Молоко и мёд

— Посмотри, это же ты! Тот самый Олег, что учил меня делать блинчики. Кто каждый раз чинил мост… ну, там… в лесу.
Уля застыла.
— А ещё, лучший друг, которому я доверяю…

Последовав импульсу, она теперь старалась ни о чём не думать. Потому что знала: как только сердце оканчивало слой монолог, слово брал её разум — холодный, жёсткий, избегающий любых сантиментов.

Девушка иногда поражалась, как это у неё получается быть вместилищем столь разных энергий. Внутри соседствовали чистое, почти детское доверие миру — и назидающее, чуждое всякой эфемерности, нечто.

Олег своим присутствием поднимал этот конфликт на поверхность.
Сейчас, отделённый от неё столом, он стоял и молча смотрел на торт.

Ульяне захотелось в очередной раз сбежать.
Раньше, проецируя собственные битвы на соседнее поле боя, она отправляла туда же и ответственный за её выборы штаб.
Слишком уж болезненно было ощущать свою ответственность. А тем более — уязвимость, что долгое время была для неё равносильна постыдной слабости.

Ей не хотелось быть дурой. Именно это пожелание девочка бессознательно сейчас повторяла.
А потом, поднявшись из-за стола, шумно задула свечу. Воск осел прямо в сердцевину медовика.

— Искать ли примирения или скрыть свою обнажённо-душевную суть в тень? — промелькнул в голове запоздалый выбор.

Девочка, конечно, не озвучивала его именно такими словами, но смысл был близок.

Тень, как ей долгое время казалось, — это более безопасный вариант. Там правда будет скрыта под блёстками, накидками пустых удовольствий. Она ничего не увидит в своём истинном свете, потому что и сама не будет настоящей собой.

Жизнь на это время просто замрёт, укрыв её не столько от возможной боли, сколько от радости.

Вот потому Ульяна всё чаще ощущала импульс — “выйти”.
Укрытие останется за спиной, а ей предстоит выступить миротворцем в своей же битве.
Разрешить себе быть “глупой и доверчивой” до той черты, где она уже ощущала незыблемость своих границ.
Ту подлинную опору на себя, самоуважение и самоценность.

Границы же гордыни девочка старалась отодвинуть как можно дальше, надеясь, что однажды они растворятся сами собой.

Уля очень рано научилась видеть, какие игры предпочитают взрослые. Как многие из них требуют, заслуживают, вымаливают или крадут любовь.
И этого всегда оказывалось недостаточно.

Насытиться любовью возможно только внутри — и уже оттуда расширять свой огонь.
Тот же огонь, что будет привнесён извне, без должных умений и заботы обречён погаснуть.

Естественно, нет ещё у подростков таких структурных знаний о мироустройстве. Они только-только учатся понимать себя. И, погружаясь так глубоко, как каждый из них может, отыскивать пламя внутри.

Интуитивно зная о его свойствах, Уля и Олег объединяли свои силы.
Сегодня они праздновали близкие по датам дни рождения.

В квартире собралась довольно разношёрстная компания: были их одноклассники, ребята чуть помладше и даже студенты.
Кто-то курил на балконе, другие разбрелись по комнатам, предоставив именинников самим себе.

После того как пламя одной из свечей было затушено, повисло долгое молчание.
Даже сквозь грохот музыкального центра по соседству отчётливо слышался треск оставшейся свечи.

Олег ощущал нарастающее раздражение:
— Почему ты не дождалась меня? Мы же всегда это делали синхронно. Я даже не успел ответить тебе… сказать своё мнение. А ты всё уже решила за меня!

Ульяне захотелось плакать. Ей казалось, что праздник безнадёжно испорчен.
Умирали её очередные детские ожидания, и девушка проживала бессилие.
А то, что приходилось брать ответственность за это на себя, злило её ещё больше.

Олег, между тем, продолжал, провожая в “последний путь” уже собственные ожидания:
— Ну и где же твоя уже доставшая безупречная мудрость? Почему нельзя было обойтись без драмы? Почему нельзя прожить этот день легко?

— Да потому что я обычный человек!

Выкрикнув последнее, Ульяна шумно выдохнула и позволила слезам потечь по щекам.
Когда юноша это увидел, в нём тоже словно бы что-то смягчилось.

Пространство вокруг подростков стало быстро преображаться.
Оба не торопились нарушать молчание, но уже смущённо улыбались друг другу.

В конце концов, Олег произнёс:
— Ничего страшного. Я ведь даже не помню, с чего начался этот наш спор. Ерунда опять какая-то…

Поднеся зажигалку к свечному огарку, юноша не без труда, но всё же разжёг огонь.
— Ну вот… давай всё переиграем. Ведь теперь мы оба на год старше и намного лучше знаем, чего мы хотим.

Ульяна, отметив наступившее внутри перемирие, радостно добавила:
— И не ждём друг от друга и себя совершенства!

Не сговариваясь, оба задули свои свечи.
А спустя мгновение в их укрытие прорвалось и внешнее веселье.
В комнате заплескался коктейль из смеха, пьяных споров и музыки.

***

Ветер менял направление. Сибирский антициклон постепенно ослабевал, а со стороны Тихого океана приближался муссон.
Ветер становился мягче, в то время как огонь Халласана, приглушённый шапкой из снега, разгорался по-новой.

Ещё чуть-чуть — и, сбросив свой молочный убор, кратер составит комплект подножию.
Исполин станет зелёным и цельнокройным.

Мандариновые рощи, что опоясывали подножие, передадут весеннюю эстафету.
И вся гора станет символом жизни и плодородия.

Здесь, внизу, не ощущалось никакой отчуждённости — земные ароматы и краски щедро напитывали всё окружавшее.
В воздухе был разлит медовый аромат с приятной кислинкой цитрусовых.

Держась этого вечнозелёного островка на протяжении всей зимы, Рита не чувствовала импульса подняться выше.
Но начиная с апреля, её прогулки становились всё смелее, захватывая уже переходную зону.

Бродя среди дубов и сосен, девушка перестраивала свои ритмы.
Пульс пробуждающейся земли был ещё неровный и трудноуловимый, но определённо внушал веру в скорое возрождение.

Дубы, что зимой стояли голыми, начинали зеленеть, и их светлые, почти прозрачные листья просвечивали на солнце.
Оживали в это время и сосны, пуская по своим ветвям молодые побеги, чей смолистый шлейф струился наверх — туда, к самому кратеру, где сохранялась последняя зимняя цитадель.

А в зоне лесов уже всё дышало весной.
Горный живот, украшенный поясом из рододендронов, вздымался от каждого вдоха.
И тогда цветочные переплетения развевались на ветру, точно ленточки куртки чогори.

Рита, остановившись на отметке 800 метров, пыталась рассмотреть сквозь туман низину.
Она проснулась сегодня раньше всех. И, решив не будить ни мужа, ни гостящего у них свекра, ни дочь, отправилась на прогулку одна.

За последние две недели они уже дважды выбирались всей семьёй.
Брали с собой провизию, немного макколи и обязательные рисовые пирожки.

Джи Ну доставал из глиняного кувшина остатки мёда и, обваляв в них рисовые шарики, по традиции заворачивал их в листья лотоса.
Не было ничего вкуснее тех медовых пирожков.
А ещё — макколи, что внешне так походило на молоко.

Там, на вершине, отступали все повседневные заботы, и Рите больше не приходилось разрываться между мирами.
Как весна собирала климатические зоны Халласана, точно кубики, так и внутри неё сливались в одно все разрозненные части.

И даже свёкр, большей частью хмурый, строгий человек, смягчал своё сердце для природы.
Глядя на невестку, мужчина кряхтел и вздыхал. Но, переводя взгляд на играющую под сосной внучку, уже не мог удержаться от улыбки.

Девушка знала, что отец Джи Ну души не чает во внучке.
И что саму Риту он тоже по-своему любит.
Просто её мир был для него чужд, как многое было чуждо в этом иерархичном обществе и для самой Риты.

Но есть то, что всегда будет объединять разные сословия, культуры и поколения — любовь к близким и природа.
Потому так отрадны были для всех эти прогулки.

Сейчас Рита стояла на выступе одна.
Она собирала себя, как уже говорилось выше, выравнивая собственные климатические пояса.
Оказавшись в своём ядре, стремилась просто чувствовать.

Следующее путешествие обещало быть непростым, и ни она, ни Джи Ну не могли полноценно к нему подготовиться.
Всё, что будет в их распоряжении, — это память души и желание шагнуть в неизвестное.
Подниматься навстречу зиме, ориентируясь на вершину.
Будет ли это одиночным восхождением или они пойдут, держась за руки, — так или иначе следом за ними взойдёт и весна.

Внезапно ощутив, как кто-то обнял её со спины, Рита вздрогнула.
Этим кто-то оказался Джи Ну, что заставило сердце девушки радостно забиться.

— Как ты так тихо подкрался? — улыбнувшись, она посмотрела на него.

Он не ответил сразу. Мужчина выглядывал сквозь туманно-молочные прорези море, и только потом, наклонившись к самому её уху, прошептал:
— Кажется, зимний паром наконец-то “отпускает” наш остров.

Рите была знакома эта присказка — местные часто использовали в своей речи метафоры.

Девушка тоже посмотрела в морской горизонт, но почти тут же перевела взгляд на мандариновые рощи внизу.
Кое-где ещё даже виднелись медового цвета плоды.

Улыбнувшись своим мыслям, она крепче прижалась к мужу.
— Даже мёд бывает горьким… если он лекарство. Та ведь здесь говорят…