Ужас и мечты - в каждом из нас! Отрывок

Я начинал своё творчество, как поэт, продолжил и продолжаю время от времени, как фантаст. В этом сборнике у меня все фантастические произведения и ужастики (модное слово «хоррор» я не приемлю, у нас свои слова есть для этого, и их надо применять), написанные за всю жизнь от семи лет («Водопад сделок») до августа 2025-го года («Забывают всё, что не мозолит глаза»), в моё тридцатишестилетие. Наслаждайтесь, читайте с любимыми и родными с удовольствием вечерком.



Часть 1. Ужастики


Водные лёгкие

Свинья снова сомкнула челюсти, предварительно придвинув меня языком ближе к коренным зубам, и раздавила мне колени. Я ощутил боль настолько ужасную, что в глазах сверкнуло, но мой собственный визг не позволил сознанию отключиться.
- ГОСПОДИ, ПУСТЬ ЭТО ПРЕКРАТИТСЯ! - взревел я, не отпуская огромный зуб Свиньи, находившийся передо мной, - ПУСТЬ ОНО, *****, ПРЕКРАТИТСЯ!
Я сжал зубы настолько сильно, что они растрескались, и, продолжая кричать, подался всем телом ещё глубже в пасть Свиньи. Я вдруг ощутил давление глотки и понял, что кошмар подходит к концу.
Покорми свинью. История крипи.

Меня она, как всегда, не взяла с собой - мне тогда едва исполнилось двенадцать, - но забрала у меня немного крови, уколов палец иглой и нацедив в небольшую бутылочку. Не могу утверждать, чем она занималась всю ночь, но, вернувшись поутру, Енох уже был с нею.
Видеть, конечно, я его не мог, но матушка рассказала все о нем, и тогда я впервые почувствовал, как он забрался ко мне на голову.
- Он будет с тобой всегда, - сказала женщина. - Станет заботиться о тебе и всячески помогать.
Роберт Блох. Енох.


Обычный сон, один из многих подобных. Всегда снится что-то такое, уже привык. Надеюсь, и вам понравится.

Я оказался под водой на коралловом рифе, тёплое море, мягкие убаюкивающие течения, яркие быстрые рыбки, разноцветные кораллы. Голубизной вод можно наслаждаться без малого вечно.

Одно «но» только мешает идиллии: я зафиксирован на кресте, каждый сустав перетянут синтетической лентой, и даже согнуть пальцы невозможно. Лишь голова может двигаться, и именно озирание по сторонам помогло понять, в каком я положении.

Также смущала дикая боль с двух сторон в груди на уровне лёгких и страшный дискомфорт в гортани. Несмотря на то, что я был без маски, и нос со ртом были в воде, в лёгкие не попадала вода! Вскоре я понял, в чём дело: дыхательное горло было заткнуто чем-то намертво, а увлажнённый и нагретый какой-то печкой воздух поступал в лёгкие через непосредственно подсоединённые к ним дыхательные трубки.

А потом я вспомнил, как вообще тут оказался. Власти после моей борьбы с ними во главе мощной политической партии запихали меня сюда, решив устроить мне «смерть благородного пловца». Дело в том, что на мне были небольшие ранки, и рыбки плавали всё ближе и ближе с какой-то странной настойчивостью. Яркие, красивые и… голодный скрежет их челюстей приближался!

И тут очень красивая рыбка размером с кошку, рубиново-красная и с жёлтыми плавниками, вмиг отрезала бритвенными лезвиями челюстей от меня кусок прямо с груди! И снова, и снова. Жёлтые гиганты тоже присоединились к ужасной трапезе. Я бился, орал, но глотка и губы пожирались живьём уже целой оравой алых и зелёных рыбок, и горячая кровь тающим с удивительной скоростью облаком окутывала и меня, и рыбок.

Они ели меня заживо, боль затопила весь мир, лицо объедали и объедали, нос отгрызлы жёлтая рыбина. Правый глаз выгрызла зелёненькая рыбка поменьше с узкими челюстями. Да я не мог найти спасение даже в том, что они перегрызли и некоторые синтетические ремни, и правая рука освободилась. Я слабел от потери крови, и освободился уже слишком поздно: приплывшая серая акула с отвратительным хрустом отчекрыжила мне всю руку с костью, рвала её на части и глотала куски, и красивые рыбёшки сразу переключились на оставшиеся после акульих укусов ошмётки.

В глазах темнело, вода алела… и я проснулся.


Дом из мыльных кирпичей

И тут на Ёжика обрушился сухой Лист.
Ёжик от испуга закрыл лапами глаза… а когда выглянул… из-под Листа, таинственно покачивая своим домиком, уплыла в туман Улитка… Ёжик опасливо приподнял сухой Лист…
Козлов С. Г. Ёжик в тумане.


Глист опять завозился в животе, будя и показывая, что он голоден. Сколько ему говорить, покормлю тебя, когда будет, чем, иначе опять кусок мыла съем, будет знать.

С такими мыслями Обезьян проснулся на рассвете, потирая большие глаза и готовясь к утреннему туалету. Его бурая шерсть с седыми пятнами была чиста и блестела, а чёрные руки и лицо и вовсе были прекрасны, что было видно в зеркале в белой стене.

Ветер был холодным, и покидать тёплый дом Обезьян не хотел, совсем не хотел.

Добротный дом из мыльных кирпичей, смазанных водонепроницаемой смолой от дождей и снегов, но не менее ароматных. Обезьян сам построил его на основании покинутого полуразрушенного с фасада «бомжатника», все отсутствующие стены сделал из мыльных кирпичей, с гордостью за свой ум. Не камни тягать в его-то возрасте! Хотелось лечь спать, но урчание в животе и старый сварливый Глист не дали этого сделать. Надо поесть, благо идти недалеко. Старый грузовик с консервами лежал рядом, и Обезьян не раз пользовался им, как и его сосед Ворон. Но Ворон не мог расклевать банки сам и нести их из-за их веса, поэтому они договорились так: Ворон кричит, когда кто-то непрошенный на горизонте, а Обезьян за это открывает ему шпроты, тушёнку и прочее. Ещё бы, грузовик они спрятали за каким-то большим брезентом, засыпали землёй, и найти его без знания места нельзя.

И во теперь старый Обезьян, у которого от холодного ветра с грязным снегом заболели все суставы, дошёл до грузовика и вынес оттуда 10 банок с консервированными шпротами, 4 доя Ворона, 6 для себя и Глиста.

- Ворон, сосед, выходи, еду принёс!

Молчание. Гулкое и страшное.

- Сосед! – кричал Обезьян и барабанил в дверь покосившегося домика, принадлежавшего погибшей от удара метеорита семьи. – Ворон, еда!

Снова тишина. Обезьян подумал и оставил банки под дверью, засыпав их землёй, чтоб проходившие животные не утащили. И пошёл домой, зайдя в грузовик и захватив ещё 6 банок тушёнки. Не его, Ворона, жизнь всю проспит.

Но в следующий поход за едой омрачился двумя событиями: во-первых, еды в грузовике было вдвое меньше, чем раньше, то есть, восьмая часть кузова. Обезьян не думал, что делать, когда кончится всё, ему и глисту на свой век хватит. Мыло он взял для дома отсюда же! И много чего полезного вроде подушек и одеял, которыми утеплил дом и крышу. Второе, в кузов из заваленного банками угла вел… подземный ход!

Пойдя по нему, еде поместившийся Обезьян попал в дом Ворона! А тот расклёвывал банку не клювом, а найденным где-то ключом. И банок стояло видимо-невидимо в него во всех углах! Ворон был стар, но блестел довольством.

Привет, сосед! – прокаркал пернатый, - А я теперь сам качу банку и открываю, зачем мне блохастый старик?

Ах ты предатель! – заорал Обезьян, и тут же его голову снесло лезвие установленного у двери топора.

Когда старик перестал трепыхаться, а Глист вылез наружу и был выброшен в туалет, Ворон снова закрепил топор в пазе и натянул верёвку с реакцией на вес больше самого ворона. И тоже из кузова грузовика взял тесак, заточил его о кирпич на углу стены около своего насеста! Впрочем, Обезьян так вот стал его ужином и едой на весь день.

Консервы иногда подождут, если есть соседи!


Забывают всё, что не мозолит глаза

От влажно перламутрового мерцания у Карлсена отяжелели веки и он, расслабившись, приткнулся головой к стенке шара, на ощупь обычно прочной, как гибкая сталь, только сейчас почему то слегка податливой — видимо, сказывается как то эффект радуги. Секунда, и Карлсен встряхнулся от мягкого толчка, словно пузырь сшибся с комом ваты; оказывается, столкнулся с другим такси. Не успев отняться от стенки, Карлсен невольно вдавился в нее затылком, — условный сигнал к перемене направления, отчего шар отплыл вбок, все равно, что автомобиль на шоссе, перестроившийся не на ту полосу.
Уилсон К. Г. Метаморфозы вампиров.
 
В настоящий момент не известны причины, по которым мистер Ральстон покончил с жизнью. Его поверенные, известная фирма «Уинстон, Смит энд Уайт», заверили полицию, что состояние его в полном порядке, что никаких «осложнений» в жизни их клиента не было. Известно, что, в отличие от большинства сыновей богачей, Ральстон никогда не оказывался впутанным в скандалы.
Меррит А. Г. Ползи, тень!
 

Нещадно палило обычно столь ласковое полуденное Солнце, и солёный зловонный пот заливал глаза старика. Он толкал тачку с чёрной, пахнущей смертью землёй, и в груди кололо всё больше и больше. Но он превозмогал боль и шёл дальше. Он знал, что скоро ним случится, и уже не важно, сегодня или завтра, сил жить уже не было. Так умер его сосед, толкая тачку с землёй: просто упал с глухим долгим стоном и больше не поднялся. Его измождённое лицо было в этой проклятой земле, что стала дном километровой, из-за постоянного осыпания неровной ямы глубиной в высоту трёх деревьев. Многие его друзья, родные, даже родной сын под такими завалами в летний дождь нашли свой последний приют. Будь проклята эта земля, эта Яма Смерти, как звали этот молодой карьер уже все!
 
Но люди работали без всякого понукания, выбрасывая землю тоннами вверх снова и снова, из года в год, потому что знали, зачем это делают. Знали, что скрывают местные земные глубины. Вернее, кого. И не просто знали, видели, хотя очень немногие видели их дважды. Им повезло в сравнении с теми, кто не спасся от подземной погибели.
 
Да, этот народ решил освоить эти равнины, сеять пшеницу и выращивать виноград, оливки и цитрусовые. Построили вначале глинобитные хижины, а позже крепкие домики из необожжённого кирпича, более богатые люди — каменные, благо невысокая гора в невысоких соснах для создания каменоломней была рядом. Казалось бы, живи и радуйся. Одно лишь смущало людей-поселенцев: тут совсем не водилось никого крупнее полёвок и белок с бурундуками и всякой мелкой пичужкой. Но ничего, опасности не было, люди поселились и готовились жить себе по обычаям отцов.
 
Однажды шестой сын самого старика, тогда ещё не совсем седого и измождённого работой в поле, ночью не вернулся домой, идя после соития с такой же юной красавицей-соседкой. Дело молодое, сам такой же был, усмехался хозяин ладного хозяйства, но утром парня не было, но были кровавые брызги на пшенице и разрытая на краю поля чёрная земля с каким-то могильным запахом. Гниль и земля, такое вот сочетание.
 
Странно было то, что сюда же шли его друзья… с теми же новостями. У соседа пропала мать и сестра, у брата — все малые детушки. И таких «могил» нашли уже десять. Обыскали всё и вся, вечером из одной такой дыры вылезло нечто размером смелкую собаку, покрытое серой плотной шерстью, чья слепая, безглазая голова без видимых ушей и носа раскрывалась подобно страшному шестилепестковому алому цветку с зубами внутри. Оно выпрямилось на задних лапах, растопырив передние лапы-лопаты и обнажив длинный жилистый, заострённый член. И завизжало так, что у всех заложило уши. Из-под земли, как грибы после ливня, появились десятки таких же монстров, и они кинулись на людей, нагоняя их в два-три прыжка. Дед спасся, спрятавшись в сарае, и дикие вопли заставили его посмотреть, что происходит. Этого он не забудет никогда!
 
Монстры кидались прицельно на головы людей, и из их ртов вырывались оранжево-розовые сети. Они с тошнотворной вонью и лёгкостью опутывали орущих, а потом мычащих явно от страшной боли жертв, которые быстро замирали и превращались в какие-то зловонные, бесформенные куски мяса. Да, люди иногда кидались на чудищ и даже мотыгами убили нескольких. Так живые монстры не пытались спасать своих, кидались на своих павших и раненых, и участь людей разделялась последними до деталей. Одну такую сеть разрезали острым концом мотыги, и к ужасу старика в сети была его гниющая на глазах дочь! Даже её кости были мягкими и рассыпались, как сладкое праздничное печенье.
 
Люди гибли десятками, монстры — тоже, и тела нескольких израненных серых чудовищ отнесли к главе общины, чтобы все поняли опасность. Все поняли, почему в этих местах не водилась живность. И поняли, в какое преддверие Ада попали.
 
Следующая ночь пережидалась людьми, испуганными и потерявшими половину родных в общей сложности. Все при факелах, топорах и копьях для метания в эту мразь с расстояния. Даже богатые с лукамии стрелами были начеку.Особенно тряслась от страха молодая беременная женщина-сирота. Она никому никогда не скажет, что сделали с ней несколько монстров сразу, облепив. Она почувствовала, как в ней что-то бьётся, ворочается. НЕ её дитя, уже нет. Болезненно, словно собирается проедать в ней ходы. И тут, едва зашло Солнце, она с дикой болью упала на пол каменного дома, где «расквартировали» двадцать человек из небогатых, крестьян. Корчась и крича, она и все прочие с ужасом видели, как остатки её нерождённого и съеденного заживо прямо в утробе младенца кровавыми косточками вывалились наружу, а с ними в крови и остатках плоти бодренько вылезли в количестве сорока мелкие копии тех чудовищ!
 
Ужас с дикой болью и судорогами было последним, что испытала эта несчастная: она умерла от потери крови, ведь твари перегрызли ей артерии, чтобы попить крови «на дорожку». Они кидались на людей, и даже мелкая тварь одним укусом зубастого рта-цветка превращала человека в становящийся всё мягче и мягче кусок зловонного, бесформенного мяса. И всё заживо, в страшной, ни с чем не сравнимой боли и «пожаре внутри тела», многие звали ужасными и булькающими голосами перепуганных родных, вращая слепнущими из-за размягчения глазами, с лиц их отваливались куски гнилостно воняющей кожи и мяса.
 
Те, кто умер от невыносимых мук почти сразу, были счастливчиками, но многие уже почти трупами кидались на что пропало, а с их рук и ног, костей, отваливались куски некогда живой и крепкой плоти. Один отец вцепился в сына, а лицо его уже стало кровавым черепом, язык шматком мёртвой жижи выпал изо рта.
 
Но большей опасности подвергла всех внезапно уснувшая и не проснувшаяся старуха. Она лежала тихо, не замеченная в этой суматохе. И тут её тело задёргалось, но потом затихло, и так несколько раз. Но в пятый «подход» из всех её отверстий выскочило несколько сотен мелких, с крупную мышь, монстров, а кожа и мясо «осели» внутрь уже скелета, прочее было выедено полностью, одна кожа и кости с волосами остались. И эти сотни кинулись на спины и головы всем прочим…
 
В общем, старика и всех прочих — 5000 из 23000 всего народа, если что — спасло лишь то, что в «его» доме и других аналогичных не было таких несчастных, как беременная и та старуха. И дома были каменные, сквозь камень им не прорыть ходы!
И после месяца разведки было принято страшное решение: вырыть котлован, охватывающий всю территорию, где находили дыры, через которые эти серые твари вылезали на поверхность. Его и рыли все, не щадя жизни.
 
Старик упал, и вскоре умер. Но он улыбался, ибо не монстры убили его, а борьба с ними. Он — мученик.
 
И точно, благодаря «каменной крышке» четырёхметровой толщины больше монстры не беспокоили людей, ибо в могучей скале под пятиметровым слоем земли, на которой все жили, было отверстие, и через него монстры выбирались на поверхность по ночам, едва что-то надолго поселялось тут. Опустошая всё вокруг, лишь деревья были относительно безопасным местом.
 
* * *
 
С тех пор прошли века. Монстров не было видно, и люди стали считать эти истории про них россказнями, мифом, а трофейные скелеты — просто вымершим из-за охоты на них видом зверей. Цивилизация развилась до уровня угля и пара, а потом и нефть стали использовать, электростанцию построили на месте того дома, где умерла несчастная юная девушка, уже забытая по имени.
 
Георазведка вскорости показала, что материнская порода под городом прячет большую полость, заполненную более мягким грунтом, и анализ сейсмических волн дал возможность найти там нефть, слюду.
 
Одно только «но»: полость отделена от «верхнего» мира четырёхметровым слоем явно рукотворной каменной кладки. И скелеты нашли при раскопках, явно работавших на её возведении людей. Суеверные люди наши предки, закрывались от подземной нечисти, какие дикари! Надо немедленно раскрыть её.
 
Сказано — сделано, кладку убрали, проникли внутрь. Никаких монстров! Что религия делает с людьми, гробят себя и друг друга из-за глупых мифов, хором подумали все присутствовавшие там учёные, очень сочувственно по отношению к сотням умерших под завалами и от изнеможения. Небось, болезнь какая была, а свалили эпидемию с повальным мором на монстров!
 
И правда, нефти не нашли, но слюды было много, и ей стали по-житейски умело торговать со странами-соседями, тоже цивилизованными, вот соседи-горцы человека в космос готовы запускать, нам до этого десять лет расти, а они уже…
 
И вот один из горняков, потомок тех несчастных, сел на веранде и расслабленно выпил сока с молодой женой. Целуясь, они были готовы к самому нежному, но вдруг земля сильно зашевелилась, прямо рядом с верандой. Но это не отвлекло молодых, как и вылезшая из земляного холмика размером с кошку серая тварь, которая поводила из стороны в сторону слепой головой и при» взгляде» на людей открыла рот-цветок…


Листья смерти

Не стоит ждать вдохновения, за ним надо гоняться с дубинкой.
Джек Лондон.

Цель писателя - сохранить цивилизацию от самоуничтожения.
Альбер Камю.


По жаркому, освещённому Солнцем тротуару из серой и розовой плитки, шёл старик. Он хромал на правую ногу, был седой и измученный, как никогда не был до этого дня. Его пенсия была потрачена на лекарства и продукты, от которых ломился холодильник. Теперь он решил зайти в магазинчик, он же пекарня на Будённовском проспекте около красивого пересечения с улицей им. Серафимовича, чтобы в соответствующей секции присесть за единственный столик и попить вишнёвого сока. Он очень полюбил это делать в последнее время, благо сок в магазинах ему не нравился.

Когда в жизни всё схвачено, то нужно и для себя что-то сделать хорошее, думал он. Жара и само полуденное Солнце почему-то не внушали радости. Скорее, навевали тихий, но не поддающийся подавлению ужас. Но почему? Неужели так напекло голову, или вспомнил, что стар, и скоро я умру? Ничего не понимаю, думал старик.

Пройдя по ул. Серафимовича около пр. Будённовского, он увидел труп БОМЖа. Очень старого и всегда небритого БОМЖа, которого часто видел в тенёчке, но при этом загорелого дочерна. Конечно, при такой-то жизни, квартиру пропил и теперь побирается. На летнем солнышке белым не побудешь! Но теперь труп не вызывал ни смеха, ни равнодушия. На лице мертвеца был написан дикий, всепоглощающий ужас. Даже в мёртвых чертах внятно читалось, что перед смертью человек увидел нечто за гранью привычного. Не просто за гранью, а совсем потустороннее. Но та сторона и эта пересекаются лишь в одном случае. Как говорилось в старых книгах, любой увидевший духа или какую нежить, или даже бога какого-то, уже приглашён за врата этого мира.

- Что же ты увидел, Серёга? - хрипло спросил побледневший старик, не ожидая, разумеется, получить ответ. Мысли, что БОМЖ жив, не было. Он был мёртв, причём, точно мёртв. Трупной вони, как и вони от всех посмертно расслабившихся сфинктеров, не было. Видимо, перед смертью сходил по всем надобностям. Да уж, подумал пенсионер, о чём я только думаю. Надо думать о том, что его прикончило, да ещё и наградило напоследок таким ужасом, что на трупе виден! И ещё одна деталь. Труп лежал на тротуаре на Солнце и до непонятного инцидента явно полз в тень, но даже рука до затенённой части улицы не дотянулась! Словно он спасался от чего-то. Или от кого-то.

Впрочем, пройдя пару шагов, старик услышал дуновение ветра и шелест листвы! И, словно всё остановилось. Ну, как на стоп-кадре в кино. И прочие звуки пропали. Лишь этот совершенно злонамеренный, живой шелест. Надо идти к людям, решил пенсионер, и почти побежал на Будённовский. Прямо со всех ног, уронив соломенную шляпу.

Но он не добежал: у него отнялись руки и ноги. Падение на землю ощутилось болью в ушибленном лице и плече. Был сломан кровоточащий нос, исцарапано лицо, а ещё больно вывихнуто левое запястье. Но не это пугало. когда старик посмотрел наверх, он увидел. С большой буквы. Увидел. Их. И понял, чего боялся БОМЖ.

Теперь пришли и за ним. Как недавно за Сергеем. И стало ясно, почему он полз в тень. В спасительную темноту. От проклятого Солнца.

Над стариком с шелестом порхало нечто вроде прозрачного, радужно мерцающего, как мыльный пузырь, ската с длинным хвостом и раскрытым зубастым ртом со жвалами, как у насекомых. Изнутри они были полностью покрыты радужными, по форме подобными чуть кривым зазубренным иглам, зубами. И эти жвалы были раскрыты, примерялись к голове беспомощного старика. Когда монстр попадал под особенно яркие лучи Солнца, он засиял намного ярче и даже стал казаться больше, приободрился. И атаковал.

Многое стало понятно старику перед почти мгновенной, похожей на вспышку жуткого, ледяного холода, смертью. Почему Сергей полз в тень, почему никто не видел демонов, они же боги и ангелы. Почему в древних культурах безоблачное, ясное небо было очень дурной приметой и ассоциировалось лишь со страданием, смертью. Как и то, почему жертвы всегда приносили именно в такую погоду.

Не ночью зло собирало страшную, смертную дань, а лишь днём. Саму ночь объявили злым временем, а саму тьму - злом. Чтобы люди меньше прятались в темноте от жестоких сборщиков душ и были доступнее. Их сила шла от света Солнца, позволяя творить всё, что они хотели, а души людей были лишь второстепенной закуской. Как для человека пирожное или сытный гамбургер.

И теперь Максим Петрович - его сущность и душа - стал их очередным обедом. Как Сергей и многие умершие таким вот образом до них обоих. Стал их очередной добычей.

Очередным гамбургером.


Лошади в алой жизни

В подземелье, в темном углу, на лавочке лежала Маруся. Слово «смерть» не имеет ещё полного значения для детского слуха, и горькие слёзы только теперь, при виде этого безжизненного тела, сдавили мне горло. Моя маленькая приятельница лежала серьёзная и грустная, с печально вытянутым личиком. Закрытые глаза слегка ввалились и ещё резче оттенились синевой. Ротик немного раскрылся, с выражением детской печали. Маруся как будто отвечала этою гримаской на наши слёзы.
Короленко В. Г. Дети подземелья.
Примечание Автора: я узнал значение этого слова на себе в 6 лет с малым, когда чуть не утонул в промоине.

Если уж мечтать, то ни в чем себе не отказывать, верно?
Олег Рой. Мужчина в окне напротив.
 

Мать торопилась скорее в город с поля, ведь ребёнок уже толкался, и родить его тут – смерть им обоим. Но работа в поле для всех женщин в Городе обязательно, и пузо – не повод отлынивать. Вот она собрала кукурузу в корзинки на обеих руках и торопилась.

Уже тысячу лет после удара кометы человек - не хозяин мира. Ночью выходят Они – так звали тех, кого отучали ударами по губам звать по имени. Теперь лишь старики верили, что когда-то они были просто животными. Теперь это – страшные мутанты, ночь – их время, и они растерзают всякого вне каменных стен с железными прутьями внутри глыб, и лишь Избранные знали, как не разрушить камень при постройке Цитаделей. Спасения для людей, и к одной такой Цитадели, Городу, женщина бежала.

- Впустите! – рыдала она, когда ворота захлопнулись перед ней и ударили живот, – Я своя, пустите!

Ладно, откройте ворота! – произнёс спокойный голос Александра, главы общины. – Не дадим погибать напрасно нашим.

Ворота с зазубренными шипами открылись... и тут же закрылись! Рыдания впавшей у панику из-за понимания своего страшного конца женщины без защитника-отца и её судьба лишь забавляли людей.

Ты опоздала и потому станешь жертвой, а твоя глупость не передастся отродью! И открою страшную тайну: я твоего Борю убил, за то, что он, а не я обрюхатил тебя! – смеялись с этого все на стене, - Эй, Серёга, сделаем ставку, сколько Лошадь будет жрать её.

- Неттт! – Пощадите, пощадите, я же сейчас рожу! – ревела обречённая.

- Точно! – ржали все, а Света, подруга будущей жертвы мутантов предложила столь любимое всеми развлечение.

- А давайте поставим, на кого лошадь первой кинется, на отродье или саму дуру? Ставлю день работы, что на отродье!

- Давай! – согласились все.

- А я – за то, что на дуру, она больше, они любят мясо посочнее. – весело ответила Катька, старшая и любящаясестра обречённой.

- Ну-ну! – ответила другая «сторона». – Посмотрим. Уже пятый раз проигрываешь!

- Впусти-ите! – орала брошенная, умоляя, заклинала всеми богами, обещала всё и вся.

- Пшла вон, тварь! – рявкнули чуть ли не все.

Женщина стала рожать прямо на земле, схватки подобрались так не вовремя, но это не имело для неё никакого значения, ведь ржание было уже недалеко слышно. Она орала, проклинала все и вся, но Они уже подходили на запах и вопли бивших по железным столбам родичей звали хищников сюда.

И вот в траве появились морды, которые без ужаса не мог вынести никто: лошадиная морда с маленькими рогами над глазами, а бурая и чёрная масть показывала, что бывшие травоядные питаются лишь мясом.

Женщина была уже без сил и под смех подруг и друзей умирала родами, но очень-очень медленно. Когда бурый конь помоложе самодовольно подошёл с плотоядным блеском в красных глазах, он схватил новорожденного за пуповину и стал жрать её. Доев, он стал отрывать от ножки младенца куски, с каждым укусом брызгали кровавые фонтанчики.

Сам младенец неистово орал и орал, его ещё мутные глаза с мольбой и ужасом смотрели на умирающую мать, которую чёрный конь постарше после сильного пинка в адрес младшего за инициативу поперёк батьки стал с омерзительным хрустом жрать прямо с ног и обильно кровоточащего места. Заживо, как лошади веками любили. И хорошо, что он убитую только съел - они часто перед этим и иначе развлекались.

Она орала вместе с сыном, кости которого сочились кровью и тут же поглощались ненасытным зверем. Орали под смех людей со стены и торжествующее сытое ржание табуна смерти они оба, но ничего не могли сделать для своего спасения. Страшная боль и отрывание кусков внутренностей с мясом не дали думать, что всё это – лишь кошмарный сон, который мама видела много раз, как видели все. Все боялись этой участи, но лошади были умны, и убить их не мог почти ни один охотник мира. Даже луком со стальными стрелами, ведь патроны после Катастрофы и порох давным-давно кончились.

Когда от матери и сына через минут пять-шесть остались лишь кости и пятна крови, лошади стали ржать и обратили окровавленные морды, алые взоры на стенку. Но взяли и ушли, глядя со смыслом «мы ещё придём».

- Стойте! – прокричала Светка, - Смотрите, что у меня есть для вас!

И скинула им после удара ножом в спину сестру убитой и лучшую подругу. И вопли пожираемой заживо долго заводили людей, делавших новые и новые ставки. Что может быть лучше, чем скинуть кого-то и насладиться его кончиной? Сразу ни долгов, ни зависимостей. Главное, что не тебя скинули, и всё.

Мир мутантов и переживший Катастрофу – мир жестокий.
 

Моей смертью покажу правду

Для человека нет большей муки, как хотеть отомстить и не мочь отомстить.
Гоголь Н. В.

Считаю, что месть - это естественное желание человека.
Венсан Кассель.


На кладбище, на самом видном месте, стоял прозрачный куб из пуленепробиваемого стекла, с длиной каждой стороны в три метра. Но само стекло не было мутным или немного непрозрачным, скорее наоборот. И каждый прохожий мог вживую увидеть его содержимое.

Хотя содержимое было уже мёртвым.

И иссыхало старой на вид мумией, одетой в одни брюки и ботинки. Благодаря стеклу каждый мог видеть, что случилось с этим человеком. Глаз и носа уже не было, они иссохли совсем. Рот был уже без губ и открыт в крике непримиримой ненависти. одежда не истлела, но была близка к этому.

На каменном столбике, стоявшего недалеко возле этого куба, была надпись чёрными буквами на каменной же гладкой табличке.

Надпись гласила: «Вот это настоящая участь каждого, кто оказался на моём месте. И так может случиться с каждым из вас, кого ваши не вылечили и бросили вот так, на произвол судьбы. Смотрите и действуйте, чтобы избежать такой судьбы».


Правда о цветах

Кто из вас без вины, пусть первый бросит камень». Ловушка. Тогда он уже не будет без вины.
Станислав Ежи Лец.

Свет в конце туннеля оказался светящейся надписью «ВЫХОДА НЕТ».
Владимир Леонидович Туровский.


По вековому лесу вольготно гулял осенний ветер, знай себе шурша изжелта-красной листвой. Вой ветра был еле слышен, но идущей по хрустящей лесной подстилке и скрытым в их ковре насекомым это не было важно. Она шла туда, где не может быть тот, кому нельзя бывать в тех древних тайниках. Подземный мир эльфов, Шамбала, Агарта, Потаённый мир.

Названий много, а суть всего одна. Древние подземелья, в которых испокон веков росли на тускло светящихся скалах загадочные сиреневые цветы. Те самые, дающие эликсир бессмертия и мудрость тем, кто чтит их. И шедшая по лесу женщина была одной из таких. Она чтила их и пятьсот лет платила за своё бессмертие положенную цену. Кровавую цену.

В её котомке были не грибы и ягоды, а младенец соседей-пьяниц. Они от влияния зелёного змия похоронили троих незапланированных детей, двое из которых были лишь выкидышами, а одного задушили, чтобы не кричал. Выброшенный ребёнок был для неё самой настоящей удачей. Оставили умирать, сволочи! Взяв дитя, пока никто её не увидел, женщина стремительным шагом пошла в лес. Не первую сотню раз делала она так, приносила этим сиреневым цветам жертву и пила из их холодных уст жаркий эликсир. Сок Жизни, как цветы без голоса говорили ей.

Сегодня она пришла на это место, просто позвав Цветы Жизни по-древнему. Весь лес, дорога и небо мигом ушли в сторону, и она оказалась в пещере с тускло светящимися всеми цветами радуги невысоким сводами. Посмотрев вправо, женщина увидела как бы постамент, густо поросший Цветами Жизни.

Склонившись, она положила свою чудовищную ношу на относительно свободное от побегов место на постаменте. Ударив ножом младенца в сердце, она запела: Жизни жаркая волна, Что подарит красоту, Ты, крепость и стена, Прими же жертву ту! Пропев так, она в сто пятый раз простёрла руки к стеблям Цветов Жизни, а губы - к их сиреневым огромным лепесткам. Она ждала эликсир, как много раз до этого. Но на этот раз она ощутила иное: цветы оплели её, не давая пошевелиться рукой или даже пальцем! И начали пронзать её шипами, около которых стебли стали красными. Они выпили её кровь до капли, поняла она.

И женщина в ужасе услышала ликующий смех Цветов Жизни в своей ноющей от стремительной потери крови голове. Как же он теперь отличался от ласкового голоса, что она слышала от своих покровителей ранее! Не на мягкий ручеёк, а на рёв вулкана походил этот голос. Вернее, многие голоса, довольно говорящие в унисон. Как и слова: «Нам удалось, братья, нам удалось всё!». Женщина со слезами ужаса умерла, не успев понять, за что впала в такую немилость.

Как и то, ради чего они раньше были благосклонны к ней. Ночь вскоре огласилась металлическим рёвом, а тучи и молнии очертили густые тени. И эти тени были огромными драконами с четырьмя очень узкими чёрными крыльями и шестью десятипалыми лапами каждый. Все в золотисто-чёрной чешуе и с пятью чёрными фасеточными глазами на каждой бронированной морде. Их чёрные, бритвенно-острые жвалы торжествующе скрипели, а часто вырывавшиеся между ними снопы тусклого на вид пламени жгли всё вокруг.

Города с хилым населением в миллионы человек и просто деревни, всё становились лишь обеденным столом. Всё людское оружие, современное и не очень, их не страшило и само лишь давало им сил своим огнём. Атомные взрывы и биологические агенты дарили силы ещё больше. На основе этой заразы они сделали свою, куда как страшнее имевшейся за всю историю мира, а радиация и огонь были их природной едой вкупе с живым мясом.

Их собственная сила была велика, а теперь стала благодаря всему этому намного больше, чем у всех сохранившихся воинов и шаманов вместе взятых. Она сожгла в итоге почти весь мир. Лишь немногие выжили. Всё живое мигом перешло под власть драконов, а позже они сами полетели на улучшенных ими же космических кораблях захватывать космос. Ведь их поголовье росло, и его надо было обустроить. Человек, заражённый кровью от дракона, которую тот лишь сам мог себе пустить, становился при наличии здоровья драконом, теряя всю прежнюю сущность. Зверь тоже мог так, но он не обретал разум и потому убивался.

Люди стали из-за того лишь средством для прироста поголовья огнедышащих чудищ. Они вырвались из заточения, которое организовали им древние шаманы из умершего эпохи назад народа Строителей Курганов. В виде тех цветов, жили они почти без своей силы, но практически бессмертные и даже способные создавать любые зелья.

Правда, все эти запоры из чар имели одну слабость, и драконы её узнали от запытанного мысленным огнём сына шамана.


Пурпурные войны

Как объяснить сходство сказки о царевне-лягушке в России, Германии, Франции, Индии, в Америке у краснокожих и в Новой Зеландии, причем исторически общения народов доказано быть не может? Это сходство не может быть объяснено, если о характере этого сходства у нас неправильные представления.
Пропп В. Я. Морфология сказки.

Я свыкся с бездной внутри себя, я познал истинную природу её.
Рю Мураками. Отель «Раффлз».


Люди веками добывали роскошный пурпур из мурексов, несчастных моллюсков со дна Средиземного тёплого моря. Неподвижно лежащие на морском дне, они не могли даже спастись бегством, и люди выжимали их из жадности насмерть.

И вот однажды один мурекс воспылал гневом и сказал всем, что больше нет никакой мочи терять своих родных от жадных людских рук.

И рыбы возрыдали от его горькой и правдивой речи, и морские змеи не хотели больше быть добычей рыбаков, и решили все правильное дело.

- Охотников до свежей рыбы надо убивать, а головы их с вырезанными угрозами смерти с радостью выбрасывать на берег около людских толп. - приговорили мурексы это, и пурпур стал не в людские ткани попадать, а в старые белые полотна, бывшие раньше белыми парусами. Красные флаги были на всех берегах, где угнетенные морские жители возвращали отнятое у них. И головы рыбаков с морских сейнеров полетели, как красные яблоки из разорвавшегося пакета, и лежали они у флагов тех.

И уже не пурпур красил их, но людская кровь.

- Убивайте угнетателей, не щадите никого из них, убивайте их женщин и детей, как не щадили они наших! Рвите из на части, пусть их кровь прольётся на землю дождём! - кричал главный мурекс, когда очередного присланного людьми убийцу медленно пожирали добрые акулы, а прочие с радостью смеялись над их мольбами.

Ещё одного из них на радость морским жителям пытали старые электрические скаты, чьих детей забрали на опыты, как каждый палач наслаждался! С дико выкаченными глазами подосланный убить мурекса киллер извивался и ломал себе суставы от ударов током, звал маму, обмочился и обгадился, молил пощадить его, но палач лишь смеялся и пытал дальше.

Морские птицы присоединились к мурексам, когда большая их часть при ловле рыбы получила по заслугам, как люди. Теперь альбатросы нападали на людей и подговорили птиц с суши делать то же самое. Города погибали с дикими криками людей, кого-то разрывали заживо, иногда вначале для забавы выклевав им глаза и заставив слепыми бродить где попало.

- Убивайте собак, убивайте гиен, убивайте кошек, убивайте ползучих гадов, убивайте с радостью, рвите их на части, не щадите никого, особенно рвите на части их детей и клюйте их не вынутые наружу внутренности, чтобы на их громкие крики и вопли все родители выбегали и попадали вместо спасения своих выползков под ваши добрые и справедливые удары! - так говорил с чувством главный мурекс. - Убивайте всех, кто посмеет хоть на малый миг усомниться в правде вашей! Не захочет кто убивать из вас, медленно и долго разорвите его на части на виду у всех!

Но вернее всех мурексам были осы и пчелы. Им надоело, что у них отнимают мёд и травят, поселись они не там, где хотелось людям. За это они теперь под смех и жужжание крыльев зажаливали насмерть всё живое на суше, не жалея никого и ничего.

Не было проблем у них попасть в города и начать резню.

- Мёд весь наш, а не старая малая доля! - кричали они, и кровь людская делала флаг их войны красным. А черепа людей стали флагу опорой, животных тоже.

- Пчёлы и осы наши братья вовеки! - подтверждали мурексы, когда суша вымерла, и лишь пчелы да подземные жители остались в живых. В море же пестовали палачом моря мурексы ядовитых змей, и все питавшиеся раковинами вроде самих мурексов были наказаны смертью от яда змеиного. И даже скаты-палачи тоже разделили эту горькую, страшную судьбу.

Ну, а после сами морские змеи стали по указу мурексов жертвами хищных рыб, но перед этим все звери морские были убиты змеями и ядовитыми медузами по указу мурексов. Их дети полипы жили среди мурексов, и их растили на гибель прежним слугам, но потом креветок натравили съесть полипы, и вскоре медуз не стало нигде.

- Наши добрые дети и мы сами больше охотников до нашей плоти не увидим никогда, и смерть всякому со мной несогласному! - говорил главный мурекс по этому поводу. И сделали его сородичи чуму жаберную, что рыбе смерть, и не стало на свете рыбы и крабов с раками, креветками и морскими ежами

И остались из фауны на свете лишь осы, пчёлы, подземные жители да мурексы, прочие ушли в небытие, едва стали не нужны как тем, так и другим.


Смерть и загадочная жизнь

Если вы каждый день живёте так, как будто он последний, когда-нибудь вы окажетесь правы.
Стив Джобс.

- Мы покидаем гарнизон?
- Гарнизона больше нет, Брухон.
- Он был нашим домом, местом, где люди могли найти защиту и справедливость, но не более - всего лишь местом. Это не гарнизон. Там, куда мы идём, где сражаемся, спасаем жизни - это и есть гарнизон. Гарнизон - это мы.
Мушкетёры.


Руины этого дома подходили для укрытия на ночь как нельзя лучше: закрытые со всех сторон стены каменного дома с площадками, не заметными снаружи и с первого-второго этажа, окна закрыты какими-то деревянными пластинами, что легко помешает запаху привлечь кого-то, вплоть до следующего утра. Также от Них прятались и собаки, которые вскоре были в количестве двух штук зажарены прямо на полу из выкрошившейся каменной же плитки, обломки шкафа прекрасно давали пламя и мало дымили, сам дым был ароматным, и странник прокурил себя им, сделавшийся более непривлекательным для зверей, которым волю только дай, схарчат.

Неудивительно, мир-то стал суровым так давно, что деды уже не помнили, что было как-то иначе. Мир вечной охоты и вечной войны, что всё сильнее сливались в нечто единое, все жили с этим с самого рождения. Всегда их встречало покрытое сизыми тучами небо, изредка пронизываемое смертоносным Солнцем, когда все прятались кто куда, такой мир был всем родным.

Заночевал охотник на четвёртом этаже и побросал останки собак в дыру в полу около трухлявой лестницы, пускай другие охотники поломают там шеи, вот вам и новый источник столь полезного пропитания! А заодно можно и камни сверху кидать в случае чего, задержишь врага, плюс он забудет на время о тебе и обрадуется нежданному трофею из тела павшего товарища.

Размышления и переживания не были свойственны кому-то из этого мира, жить и собирать, что и откуда можешь, вот кредо всех и вся. И ещё, Их с упорством избегать, тогда лишь спасёшься.

Болезнь, уже делавшая перемены погоды невыносимыми, ярость - ледяной, а все простые звуки - оглушительными и гулкими, пожирала самого охотника после неудачного для него удара вражеского копья с синей липкой смолой.

И вот, внезапно проснувшись ночью, он с ужасом услышал очень тихие и ранее недоступные его слуху шаги на лестнице, шедших прямо к его убежищу, по шагам и тишине походки вкупе со скоростью он узнал Их, тихо готовясь перелезть по пожарной лестнице. Их было трое, высоких и сильных, прямого поединка с Ними даже один на один не пережил ни один охотник, потому он был на грани и был готов бежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Их неистовство в бою, неясная неуязвимость к ударам обычного оружия и ненасытный аппетит стали известны нескоро из-за малого числа выживших после встреч с Ними, и то случайно.

Но выжившие часто говорили странную фразу, что эти чудища когда-то были людьми, некоторые узнавали пропавших без вести и раненых сородичей. Но прочие думали, что от Болезни, что они просто помутились умом и не слушали их. И вот, с воплощённым ужасом встретился и одинокий охотник, но не так, как он этого ожидал.

Они проявляли несвойственный, судя по слухам, ум, явно выслеживая его и вроде бы проигнорировав ловушку в виде костей с остатками собачатины. В ужасе он без стонов или ругани пополз было к лестнице, но тут же был пригвождён к земле в районе спины длинным копьём, тут же потеряв чувствительность в нижней части тела, не в силах нормально пошевелить рукой или ногой. Копьё вытащили, грубым рывком когтистой руки перевернув его на спину. Да, его тут ждали и дали немного успокоиться, чтобы проще убить, поужинав на славу.

Тут охотник пережил несвойственное ему спокойствие, ибо смотревшие на него Они были ему знакомыми, все они, их лица, остроухие и бледные, совсем без губ и со сплошными чёрными глазами, были раньше не просто людьми, но из его родного племени, Они смотрели на него с шелестящим смехом, худые и словно вернувшиеся из Того края, все с обсидиановыми ножами в руках.

Прежде, чем умереть от неуловимо быстрого удара, сломавшему ему шею, и стать их обедом, он всё понял и под их хохот начертал своей кровью из сломанного носа на полу: «Они все были нами».


Тюрьма Разума для подавления непокорности

Внимание, блевать заранее, я предупредил. Развидеть не получится, если что, решил превзойти «Зелёного слоника».

Пока они оборачиваются ко мне, я ныряю обратно в чулан для тряпок, захлопываю дочерна дверь, перестаю дышать. Хуже нет, когда тебя бреют до завтрака. Если успел пожевать, ты не такой слабый и не такой сонный, и этим гадам, которые работают в комбинате, сложно подобраться к тебе с какой-нибудь из своих машинок.
Кизи Кен. Пролетая над гнездом кукушки.

Один восставал - по телу волнами пробегала дрожь, он уже пробовал поднять голову. Второй стоял на четвереньках. Третий пытался выйти в коридор, но с координацией пока было плохо, его заносило вправо, и он бился головой о косяк. При нашем появлении несчастный издал мычащий звук и в очередной раз приложился лицом.
Лукъяненко С. В. Кайноzой.


Сырость и духота - вот спутник джунглей, как и смрад прокислого сена с навозом и гнилым мясом. И ещё иногда - мускусом, настолько душным, что хотелось вывернуться наизнанку, только бы отвлечься вонью от рвоты, лишь бы чем-то забить лесной кошмар, но не поможет. Этот неповторимый букет из зловония был невыносим для острого обоняния потомственного следопыта, для которого лес - открытая книга. По листочку он мог определить, кто тут прошёл и когда, по неровному и залитому дождём следу - болен бывший тут зверь или нет.

Тут же, в этой поганой пародии на нормальную чащу, всё это было невыносимо сильным и вдобавок смешивалось так, что никакой навык не мог помочь, что делало человека как бы слепым, а это - ни с чем не сравнимый ужас. Особенно, если учесть, что постоянный шелест листвы под мелким дождём начисто дезориентировал по звуку, заставляя не один десяток раз ходить кругами, а полумрак и постоянно качающиеся ветки вызывали из памяти монстров всех мифов и легенд.

Не раз падал оборванный человек в жалких остатках синей мокрой робы и подранных ботинок, проколотых подлыми шипами с обломанных стихией ветвей кустарников с деревьями вперемежку, всё напарываясь и напарываясь на колючие кусты с ядовитыми ягодами, проклиная всё вокруг и в порыве эмоций ударяясь головой о неровную и острую кору ближайших древесных стволов, так что кровь шла из ран и разбитого лба. Заливая и без того бесполезные в туманной гуще, воспалённые от ядовитой сырости глаза.

Хуже всего было то, что на горящие и воспалённые раны слетелись мясные мухи, и в некоторых из них, уже гнойных от заразы тропиков, болезненно копошились ненасытные, пожирающие окружающую плоть жирные опарыши.

Попытки хоть как-то облегчить муки пожирания заживо посредством растворения тканей отрыгиваемыми из склизких пастей с клюками и вынуть их из ран по всему телу встречали ужасные ожоги пальцев от выделяемой ими защитной кислоты. Большинство мерзких тварей вынуть удавалось через минуту-две с невероятной ослепляющей цветной радугой болью, словно они в ранах каким-то клеем приклеились.

А комары и жирно блестевшие в неверных световых отблесках вонючие слепни, которые садились и на раны, и на кожу, которые кусали и кусали, словно бешеные псы, и не было на теле ни одного живого места. Муки, оттенки чудовищной радуги из всех видов боли, слабости, непрерывной тошноты и кашля такой силы, что кишки и лёгкие вместе хочется выплюнуть кровавыми ошметьями. Молитвы, попытки отвлечься - всё бесполезно, нет средства, если тебя пожирает живьём всё кошмарное, что может быть.

Смрадная и тёмная сельва, где везде лужи и размытая после очередного ливня липкая красноватая земля - вот, что было везде, куда ни кинь взор. Насколько хватает глаз, сплошной Лабиринт Смерти, где нельзя толком даже опереться ни на одно мшистое и поросшее ядовитыми грибами дерево. Один раз опёрся, и тут же в плечо, именно в месте разрыва рукава тюремной робы, вонзились причинявшие адскую боль и обездвиживавшие зловонным ядом многочисленные крошечные шипы, не видные неопытному глазу, неотличимые от мха.

И тогда, в свой первый побег он мычал - кричать не могу, отнялся даже язык, - лёжа без движения в зацветшей луже, полной склизких червей, он попал в настоящий ад на Земле из-за горящей в каждой клеточке тела отравы. И ползавшие по зелёному стволу предательского растения жирные, волосатые гусеницы были источником этой отравы, их «мех» был иглами, смертоносными и сулящими невероятные муки, которые не смогли доставлять даже раскалённые угли в храме огнепоклонников.

Да-да, беглец бывал и там, когда эти звери привязали его к кресту и поместили его над раскалёнными углями. Жар выжигал глаза и нос, словно огонь внутри тела, и боль, боль, жгучая и похожая на то, что тебя едят живьём.

Об этом страдалец, лежавший на боку, вспомнил потому, что прямо к нему шёл живой бурый ковёр с отвратительным - если джунгли зловонны, то это страшнее в тридесять, - муравьиным амбре. Ужас, знакомые ему по историям, которые ему рассказывали про муравьёв и обглоданных заживо собак со стариками и детьми, которых не смогли спасти от этого настоящего бича тропиков, затопил его нутро, лишил связности мыслей.

Человек мог лишь орать, сходя с ума от ужаса и боли, парализованный и пожираемый заживо этим кошмарным блестящим ковром-хищником, муравьи шустро и сразу стали рвать его раны. Как и пытавшихся спастись опарышей с упавшими на него сверху багрово-чёрными пиявками, на глазах жиревшими на крови из паха и губ с пальцами и суставами.

Они все, кочевники и воплощения самой Смерти, с еле различимым треском и хрустом жадно ели и ели его, жертву страшной и безжалостной природы, но что-то удерживало человека от смерти от боли и потери крови. Он чувствовал всё-всё, а самое страшное было то, что рядом собирались птицы, подлые стервятники джунглей, к издевательству над мутнеющим взором они были все с яркими и чёрными перьями. Их кличи в беспрерывном хаотичном стрекотании дождя по восковой и грубой листве деревьев над ними всеми становились всё больше похожими на торжествующий, издевательский смех. И они спустились, пятеро падальщиков, заживо отрывая грязными клювами сочащиеся гноем и кровью куски человеческого мяса там, где муравьи старались меньше, и голубой кондор вырвал оба глаза умирающему…

Он очнулся в тёмной камере, хотя адская боль лишила его понимания того, кто он такой, как он сюда попал и где находится, он ничего не понимал, и тело словно стало не его. Но в темечке была ярко-красная треугольная лампочка сменила свет на синий. Бесполый, механический голос сверху произнёс: «Сеанс приведения к покорности №12 в режиме №2 заключённого №42 полностью завершён, ведётся мониторинг мыслей в обычном режиме. Направляем в камеру №345 обычную команду для уборки инвентаря и самой камеры, а также команду мойщиков заключённых и медиков для соответствующего лечения».

Голос замолк, и человек, полностью облегчивший мочевой пузырь и кишечник прямо в робу, в полной прострации и не способный двигаться от боли, внедрённой аппаратом по созданию кошмаров, одним из которых и были эти кошмарные джунгли. За то, что в думах пытался сделать деревянные инструменты для побега в ближайший лес, на краю которого стояла Тюрьма Разума №4.

В прошлый раз он пробовал сбежать с помощью пожара, и ему внушили кошмар сгорания заживо в храме огнепоклонников. Аппарат отслеживал все тайные и явные мысли, реагируя мгновенно, за попытку вырвать его из головы он внушил заключённому кошмар, в котором человека медленно рвали на части на дыбе, заливая в раны слабую кислоту, а также пожирали заживо, отрывая кровоточащие и трепещущие куски тела, голодные бешеные собаки. За попытку сделать подкоп он долго смотрел, как из его парализованного ядом гигантской осы тела, проедая путь наружу через дергающиеся в конвульсиях органы, вылезали жирные и колышущиеся волосатые личинки, испражнявшиеся прямо в его раны жгучими экскрементами и отрывавшими куски его кожи с целью сплести коконы.

А, когда он пытался разжалобить тюремных надзирателей, говоря, что он лишь заблудшее дитя и не понимал, что делал, прибор обнаружил ложь и внедрил насильнику-растлителю малолетних кошмар, что он сам - полусформированный эмбрион, которым была беременна попавшая в ДТП и лишившаяся головы, но живая благодаря мед. оборудованию женщина. Только больница была явно адской, и его самого, неспособного двигаться и защищаться, пожирали заживо попавшие в разорванную врачом-садистом утробу мёртвой матери блохастые и вонючие крысы, ползучая дрянь с которых также присоединилась к ужасающему пиру...

После кошмара с джунглями он больше не мог говорить и думать, человек был мёртв, и его ещё дышащее тело было сдано на опыты фармацевтам. И его муки с самими кошмарами показаны в тюрьмах с более лёгким режимом через стандартные мысленные проекторы с трансляцией всех ощущений в смягчённом виде в назидание остальным.


Яркие цвета в древних руинах

Ничто не являет собой картины столь же пугающей и безотрадной, как неказистый деревянный дом, расположенный вдали от проезжих трактов на сыром травянистом косогоре у подножья гигантского выхода скальных пород. Сотни лет простоял он так, и всё это время вились и ползли по его стенам виноградные лозы, а деревья в саду разрастались вширь и ввысь. Ныне его почти не разглядеть среди буйных лесных зарослей, и только крохотные оконца иногда выдают его присутствие своим тревожным блеском, напоминая о тех безумных ужасах, спасение от которых они находят лишь в бесконечном мертвенном оцепенении.
Говард Лавкрафт. Картинка в старой книге.


Ржаво-вымученный восход осветил неподвижную и такую же ржавую, напоминавшую лужу начавшей густеть крови, воду под останками бравого фрегата. Краска с него облупилась, и вездесущий ветер зимой давно разнёс её чёрные и красные остатки по окрестностям. Один такой кусок рассохся в острую пыль и поэтому попал в глаз милому воробушку во время его утреннего вылета за завтраком, и тот окровавленной кучей визжащих от невыносимой боли перьев упал у воды. Всколыхнулась серая трава с острыми краями, но воробей упал без переломов: серые стебли спасли его.

Но тут вода словно ожила, и из неё в объятиях буроватых маленьких волн вылетело ярко-жёлтое с красноватыми пятнами глаз тело с длинными ногами и огромной беззубой пастью розоватого оттенка. Воробей не успел даже чирикнуть, как оказался в ней по самый пёстрых хвост, и вскоре ничего больше не напоминало о его присутствии. Лишь несколько брызг ржавой воды да пара пятен крови из раненого глаза на пепле и траве ещё указывали на произошедшее, но после вечернего дождя их не стало.

А Лягух, довольный завтраком, поплыл по тёмной воде в свой прикрытый стальной пластиной дом, под остовом корабля. Жизнь так хороша, ведь не было нигде больше людей после глобальной ядерной войны, и никто не посмел тревожить яркого охотника в его стихии. Он увидел мальков и погнал их в своё тёмное спокойное обиталище.

- Привет, друг! – раздалось оттуда радостное шипение. Лягух не тревожился, это же Яшперица, его лучший друг. Ярко-зелёный и длинный, с красным гребнем над ярко-жёлтыми глазами, именно он спас жёлтого обитателя этих вод. От злобного зубастого Рыбика, который облюбовал летом эти же воды под кораблём и попытался Лягуха съесть.

Сам Яшперица был голоден, зол и искал укрытие от палящего летнего зноя. Услыхав борьбу, он легко доплыл до полузатопленной палубы, на которую посуху не попасть, и увидел борьбу. Он оказался благороден и вступился за Лягуха, сзади кусая и разрывая зубами нежные жабры острозубого бандита. Когда Рыбик от невыносимой боли отступил, зелёный гость не пасовал.

- Хватай его за хвост зубами и вытягивай на сухое! Я помогу! – прошипел он, потирая рану на лапке от укуса Рыбика.

Сказано – сделано, и через минуту Рыбик яростно бился в крови на ржавой палубе, задыхаясь от нехватки воды, но познакомившиеся товарищи по сражению не давали ему обрести животворную стихию. Он отпихивали его от воды, уворачивались от его треугольных пилообразных зубов и смеялись над ним.

Когда Рыбик задохнулся, они вместе съели его, а Яшперица ещё и помогал Лягуху в разделке сочного подарка жизни. Так началась их дружба. И вот теперь, когда Лягух отведал воробушка, он пригнал мальков Рыбика к ним.

- Лови скорее, пока не разлетелись, кто куда! – ответил он другу, и тот стал немедленно вытаскивать их на палубу, оба предвкушали обильный ужин.

- Ещё бы, я больше, сейчас переловлю всех! – засмеялся тот, и длинным хвостом как бы вычёрпывал из самой мелкой воды мальков и рачков. Лягух залез на выбеленный Временем потрескавшийся череп матроса, служивший им обоим ступенькой для попадания на палубу из воды.

- Яшперица, а давай приманивать сюда и птиц! - вдруг радостно квакнул он. - Как, на мальков и рачков?

- Конечно, а можно и рыб побольше. Как Рыбика, но меньше ростом, чтоб не покусал.

- Конечно, конечно, у меня до сих пор ласта справа болит, и шрам на всю лапу. – проворчал Лягух. Будто та тварь из воды не знала, что тот ядовит, и ужин самим ярким пловцом убил бы «удачливого» охотника до конца дня. Рыбы глупы.

Яшперица осторожно и привычно потрогал шрам друга раздвоенным длинным языком, чуть облизнул.

- Ничего, не воспалено, жить будешь. А теперь давай за еду. О, придумал, давай охотиться на приманку побольше.

- На меня? Я же ядовитый! Сразу разлетятся в стороны.

- Но я-то к твоему яду привык, мой друг. Я привык!

Это было последнее, что услышал Лягух в жизни. Зубы его друга сомкнулись на жёлтом туловище, и в два глотка тот оказался в желудке. Ещё в сознании, он бился во внутренностях зелёного убийцы, но вскоре задохнулся и умер навсегда.

Яшперица был доволен: он давно обрёл устойчивость к яду своего опасного друга, по капле потребляя его яд понемногу под видом заботы и проверки состояния ран.

Жильё у Лягуха и правда прекрасно. А сам Лягух теперь стал не нужен зелёному «другу» - слишком мелок, и яд не всех отпугивает, - и пошёл в расход. Потому что ничего не мог ему сделать. Да и добыча выросшему ящеру нужна больше, на мелочи уже не раздобреть.



Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия за донат. Пишите е-мейл, пришлю на почту, моя почта dartkatalpa@gmail.com