Вятско-Пермский Волгоград ч. 14

...Новый друг – Владимир Белихин – крепенький блондинчик, очень подвижный и веселый, тоже маленького роста. Его все, конечно же, звали «Белым».

Я был не только маленького роста, но и еще самый младший в классе, длинноволосый и миловидный, таким я тогда был. А в восьмом классе были уже такие, которые брились – в волосах по всему телу как у обезьяны, Химович такой, выглядел как мужчина уже, а у меня – лицо детское, но мозги хорошие от мамы с папой достались.
Поэтому математика была моим любимым предметом.

Нас было трое, тех, кто соображал по алгебре. Полянин Виталий (в «Корабелку» питерскую поступил после десятого класса), девочка та, которая меня ткнула в животик, ну и я, конечно же.

Математичка-учительница (стройная «глазастая» полу-блондинка лет тридцати) меня любила, за то, что, когда она писала на доске задание и никто не хотел его решать, потому что боялись не справиться, вызывался я, выходил и легко разбирался с задачей или уравнением, на «раз-два».
Поэтому пятерки были моими главными оценками по данному предмету. (Ничего не помню уже сейчас, ни аза).

Был эпизод…

Пересадили нас с моим новым дружком из середины класса на первый средний стол за плохое поведение, чтобы были на виду…

Идет, значит, урок алгебры, мы сидим с Белихиным у глазастой под самым носом и шумим, толкаемся, возимся как обычно. Она раз – замечание, два – не поняли:

– Так, Долгих – тебе кол в журнал!
(мне, то есть)

Ставит.

А мы не успокаиваемся:

– Так, Долгих, тебе еще кол!

Ставит.

Я испуганно притихаю, так можно и четверть (оценку) «запороть».

Она пишет мелом на доске задание, я тяну руку, выхожу, быстро решаю. Она улыбается – исправляет кол (палочку) на «четверку». Она специально «два» не поставила, я видел это с первого своего стола.

Затем она пишет на доске другое уравнение, опять никто не хочет позориться. Я снова выхожу, вновь быстренько с иксами-игреками расправляюсь, и она, конечно, исправляет второй «кол» и уже смеется… приятная была преподавательница… для меня…

С Разливаевым мы продолжали иногда общаться, даже как-то на острова съездили с бреднем, на озера, но интересы все более и более разнились.

Последний раз виделись у него дома...

Я пришел, а он длинный тонкий нож нагревает на огне, затем легонько, по нескольку раз, шлепает им по своим предплечьям с внутренней стороны, - пощелкал, прижег и стал бинтовать.

Я сначала не понял, зачем он это делает. А потом дошло – у него синяки были в тех местах, какие он бинтовал, и он хотел их скрыть, обжегся как бы…

Пьяных он «харахорил» по вечерам-ночам, о чем я знал. А тот, кого он грабил, сопротивляясь, схватил его за руки и синяки на предплечьях оставил, борьба была… доказательством могли стать эти следы, уликой.

«Та-ак», – подумал я тогда, – «не по пути нам с тобой Ваня»…

Шестнадцать лет ему было на тот момент, а в восемнадцать его посадили на пять лет… добился…