Аба - вполглаза. Гранатовый браслет

Речь зайдёт о фильме режиссёра Абрама Матвеевича Роома 1964 года. Вернее, об одном эпизоде, который мне запал в душу и, кажется, затмил всё то, о чём повествует кинокартина.

Конечно, все мы понимаем, что в хорошем произведении нет проходных сцен. Тем более, в экранизации классики. Особенно в работах советской поры с её приснопамятной творческой цензурой.

Абраму Матеевичу — 70 к моменту выхода картины. Это признанный мэтр кино. Великий эстет. Поэтому появление в кадре с главным героем неизвестной девушки не могло быть случайным. Какой смысл хотел вложить Мастер в эту исполненную глубокого лиризма сцену?

Начало картины. Тихий московский вечер. Почтенная публика неспешной поступью следует в Малый зал Московской консерватории имени П. И. Чайковского - мы видим знаменитые колонны и крыльцо.

Камера оператора берёт общий план: под величественными сводами в ожидании фортепианного концерта томятся элегантные дамы и солидные мужчины. Всё тихо, спокойно, без суеты. Ну что тут скажешь - аристократы!

А теперь Она. Но не спешите!

Перед нами - пожилой мужчина с благородными чертами лица. Это сам автор — Александр Иванович Куприн благоговейно внимает игре пианиста: на сцене медленно и задумчиво звучит грустная мелодия Бетховена.

Но взгляд зрителя невольно соскальзывает право и мы видим кроткую юную особу. Кто эта девушка с характерной ветхозаветной внешностью? Как она оказалась здесь - в таком маловыразительном людском сборище, изображающем утонченную театральную публику? Что значит этот образ, словно сошедший с древней христианской иконы в эту так называемую «массовку»? Как же он одинок среди безликих участников массовых сцен - актёров-статистов, лишь вчера изображавших революционных матросов, покорителей целины и строителей коммунизма? Один лишь взгляд на неё завораживает и даже великолепная игра Григория Ароновича Гая оказалась бессильна меня отрезвить до окончания киноэпизода. К сожалению, очень краткого.

Не знаю, что побудило меня пересмотреть экранизацию «Гранатового браслета» после прочтения одноименного произведения Куприна. Но я благодарен судьбе за то, что я увидел этот воистину чудесный библейский лик: весь трагизм повествования, неизбывная печаль романтической повести отныне были утолены одним лишь взглядом на это спокойное женское лицо.

Почему-то дальнейшие события фильма мне уже стали неважны, да и вообще  - всё сущее показалось суетой, и, мне, махровому атеисту, захотелось вдруг упасть на колени с молитвой пред иконой Пресвятой Девы Марии.

Как жаль, что я ничего не знаю о судьбе этой милой девушки! Но я уверен - режиссёр пригласил её на съёмки неслучайно.

И произошло настоящее чудо!