывать от полиции, где заработали свои деньги. Я был совершенно уверен, что банда Уиндроу сделала это в первый же день – вероятно, ещё до завтрака, поэтому не записал его имя, чтобы позже проверить его. Когда имеешь дело с законом, нельзя иметь таинственное прошлое.

Однако у него был вкус, и вместо обычной старомодной мебели он выбрал довольно элегантный стиль ар-деко с обеденными столами из светлого ореха, стульями в тон и круглыми светильниками из плексигласа, свисающими с потолка. Барная стойка из красного дерева была украшена закруглёнными углами и латунными деталями, а на стенах висели старинные туристические плакаты в рамках, рекламирующие невероятно солнечные места – Лландидно, Бридлингтон и Бексхилл–он-Си.

Ещё бы убитую наследницу, и Эркюль Пуаро чувствовал бы себя как дома. Приготовление было немного необычным, и хотя я сторонник прозрачности в пищевой цепочке, меня не очень волнует, какая именно порода крупного рогатого скота из того или иного стада отдала свою жизнь приготовлению стейка весом в шесть унций, который подаётся с перечным соусом, шампиньонами-гриль, помидорами и жареными кусочками картофеля фри. Плюс полбутылки сидра за двадцатку с мелочью.

Я как раз подумывал об итальянском пудинге из хлеба с маслом и мороженом "мокко", когда в парадную дверь начали вкатывать упаковку с прессой, поэтому я выскочил через чёрный ход со стаканом "Балмерс" в руке. Это привело меня на грязную гравийную парковку, откуда открывался очаровательный вид на мусорные баки и оставленные открытыми (чтобы впускать прохладный воздух) кухонные двери. Допивая сидр, я наблюдал, как персонал в белых поварских халатах готовится к после-брифинговой суете.

Солнце к тому времени скрылось за горным хребтом, и стало почти совсем темно. Сквозь кухонные шумы и голоса в баре я различил гул вертолёта, который низко и быстро летел на юг. Поиски прекращались ночью.

Я позвонил Найтингейлу и сказал ему, где собираюсь остановиться – он спросил, как долго я собираюсь там пробыть.

– Не знаю, но Западная Мерсия готовится к длительному поиску – вряд ли они думают, что это закончится хорошо.

– Понятно, – сказал Найтингейл. – Я распоряжусь, чтобы тебе прислали самое необходимое.

– В моей комнате есть пара сумок, – уточнил я. – Одна под кроватью. Другая должна быть в гардеробе.

– Я попрошу Молли позаботиться об этом сегодня вечером, – сказал Найтингейл, чем вызвал у  меня тревогу.

Нас прервал звонок сержанта Коул, которая сказала, что я могу считать себя не при исполнении, но надо отдежурить до рассвета следующего утра, когда возобновятся поисковые работы. Закончив разговор с Коул, я спросил Найтингейла, есть ли у него какие-нибудь советы.

– Будь начеку, – шеф был краток. – И постарайся сделать всё, что в твоих силах.

В деревне не было уличных фонарей, но света из домов хватало, чтобы осветить путь вверх по холму. Я проскользнул мимо фотографов, всё ещё дежуривших у входа в тупик, и направился к бунгало мамы Доминика. За тюлевыми занавесками горел свет, и я слышал работающий внутри телевизор. Я споткнулся о нечто до боли твёрдое, лежащее на дорожке вокруг здания, и скорее почувствовал, чем увидел, коровник как более светлое пятно, смутно проступающее в темноте. Я осторожно пробрался вперёд. Нащупывая ключ, поднял глаза и впервые увидел небо.

Когда я был совсем маленьким, мама вернулась в Сьерра-Леоне с чемоданами, полными подарков, и кофрами, набитыми таким количеством почти новой одежды, что её хватило бы на полтора года работы отделения Оксфам. В последний момент и, вероятно, чтобы увеличить норму провоза багажа, она взяла меня с собой. Я мало что помню из той поездки, но у мамы есть несколько альбомов, заполненных исключительно моими фотографиями, на которых я поочередно выгляжу торжественным и испуганным, когда меня хватают родственники. Единственное, что я точно помню, это – я смотрю на ночное небо и вижу, что его пересекает река из звёзд.

Той ночью я увидел то же самое: дуга струящегося потока света над головой, и проплывающая над горизонтом четвертинка луны. На мгновение мне показалось, что я уловил сладкий, слегка забродивший аромат, и лунный свет обманул меня, заставив поверить, что пустое поле за садом мамы Доминика полно деревьев. Но едва я зажёг свет в коровнике, они исчезли.