Под каждым холмиком лежит всемирная история - 1

Как верно сказал классик: под каждым холмиком лежит всемирная история. Слова эти мне запали в душу,  и время от времени я возвращаюсь к ним, задумываясь над простотой и чёткостью мысли: всего пять слов, но в них – глубокая истина. Действительно, сколько удивительных судеб вокруг. А сколько людей  унесли с собой в небытие невероятные истории жизни!

На берегу озера Шоман, заросшего камышом, под одним из  холмиков лежит мой дед. Нет сомнений, слова классика как нельзя лучше относятся к нему. Человек, вынесший на своих плечах все потрясения двадцатого века: строитель тыловых, оборонительных сооружений в первую мировую войну, свидетель двух революций 1917 года, участник коллективизации казахского аула. Он пережил Голодомор тридцатых годов, Великую Отечественную. Рожденный в конце XIX века, мой дед Жанахмет – старший из четырёх сыновей Анапии прожил девяносто лет.

Ещё ребёнком я поняла: он – не из робкого десятка, непокорный, суровый, мудрый человек. Немногословный, воспринимавший все, что происходит с ним, как данность, он не любил рассказывать о себе. Лишь скудные рассказы бабушки раскрывали историю жизни этого человека, дополняли картину его нелёгкой судьбы. Младшие братья деда были коммунистами. Куан, вступивший в партию большевиков сразу после революции, был в составе тех, кого Советская власть направила в село для проведения коллективизации. Баи и кулаки к тому времени были раскулачены и сосланы кто в Сибирь, кто на Колыму. Создавать колхозы - коллективное хозяйство - на деле означало собрать из крестьянских подворий имущество, которое позже станет общественным, государственным.  В казахском ауле, положение которого оставалось ещё тяжёлым,  развернулась агитация.

Говорят, Куан был коммунистом по убеждениям, обладал даром красноречия. Однако крестьянам-шаруа, ещё вчера гнувшим спины на баев, не очень-то верилось в грядущее безбедное будущее, а потому торопиться расстаться с личным скотом они не спешили. Это было время, когда в собственности бедняков ничего и не было, кроме землянки, да и нескольких голов скота. Отдать последнюю корову или лошадь в общественное стойло  значило обречь свою семью на полуголодное существование. Дела Куана не шли: задание партии, доверенное ему, было на грани провала.  Каждый день собирались односельчане,  приезжали представители с района, вели разъяснительную работу, но все тщетно. По глубокому разумению людей того времени, движимое и недвижимое имущество могло быть или байским, или крестьянским. Третью принадлежность они не предполагали, и потому новое слово «общественное» было для них непонятным.