Слепой Дозор

Вечерний воздух на гребне горы Стрельной  был хрустально-чист и наполнен звенящей тишиной. Казалось, будто в вышине играли тысячи невидимых флейт. Артёмка стоял на каменном зубе, врезавшимся в бездонное небо. Перед ним лежала необъятная заволжская ширь, жадно поглощающая взгляды смертных, как камни, падающие в омут. У горизонта, синея первобытной тоской, застыли исполинские спины Жигулей. А внизу, в невидимой глазу долине, пульсировала Волга. Её не было видно отсюда, но она ощущалась в упругом ветре, несущем запах речных трав; в багрянце заката, что плавил небо в медную реку; в самом дыхании пространства, размеренном, как вздохи спящего великана. «Именно тут, — думал Артёмка, ощущая, как ветер играет волосами, — начинается вольная земля».
К нему неслышно подошёл атаман. На нём был поношенный, но справный кафтан, а за спиной угадывалась привычная тяжесть сабли. Стенька был быстр в движениях и крепок телом, а острый взгляд его, брошенный из-под густых бровей, был пристален и пронзителен, будто видел насквозь не только человека, но и его думы.
 Поглаживая тёмную бороду, атаман, внезапно улыбнулся и положил тяжёлую руку Артёмке на плечо.
— Видишь, хлопец, какая воля? — Он медленно обвёл горизонт другой рукой, словно ощупывая границы своего царства. — Даром она никому не даётся. Её надо выстрадать. Заслужить кровью, потом и верностью. Кто встанет на Дозор, тот должен доказать, что сердцем он чист, как родниковая вода. И доверять братии пуще собственных очей, пуще собственного разума. Ибо братия — это продолжение твоей души, а душа не лжёт. 
 Атаман протянул чарку — серебряную, древнюю, потемневшую от времени и прикосновения бесчисленных уст:
— Пей за волю. Пей за братию. Пей за Волгу-матушку.
Артёмка выпил залпом. Вино — не простое, а настоянное на травах, что растут только на священных утёсах — опалило горло, разлилось по жилам бунтующим огнём. В груди вспыхнула  решимость, твёрдая, как булатная сталь.
— А теперь — последнее испытание , — атаман чуть понизил голос и достал чёрный плотный платок , указав на узкий хребет, уходящий в небо, словно застывшая молния, брошенная разгневанным богом. - Говорят, что мост этот появился в одну ночь. То ли черти построили, то ли сама гора расколола себя надвое,но кто проходил его с открытыми глазами — срывался. Кто шёл вслепую — обретал братство.   Глаза твои станут врагами: покажут пропасть там, где её нет, и твёрдь — где зияет бездна. Мы их укроем. Пусть ведёт тебя не зренье лживое, а слух верный, сердце чуткое. Ветер будет твоим поводырём. Вслушивайся в глас матушки-реки. Если ты истинный её сын, она тебя выведет. 
Платок лёг на глаза —  мир рухнул в бездну темноты. Исчезли река, леса, небосвод. Исчез сам Артёмка — растворился в пустоте, превратившись в  часть окружающего его гигантского организма .  Постепенно, контуры  стали проявляться в других измерениях. Ветер — настойчивый, обжигающий, живой — заговорил с ним на языке прикосновений. Справа, внизу, сквозь толщу камня и воздуха доносилось глухое, мощное, пульсирующее биение  Волги.
Её гул, отражённый скалами, наполнял собой всё пространство.
Артёмка  озорно улыбнулся , блеснув ровным рядом белых, как жемчуг, зубов.
Да плёвое дело, батька. Я заговоренный,  и не в таких переделках бывал, - сказал он и смело шагнул на гребень.
Он шёл, раскинув руки, как  птица, расправившая крылья, но позабывшая, как надо летать.  Каждый шаг был полон  веры и решимости. Гребень сужался и расширялся, играя с равновесием. Слева и справа  зияли пропасти. Холод камня поднимался по ногам, пронизывая тело ледяными иглами. Мышцы дрожали от напряжения, но он шёл — не глазами, не разумом, а волей, доверяясь реке, что своим дыханием направляла его, и братии, что молча стояла позади, посылая ему свою веру, как невидимую струну поддержки. Ветер то стихал до шёпота, то взвивался ураганом, норовя сбросить смельчака. Под ногами иногда осыпались камешки — их падение терялось в безмолвии, не достигая дна. И вдруг — мир изменился. Под ногами распахнулась плоскость — широкая, надёжная, как материнские объятия. Ветер стих, будто отшатнулся в почтительном молчании. Эхо шагов изменилось — теперь оно отражалось от сводов. — Стой, хлопец, — донёся голос атамана. — Стой и жди. Платок сорвали одним движением.
— Молодец! — гремел голос атамана, и в нём звенели ноты гордости и радость признания. — Прошёл Чёртов мост!  Отныне ты — свой. Отныне ты — брат.  Артёмка моргнул, ослеплённый светом заново явившегося мира. Постепенно видение прояснилось. Обернувшись, он увидел Чёртов мост со стороны победителя. Узкий, невозможный, он змеился в воздухе, почти мираж, почти сон. Перед ним зиял прохладный провал грота, сложенного из вековых глыб природой и временем — дозорный пост, о котором слагали легенды казачьи сказители. Стены его хранили тепло дневного солнца, пол был устлан войлоком и шкурами.  Он шагнул под своды — и ощутил себя в чреве самой горы. Затем вышел к краю обрыва... и замер, поражённый открывшейся красотой и мощью. С этой заоблачной выси река была видна как живой организм: плёсы мерцали серебряными чешуйками ; протоки вились игривыми змейками ; а на горизонте большие корабли казались стаями лебедей. Вся жизнь великой реки разворачивалась перед ним, как на ладони. Он видел купеческие струги, что везли товары из Астрахани; рыбацкие лодки, что забрасывали сети на зорьке; даже царские корабли, вёзшие важные грамоты. И в это мгновение до него дошла истинная суть испытания: лишь тот, кто достиг этого места вслепую, вверившись голосу реки и вере товарищей, — достоин здесь стоять на страже. Тот сможет часами неподвижно сидеть в каменном чреве, как дух горы, как часть пейзажа — и стеречь эту вольную ширь, подавая весть дымом днём и огнём ночью тем, кто живёт внизу, в станицах и хуторах. Он больше не был беглым холопом из подмосковной вотчины. Он стал стражем вольной земли. Повернувшись лицом к бескрайнему простору, к Волге — теперь видимой глазу и навек вошедшей в его сердце, — он тихо, но твёрдо произнёс: — Теперь это и моя река. И моя воля. А ветер подхватил его слова и понёс над водной гладью — к камышам и затонам, к станицам и острогам, чтобы все знали, что он - их защитник.