Поздняя любовь

~~~@~~~&~~~@~~~&~~~@~~~

Он был женат третьим браком, но именно первый, студенческий, иногда всплывал в памяти горечью и привкусом разочарования. Она, маленькая сдобная булочка, благоухающая молодостью и наивностью, казалась тогда воплощением мечты. Он, длинный нескладный очкарик, видевший мир сквозь толстые линзы своих амбиций, наивно полагал, что любовь победит все.

Жили у тещи, в ее малогабаритной квартире, где каждый вздох, каждый шорох отзывался эхом неодобрения. Теща, фанатично преданная идее вечной диеты, держала в ежовых рукавицах и дочь, и заодно - зятя. Он, надрываясь на подработках, мечтал о наваристом борще, о куске мяса, но на плите царили лишь бледные овощные отвары, а в холодосе – призрачные йогурты с нулевой жирностью.

Гормон играл, застилая глаза пеленой влюбленности и страсти, но реальность неумолимо проступала сквозь этот мутный фильтр. Они оказались разными людьми: она – слишком покорная и ведомая, он – погруженный в учебу и мысли о будущем. И чем дольше длилось это заточение в тещиной квартире, тем острее становилось осознание пропасти, разверзнувшейся между ними.

До поры до времени он еще держался, цепляясь за воспоминания о первых месяцах страсти. Но однажды, вернувшись с очередной подработки и увидев на столе лишь чахлый листок салата, он понял: он устал. Любовь умерла, погребенная под грудой диетических рецептов и неоправданных надежд. И он ушел. Навсегда. Оставив «сдобную булочку» в царстве вечной диеты и строгих маминых указаний.

Вернулся к родителям и больше не помышлял о женитьбе. Опыт студенческой любви, удушающей атмосферы тещиной квартиры и диетических истязаний выжег в душе след, который он старался не ворошить. Работал специалистом в области информационных технологий, копался в коде, отлаживал системы, находил утешение в логике алгоритмов. Его мир был четким, предсказуемым, безопасным.

Вел относительно счастливую жизнь. В глубине души зрела тихая тоска по теплу, по близости, но воспоминания о первом браке служили надежным предостережением. Женщин старался обходить стороной, видел в них источник хаоса, непредсказуемости и лишних проблем.

Родители, конечно, напирали с наследниками. Продолжение рода – стандартный набор аргументов, от которых он искусно уклонялся, виртуозно жонглируя шутками и обещая всенепременно жениться когда-нибудь вне всякого сомнения.

Но однажды, в тихий дождливый вечер, когда монитор компьютера освещал его лицо холодным светом, он получил сообщение от друга детства с приглашением на новоселье. Антон задумался. После развода прошло пять лет, и он, зарывшись в работе, выстроил вокруг себя крепость одиночества. Друзья переженились. В душе шевельнулось что-то такое знакомое и далекое. То ли из простого любопытства – увидеть, как изменился Андрей, как обустроился, то ли из чувства дружбы, но он пошел.

Квартира оказалась на окраине, в новом жилом комплексе, с видом на серые многоэтажки, утопающие в дожде. Гостей было немного, в основном, незнакомые лица – коллеги Андрея, их жены.

Андрей, раздавшийся в плечах, но все еще с той лукавой искрой в глазах, представил его остальным. Разговоры вертелись вокруг цен на недвижимость, детских садов и кредитов. Антон слушал вполуха и не особо вникая в разговоры незнакомых людей.

И тут он увидел ее. Она стояла в углу, спиной к нему, и оживленно беседовала с какой-то женщиной. Высокая, стройная, в его вкусе. Темное платье мягко облегало фигуру, затейливо заколотая прическа открывала изящную линию шеи. Что-то в ее силуэте показалось ему до боли знакомым. Что-то неумолимо тянуло ее рассматривать. Видимо, почувствовав его взгляд, она обернулась. Старшая сестра Андрея. Имя вылетело из головы. Весь вечер они, словно невидимой нитью привязанные друг к другу, то и дело бросали  заинтересованные, оценивающие взгляды. Их глаза то и дело натыкались друг на друга и отскакивали словно ударившись друг об друга. В этой женщине не было ни намека на наивность студенческой "сдобной булочки", лишь уверенность, и какая-то неженская серьезность.

Поздним вечером, когда гости стали расходиться, Андрей небрежно бросил: «Оксану, мою сестру, подвезешь? Ей в твою сторону». В короткой поездке молчание повисло в воздухе, сковывающее и многозначительное. Он остановил машину у подъезда. Они вышли. Луна пробивалась сквозь облака, высвечивая ее лицо. "Спасибо, что подвезли, – произнесла она, и в ее голосе прозвучала заминка.. Он молчал. Рискуя отказом, он притянул ее к себе и поцеловал. Вкус ее губ был терпким и неожиданным, как игристое вино. И мир вокруг перестал существовать. Мир поплыл. Он понимал, что его бастионы рухнут, годами воздвигаемая крепость не устоит перед ее пленительной притягательностью. Утром они проснулись в одной постели.

Солнце нагло заглядывало в окно, высвечивая "былое и думы" на его лице. Рядом, на подушке, разметались волнистые пряди Оксаны, и он, боясь спугнуть "чудное видение", затаил дыхание. Оксана спала, умиротворенная и беззаботная. Вчерашний поцелуй оборвал нить его упорядоченной жизни, в клочья разорвал защитную сеть, которую он плел годами.

Он осторожно поднялся, стараясь не разбудить ее. В груди теснилось незнакомое тепло, смешанное с тревогой. Что теперь? Куда двигаться дальше? Он, закоренелый холостяк, привыкший к устоявшейся жизни и она – сестра его друга, женщина, воплощавшая в себе все то, чего он так долго избегал: семейную жизнь.

Одевшись, он вышел на кухню и поставил чайник. Кофе кончился, он потряс пустой банкой – мелочь,  но все же здесь не было места его привычному распорядку. Этот дом уже диктовал свои правила.

Оксана появилась в дверях в пестром халатике, ее глаза лучились утренней нежностью. "Доброе утро", – прошептала она и подошла, со спины обнимая его. - Не смотри на меня, я с утра всегда плохо выгляжу, - она теснее прижалась к нему.
"Доброе", – ответил он, чувствуя, как снова начинает тонуть в ее обволакивающей женской мягкости. И в этот момент осознал, что он, как последний защитник, сдался без боя.

Она была старше на 10 лет. У нее были двое детей-подростков, 12 и 15 лет, но что-то было в ней такое, что с ней нельзя было как с другими.. Нельзя было с ней распускать себя, говорить фривольные вещи. Она вся была какая-то хорошая, теплая, домашняя. Никаких искусственных улыбок, никаких кокетливых гримас.

Она пахла домашними пирогами с ванилью. Ее мир был полон школьных собраний, проверкой тетрадей и споров из-за компьютерных игр. И он вдруг захотел стать частью этого мира.

Его друзья крутили пальцем у виска, родители пытались вразумить. Но он был глух к их доводам. Он видел в ней ту тихую надежную гавань, о которой всегда мечтал. Тепло, которое не купишь за деньги. И пусть он понимал, что даже если эта связь обречена, он не мог остановиться. Потому что что-то было в ней такое… Что-то такое хорошее, настоящее, как запах свежеиспеченного хлеба. И он был готов сгореть в этом тепле, даже зная, что пепел развеет ветром.

Они прожили 20 с лишним лет. А после 20-ти что-то разладилось, что-то сломалось. Наступило какое-то холодное отчуждение. Как ледник, заползший в цветущий сад, разъедая корни, замораживая бутоны. Она перестала ждать его к ужину, он – не торопился домой.

Трещины появились незаметно – недосказанность, замалчивание обид, дежурные разговоры. Она по 2 часа разговаривала по телефону с подругой,  пытаясь заполнить пустоту в душе, он – пропадал в гараже с друзьями. В выходные они словно соревновались в молчании, избегая друг друга в просторной квартире.

Дети выросли, упорхнули, оставив их наедине с зияющей пустотой. Осталась только тишина, давящая, оглушительная.

Он смотрел на нее, сидящую в кресле у окна, и видел ни любимую и близкую женщину, а незнакомку с чужими глазами. Куда делась та ласковая женщина, в которую он когда-то влюбился? Осталась лишь тень, призрак прошлой любви.

Она, в свою очередь, видела в нем уставшего, раздраженного мужчину, погрязшего в своих мыслях, которыми он не хотел с ней делиться. Где тот пылкий, романтичный Антон, который дарил ей духи и ромашки? Его заменил чужой человек, забывший о чувствах и нежности.

Они продолжали жить под одной крышей, как соседи по коммунальной квартире. Делили кухню, санузел. Холодное отчуждение сковало их сердца, превратив в ледяные глыбы. И никто не знал, как растопить этот лед. Никто не хотел делать шаг к примирению и никто из них не желал и не жалел другого. Спасать было уже нечего.

Однажды ночью, проснувшись от кошмара, она обнаружила, что его нет в комнате. Сердце оборвалось. Неужели ушёл? Оставил её, как старую вещь, на обочине жизни? Оставил ее одну стареть и умирать... Она нашарила телефон, дрожащими пальцами набрала его номер. Гудки… гудки… Тишина.

Вышла на кухню. На столе – записка, написанная его рукой: "Уехал. Не жди." Комната поплыла перед глазами. Она осела на стул, комкая записку в руке. Неужели это конец?

Перед глазами пронеслась вся жизнь. Нет. Не конец, а увертюра к новой, трагичной пьесе. Двадцать лет, словно вышивка крестом, трудолюбиво положенная на канву жизни, теперь безжалостно распоротая одним грубым сообщением: "Не жди," - словно выстрел в спину, лишивший надежды.

А, может, и хорошо, что уехал… Нельзя все время жить в атмосфере обоюдного умирания.

Что может быть хуже медленно, день за днем угасающей любви, как чахлый цветок в тёмном углу.  Взаимные обиды, притворство - все это отравляло их существование. Он уехал. Ну и пусть. Значит, пришло время освободиться от гнетущей ноши прошлого.

Она открыла окно, выбросила записку и вдохнула свежий утренний воздух. Она задумчиво смотрела в окно, как зарождается новый день. День без него. День без натянутых разговоров, тягостного молчания. Она знала, что будет непросто. Одиночество – страшный зверь, но она справится. Она давно научилась быть сильной.  В душе проснулась надежда. Она еще жива. И у нее есть шанс научиться жить без него, и даже, может быть, начать все сначала...

*  *  *

Он знал, что уход выглядит предательством, но он не мог больше жить в атмосфере нелюбви, ненужности, холодности. Лучше уж одному. Лучше уж сразу короткая, жестокая развязка, чем медленное, мучительное и растянутое во времени одиночество вдвоем.

В его душе не было ни радости, ни облегчения. Лишь выматывающая пустота. Он знал, что причиняет ей боль, но верил, что так будет лучше для них обоих. Возможно, когда-нибудь она поймет, сможет его понять и простить...

Не сразу, но он привык к одиночеству. Вечерами он изучал азы кулинарии и даже очень неплохо научился готовить. Сначала это были простые блюда – яичница, сосиски, магазинные пельмени, но постепенно он осваивал все более сложные рецепты, находил в этом какое-то вдохновение.

Съемная квартира, прежде наполненная холодом одиночества, теперь благоухала ароматами блюд. Он даже завел блог, где делился своими кулинарными экспериментами, описывая нехитрые радости жизни холостяка. На снимках – неуклюжие, но искренние попытки испечь яблочный пирог, сварить идеальный бульон, приготовить соус, который бы вызвал воспоминания о детстве. Его читатели – в основном женщины средних лет, разведенные или овдовевшие, одиноко потягивающие чай перед экранами мониторов – оставляли ободряющие комментарии, делились своими рецептами, благодарили за душевность.

*  *  *

Однажды вечером, когда он готовил пасту-Карбонара, раздался звонок в дверь. На пороге стояла молодая соседка.
-Вы не одолжите пару яиц, а то в холодильнике пусто. А я так устала, чтобы куда-то идти. Совсем сил нет.
Ее щеки пылали, волосы растрепаны, в глазах – отблеск усталости. Он внимательно посмотрел на нее. С тех пор как он расстался с женой, он, кажется, разучился замечать женщин.

– Проходите, я приготовил отличную пасту.. Заодно зацените мои кулинарные способности, – пригласил он, стараясь скрыть волнение, от холостяцкого быта.

Она несмело вошла. Аромат восхитительных запахов окутал ее, словно облако... Он суетился у плиты, объясняя тонкости правильного приготовления карбонары. Она слушала, вполуха и казалось, вот вот заснет от разморившего ее тепла и запаха пищи.

Когда дымящаяся паста была подана, она с удовольствием попробовала. И казалось  усталость немного отступила.
– Ммм, это просто божественно! – воскликнула она, отправляя в рот еще одну порцию. – Вы прирожденный кулинар!

Он смущенно улыбнулся. И в этот момент он почувствовал, как что-то меняется в его жизни, как давно ему не хватало дружеского участия, женского тепла.

Они проговорили весь вечер, обсуждая рецепты, фильмы и жизнь. Она оказалась умной, интересной и не такой одинокой, как казалось на первый взгляд. Когда она уходила, он почувствовал, что в его мире что-то изменилось. Неуловимое, но важное. Как будто после долгой зимы робко пробился первый подснежник. И этот цветок еще такой маленький и хрупкий.

Закрыл дверь, прислонился к ней спиной, слушая, как удаляются ее шаги. Он вдруг поймал себя на мысли, что не спросил, как ее зовут. Но разве может он надеяться в 50 лет на интерес этой молодой женщины? Он, потерянный, забившийся в свою раковину одиночества после болезненного развода?

Глупо. Это просто случайность. Случайный визит, случайная паста, случайное тепло общения. Не стоит строить иллюзий.

Он вернулся к плите, лениво отмывая сковородку. За окном стемнело. Город жил своей жизнью, не замечая его, человека в окне, затерянного в миллионах светящихся окон. Вздохнул и выключил свет. Но уснуть в ту ночь ему так и не удалось. В голове настойчиво всплывало улыбающееся лицо молодой соседки.

Прошла неделя. Вдруг - тихий стук в дверь. Сердце бешено заколотилось. Неужели? Открыл. На пороге стояла она. В руках – пицца в коробке.

– Не могла уснуть, – проговорила она, смущенно поправляя прядь волос. – Решила, что одной пиццей на двоих будет не так одиноко.

Кухня наполнилась ароматом копченостей и расплавленного сыра. Он молча отступил, пропуская ее внутрь. Она поставила коробку на кухонный стол, избегая смотреть ему в глаза.

– Прости, что так поздно. Просто… навязчиво думала о тебе.

Он почувствовал себя мальчишкой. Кровь прилила к щекам, ладони вспотели.
– Я тоже, – пробормотал он, – тоже думал.

Молчание повисло в воздухе, нарушаемое лишь тихим тиканьем часов. Он разрезал пиццу, положил на тарелки. Она не спешила есть.

– А знаешь, почему я пришла? – спросила она, наконец.

Он покачал головой.

– Потому что почувствовала одиночество, как и ты. Увидела его в твоих глазах. И подумала, что вместе нам будет легче.

Она коснулась его руки. Легкое прикосновение, словно крыло бабочки. Но этот миг перевернул его мир. Он посмотрел на нее – молодую, красивую, и вдруг понял, что возраст – это всего лишь цифра. Главное – тепло душ.

В ту ночь они ели пиццу, пили чай и говорили. Говорили о прошлом, о настоящем и, может быть, даже о будущем. За окном занимался рассвет, а в его душе рождалась робкая надежда. Надежда на то, что одиночеству пришел конец.

*  *  *

 Антон встречал свою жену из роддома. Снег кружился лениво, как мысли в голове. 52, седина, морщины, боль в спине и… детская кроватка в углу комнаты, до недавнего времени, холостяцкой квартиры.

Анна вышла, хрупкая, усталая, но сияющая. В руках – драгоценный сверток, их дочь, крохотное чудо, изменившее его мир навсегда.

Он боялся. Он никогда не имел дела с грудными детьми. Боялся не справиться, быть плохим отцом, не оправдать ее надежд. Но сейчас, глядя на нее, такую нежную и беззащитную, он знал – он сделает все, чтобы они были счастливы.

В машине Анна прижалась к нему, убаюкивая спящую дочь.

– Спасибо, Антон, – прошептала она. – За все.

Он обнял обеих. И вдруг почувствовал, что жизнь, наконец, обрела смысл.

Впереди – бессонные ночи, капризы, зубы, первое слово. Но он уже не боялся. Он ждал этого с нетерпением. Пусть с опозданием, пусть возраст, но жизнь только начинается. Жизнь, полная любви, тепла и детского смеха.